Между Востоком и Западом Глава 3 Боги горы Шаосинь

Глава 3
Боги горы Шаосиньшань

1.

Им удавалось поговорить только темными ночами, только тогда, когда переполнявшее Фэна зло было вынуждено уступать человеческой сущности своего хозяина. Ближе к полуночи веки завоевателя тяжелели, дремота, а после и глубокий сон на несколько часов прерывали череду приказов, и с ней продвижение слуги Ямы к власти над миром.
В такие короткие мгновения Мэй-ню ускользала к прутьям бамбуковой клетки Йин-минга, и они разговаривали так, как могли общаться человек, лишенный языка, и гуй, утратившая его вместе с потерей нижней челюсти: они передавали друг другу свои мысли.
– Бедная, бедная моя внученька, – сухие пальцы мудреца ласково касались изуродованной щеки девушки. Мертвая плоть Мэй-ню не ощущала человеческого тепла: по желанию Фэна владыка подземного царства сделал ее чувствительной только к боли, зато душа гуй безудержно ныла при виде страданий старика, а еще больше ее переполняла ненависть к разбившему вдребезги хрупкое счастье Шанляна извергу.
– Не горюй, дедушка, мне-то уже ничем не поможешь, но мы должны остановить этого зверя! Думай, думай, пожалуйста, ты ведь мудрый, ты непременно что-нибудь придумаешь. Река зла смывает на своем пути многое, однако если не чинить ей препятствий, то совсем скоро она превратится в бушующее море, волны которого поглотят все живое.
– Это так. Но вдвоем нам не справиться. Нужно искать помощи: у людей, у духов, у богов. Впереди, на пути к предгорьям Шаосиньшань, расположено плодородное княжество Фэйво. В последние годы им правит благородный и справедливый князь Гондао. Домчись до него, вплети свои мысли в его сновидения, предупреди о грозящей опасности, научи, как остановить Фэн-хэна!

* * *

– Ты выглядишь утомленным, мой любезный супруг, – нежные пальчики жены Гондао ласково гладили спину князя. – Вот уже третий день моего повелителя гнетет какая-то тревожная мысль. Если ты не можешь поделиться ею со мной, расскажи о своей печали министрам. Если думаешь, что и у них недостанет ума понять твою тоску, поведай о ней мудрецам. Никто не способен противостоять грустным сомнениям в одиночку, тем более что весь наш мир зыбок и ненадежен. Единственный островок спокойствия в этом бездонном океане – это моя верность тебе. Надеюсь, ты не сомневаешься в ней.
– О нет, благоухающий цветок моего сердца, – морщины на лбу Гондао расправились сами собой. – Когда бы не ты, существование мое лишилось бы последней надежды. Ты не можешь быть причиной даже малейшего беспокойства, ты моя единственная отрада. И если я не делюсь с тобой или еще с кем-либо своей тревогой, то оттого лишь, что не решил пока, насколько она обоснованна, и оттого, что не знаю, стоит ли, возлагать сей груз на чьи-либо еще, тем более такие хрупкие, плечи.
Мужчина повернулся к женщине, заключая ее в крепкие, пробудившие волну желания объятия. Пряди густых, черных как смоль волос скрыли обнаженность ветвями переплетающихся рук и ног, заглушив звук поцелуев и шелест сомкнувшихся тел. Они менялись позами, и поднятый их движениями ветерок ласкал трепещущий огонь бумажных фонариков. Уши их впитывали голубиное воркование нежных слов, кожа сладко ныла от покусываний, подобных играм расшалившихся волчат, окутанные туманом любви глаза едва улавливали тигриные изгибы тел. Мужчина застонал первым, срывая ответный отзвук с губ женщины.
– Ты мое божество, да будут боги благосклонны к нам за мою дерзость! С каждым разом, повелитель, ты превосходишь все мыслимые пределы наслаждения! Сегодня ты достиг совершенства, хотя в глубине души я надеюсь, что ему нет конца!
– Да, – задумчиво прошептал князь. – Сегодня все было как никогда… как в последний раз…
– Но почему, возлюбленный мой?!
Мужчина замолчал и надолго; он словно тщательно взвешивал слова своего ответа.
– Она снится мне вот уже третью ночь.
– Кто она?
– Гуй.
– О, небожители, как это должно быть неприятно!
– Да нет, ничего. Сама-то она даже хороша собой, если, конечно, забыть о нижней челюсти, вернее, об ее отсутствии. Зато говорит она об ужасном, и именно это не дает мне покоя. Рассказывает о каком-то пастухе, волшебным образом обратившем овец и коз в настоящих солдат. Он, этот злодей, спалил дотла ее родную деревню, перебив всех жителей, кроме одного – ее деда, а ее саму после смерти превратил в дух мертвеца.
Выпалив все слова на едином дыхании, Гондао перевел дух.
– Ну, и что? Что дальше? Чем эта история затрагивает нас: тебя, любезный повелитель, меня, твою верную служанку в земной жизни и любви, наших детей, наших подданных.
– Затрагивает, очень даже затрагивает, – от волнения на лбу князя выступили капельки пота. – По словам гуй, этот лже-пастух со своим звериным войском движется прямо на нас.
– Но почему?!
Положив ладонь на плечо жены, Гондао грустно усмехнулся:
– Потому, что, во-первых, таковы все завоеватели: они идут и берут все, что попадается на их пути, выбирая куски жирнее и толще, земли плодороднее, женщин красивее, подданных трудолюбивее. А, во-вторых, мы просто оказались на дороге этого сына блудливой собаки. Он движется к горе Шаосиньшань, и ему некуда сворачивать.
– Ты веришь ей? – в голосе женщины звучала тревога.
– Верю, жемчужина моего сердца, и как не верить, если один и тот же сон я вижу вот уже три ночи подряд.
– Тогда не медли, – шелковое покрывало скользнуло на пол, открывая хрупкость нагого тела. – Собери военачальников, отправь ему навстречу войско, уничтожь врага на подходах к нашим землям!
– И что же я скажу своим солдатам? Что поверил страшному сну! Они пойдут навстречу армии врага и не найдут ее, и после будут шептать обо мне: «Ну, и насмешил же нас этот пугливый Гондао!».
– Не знаю, повелитель, что скажет твое войско, но та, что недостойна обтирать пыль с твоих сапог, может сказать тебе лишь одно: лучше прослыть смешным, чем раскаиваться за совершенную ошибку, и лучше быть трусом, чем подвергнуть свою родину, свой народ пожарам и ужасам нашествия.

