Глава 14. Запечатанная правда

 
Карл Юнг сидел за тяжёлым дубовым столом в своём кабинете, окружённый тишиной, которая давила на уши, как вода глубокой реки. За мутными стёклами окна снег лениво падал с серого неба, и казалось, что весь мир застыл в ожидании удара колокола, который так и не прозвенит.

Он листал свои записи, но взгляд всё время соскальзывал с ровных строчек. Его мысли блуждали где-то между запахом граната и воска, алым отблеском губ, шепчущим голосом, который не уходил из памяти.

Внезапный стук в дверь заставил его вздрогнуть.

— Войдите.

Дверь медленно распахнулась, впуская в кабинет резкий запах зимнего воздуха и дешёвого табака. На пороге стоял человек в сером костюме с тщательно завязанным шарфом. Лицо у него было светлым, сухим, будто вырезанным из кости, а глаза — стальными, без искры.

Он прошёл в кабинет уверенным шагом, в котором угадывалась выучка человека, привыкшего входить в чужие жизни без стука.

— Доктор Юнг? — сказал он, доставая из внутреннего кармана кожаное удостоверение. — Инспектор Вальтер Хофманн, уголовная полиция Цюриха.

Юнг сдержанно кивнул, стараясь не выдать, как сердце забилось в груди.

— Чем могу быть полезен?

Инспектор опустился в кресло напротив, всем видом давая понять, что разговор предстоит долгий и серьёзный.

— Скажите, доктор, среди ваших пациентов нет ли в последнее время людей… особенно странных? Тех, кто высказывает угрозы, фантазирует о насилии или крови?

Юнг медленно провёл рукой по лбу, отгоняя воспоминания.

— Инспектор, у меня сплошь такие пациенты. Один, к примеру, убеждён, что он — реинкарнация Яна Гуса и собирается сжечь всех католиков на костре. Но этот бедняга задыхается даже от папиросного дыма. Другой считает, что его душа живёт в желудке в виде чёрного кота… но он совершенно безопасен. Если мы перейдём к представительницам прекрасного пола, то боюсь, вы будете удивлены - что за идеи  возникают в умах скромных и прилежных гимназисток и степенных матрон!

Инспектор еле заметно усмехнулся, но почти сразу стал серьёзен.

— Давайте перейдём к делу. Мне нужна информация о вашей пациентке Аделинн фон Гааг.

Имя повисло в воздухе...В горле у Юнга пересохло. Он на мгновение опустил глаза, чтобы инспектор не увидел его замешательства.

— Она посещает меня с начала октября, но не регулярно. Скажите, чем вызван интерес к её персоне?

Вальтер Хофманн подался вперёд, и свет настольной лампы брызнул ему в глаза холодным отблеском.

— Вы слышали о деле юного Ханса Губера? Позавчера его родители нашли парня едва живым, с шеей, словно прокушенной зверем? Его отец забил тревогу. Юноша потерял много крови и явно не в себе. Рассказывает лишь о девушке, которая стала причиной этого его состояния. И некоторые невероятные детали... 

Юнг смотрел прямо перед собой. Снежные хлопья за окном кружились всё быстрее, словно кто-то невидимый мешал белый песок в колбе.

- Скажите, какое отношение это может иметь к моей пациентке?

 — Быть может, вам это известно лучше? — Хофманн говорил негромко, но его голос проникал под кожу. - Проблема в том, профессор, что Ханс Губер - не единственный с таким повреждением. Порядка двадцати мужчин исчезли за последний месяц. Все — люди искусства: артисты, поэты, музыканты, писатели. Все вращались в одной и той же среде. И нескольких из них объединяло ещё кое что - у них была связь… с одной и той же девушкой по имени Аделинн. Нам удалось выяснить, что вы её психотерапевт.

Лицо профессора было непроницаемым.

- А самое грустное - двое из пропавших мертвы. Тела обнаружены и опознаны. У обоих прокушены шеи, как и у Губера, - завершил свой рассказ Хофманн.

Юнг побледнел, но хладнокровно уточнил:

— Вы хотите сказать, что моя пациентка — убийца?

Хофманн склонился к нему через стол:

— Я ничего не утверждаю. Я лишь собираю факты. А вы, доктор, можете многое прояснить. Вы наблюдаете эту женщину на протяжении нескольких недель. Она доверяет вам свои сокровенные мысли. Вы должны знать, на что она способна.

Юнг медленно покачал головой:

— Господин следователь… вы должны понимать. Я связан врачебной тайной. Всё, что мне известно о моих пациентах, не может быть предметом допроса без постановления суда.

— Тайна тайной, доктор, — резко перебил его Хофманн. — Но когда речь идёт о человеческих жизнях, все эти тайны перестают быть священными. Вы ведь понимаете, что если вы что-то скрываете — вы рискуете стать её соучастником? Вам это нужно?

