Советский образцовый пионерлагерь

На самом берегу Алушты.
На горе над морем.
Где детям был отгорожен со всех сторон каменистый пляж с морем, чтобы не надо было долго искать утонувших ребят, чтобы их не унесло в море.
Жила полноценная лагерная жизнь.
Прекрасные корпуса, все в огромных стёклах, которых никогда не было в СССР. Имели такие же остеклённые сломанные через один туалеты. Мы ходили к девочкам, вместе с девочками. У нас была методика, как помочиться сквозь плавки, не показав девочкам и не замочив плавки. Как я ходил по большому, я и не помню. Ну совершенно не помню. Я боюсь, что я совсем не ходил.
Утро начиналось солнечно, с дружной линейки. Где дудели талантливо научившиеся тут же дети. Как они научились дудеть в эти трубки, это абсолютная загадка. Ни у кого больше дудеть в эти трубки так и не получилось.
Выходил нарядно одетый, солидный директор. Мы звонко отчитывались. Маршировали. Салютовали. Теперь я понимаю, что директор и замы были органистами или миллиционерами в отставке. В офицерском звании.
На первой же линейке нам сообщили известную всем новость, что за нарушение дисциплины будем отчислены, письма пойдут учителям в школу и родителям на работу.
Жизнь была весёлая.
Вожатые в душе были заняты собой, а неизвестно откуда набранные повора и буфетчицы привычно таскали варёную колбасу и мясо за пределы лагеря.
Мы купались, загорали, а в тихий час смотрели по телевизору "Три танкиста и собаку" - перевод польского фильма "Четыре танкиста и собака".
Одну недельку у нас вместо похода в горы была сказочная жизнь в лагере. В Алуште отключили воду. И ребята быстро научились утолять жажду сгущённым молоком. Другого необезвоженного продукта в Алуште не было. Мы пробивали две дырочки в железной банке, отсасывали, и смоктали сгущёнку во рту туда-сюда, пока та из нашего организма не высасывала достаточно слюней, которыми можно было утолить жажду. Повора радостно перевели нас на сухой пайок.
Отношения между пионерами были задорными, полууголовными, с откровенными уголовными извращениями распсиховавшихся некоторых отдельных детей.
Мы свято верили в светлое будущее. И что наши дети и внуки так жить и отдыхать не будут. Мы верили в коммунизм.
Мы осознанно поддерживали дисциплину в лагере, в качестве молчаливой моральной мести нашим родителям и всему советскому строю.
Когда мы выросли и окрепли, в 1991, мы реализовали себя. Наши мечты воплотились в жизнь.