2.

Раньше Фэн не видел никаких снов. Он засыпал и просыпался, чувствуя себя отдохнувшим от дневных забот. Но при этом он не помнил ни единого мгновения ночных путешествий по сладостным садам сновидений. Да и были ли они? Все вокруг утверждали, что сны – самое прекрасное, что только могли сотворить боги, и самое ужасное, из того, что мог привнести в них человек. Особенно любил говорить о полуночных полетах разума пастух Мюрен. Ему везло, потому что ему всегда снились горы, и простор небес, и шелковая трава пастбищ, и хрустальная прозрачность ручьев, и еще много-много такого, от чего у Фэна начинали играть желваки на скулах. Но Мюрен никогда не замечал ярости своего приемного сына, и поплатился за это, лишь только пришел его срок, а сны Фэн-хэну все равно не снились.
Зато сегодня он увидел сон. Он, маленький мальчик, спал на циновке в хижине пастуха Мюрена и вдруг распахнул глаза. В приоткрытое окошко светила яркая луна, желтая и пронзительная. Все вокруг отливало ее мертвым светом. Скрипнула входная дверь, света сразу стало больше. Фэн заворожено смотрел в проем. Там была пустота, и в этой пустоте жило нечто, и это нечто наводило ужас. Взгляд перепуганного мальчишки медленно скользнул по двери вверх и застыл на месте: в воздухе у самого потолка висело три пальца – большой, указательный и средний. Пальцы двигались, они жили своей жизнью, они искали, и искали они именного его, Фэна. Вот указательный уставился безглазым концом в его сторону, и вся троица мгновенно сорвалась с высоты.
– А-а-а-а-а! – заорал мальчишка и бросился удирать, уворачиваясь от преследователей, норовивших вцепиться во вставшие дыбом волосы. – Мю-ре-е-ен! Мюрен, спаси меня!
Собственный крик разбудил завоевателя. Он лежал, ощущая свое пересохшее горло и липкий противный пот на затылке. Ему не хотелось открывать глаза, потому что он точно знал, что в приоткрытый край походного шатра крадучись проникают мертвяные лучи желтого ночного светила, и в их сиянии живет нечто, нечто ужасное своим видом. Фэн был уверен – он в шатре не один.
Тишина. Только шум собственного дыхания. И все же в окружавшей Фэна тьме скрывался страх.
– Кто здесь? – он хотел, чтобы голос звучал уверенно, однако с губ слетел неясный сдавленный шепот.
– Не волнуйся, хозяин, это я.
– Кто ты? – вопрос прозвучал увереннее.
– Твой слуга, посланный повелителем Ямой, чтобы стать твоим всевидящим оком.
– Выйди на свет! – это уже был приказ.
– Сейчас – сейчас, только вот…
– Что?! – в нетерпении появились капельки злости, злости на себя за собственную трусость, на Яму, что не предупредил о посланнике, и на самого так называемого слугу, который не только напугал господина, но и явно не торопился выполнить его волю.
– Я не очень-то красив.
– Да покажись же, наконец, дьявол тебя забери! – злоба и гнев захлестнули Фэн-хэна.
– А я уже здесь, – испуганно пискнуло существо, вползая в полосу призрачного лунного света. Красивым оно действительно не было, но оно также не было и страшным, оно оказалось просто уродливым куском сырого мяса, утыканным тремя десятками широко раскрытых глаз, один из которых вращался на вытянутом вперед отростке, а остальные просто щурились в разные стороны.
– Шижоу – «живая плоть», так меня зовут. Я могу проскочить всю Поднебесную из конца в конец за пару часов и успею вернуться обратно. От меня не ускользнет даже крохотное движение: муравья под кучей гнилых листьев, головастика в болотной тине, перышка на хвосте парящего в вышине орла. Я проникну в любую щель, мои глаза увидят и услышат все, что нужно для твоей победы.
– Замечательно! – Фэн вяло хлопнул ладонями по краям циновки. – Твой вид впечатляет и заставляет поверить сказанному. Только давай сразу договоримся: ты не станешь больше появляться внезапно, придумай какой-нибудь условный знак…
– Например, такой, – в шатре противно чавкнуло, будто в лавке мясника на разделочную доску плюхнули большой кусок сырого мяса.
– А хотя бы и так, однако, не перебивай больше, когда говорит господин! – глаза Шижоу закрылись разом, – это был безмолвный знак согласия, и завоеватель продолжил. – К тому же мне не хочется, чтобы тебя видел еще кто-либо, кроме меня и Ланга. Это способно повредить делу, ведь у врага могут быть свои шпионы, о которых мне ничего неизвестно, так зачем же противнику ведать о моем недремлющем оке.
– Дозволишь говорить? – писклявый голос Шижоу звучал почтительно, и Фэн-хэн милостиво кивнул головой. – Мудро, очень мудро, особенно насчет врагов! А они у тебя есть уже сейчас. В твоем стане предатель!
– Сам выдумал, или подсказал кто? – язвительные нотки в интонации человека не смутили «живую плоть». – Откуда ему взяться, твоему предателю? Вокруг одни «овцы» да «козы», да преданный Ланг.
– А еще старик и гуй.
– Скажешь тоже: седая образина без языка и дух без челюсти, которых к тому же стерегут денно и нощно.
– Согласен, но дух он ведь тем и отличается от нас живых, что может переноситься на расстояние мыслью! А за этой незримой субстанцией не уследят даже мои глаза. Ну, так это или не так, покажет время, а сейчас знай, князь Фэйво извещен о твоем приближении, он собирает войско и скоро выступит навстречу.
– Даже так?!
– Можешь не сомневаться: Шижоу не говорит о том, чего не видел сам.

* * *

Воины вытащили Мэй-ню из клетки деда прямо посреди ночи.
– Торопишься умереть навсегда! – Фэн-хэн приблизился, поигрывая остро отточенной сталью кинжала. – Не выйдет, и не надейся! Твоя вторая «жизнь» оборвется лишь тогда, когда этого захочу я, твой повелитель. И не думай, что, предупредив Гондао, ты расстроишь мои планы или остановишь меня. А этот твой князек еще жестоко поплатится за то, что посмел поверить твоим бредням. Имей в виду, я знаю все, и скоро, совсем уже скоро буду знать еще больше!
Мэй-ню молча жалась к столбу в центре шатра.
– Молчишь, подлая тварь?! Знаешь, что молчание лишь подтверждает сказанное, и продолжаешь молчать! А зря, я найду способ доставить тебе страдания и в твоем нынешнем обличии. Будь уверена, я изобретателен.
– Оправдания вряд ли заставят тебя поверить в мою невиновность, не так ли? – попыталась возразить гуй.
Углы рта Фэн-хэна дернулись вниз и застыли в злобной усмешке.
– Ланг! Привяжи ее животом к столбу и дай-ка мне кнут из воловьих жил, тот самый, что не раз проходился по спинкам бедных овечек. Сейчас у него будет другая подружка, другая маленькая козочка. Ха! Ты не живешь, но ты и не мертва! По крайней мере, ты в состоянии испытывать боль и стыд унижений.
Резкое движение руки сорвало шелк одеяния, свистнувший бич рассек обескровленную кожу, вырвав из изуродованного рта глухой и протяжный стон.