Юнг чуть подался вперёд. Его зрачки сузились:

— Я врач. И моя клятва — защищать тайну пациента. До тех пор, пока закон прямо не обяжет меня говорить. Вы хотите знать о мисс фон Гааг? Хорошо. Я дам вам заключение. Но помните — всё это мои профессиональные наблюдения. Не более.

Хофманн прищурился:

— Говорите.

Юнг глубоко вдохнул:

— Аделинн фон Гааг — женщина со специфическим психическим состоянием и очень живым воображением. Она имеет фантазии, связанные с темой вампиризма. Но одно дело — фантазии. Другое — преступления. Опасность, о которой вы говорите, — я не могу её подтвердить. У меня нет прямых доказательств, что она способна на насилие и, тем более на убийство.

Хофманн резко стукнул костяшками пальцев по столу:

— Но вы подтверждаете, что вампиризм - её идея фикс.

Юнг выдержал паузу. Потом терпеливо начал объяснять:

— Господин Хофманн, в своей практике я встречал не один случай, подобный этому. Я вас уверяю: вампиризм, в психологическом смысле, — это не редкость. Это один из наиболее распространённых архетипических образов, в особенности у женщин, воспитанных в среде, где телесность, желание и эротика были табуированы. Девушки из семей с жёсткими моральными устоями, где подавление сексуальности было нормой, зачастую формируют внутреннюю фигуру, которую мы в психоанализе называем тенью — вытесненную, но очень живую часть психики.

Хофманн приподнял бровь:
— Вампир — это вытесненная сексуальность?

Юнг кивнул:
— Именно. Фигура вампира — мощный символ вытесненного желания, стремления к власти через соблазн, к слиянию через кровь. Это глубокий, почти мифологический образ. Он появляется во снах, в фантазиях, в ролевом поведении. Аделинн — не исключение. Наоборот: она одна из многих. Её «игра» с этим образом — способ говорить о своей боли, о стремлении к признанию, о бессознательной жажде любви, страсти, свободы. Это не делает её преступницей. Это делает её… интересной пациенткой.

Хофманн, с насмешкой:
— Интересной… и смертельно опасной?

Юнг сдержанно, но твёрдо продолжал:
— Я не видел в ней прямой угрозы. Она была театральна, экспрессивна, порой провокационна — да. Но подобные формы поведения могут быть частью невроза, а не признаками садистской мании. С медицинской точки зрения — это не экстраординарный случай. Это отражение более широкой тенденции.

Хофманн склонил голову, будто взвешивая его слова, затем медленно проговорил:
— Значит, вы утверждаете, что в случае с вашей пациенткой всё это — игра?

Юнг пожал плечами.

Хофманн несколько секунд молча смотрел на него. Потом откинулся на спинку кресла, глаза его оставались холодными:

— Я вас понял, доктор. Но учтите — если выяснится, что вы знали больше, чем говорите, и скрывали это от следствия, — вы сядете рядом с ней. И тогда ваша врачебная тайна не спасёт вас.

Юнг отвёл взгляд в сторону окна, стиснув пальцы.

- Мне в самом деле нечего вам больше сообщить...

Хофманн медленно выдохнул. Наклонился вперёд так близко, что Юнг почувствовал запах табака.

— Доктор, я дам вам один совет. Если с вашей пациенткой случатся новые… вспышки фантазий, вы будете звонить мне. Немедленно. Жду также ваше официальное заключение по Аделинн. В письменном виде, чем быстрее, тем лучше.

Он положил визитку на край стола. Бумага пахла свежей типографской краской.

— Берегите себя, доктор. Некоторые женщины умеют выпить мужчину досуха. И для этого им даже не нужны клыки.

Он вышел так же тихо, как вошёл, оставив за собой только шлейф холодного воздуха и запах влажного снега.

Юнг остался сидеть в кресле, чувствуя, как его разум трещит по швам. Он смотрел в белое марево за окном и пытался убедить себя, что всё это лишь цепочка совпадений. Что она не могла зайти так далеко…

Но он видел её глаза. Слышал её шёпот в темноте. Чувствовал её клыки на своей коже.

Его пальцы сжали визитку инспектора так сильно, что она смялась, будто лепесток.

Она может контролировать свой голод. Она… должна. Но что, если она... не хочет?

Он встал, медленно подошёл к окну. Смотрел, как улица тонет в белом безмолвии. Люди шли мимо, оставляя на снегу короткие следы, которые мгновенно заносило метелью.

Доктор Юнг сидел за своим письменным столом и, словно машинально, вращал в пальцах серебряную ручку. Его взгляд был устремлён на визитку, оставленную инспектором Хофманном — жёсткий, аккуратно вырезанный прямоугольник картона с вытравленным на нём именем. Он мог бы поклясться, что даже шрифт у этого полицейского пах табаком и угрозой.

