Проценты

Проценты
Небо уже потемнело, почти стало черным, лишь рыхлые серые тучи неслись в нем куда-то далеко-далеко по своим делам. Картина была вовсе не веселой, просто какой-то погост ушедшей красоты, а не вечерний пейзаж. Казалось, что сегодня весь мир слился в большое холодное и безликое серое пятно. Сплошная степь, место, на котором удобно хлеб сеять, кукурузу выращивать, но явно не воевать.
Ни шороха…и невыносимо тоскливо.
Глаза Матвея слипались от усталости. Веки будто склеены. От сна спасал резкий кисло-пряный запах прошлогодней листвы, перемешанной с вонючей грязью. Бил в нос не хуже нашатырного спирта.
Мысли медленно, скрипуче ползли в голове. Нельзя сейчас спать. Ой, нельзя! Смерть, она не где-то там – смерть она сегодня здесь, рядом поганая ходит.
Скоро должно начаться. Вот-вот. Вот-вот…
Должно-то должно, но как все пойдет? Ротный точно у них не вояка. Правильно говорят – наберут трусов в армию, а потом хотят, чтоб они умирали героями. “Колорады” ведь тоже не дураки и, оказывается, тоже умеют вести войну.
Раньше пацаном шел он по безмятежному полю, и казалась оно ему морем ровным и гладким, а бугры и ямы – так это как ласковые морские волны.
А теперь – иди пройдись! Дураков нема – кругом мины. Страшно, елки-палки. Хотя сейчас было такое чувство, что уже вроде и все равно. А это точно не самое хорошее чувство, особенно когда воюешь. Оно может легко подвести под пулю.
Ну, а пока все тихо. Это и пугало. Тяжело ему давалось это ожидание боя. Что-то было не так, явно не так!
Он лежал, прикрыв глаза, и пытался слушать степь, надеясь очистить голову от лишних и немного дурных соображений. Выходило не очень. В ушах постоянно стоял звон. Противный такой, нудный и тягучий звон.
И еще очень хотелось пить. Взял в зубы несколько стебельков – одна горечь. Только хуже стало.
Далеко, почти под самой полоской горизонта, небо озарилось вспышками, а затем послышалась отдаленная канонада ухающих орудийно-минометных выстрелов.
На войне вроде ко всему привыкаешь, а вот к обстрелам никак не получается. Каждый разрыв бьет не только по ушам, но и по нервам.
Слава Богу, этот обстрел не по их душу. Кто стреляет, откуда стреляет уж все равно.
А вот полгода назад пришлось совсем туго …
На всей линии соприкосновения тогда велись интенсивные бои. Вроде и задача была простая – прочесать небольшой квартал.
Он четко запомнил этот момент: сначала неожиданно рвануло возле соседнего дома, а дальше мины одна за другой стали рваться с гадким рявкающим звуком.
У противника оказалось там все пристреляно, особенно подходы к укрепрайону. Вот их отделение и попалось. Обстрел застал их на небольшой площади, никаких укрытий. Не составляло особого труда положить весь отряд на плоской местности, ведь обзор отличный.
Земля переворачивалась вверх дном, взрыв за взрывом. После первых же ударов сразу погибло несколько человек. Он побежал к небольшой канаве быстро, как только мог.
Как он только тогда почувствовал эту мину?
Спасибо чуйке! Без интуиции на войне не выжить. Упади на землю он на секунду позже и все – пиши, пропало. Да и забор тогда немного помог, часть осколков на себя взял. Мина буквально под ноги попала. Подбросило его тогда метра на два и шмякнуло о землю.
Возможно, из-за боли от раны или большой кровопотери тогда почему-то страху не было. Как только очухался, его накрыла противная дрожь в коленках, а также глупый нервный смех.
Итог простой – одежда в клочья, ранение в ногу и контузия. Получай, Матвей Сергеевич! Приятного аппетита!
Ему повезло, его вынесли. Вынесли совсем незнакомые люди. Оказывается, удача бывает и такой. Так что сейчас он не беспечный придурок, как эти молокососы.
Доктор тогда в госпитале сказал, что звуки в голове пройдут где-то через месяц. Прошло уже значительно больше, а лучше особо не стало.
Теперь снова бои, бои, бои… Почти каждый день. Затихала эта злоба только иногда под самое утро.