3.

– Их больше тридцати тысяч, – Шижоу висел над левым плечом завоевателя. – И они заманят тебя в ловушку. Вдоль мощеной дороги десятки сторожевых постов, готовых доложить о каждом твоем шаге. Они уничтожат твое «стадо» в течение нескольких минут.
– Но я приказал согнать овец и коз со всей округи!
– Само – собой, – пристальный глаз Шижоу на конце отростка скептически прищурился. – Но и с ними у нас только две тысячи солдат: по одному на пятнадцать у противника.
– Что же делать? – Фэн-хэн нахмурился: досадная остановка, да еще в самом начале пути, а ведь Яма рассчитывает на него!
– Не отчаивайся. Ни одно великое дело не начиналось на пустом месте. Оглянись по сторонам. Видишь, вдалеке темнеет огромный лес. Навести его вместе с Лангом. Волк приведет тебе волков, чем не бравая кавалерия! Кроме того, посреди бурелома есть змеиное урочище. Тысячи плюющихся змей – и вот тебе готовые лучники. Сделай это. А потом немного хитрости и коварства. Надеюсь, здесь мне не нужно тебе подсказывать.

* * *

Блеющее стадо остановилось в нескольких сотнях метров от стен столицы. Дорогу ему преградили ряды одетых в кожаные доспехи воинов с секирами на длинных древках.
– Эй, пастух, – голос князя Гондао уверенно разорвал полосу утреннего тумана. – Что привело тебя в наш край?
– О, лучезарный повелитель благодатного уголка Поднебесной, не откажи в просьбе и выслушай несчастного. Я гоню этих бедных овечек без остановки уже неделю, не давая ни вдоволь воды, ни вдоволь корма, потому что нас преследуют. Ужасный волшебник напал на наши деревни. Он убивает людей, а несчастных животных превращает в безжалостных солдат. Мне удалось спасти только этих, и я умоляю тебя, князь Гондао, дай приют нашим усталым спинам, покой натруженным ногам и пищу пустым желудкам!
Сквозь клочья белого молока ударили первые огненные лучи, ударили и засверкали в каплях придорожной росы, оттеняя повисшее над дорогой молчание.
– Неужели же ты откажешь нам, благородный Гондао?! Неужели в твоей груди вместо сердца бьется камень?! Неужели туман застлал твои глаза, и в мирных созданиях тебе грезятся ужасные драконы?!
Затянутое кожаными ремешками шлема лицо повелителя Фэйво качнулось из стороны в сторону в отрицательном жесте, однако, сомкнутые губы молчали. Лишь фыркнул конь князя, не то презрительно, не то настороженно.
– А ведь я могу подсказать, как справиться с этим злодеем!
– Что ж, подойди ближе! – приглашающий жест Гондао выглядел уверенно и величественно.
– Для чего? – не тронулся с места пастух.
– Чтобы рассказать то, что ты хочешь.
– Сначала дай свое благородное слово, что приютишь изгнанников и не станешь чинить им вреда.
– Сначала приблизься, приказываю тебе!
– Князь, князь, гнев не к лицу такому благородному господину! – теперь пастух явно издевался.
– Схватите его!
Десятки воинов, расталкивая овец и коз древками пик, ринулись к наглецу.
– А ведь мы могли бы поладить! – черный плащ незнакомца дрогнул, укутывая быстро удаляющуюся спину.
– Стой! Стой! Догнать его!
Теперь за пастухом бежало уже несколько сотен бойцов. Они почти пробились сквозь строй, запутавшись среди комков живой шерсти, и в это время преследуемый внезапно остановился.
– Бьенвэй рэн!
Туман окрасился кровью, и роса стала алой. Тысяча не ожидавших нападения воинов была обезглавлена в мгновение ока. И ярость закипела в груди Гондао, по мановению руки которого из распахнутых ворот показался сомкнутый строй солдат Фэйво.
– Убейте их! Уничтожьте эту жалкую кучку злобных демонов!
Несколько десятков тысяч наступали медленным шагом, и несколько сотен отступали, прикрывая коварного пастуха своими телами. Так тянулись минуты напряжения, пока, наконец, атакующие не перешли на бег. Вся армия Гондао вышла из ворот, вся до последнего человека, и всю ее накрыла взметнувшаяся из придорожных кустов туча стрел. Люди спотыкались и падали, получая оперенную смерть в грудь, горло или глаза. И трупы павших перекрывали дорогу напирающим сзади. Беспощадные жала взлетели еще и еще раз, и солдаты Фэйво дрогнули. Повернувшись, они бросились к спасительному проему ворот, где были настигнуты вылетевшими из тумана бородатыми всадниками на низкорослых конях. И волчий оскал их был ужасен, и не было в их глазах даже капли милосердия. Раз за разом взлетали ввысь обагренные кровью мечи, и вскоре у распахнутых ворот воцарилась тишина.
Рыжебородый воин подхватил лошадь князя под уздцы; в грудь и спину Гондао уперлись десятки сверкающих лезвий. Но князь даже не обнажил клинка, по его щекам текли слезы. Это были слезы бессилия.