— Что я могу сказать ему об Аделинн? — Юнг прикрыл глаза.

Если я скажу правду ...что она не просто пациентка, не просто женщина с эротическим бредом, а существо за пределами человеческой природы, их умы не выдержат. Они решат, что я сам безумен.

Он осторожно раскрыл журнал, там, где начинались первые наблюдения об Аделинн. Иной раз строки напоминали скорее заклинания, чем врачебные заметки. Он вычёркивал, зачеркивал, переписывал заново, делал в полях пометки: архетип тёмной анимы, пограничное состояние между клиническим расстройством и мистическим опытом. Но разве кто-то в полиции знает, что такое анима? Для них это просто девушка. А может, убийца.

Юнг знал: Хофманн не просто собирал досье. Он уже что-то знал. Он пришёл за подтверждением. И если получит его — придёт беда. И не только к ней.

Если её вину удастся доказать, если её арестуют… Я буду тем, кто был рядом, кто знал многое, но молчал. А значит, соучастником. Он поднял голову, разглядывая своё отражение в потемневшем окне.

Скандал будет не просто громким. Это будет падение. Конец карьеры, конец имени, конец его книг, его школы, его теорий...

Если я скажу правду, меня сожрут. Полиция, газеты, общество.

Но... что если она исчезнет? — Это была рациональная мысль, хрупкая, как хребет ящерицы. — Если она исчезнет, как дым... без следа, как и появилась…

Юнг медленно кивнул самому себе.

Полиция бессильна. Они ищут человека, а перед ними — не человек. Она может пройти сквозь ночь, раствориться в улицах, перелететь границу как ветер. Она может поменять имя, город, страну. Он знал — в этом её сущность. Она — словно Лилит, суккуб, ночной призрак. Если она исчезнет, улики рассыплются, свидетели забудут, Хофманн займётся другим делом. А имя Юнга останется чистым.

Иногда благоразумие — лучший вид сострадания. А иногда — форма предательства.

Ему стало нехорошо от этой мысли. Но он быстро подавил её.

На весах — чужие жизни с одной стороны, с другой - её тайна и моя жизнь. И я  выбираю свою жизнь - пусть и с её тайной... Я не в ответе за тех, кто по доброй воле соглашается играть с ней в её игры...

Итак, о чём писать? О том, что она — хищница, способная разорвать человека за несколько секунд? Что её глаза светятся в темноте? Что она… не отражается в зеркале и не фиксируется на фотоплёнке?

Он невольно усмехнулся. Такого заключения хватило бы, чтобы превратить его самого в пациента собственной клиники.

Юнг откинулся на спинку кресла и заговорил вслух — едва слышно:

— Ладно, Карл. Играй свою роль. Спаси хотя бы самого себя.

Он подвинул к себе лист бумаги. Поставил дату. Вдохнул глубоко и начал писать. Его почерк был чётким, ровным. Строчки лились, одна за другой.

Медицинское заключение
Конфиденциально. Для следственного дела № …

Пациентка: Аделинн фон Гааг . Возраст приблизительно 18-20 лет (данные колеблются в зависимости от предоставленных ею сведений). Внешне производит впечатление молодой, физически здоровой женщины с выраженной харизмой и сильным внушающим воздействием на окружающих.

Общие личностные черты: демонстрирует высокий интеллект, артистизм, владение приёмами психологического манипулирования. Имеет склонность к театральному поведению, играющим сменам настроения — от подчёркнутой мягкости к проявлениям презрения и агрессии.

Основные психические особенности: выраженная фиксация на темах смерти, бессмертия и сексуальной власти. Часто употребляет мистические и религиозные образы в объяснении собственной природы и мотивов поведения.

Клинически следует расценивать как личность с истерическим и, возможно, нарциссическим складом. Присутствует вероятная псевдологическая активность (тенденция к выстраиванию сложных мифологических или мистических конструкций собственной идентичности). При этом полностью критична к своим словам и действиям, сознательно играет роль «роковой женщины» или «сверхъестественного существа» для достижения психологической власти над окружением.

Прямых признаков психоза или грубой когнитивной деградации не выявлено.

Рекомендуется наблюдение и психотерапевтическое сопровождение. Необходим осторожный подход с учётом возможности истерических инсценировок. Пациентка может быть вовлечена в сомнительные или опасные связи по собственному выбору. Однако на данный момент отсутствуют однозначные данные для признания её невменяемой или социально крайне опасной.

Подпись: Dr. Carl G. Jung

Он положил перо на стол. Вздохнул. Закрыл глаза.

И подумал, насколько же в этом заключении много лжи. И насколько оно местами правдиво.

Ему захотелось плакать. И в то же время он испытал странное, мучительное облегчение.

Ему хотелось бы, чтобы Аделинн одобрила его выбор. И он понимал необходимость встретиться с ней и обо всём поговорить.