Хотя сегодня, вроде, все спокойно.
Это тогда все были лопухами, а сейчас, казалось бы, должны уж научиться нормально воевать. С тактикой там и всякой умной стратегией.
Всю полноту военной тактики сегодняшней операции командир изложил утром на построении:
— Значит, так! Слушай сюда: сидим в засаде. Действуем с расстояния 200–250 метров. Вычисляем противника, приближаемся, ликвидируем и обратно.
Вот и весь инструктаж офицера перед боевым заданием. О таком документе, как “Боевой устав сухопутных войск” он, наверное, совсем не слышал. Как он будет управлять вверенным подразделением?
Понятно, за каждым здесь какой-то груз из прошлого. А у этого был не просто груз, а целый состав с тяжелыми вагонами. Не нравился он и Матвею как человек. Чем не нравился и почему – сложно сказать. Как-то просто, на уровне подсознания не нравился и все там. А какой из него офицер и рассуждать даже противно.
Сколько он его видел, старлей был постоянно угрюм и озлоблен. За месяц он к тому же умудрился поругаться со всем командованием и хуже всего – с другими офицерами батальона.
В действующей армии почти каждый день любому командиру нужно принимать решения, которые напрямую влияют не только на его собственную жизнь, но и на жизнь его подчиненных. А этот? Каждый день только уныло и методично напивался. Дай бог, до вечера хоть раз ему трезвым дотянуть.
Вот и сегодня явно водярой позавтракал! Стукнуть бы его слегка, чтоб розовые очки с носа слетели. На войне главное – уметь думать, предвидеть, все заранее просчитывать.
Сразу же видно, что позиция из рук вон плохо выбрана! Если будет реальный отпор, то многие ребята глупо полягут на этом поле. Откуда такая склонность к необдуманному риску? Не так на войне достают зловредные враги, как хитрожопые отцы-командиры. Это в фильмах про войнушку все крутые. Нужно как бы по-хозяйски относиться к войне. С умом, блин, воевать надо! Раздолбаи!
Надо ждать. Надо…
Все понимают, что контроль над поселком ополченцы вот-вот потеряют. Артиллерия и удар танков, и держаться на этом рубеже смысла для них уже нет. По всем расчетам они должны уже сегодня начать массово драпать. Уходить же будут по проселочным дорогам, других вариантов у них и нет.
Ну и дальше что?
Без нормальной разведки воевать нельзя. Любую операцию нужно готовить загодя, а засаду тем более. Чего там понаразведывали? Сводная рота прибыла в зону боевых действий, а об обстановке не известно практически ничего. Где противник, где свои, все представляли плохо. Кого ни спроси, все махали неопределенно рукой в сторону севера, там, за грунтовкой, за полем и за зарослями акаций, уже вроде были “сепары”. Но точно никто не знал.
Сколько неприятеля будет выходить из окружения? На чем? Во сколько? Их маршруты? Одни вопросы. Зачем сейчас, на ночь глядя, бойцов вести на опасную территорию? Под свои минометы ночью попасть? Это у нас сейчас на раз-два. Соседям помочь? Брехня!
Ох, уж эти мысли на войне, когда ждешь боя…
— Скучно мне что-то. Эй, Мотя! Че застыл? Не мерзни! О чем думаешь? — поинтересовался примостившийся рядом сосед слева. — Вспоминаешь, небось, куда заначку положил?
Познакомились с ним неделю назад, звали его Николай Гончар, позывной Чарка, койки у них оказались в казарме рядом.
Чарка – тот еще боец! Контрактник называется. Нет, чтобы толком окопаться – ему, видите ли, лениво! Просто присел в засохшей водосточной канаве и думает, что умнее всех. Типичный гопник, голодный и злой дворовый пес окраин. Таких не любит никто, кому-то даже кажется, что они вымерли, но нет. Гопники живее всех живых.
Этот “воин” достал полевой бинокль и таращится уже несколько часов по сторонам. Хотя бинокль в походе вещь, конечно, полезная, а на войне бывает и незаменимая.
Чарка – худощавый брюнет с крутой разгрузкой, плотной высокой обувью и короткостриженой головой в микрофлисовой дорогой шапке фирмы “5.11”.