* * *

Позади каждого из двенадцати судей стоял воин с мечом наголо. Концы клинков упирались в плоть, царапая кожу седобородых старцев. Все двенадцать тоскливо горбились на возведенном посреди главной площади Фэйво помосте, а вокруг дощатого настила толпились согнанные отовсюду жители: униженные, ограбленные, втоптанные армией захватчиков в грязь. Они жались друг к дружке, усиленно прятали глаза и боялись даже перешептываться. В центре помоста одиноко высилась фигура связанного Гондао, их справедливого и благородного князя, чьи усердие и старания превратили Фэйво в островок благополучия и достатка. Но это было давно, целую жизнь назад. А сегодня столица склонилась перед жестоким, не ведающим пощады врагом.
Фэн-хэн сидел на вытащенном из дворца троне князя. С лица завоевателя не сходила глумливая усмешка, однако, безжалостный взгляд буравил лицо пленника и понуро склоненные судейские головы.
– Я слышал, что нет суда справедливее, чем суд княжества Фэйво: его решения мудры, взвешены и просто не оставляют виновному даже малейшего шанса уйти от заслуженной кары. Но одно дело судить, зная, что за твоей спиной стоит благородный Гондао, а другое – судить самого Гондао. А ведь он виноват, безмерно виноват перед вами, жители Фэйво. Я не желал крови, не хотел пожаров и разрушений, не думал сеять смерть. Я кроток и хотел только мира, а потому предлагал вашему князю договориться по-хорошему. Все слышали это! Но благородный Гондао выбрал силу, за что и наказан. Вы же, граждане благодатного края, пострадали исключительно из-за несговорчивости своего правителя. Чтобы спасти свой народ, он не пожелал склонить свою спину; мало того, он захотел моей смерти. Ну, довольно, довольно пустой болтовни! Пора начинать. Ланг!
Рыжебородый воин выступил из-за трона. В одной из волосатых рук он сжимал наскоро обтянутый кожей барабан, в другой деревянную палицу. Удар, и над площадью пронесся короткий глухой звук.
– Да, – сокрушенно покачал головой Фэн. – вот беда, кожа еще не высохла. Ну, ничего, зато сам инструмент получился вполне красивым. Не находишь ли, князь? Вот татуировка – узнаешь ее? Еще вчера этот тигр жил, извиваясь на спине твоей супруги, а сегодня – такая незадача: женщины нет, но зверь остался.
Сквозь стиснутые зубы Гондао вырвался сдавленный стон.
– Стоит ли переживать? А впрочем, стоит. Ты ведь мужчина, а мужчина имеет в жизни лишь одну святую обязанность – защищать тех, кого он любит, тех, кто ему дорог больше самой жизни. И пока мужчине это удается, он достоин своего звания. Коль скоро он терпит неудачу, ему приходится умереть! Правда, умирают далеко не все; многие остаются жить – только при этом они уже вовсе не мужчины. Ты ведь не хочешь превратиться в тряпку? Вот видишь. Значит, мой суд, мой справедливый суд – это благо, это бесценный дар победителя побежденному, и ты должен благодарить меня. Что ж приступим.
Ланг медленно двинулся вдоль судейского ряда.
– Виновен! – сказал первый.
– В-в-виновен! – заикаясь от страха, прошептал второй.
– Конечно, конечно виновен, – скороговоркой выпалил третий.
– Не виновен! – дрожащий подбородок четвертого судьи уперся прямо в лицо бородача Ланга. Оба замерли глаза в глаза.
– О, мудрейший, как ты немилосерден! – притворно всплеснул руками Фэн-хэн. – Мало того, что твое решение противоречит доводам разума, оно еще и безжалостно: ты хочешь продлить мучения бывшего своего повелителя. Это плохо, очень плохо.
Щелчок пальцами и короткий взмах клинка за спиной оросили головы и плечи судей фонтаном крови, вслед которому по помосту, подпрыгивая, покатилась голова с седой косичкой на затылке.
Больше отрицательных ответов не было.
– Виновен! Виновен! – Фэн хлопал в ладоши будто ребенок. – Как справедливо! Почтеннейшие, вы убедили меня в том, что лучший суд – это, действительно, суд княжества Фэйво. И, однако, какая неблагодарность! Поднять руку на собственного правителя, на человека, чьими благодеяниями вы кормились до самой своей глубокой старости! Да вы предатели, настоящие предатели, а предательство заслуживает самого сурового наказания.
Послушные новому щелчку пальцев взметнулись в небо одиннадцать мечей оставшихся за спинами судей воинов. Словно единой косой собрали они богатый урожай смерти. И тогда из сотен глоток вырвался и завис над площадью вздох страха и скорби.
Переждав пока стихнет стук падающих голов, покоритель Фэйво произнес с ухмылкой:
– Вот и все: предатели наказаны, приговор вынесен, остается лишь привести его в исполнение. Ланг, распни его над западными воротами столицы. На рассвете мы выступим к подножию Шаосиньшань, и Гондао сам должен увидеть то, ради чего он жил и страдал – наш триумф!

