Фургон с хлебом - 3

Наталья;Лосева
ФУРГОН С ХЛЕБОМ
(продолжение)
 
Дорога была трудной. Круглолицая луна заглядывала в просеку, и оказалось идти не так темно. А когда ночная спутница пряталась за деревьями, ребята освещали путь фонариком.
Наставления Степаниды оказали влияние на Кольку, он шел в застегнутом на все пуговицы пальто и в шапке. Утеплившись, мальчик готов был бежать, но торопиться нельзя – Федор еле шел, но боли не показывал. Сначала он опирался на сделанную из палки клюку, а потом, когда ему стало совсем невмоготу, Колька поддерживал. Ребята удивлялись его мужеству – как он решил в таком тяжелом состоянии отправиться в дорогу.
Вероятно, чтобы отвлечься от боли, Федор рассказывал о себе. Два года назад он окончил летное училище, и руководство отправило его служить на границу недалеко от Бреста. Там он женился и на свет появился малыш. В первые дни войны его самолет был сбит. Федор еще какое-то время летел в горящей машине, пытаясь ее посадить. Но все же пришлось выпрыгивать. При катапультировании он травмировал правую ногу. С тяжелым переломом и ожогами попал в госпиталь. После госпиталя его демобилизовали. А куда идти? Его дом находился в оккупации. Где жена, где маленький ребенок – неизвестно. Вот и подался на родину в Сосновку. Мать умерла. Через время война докатилась и до родных мест. Оставаться дома нельзя, да и сидеть без дела не может. И Федор признался, что пошел в партизанский отряд, куда они сейчас и направляются. При выполнении задания был ранен, потерял сознание. Очнулся уже у Степаниды.
Видно, Федору стало совсем плохо, и перед подъемом на пригорок они остановились. Попили из ручья воды, съели по вареной картошке в шелухе, по-братски разделили горбушку хлеба.
– Вот земля у нас большая, а таких как Степанида – попробуй найди… – многозначительно сказал Федор, смакуя хлеб.
Сильное чувство благодарности к хозяйке, за короткое время ставшей близкой, родной, переполняли ребят. Если бы не она, что было бы с ними, с Федором…
– Это вам, – протянул в конце трапезы остатки еды партизан. – Вы идите. Здесь недалеко осталось. За пригорком будет кладбище, а за ним километра три прямо по дороге... – тяжело добавил партизан.
На лбу Федора выступила испарина. Тряпка, обмотавшая ногу, была черной от крови. Как он преодолел такое расстояние, оставалось загадкой.
– Никуда мы не пойдем! – быстро отреагировал Колька. – А как же вы?
– Как-нибудь дойду. А вам торопиться надо. Времени в обрез. Пароль «Завтра будет солнечная погода». Проситесь к командиру. Скажите, от Федора Артамонова.
Ребята застыли, открыв рот. Неужели это тот самый Артамонов? Герой Советского Союза из Сосновки? Когда же он умер? А может быть, и не умер? Ведь – вот он, живой.
– Ну, что стоите? – прервал их размышления партизан. – Выполняйте команду! Там люди… А за меня не беспокойтесь.
– Хорошо, хорошо, – быстро среагировали ребята. – Мы уже уходим. Ждите подкрепления, – напоследок бросили они.
Да, мальчишкам надо было торопиться, чтобы помочь Федору и юным освободителям, заточенным в Серове.
Небо светлело и дышало покоем. Даже не верилось, что где-то недалеко идет война и рвутся снаряды.
Поднявшись на лысый пригорок, ребята услышали приближающийся рев самолетов.
– Наши? – спросил Пашка, глядя на Кольку.
– Мессершмитты. Быстрее в лес!
Ребята помчались что есть силы с пригорка. Красные, будто налитые кровью огоньки неумолимо приближались.
– Они что, сейчас бомбить начнут? – задыхаясь на бегу, испуганно спросил Пашка.
– Зачем? Это разведка. Летят на огни.