У него понты забери, одни носки останутся, ему наплевать на всех кругом и на себя, в частности. Все планы на вечер кончаются мордобоем.
Очень уж он любит байки травить и в то же время еще грубить каждому встречному-поперечному. Поэтому и ходит постоянно с подбитым глазом. Только вот слюны и зубов стало в последнее время маловато, а недалеких и глупых историй еще полная тележка.
Теперь прорвало его в очередной раз язык почесать. Сколько таких горе-вояк по весне оттает в этом году в степи?
Так что попусту трепаться сейчас с Николаем было совсем неохота.
— Да ни о чем! — буркнул Матвей, надеясь, что тот отстанет, но не тут-то было.
Чарка только раздухарился.
— Фигово! Человека, которому нечего вспомнить, лично мне искренне жаль. Это все, Матвей, я думаю, от алкоголизма! Чтобы из головы слабенькой не вылетело, ты быстренько карандашиком записывай на бумажечке. Что куды поклал. Помогает!
Матвей усмехнулся:
— Да ну тебя! Дурак!
— Ну, вот сразу “дурак”. Эх! Надоела эта степь. Я на море хочу! Никогда так не хотелось на море, как сегодня. Стоишь так вот на берегу и прямо чувствуешь соленый запах ветра. Вот, говорят, что весной море еще не море и солнце вроде совсем еще не печет, а я хочу… и вечером по кабакам. А пить я люблю там, где подешевле, там народ простой, компанейский. Люблю покупать, так сказать, счастье стаканами! И в целом приветствую компании знакомых мужиков, ну и… Хм! Незнакомых женщин! Если что, могу подсказать потом, если хочешь знать конкретные места. Там все по-божески и чинно. Отравиться не дадут. У народа претензий нет. Хотя вот раньше как-то веселее было все, да и дешевле. Слышь?
— Отстань! Вот сделают тебе первую перевязку без наркоза, может, немного просветлеет в твоей пустой башке. Какое к черту сейчас море?
Видя, что Матвей совсем не предрасположен вместе с ним обсуждать возможности потенциального отдыха на пляжах Черноморского побережья, сержант-контрактник все же примолк.
Послышался шум приближающейся машины. Все встрепенулись.
— Вроде пошли, черти! Ну, хоть дело началось, — обрадовался Матвей.
Однако это была явно не та военная колонна, которую они так долго ждали.
Лишь одинокий темно-зеленый УАЗ, всеми называемый “буханка”, с трудом пробирался по совсем черной, размокшей от весенней воды дороге. Проходимость этого авто просто удивляла. Хорошая машина для хозяйства: поехать в поле, привезти картофеля, сена корове, да и просто в лес съездить – милое дело.
Подвеска выдержит, а мотор вытянет! В сумерках маленький грузовой монстр медленно, но уверенно приближался к засаде, чуть петлял и подпрыгивал, съезжал с дороги и возвращался на нее.
Странно все это. Что-то здесь не так! Не похоже на прорыв боевиков. Может, разведка? Надо бы остановить и разобраться. До цели было метров триста.
Командир наконец дал команду:
— К бою!
Кто из срочников первый начал огонь, было не понять. А дальше все подхватили. Степь загрохотала.
Тух-тух-тух… Тух-тух-тух… Тух-тух-тух…
— Вот, сссука… Зачем? — выругался Матяш. Вот тебе и подготовка, вот тебе и инструктаж, вот тебе и мандраж перед боем… Необстрелянные бойцы даже команды: “Огонь!” не дождались. Мозгов нет, вся тактика: “В тебя стреляют – стреляй и ты”, но тут-то все было тихо.
Пули навылет пробивали хрупкий корпус машины. Буханку подкинуло и опрокинуло набок. Повалили ее как “матерого кабана”. Придорожная грязь и щебень разлетелись во все стороны.
— Прекратить огонь! — ротный выбежал из укрытия и побежал к новобранцам.
Гончар, не выпуская из рук бинокля, завалился на спину, и стал громко стонать. Лицо земляного цвета было полно боли. Потом подполз к Матвею и протянул ему свой оптический прибор.
— Смотри! Ах, как скверно всё, — пробормотал сержант.
Матвей всмотрелся:
— О-оох! — перед глазами резко все поплыло и сердце сдавило.