* * *

– Ты видел, видел, как они разбегались с площади?! Шижоу, они боятся меня, они трепещут перед силой моей армии и мощью нашего повелителя! Еще немного, и весь мир будет лежать у наших ног! Ланг, надеюсь, ты согнал с дворов этих ничтожных тварей всю живность? Завтра перед началом похода устроим смотр. Я хочу видеть своих непобедимых солдат, а новички должны лицезреть своего императора.
– Ну, пока ты еще не совсем император, – попытался охладить безудержный пыл победителя Шижоу.
– Я буду им! – уверенно выкрикнул Фэн-хэн. – И весьма скоро. Вот еще что, Ланг, собери старейшин и жрецов. Прикажи разрушить храмы небожителей. Я повелеваю построить только один храм – великого Ямы. Отныне я разрешаю, я требую поклоняться только ему одному!
– Не делай этого! – завопила «живая плоть».
– Это еще почему?
– Потому что пока мы воюем с одними людьми. Однако, как только ты сравняешь с землей первую пагоду первого, даже самого ничтожного, божка, ты растревожишь их улей, ты вспугнешь этих изнеженных белоручек с их облаков, ты обратишь против нас всю их мощь и хитрость. И поверь, в запасе у них еще достаточно кое-каких «штучек», способных преградить дорогу к императорскому трону не одному претенденту. Пусть спокойно тешатся на своих небесах, пускай пируют и наслаждаются любовными играми и мелкими сварами! Не стоит привлекать их внимание к земным делишкам. Наша задача заключается в другом: наоборот, позволь испуганным человечкам воскуривать еще большие дымы над их алтарями, разреши приносить новые и новые жертвы. Этот фимиам совсем расслабит обитателей воздушных чертогов. А потом придет время, и мы покажем им всю свою силу и ненависть!
Фэн яростно привстал с княжеского трона, впиваясь ладонями в горбившихся на подлокотниках золотых драконов.
– Ты, кусок вонючего мяса, ты смеешь поучать меня!
– Отнюдь, мой повелитель, тебя поучаю не я, с тобой говорит сам правитель ада, – в последних словах внезапно изменившегося голоса Шижоу Фэну послышалась вдруг грозная интонация разгневанного Ямы. Завоеватель Фэйво опустился на мягкие подушки, поправляя полы халата.
– Гм, да пожалуй ты прав, не станем тревожить небеса раньше времени.

4.