Мальчишки нырнули в чащу леса. Прижавшись к сосне, они сквозь крону наблюдали за вражескими самолетами с крестами на боку. Пролетев низко над землей, так, что макушки деревьев начали качаться, немецкая разведка исчезла вдали.
За пригорком началось кладбище. Было страшно. Шум ветра переходил в скрип. Пашке казалось, что кресты со всего кладбища выстроились по обе стороны дороги, а сзади, грохоча открываемыми крышками, марширует строй гробов. Мальчишки, держась за руки, припустили изо всех сил. Пашка в этот момент был очень рад, что рядом есть такой надежный и верный товарищ, как Колька. Сосед уже не казался грубым, «контуженным», Пашка был готов простить ему даже это попадание на войну. Лишь бы Колька вот так держал его руку в своей и подбадривал, говоря: «Ну, ты что, дурачок, не бойся! Здесь никого нет».
Преодолев кладбище, ребята еще долго шли. Попадавшиеся на пути березы источали молочно-белый свет на фоне темного леса, и было не так страшно. Когда ребята совсем выбились из сил, впереди из-за деревьев показались люди. Один темный силуэт отделился от дерева и преградил мальчишкам дорогу.
– Стой, кто идет?
– Завтра будет солнечная погода, – хором быстро произнесли Пашка и Колька.
– Т-с-с-с, – поднес палец к губам подошедший усатый седоволосый мужчина. – Здесь и деревья слышат. Откуда будете?
– Из Верхневолжска. Дяденька, нам к командиру надо. Срочно! – затараторил Колька.
– У нас важное донесение! – солидно добавил Пашка.
– Так уж и важное, – хмыкнул часовой и подмигнул своему товарищу – худому, долговязому парню с перевязанной рукой. – Малец, а уже важное… А кто вас прислал?
– Федор Артамонов.
– Федя? Так он жив? Вот так дела... А мы уж думали... Ладно, идите. Вот, Константин Петрович вас доведет, – усмехнулся усатый и что-то шепнул стоящему рядом парню. Тот был совсем молодой – на несколько лет старше Кольки, рука, видно, ранена – на перевязи. Юный партизан Константин Петрович рано повзрослел: война заставила.
Парень тщательно проверил карманы мальчиков и скомандовал, неловко наставив одной рукой на ребят винтовку:
– Идите вперед. Прямо по дороге!
Ребят такая охрана немного забавляла. Они перемигивались и хихикали. Пройдя немного, свернули в глубь леса, а затем вышли на поляну. На поляне тлели угли потушенного костра. Должно быть, его тушили, когда услышали рев самолетов. В конце поляны стояли двое, к которым и подошли. Юный Константин Петрович вытянулся по струнке и отдал честь раненой рукой коренастому мужчине в офицерской форме.
– Товарищ командир, разрешите доложить! На контрольном пункте со стороны Сосновки задержаны двое. Говорят, от Федора Артамонова с важным донесением.
– От Феди? Вот так да! Заходите, – и командир партизанского отряда Матвей Петрович указал на землянку, откуда маленьким светлячком горел огонек.
Землянка была низкая и тесная. Там помещались только стол и две лавки из грубо отесанных досок. На укреплённой брёвнами стене висел портрет товарища Сталина.
Командир указал на лавку, ребята сели.
– А мы его совсем потеряли. Федя – наш герой! Он огонь на себя взял, когда ребята отступали. Наши после операции ездили на то место, но его так и не нашли. Уже думали, что в плен угодил.
– Его соседка, Степанида, утром нашла и к себе притащила. А сейчас он у ручья. По дороге совсем плохо стало.
– Так он у ручья? Семен! – крикнул он кому-то, кто, скорее всего, охранял вход в землянку, которая была штабом партизанского отряда. – Скажи Кузьмичу, пусть запряжёт гнедого. Федор у ручья. А вы с чем пожаловали? – обратился он к ребятам.
Мальчишки разложили на столе бумаги и начали наперебой рассказывать о дворе санэпидстанции, о «душегубке», о побеге из неё, о Сосновке, о Еловайской.