По оранжевому канту вдоль машины отчетливо читалось: “ШВИДКА МЕДИЧНА ДОПОМОГА”.
В бешенстве от собственного невезения старший лейтенант бегал и материл всех подряд.
— Ну, что? В войнушку поиграть захотелось? — возмущался ротный, — автомат получили и пошли строчить! Падлы! Смотрите теперь на свои подвиги!
Хотя, что толку теперь-то орать? Все и так все понимали. Почти вся сводная команда сейчас стояла возле подбитой машины скорой помощи.
— Ну… что делать будем? — спросил один из срочников, молодой хлопец в бушлате нараспашку с белесыми волосами и худым лицом. Сразу по говору видно, что местный мобилизованный.
Зря он это спросил. Зря. Будто просто плеснул холодной водицы на горячие камни.
Старлей как будто этого и ждал, тут же сорвался на молодого. Опять последовала длинная тирада ругательств.
— Что? Плохо быть деревянными? … Мрази! — С досады плюнул на землю командир. — Да ничего! Доложу об уничтожении диверсионной группы противника. Отходим! Все всё поняли?! Возвращаемся!
Никакого смысла находиться здесь далее, действительно, больше не было. Наоборот, нужно быстро сворачиваться с этого места. Они себя обнаружили, и сейчас противник может артиллерийским огнем легко накрыть их позиции. Одно дело – беспорядочный минометный обстрел и совсем другое – скорректированный удар тяжелой артиллерии. Тогда вероятность вернуться живым близка к нулю.
Земля ничья, местность открытая, по подвалам не спрячешься, чуть замешкаешься – кирдык.
Никто не сдвинулся с места. Царило молчание.
Сказать, что всем было хреново – значит не сказать ничего. Было ощущение, что кончился кислород, и стало тяжело дышать. Казалось бы, обычная засада, а вон оно что…
На армейском темно-зеленом брезенте лежало три тела: молодой парнишка лет двадцати в штатском, сразу видно – водитель, пожилая тетка - санитарка и мальчик лет пяти, не больше.
У малыша было совсем бледное, почти прозрачное личико, алой струей сочилась кровь из раздробленной кисти левой руки.
Гончар присел рядом с ним на корточках, спрятав лицо в грязных ладонях. Все вокруг было залито кровью. Мальчонку прошили насквозь целых три пули.
— Командир! А как же эти? — засопел контрактник, будто горло заржавело.
— Всё, я сказал! — покраснев от злости, гаркнул ротный, его голос предательски дрожал. — Уходим! Пора валить. Повторяю, из боя выходят все! Точка! Все возвращаемся!
— Вы двое, — он указал на Матвея и Николая, быстро на глаз определив бывалых бойцов, — возьмите лопаты с БМП и быстро закопайте тела!
Кинув шапку на землю, Гончар стал медленно выпрямляться.
Матяш же подошел поближе к брезенту и зачем-то близко нагнулся к ребенку. В маленьком кулачке у ребенка виднелась голова игрушечного маленького пушистого зайчонка. Левой тоненькой безжизненной ручкой он прижимал его к груди.
Солдат невольно достал точно такую же детскую игрушку, которая была спрятана у него за пазухой армейского бушлата.
Насколько сильным может быть желание, простое желание выжить?
Маленькая хрупкая душа рванулась из последних сил.
— Ах! — жалобно и протяжно простонал вдруг ребенок и ухватился за большой палец правой руки Матвея холодной детской ладошкой.
…Да почему все так?! Почему опять он?
* * *
Чуть больше месяца назад
Да потому что всё у него не как у людей!
Всю жизнь ему надоедало это нытье, что нужно жить как все. Нужно было куда-то идти, что-то делать. Нужно было, конечно, но... не шлось и не делалось.
Когда после контузии Матвей Сергеевич Матяш вышел из госпиталя, его быстро комиссовали из армии по здоровью.
Хотя Матвей сделал вид, что ничего особенного не случилось, всё в норме и надо продолжать жить, успеха это не принесло.
Вы верите, что каждый человек имеет свое предназначение? Глядя на него эта мысль выглядела сомнительно…
Сначала Матвей решил побаловаться извозом, но заявок было смех как мало, и он довольно скоро плюнул на эту затею.