Полусотня всадников-волков мчалась рысью, стремительно пролетая окрестные деревни, жители которых падали ниц в придорожную пыль: весть о захвате княжества Гондао разнеслась далеко, на многие километры вокруг. Оставив Ланга с армией в столице Фэйво, Фэн торопился к горе Шаосиньшань. Завоеватель не останавливался, он только прятал в углах рта полную самодовольства усмешку и настегивал плетью ронявшего пот и пену коня.
Утро пятого дня пути разорвалось покрытыми лесом склонами Шаосиньшань. Они спешились. Дальше Фэну предстояло подниматься одному. Лапы елей и лиственниц переплетались так густо, что прорваться сквозь них мог только человек; прорубать дорогу лошадям просто не имело смысла, а превращенные в наездников волки и их низкорослые лошадки были неразделимы.
Приказав дожидаться его возвращения, Фэн-хэн скрылся в чаще леса.
Первый же шаг дался ему с большим трудом. Иглы кололи лицо и руки, источающие смолу ветки норовили приклеиться к одежде, хрустевшие под ногами шишки подворачивались под ноги, заставляя ступни скользить по коричневому ковру опавшей хвои. Уже через сотню метров Фэн остался в рубахе и холщовых штанах, а вскоре лишь в одной набедренной повязке, которую потерял, продираясь сквозь заросли колючего терновника. Он утратил счет времени, каждый кусочек его тела саднил от уколов и ссадин, хвоя облепила его кожу со всех сторон, оставив в покое склоненное лицо и ладонь, сжимавшую рукоять бесполезного меча, клинок которого просто вяз в смолистой коре деревьев, становясь не подспорьем, а досадной помехой. И все же человек шел, жалкий перед мощью природы, он полз к заветной своей цели. Под натиском стихий рушатся даже огромные лесные исполины, и только червяк неуклонно точит кору в надежде когда-нибудь увидеть хоть краешек солнца.
Фэн был упорен, и он прорвался: из чащи на лесную опушку выбралось лесное чудище, даже отдаленно не напоминавшее человеческие очертания. Он попытался вырвать из волос впившуюся в кожу ветку, однако оставил бесплодные попытки и обессиленный рухнул на траву, не замечая ни боли, ни сочившихся из сотен уколов капелек крови.
Шижоу смотрел на человека зрачками своих глаз, и в каждом из них отражалось уважение. Первые шаги Фэна бесспорно казались соглядатаю Ямы необдуманными и даже глупыми. И хотя он списывал действия своего подопечного на ярость, гнев и годами взлелеянную ненависть, но все же в мозгах «живой плоти» нет-нет, да и всплывали редкие сомнения в правильности выбора повелителя адских глубин. Однако теперь они рассеялись.
– Не торопись, отдохни, как следует, – в писклявом голосе Шижоу Фэну послышались вдруг нотки сочувствия.
– Ты что же, жалеешь меня? – из пересохшего горла распростертого на траве человека вырвался хриплый клекот.
– Что ты! Что ты! – если бы летучий комок мяса имел руки, он непременно замахал бы ими на манер ветряной мельницы. – Во-первых, жалеть – не мое дело. Пускай жалеют добренькие. Хотя эти глупцы даже не подозревают, что жалость рождает только одно ответное чувство – ненависть, а ненависть всегда требует мести. Разве не правильно? И не трудись отвечать, все и так понятно. Во-вторых, жалость – лишь слабая подмена состраданию: известно ведь, что настоящее сострадание встречается так редко, а жалости вокруг сколько угодно. Я же, да будет тебе известно, просто неспособен на неискренность чувств, а, следовательно, и на такую подмену. И, наконец, в-третьих, дело не в жалости и уж тем более не в сострадании. Вынужден заметить, что ты прорвался лишь через первую преграду. Дальше тебя ожидает встреча с тремя божественными братьями: хозяином дождевых струй Юй-ши, повелителем воздушных потоков Фэн-бо и богом грома Лэй-гуном.
– Пить! Найди мне воду! – казалось смысл сказанного просто не дошел до распростершегося у корней деревьев человека, воспаленный мозг которого пронизывала только одна мысль – мысль о воде.
– Не беспокойся, стоит тебе проползти хотя бы парочку метров, и воды вокруг будет более чем достаточно, – язвительно пропищал Шижоу.