– Про другое время я не верю. Зубы мне не заговаривайте, – оборвал ребят Матвей Петрович. – А про «душегубку» слышал. Бумаги – это интересно!
Увидев документы на немецком языке, Матвей Петрович позвал переводчика Прохора Ивановича. Пока тот шел, в землянку заглянула маленькая, с круглым лицом и ямочками на щеках женщина, представилась, как тетя Оля. Она очень походила на повариху.
– Какие у нас гости! А я вижу, мальцы пожаловали. Дай, думаю, чаем напою. Еще теплый. Проголодались, небось, в дороге?
Тетя Оля погладила по голове Пашку, от ее рук исходил запах дома. Мальчик так расчувствовался, что чуть не потекли слезы.
– Можно и тушенки дать для таких гостей, – заметил командир, и сошедшиеся на переносице брови разлетелись в разные стороны.
Чай получился ароматный, с запахом леса. А тушенка вообще имела какой-то неповторимый, особенный вкус. После дома ребята впервые славно поели. Кажется, вечность прошла, как они покинули родные стены.
Замерзшие мальчишки после вкусного чая быстро насытились, согрелись и к приходу Прохора Ивановича немного разомлели. С трудом дошедший на костыле переводчик, подтвердил, что документы касаются технического паспорта Gaswagen – «машины смерти». Карты дали много нового о положении немецких войск, об их оснащении.
– Вот кресты, вот звезды, – здесь все понятно, а что означает красный треугольник? – не унимался въедливый командир, который никак не мог пропустить эту немецкую метку. – Что там находится?
– Пелевино, Сухарево, Еловайская… – пытался разгадать загадку Прохор Иванович.
– Вот, Еловайская! – выстрелил Пашка, который, услышав знакомое название, взбодрился. Сон сняло, как рукой. – Я помню, водитель что-то говорил: «Еловайская, Еловайская…»
– Так, а что там рядом с Еловайской? – Матвей Петрович вопросительно посмотрел на местного жителя Прохора Ивановича.
– Болото, – ответил он. – Я знаю ту местность. У меня теща там жила. С одной стороны – болото непроходимое, с другой – торфоразработки. Торф снимали. Что-то вроде карьеров. А рядом с ними – дорога.
– Вот в чем дело! – командир откинулся назад. – Теперь понятно, почему у водителя отмечено это место. Людей душили, а потом в карьеры сбрасывали. Вот что значит красный треугольник. Это могильный курган. И сколько в машине, ты говоришь, помещалось человек? – командир обратился к Кольке, но с ответом опередил его Пашка.
Он протянул технический паспорт:
– Вот, здесь написано «30–50 mensch», – выпалил по-немецки мальчик и перевел по-русски: – 30–50 человек.
– Да ты, оказывается, немецкий знаешь?! – удивился Прохор Иванович. – Смена растет!
– Каждый день по 30–50 человек, и ни одной пули, – вздохнул Матвей Петрович. – Какая экономия! И сколько они уже используют эту «машину смерти»?
– По некоторым данным, вторую неделю.
– Значит, уже человек четыреста! Полтыщи!
Командир партизанского отряда встал и начал нервно ходить по землянке, заломив руки за спину. Казалось, он сейчас в гневе разнесет это лесное жилище, которое стало слишком тесным для переполнявших его эмоций.
– А мы здесь чем занимаемся?.. Но не все же умерли! Некоторые могли отойти. Редко, но и такое бывает. Даже если один из сотни выживет, уже большая победа. Наша победа!
– А мы в «душегубке» вот еще что нашли, – взбодрившийся Колька достал кошелек и положил его на стол. – Это мы под лавкой обнаружили.
Матвей Петрович удивленно посмотрел на мальчугана.
– Там записка. Вот, – и Колька извлек из кошелька белый клочок бумаги.
Командир развернул записку и долго переговаривался с Прохором Ивановичем.
– Что ж вы молчали?! М-да, печально... Очень печально... – и голос Матвея Петровича дрогнул.