Потом попытался немного постоять на рынке, турецкой одеждой поторговать. Да куда там? Как только он разворачивал палатку, тут же как по заказу, начинался дождик. Какая тут торговля - убыток один. Торговать - не его работа.
Не тянулись к нему деньги. Не тянулись и всё.
Ничего, мужчины, как известно, существа не особо привередливые.
Интересная жизнь – без телевизора, без мобильного телефона, без интернета и с минимумом еды.
Все дни были похожи один на другой. Ему совсем не хотелось тратить время на ненужные дела и ненужных людей. Все проблемы и заботы казались не стоящими ни малейшего внимания.
Сегодня хоть немного выспался, а то в последнее время вечерами била мелкая гадкая дрожь, и заснуть было просто невозможно. Кошмары выматывали физически и душевно.
Матяш будто пересек какую-то внутреннюю границу, за которой нет ни малейшего представления о том, как, чем и ради чего, собственно, существовать дальше.
Единственное позитивное событие за последнее время – ни с того, ни с сего его кактус, его старый кактус, взял и расцвел. Вот так сюрприз! За цветами он не ухаживал, все давно погибли. А кактус жил как-то. Ну, как жил? Чах, можно сказать.
Индивидуум семейства многолетних растений выдал, как ни странно, красивейший цветок. Так просто и естественно.
Часы над зеркалом бесстрастно отсчитали полседьмого утра. Он встал и пошел на кухню за водой для чая. На завтрак сегодня, впрочем, как и всегда, были дешевый сыр и хлеб. Как только на маленькой плитке закипела вода, зазвонил телефон. Черт его дёрнул ответить на вызов.
— Привет, домохозяин! Чего на звонки-то не отвечал? — раздался в трубке голос очень старого знакомого.
— Да я просто готовил, а потом ел.
— Неделю?! — возмутился голос на другом конце провода. – Примерно через час буду у твоего подъезда. Тема есть одна. Выйди, предлагаю вместе обдумать.
В телефонной трубке на какое-то мгновение воцарилось молчание. Матяш небезосновательно решил, что Андрей, именно так звали старого знакомого, будет втирать ему про участие в какой-нибудь афере. Подставлял друг его регулярно, причем еще со школы. У него постоянно были непонятные никому дела, точнее делишки. Встречаться с ним и раньше не очень хотелось, а теперь и подавно.
Единственное, что можно положительного отметить в Андрее, так это странный и не по-современному беззлобный и легкий характер. На него просто невозможно было никогда надолго обижаться, кричать или злиться.
— Ау! Матвей! Чё молчим? О чем думаем?
— О чём думать? Ну, приезжай…
И действительно через час внизу у входа в подъезд его ждал высокорослый худой мужчина лет сорока, одетый небогато, но опрятно, с высоким лбом, почти седыми волосами и пронзительно карими глазами.
— Ну, как сам? Прозябаешь? — тихо сказал утренний гость и, глубоко вздохнув, пожал руку Матвею, смущенно улыбаясь. — Все радуешься бессмысленной мирной жизни?
— А как по-другому? Мне эта ваша дурная суета не нужна.
— Уверен? Слушай, мне кажется, это отшельничество тебе совсем не подходит. Я смотрю, ты стал совсем бледный и слишком уж похудел. Что, действительно, нравится… одиночество?
— Люди так устроены. Рождается человек один и умирает один, — ухмыльнулся Матвей. — Да и кто бы говорил! Только не ты! Сколько тебя помню, ты и по улице ни разу ни с кем не ходил. Всегда один по жизни.
— Ладно, все мы одиночки. Но тебе же нужны деньги? — как-то неуверенно подмигнул старый приятель. — И для воина ты выглядишь просто отлично! Памятник на могилке приличный поставишь, а на гражданке еще немного и в психушку загремишь. Может, хватит фигней страдать?
Матвей удивленно и недоверчиво уставился на Андрея:
— Какого к черту воина?
— Да все нормально! По твоей как раз части. Заработаешь, взбодришься, да и людям поможешь. Предлагаю тебе провести еще немного времени с симпатичными людьми в камуфляжной форме. Что думаешь?