Фэн приподнялся на локтях, сдвинувшись с места сначала на одну ладонь, потом еще и еще.
Первые струи обжигающе холодного дождя ударили столь внезапно, что человек отпрянул назад. Над его головой светило яркое полуденное солнце, и одновременно землю стегал неизвестно откуда взявшийся ливень. Теперь Фэн был рад, что его голая кожа защищена платьем из смолы и хвои. И пускай ледяные ручейки пробивают себе дорогу даже под таким панцирем, это лучше, чем жаться и дрожать от холода. Он встал на колени, запрокинув голову к небесам, и принялся пить, жадно заглатывая животворную влагу. С каждой ее каплей к человеку возвращались утраченные в неравной борьбе с косматым лесным стражем силы. Уже через мгновение он стоял, выпрямившись во весь рост, а еще через пару минут двинулся вверх по склону.
Фэн сделал только сотню шагов, получив удар воздушного кулака под ребра. От неожиданности он плюхнулся на колени, судорожно пытаясь восстановить утраченное дыхание. Затем человек снова попробовал прорваться вперед, и снова был опрокинут на землю. На этот раз Фэн упал навзничь, и вновь его взгляду предстала бесконечная голубизна небес. Дождь прекратился, однако на смену ему примчался сбивающий с ног ветер, но человек перевернулся и пополз, вдавливаясь в каменную плоть горы Шаосиньшань. Ураган выл, атакуя шквал за шквалом. Он сорвал со спины Фэна намокшую от влаги смоляную корку, и все же не сумел остановить неугомонного смельчака. И тогда ветер стих, словно его не существовало и в помине.
И опять голубизна небес над головой, и снова ласкающее солнце в вышине, а впереди – полная неожиданностей неверная тропа к заветной траве ган.
Фэн осторожно приподнял голову, выждал немного времени, после чего присел на корточки. Его по-прежнему окружали тишина и покой, но что-то обманчивое чудилось в них, и человек, выпрямившись во весь рост, огляделся вокруг настороженным взглядом. Он ждал подвоха: из земли, из-за разбросанных повсюду замшелых валунов, с прозрачной голубизны небес.
Молния ударила внезапно, опалив траву, и исчезла дымным облачком, оставив после себя гулкий раскат грома да груду оплавленных камней. Фэн дернулся в сторону настолько своевременно, что сверкнувшей полосе досталась лишь очередная черная воронка. Заносчивый «повелитель мира» скакал словно бешеный заяц, еле успевая уворачиваться от жалящих стрел бога грома, которые задели человека только один раз, и тут Фэна спасла свалявшаяся броня хвои. Запахло горячей смолой и горелой плотью. Теряя сознание от боли, слуга Ямы ринулся вперед, не разбирая дороги.
Он упал, на мгновение потеряв сознание, а когда открыл глаза, увидел трех братьев в их человеческом облике. Лэй-гун располагался прямо посередине. Глаза огненного бога смотрели исподлобья, а между обращенными друг к другу ладонями то и дело проскальзывали разряды ворчащего голубого огня. Фэн-бо стоял по левую руку от брата. Он широко улыбался, поигрывая пальцами, вокруг которых вращались маленькие обманчиво добродушные вихри воздуха. Юй-ши отличался от братьев спокойно-сосредоточенным видом: его строгие полные морской синевы глаза смотрели, не мигая, а изящные как у девушки кисти сжимали два серебристых ковша, через края которых переливались прозрачные полновесные струи воды.
– Ну, вот и все, это конец, – пронеслось в голове Фэн-хэна, и тут же в его мозгу зазвучал знакомый уверенный голос.
– Я же говорил, что буду рядом. Рано сдаешься. Пускай-ка, братцы повоюют с этими ребятами!
Небо вокруг почернело, но не от туч или внезапно опустившейся ночи: с четырех сторон на гору взбирались огромные, поросшие густой черной шерстью клыкастые великаны чаньин. Их налитые кровью глаза источали злобу, разверстые пасти исторгали ужасный рев, а саблевидные когти взрывали землю, легко выворачивая столетние деревья и гигантские камни.
– Ха, посмотрим теперь, кто кого! – снова ворвался в голову Фэна голос повелителя ада. – Эти мальчики – произведение великанов Хаоса, и с ними не так-то легко справиться. Но ты не засматривайся! Торопись к траве ган!