– Эх, ребята, ребята. Юнцы совсем...
Колька с Пашкой понимающе переглянулись.
– Кто бы это мог передать? И главное – через кого? Кто из наших в Серово?
– Лиза в администрации. Сестра Костика.
– С ней можно как-то связаться?
– Надо узнать.
– Самим нам это дело не осилить. Силы не те. Надо срочно радиограмму в центр дать.
Разошлись уже утром. В лесу чувствовалось пробуждение весны, пробуждение жизни. Солнце играло на стволах сосен, небо голубело недостижимой высотой. Птицы беззаботно щебетали на кронах деревьев, устроив птичий базар. Снег растаял почти везде, но было сыро, пахло талой водой и мхом. У костра уже суетились люди. Природа как будто сжалилась над выброшенными из домов людьми и подарила им солнце после продолжительной зимы.
 Возле поляны стояла только одна палатка с красным крестом, других не было видно, но люди все прибывали и прибывали, и откуда – оставалось загадкой. Здесь были и старики, и малые дети – все, кто новому режиму не пришелся ко двору. Вид у всех жалкий: потрепанная одежда, иногда прожженная костром, на лицах – болезненная серость.
Вдруг на поляну со стороны дороги выехала лошадь, запряженная в телегу.
– Ветерок! – невольно вырвалось у Пашки.
Колька толкнул Пашку, что мальчику пришлось замолчать, а потом добавил. 
– Тихо! Это Кузьмич. Я его узнал по шраму.
Пашка присмотрелся – через всю щеку партизана проходил шрам. «Ух, этот Колька, все знает», – только и подумал мальчишк. – Значит, и лошадь – тот самый Ветерок, которого он кормил из рук».
Лошадь без седых нитей в гриве резво через всю поляну проследовала к палатке с красным крестом. Видно было, что она долго и быстро бежала: остановившись, животное продолжало хватать воздух разгоряченным ртом. Кузьмич, не старый еще мужчина, спрыгнул с козел.
Телегу обступили люди, вид у всех был удрученный. Никто не решался тронуть лежащего. Ребята наперегонки побежали к собравшимся, начали проталкиваться сквозь строй. На телеге – с закрытыми глазами,– лежал без сознания Федор.
Пашка испугался, спрятался за Колю и, как молитву, повторял:
– Федя, не умирай! Только не умирай!..
– Вот, еле поднял. Лежал без сознания у ручья, – как бы оправдываясь, говорил Кузьмич.
К телеге твердой походкой подошла женщина в белом халате и косынке с крестом. На почти бескровном, мраморном лице – черные брови-стрелы. Казалось, она и улыбаться не умеет. Доктор строго посмотрела на лежавшего, пощупала пульс.
– Срочно в операционную! – скомандовала она. – Когда его ранили?
– Третий день уж пошел! – ответил Кузьмич.
– Как он еще жив?!
Принесли носилки. Двое человек аккуратно переложили на них Федора и понесли. Мальчишки шли рядом. Вдруг возле медчасти партизан открыл глаза. Мутный взор, казалось, различил ребят. Колька положил руку в его раскрытую ладонь.
– Спасибо, ребята. Все будет хо-ро-шо, – только и вымолвил Федор, и глаза его закрылись.
Слезы побежали по щекам мальчишек. Последнее они должны были сказать ему. И здесь Федор Артамонов думал не о себе, а о других, как облегчить переживания ребят.
Колька и Пашка сели возле палатки с красным крестом и решили не уходить, пока не прооперируют Федора. Бревно, на котором они притулились, было холодное, но мальчишки не чувствовали этого. Казалось, прошла целая вечность, пока из палатки не вышла рыжеволосая медсестра. Мальчишки обступили ее.
– Как Федор? Будет жить?
– Готовим к операции. У него большая кровопотеря. Пульс еле прослушивается. Еще немного, и было бы поздно...
– А можно у нас кровь взять?! – чуть ли не хором спросили ребята.