Матяш поежился и досадливо сплюнул:
— Ты еще скажи, вернешься отдохнувший, загорелый и с магнитиками на холодильник! Ох, не люблю я с тобой связываться. Что ты хочешь от меня? Можно короче и по существу? Я еще не совсем с мозгами поссорился.
— Пойми логику жизни, повоевать нужно еще маленько, — сдавленно произнес Андрей. — А то я смотрю, ты совсем разучился радоваться жизни!
— Спасибо, я своим умом жить привык. Чтобы радоваться жизни, ты мне предлагаешь снова на войне оказаться? Классное, конечно, предложение, ничего не скажешь! Я пошел. Пока!
— Ну и куда ты?
— Поговорить – поговорили и хватит. Пойду кота покормлю. Пока! И не звони больше по этому поводу.
Андрей медленно повертел головой из стороны в сторону:
— Да не..., я лучше приеду через пару дней. Уверен, повоюешь немного, геройски “погибнешь” и аккуратно вернешься к нормальной жизни. А далее ровной дорогой к ясным целям. Выбросишь все это и живи чистой и простой жизнью. Есть такая, понимаешь, ситуация. Это шанс. Надо ловить…Деньги хорошие, очень хорошие.
— Что ловить? Пулю в лоб? — рассеянно переспросил Матвей, думая, что он ослышался. — Не понял? В смысле, погибнешь? И в смысле, вернешься? Ты издеваешься что ли?
— Понимаешь, времена сейчас сложные… Воевать придется под чужой фамилией, ну за другого человека — ответил приятель. — Если согласишься, новые документы, точнее документы этого человека за которого пойдешь воевать я тебе передам через неделю. Возраст у вас один, да и похож ты на него вполне. Вот за него и “погибнешь”. Нужно будет тебе сходить в территориальный центр “добровольцем”. Те уверен он радости подпрыгнут, и никто копаться в документах, сличать фото особо не будет. Медкомиссию пройдешь со свистом. Потом его документы подкинешь любому не опознанному телу на передовой. А свои документы храни, по ним и вернешься к жизни, так сказать. Искать тебя пока на фронте будешь никто и не будет.
— Эко как! Ты уже все придумал за меня?
— Не бои;сь! — улыбнулся посредник. — Всех участников боевых действий знают только по их позывным. Твой позывной будет “боец Заяц”!
— Почему Заяц? — у Матяша как-то странно засосало в районе солнечного сплетения.
— Коротко и просто! И, главное, не привлекает внимание – на войне это лишнее. И фамилия у тебя будет новая – Зайцев. Матвей Зайцев. Имя у вас совпадает. Так и задумано, мало ли что… Вот, почитай, здесь суть предложения более подробно и твоя легенда с новой биографией, — приятель протянул ему папку с документами.
Матвей бегло просмотрел их:
— Ладно, но я пока ничего не обещаю. Надо внимательно изучить. Ну а сам-то что думаешь?
— Ничего! Мое мнение значения не имеет. Для меня главное – проценты свои агентские получить. Сколько ты уже так? Месяц или два? Надо ломать в себе неудачника. Просто взять и сломать! Другой жизни не будет. Ты это пойми, и станет намного проще жить. Надо самому придумывать свою жизнь, а я так...
— Много развелось вас таких в стране умеющих подсуетиться. Ладно, приезжай через пару дней, все обсудим.
Скрипнула дверь подъезда, и, чуть пошатываясь, держась за перила железной лестницы, Матвей стал подниматься по ступенькам домой.
Андрей остался один стоять у подъезда, но уходить не спешил.
Минут через пять из дома вышла старушка, старая знакомая – соседка его приятеля.
— Здравствуйте, баба Вера!
— Здравствуй, Андрюша! Давно тебя не видела. Как жив-здоров? Не часто у друга бываешь. Последний раз на похоронах тебя видела. А помню, как вы в школе с Матвейкой вместе учились, так поди каждую неделю тебя встречала.
— Баба Вера, как Матвей живет–то?
— А что Матвей? Хороший сосед! Живет один, тихо, мирно, не буянит. Жалко его, правда после того, как жена с дочкой погибли в аварии, совсем хмурый стал, да и контузия здоровья не прибавила. Здоровается всегда. Погоду с ним часто обсуждаем. Иногда бывает, по дому прошу его помочь, стул починить, антенну настроить. Помогает всегда! Хороший человек, грех жаловаться! Ты бы помог ему с работой, мается он совсем!