* * *

Он ничего не видел, он только слышал рев, раскаты грома, шум дождя и ветра. Зато он нашел заветную траву, совсем невзрачную серенькую травку, и нарвал ее столько, сколько смог унести в обеих руках.
Обратный путь протекал несравнимо легче, и столетние стволы даже расступались перед ним, перед человеком, не устрашившимся силы леса и трех стихий!
Он заставил приготовить отвар из волшебного растения в первой же деревушке, где нашелся доморощенный знахарь, после чего приказал отрубить старику бороду вместе с головой, на которой она росла.
Получив необходимое, Фэн-хэн не спешил. Выпить терпкий пахучий настой – дело нехитрое. Он долго вдыхал травяной запах, наслаждаясь воспоминаниями об одержанной победе.
– Ты видел, Шижоу? Ты все видел?!
– Да, хозяин, я видел, и не могу не восхищаться тобой! – теперь в голове «живой плоти» слышались нотки лести, но Фэн не обращал на них никакого внимания.
– Так мы победим всех, всех, одного за другим. Они склонят головы и спины перед божественным Ямой, а я стану повелителем Поднебесной!
– Да, так и будет! – пропищал летучий соглядатай.

* * *

Он выпил густую жидкость маленькими глотками, а потом долго лежал, прижавшись щекой к подушке. Он был ошеломлен. Еще бы! Ведь только теперь он стал понимать всю глупость своих прежних поступков, но только теперь он до конца осознал и все то, чего мог лишиться, если бы не встретил подземного бога! И от этого сердце его постепенно затопила еще более черная злоба и жгучая ненависть к окружавшим его жалким людишкам.
Фэн-хэн встал, взглянув в лицо наступившему пасмурному дню, яростно и решительно.
– Приказывай, повелитель! Великий Яма, я готов исполнить все, что ты захочешь!