– Нам для Феди ничего не жалко, – добавил Колька.
Медсестра внимательно посмотрела на мальчишек и по-матерински приобняла.
– Хорошие вы мои! Откуда пожаловали? – и, не дожидаясь ответа, добавила. – Кровь – это дело взрослых.
К ребятам подошла тетя Оля. Взошедшее солнце играло в ее глазах. Бессонная ночь не принесла ей усталости. Казалось, ей нипочем никакие трудности.
– Ах, вот вы где! А я вас ищу. Чего стоите? Глаза вон, вижу, закрываются.
– Нет! Мы будем Федора ждать, – проявил свою решимость Колька.
– А за Федора не беспокойтесь. У Лидии Николаевны золотые руки. Так что будет жить наш Федя. Будет!
Усталость брала верх, и ребята послушно пошли за тетей Олей в глубь леса. Здесь, как грибы, начали появляться землянки, которые со стороны непросто было рассмотреть. Теперь стало ясно, откуда шли партизаны. Укрытые ветками, мхом, защитным материалом, землянки были хорошо замаскированы. В одной из них на зеленом лапнике, с наброшенной на него рогожей, ребята и уснули. Было непривычно спать на такой кровати, но только мальчишки легли, сон вмиг овладел ими.
Сколько они спали, не знали. Проснулись от лошадиного ржания.
– Вставай! – дернул Колька Пашку. – Федю уже, наверное, прооперировали.
Ребята вышли на поверхность. Солнышко пригревало, давало надежду на лучшее. Все занимались своими делами: одни – готовили дрова, укрепляли землянки, другие – чистили оружие или форму, третьи – помогали на кухне, в медсанчасти. Без дела сидел только парень возле палатки с красным крестом и, наставив зеркальце на солнце, пускал зайчики. Рыжеволосой девчонке, напомнившей огневолосую медсестру, солнечные искорки попадали в глаза, что отвлекало ее от дела – она за палаткой разбирала перевязочный материал. Девчушка фыркала и строила виновнику смешные рожицы. Спрашивать про Федора у мальчишки, бьющего баклуши, ребята не хотели. За этот короткий срок они по-другому начали относиться ко времени и оценивать свое участие в общем деле. Поэтому подошли к девчонке.
– Слушай, – обратились они к ней, – ты случайно не знаешь, Федора Артамонова прооперировали?
– Федора? – юная партизанка удивленно посмотрела на незнакомцев. – Прооперировали.
– И что??? И как??? – накинулись на нее ребята.
– Нормально. Хотя... – девчонка застыла в задумчивости, а потом уже твердо выпалила. – Будем надеяться!
В это время подошел пускатель солнечных зайчиков. Он казался немного старше Кольки. Между ними тут же завязалась перепалка. Колька оправдал свою кличку «контуженный» и ударил мальчугана, а тот, в свою очередь, его. На помощь товарищу подоспел Пашка со своими тощими кулачками. Подбежавший Кузьмич хотел утихомирить дерущихся и начал растаскивать ребят. Во время потасовки Колька нечаянно попал локтем Пашке в глаз.
– Ой! – закричал мальчик от неожиданной боли.
– Да что ж это такое?! Что вы себе позволяете? – возмущался партизан.
– Мы хотели спросить за Федора. А этот... – кипел разгорячившийся Колька.
– А что я? Нашелся шустрый.
Местный был тоже не из тихонь, остановить порыв гнева не просто. Он не мог простить новичку, что пропустил от него удар, и теперь приходится плеваться кровью.
– Так, всем молчать! – скомандовал Кузьмич. – Дела нет? Вон ведра, берите и – на реку. Вода всегда пригодится.
– Так мы и не отказываемся, – подтвердил Колька. – Этот расселся, как... как...
– Чего? Сейчас получишь мне...
– Ладно, тяжело в учении, легко в бою. Наш парень! Забористый! – Кузьмич с уважением потрепал Кольку за плечо.
– Так у меня батька воевал танкистом на Т-34.
 
(Окончание следует)