— Помогу, помогу. Я как раз по этому поводу и пришел, только работа эта далеко, на севере по контракту. Просьба у меня к Вам будет! За квартирой и котом его присмотрите?
— Как не посмотреть, посмотрю, конечно!
* * *
Вроде все шло по плану. Контракт он подписал, аванс получил.
Смущало ли его что-нибудь? Да все его смущало!
Если так как нужно некоему Матвею Зайцеву исчезнуть, то почему так сложно? Понятно, чтобы полностью исчезнуть, в современном мире нужно очень серьезно постараться. Скорее всего, этого Зайцева преследуют бандиты или кто-то очень серьезно шантажирует. Правда, может, он хочет исчезнуть для полиции или от налоговиков? Здесь все относительно проще – личной заинтересованности найти его у них, пожалуй, нет, но запустить государственный механизм по его поиску они конечно обязаны.
По его мнению, нужно было бы просто уехать за рубеж и сменить там фамилию. Но его “работодатель” решил все сделать раз и навсегда – просто “погибнуть”. А раз идет война, то проще это сделать на войне, а не на стройке, например, или при ДТП. Меньше свидетелей и разборок - меньше сомнений в правдоподобности смерти.
За пару дней до отъезда из города в зону боевых действий АТО дел у Матвея почти не осталось, и он решил еще раз сходить на кладбище.
При возможности он всегда приглядывал за могилкой, убирал ее и старался поддерживать в чистоте и порядке.
Кладбище было старинное, место хорошее, тихое, на берегу реки Ингул. Вроде бы на окраине, а от города совсем не далеко.
Шел тихо, не спеша, изредка поглядывая по сторонам, стараясь не наступать на разрушенные временем заброшенные могилы.
Смутные времена настали, многие склепы были кем-то вскрыты, а памятники повалены.
Сила смерти здесь поражала. Как нигде, здесь ощущалось, что живое рано или поздно становится мертвым. Появлялось четкое ощущение того, как ничтожна жизнь.
Незримая черная энергия, парящая вокруг невольно накладывала на все свою печать.
На подходе к нужной ему могилке он почувствовал, что сегодня что-то не так. Что-то настораживало. Как только подошел чуть ближе, понял, в чем дело… и встал, как вкопанный.
Зажмурился, встряхнул головой и обмяк.
На бетонной оградке лежал плюшевый заяц. Добрый зверек с большими длинными ушами, с милым розовым носиком и романтичными сердечками на лапках.
Но это был не просто заяц, это был именно тот заяц, тот – её самая любимая игрушка. Вика очень любила носить в кармане своего детского рюкзака эту игрушку.
Он отлично помнил, как они вместе покупали его. Дочке тогда было годиков пять. У продавца мягких игрушек на рынке этих ушастых зверюшек была тьма. Совсем маленькие и просто огромные. Желтые, синие и даже зеленые! Как и чем думал производитель этих зайцев?
Дочка выбрала маленького, совсем жалкого и серого зайчонка.
— Ты же взрослая девочка! Зачем он тебе? Посмотри, какой он бедненький и неказистый?!
— Нет, я хочу именно его!
Пришлось покупать.
Виктория с ним не расставалась. Постоянно спала с ним, сладко посапывая. У девочки была с этой игрушкой какая-то странная и очень тонкая связь.
Жена досталась Матвею всем на зависть. Миниатюрная, стройная со смешными мелкими темно-русыми кудряшками.
Дочурка с каждым годом становилась все более похожей на маму, не столько, может, внешне, а сколько по характеру. Добрая, улыбчивая и ласковая.
Все было хорошо и было бы хорошо, если бы не авария…
И вот непонятно как оказался на могиле этот заяц.
Матвею стало страшно, отчаянно страшно… Его заколотила дрожь. Все это так ударило по мозгам, что он немного отошел от могилки покурить в молчании. В голове бились только глупые и непонятные остаточные воспоминания чего-то очень важного. Только чего? Он никак не мог понять.
Все знают, что вещи с кладбища ни в коем случае не следует брать к себе домой. Согласно примете, это принесет несчастье и большие проблемы.
Если же пришлось вещь взять по каким-то причинам, нужно оставить что-то взамен.
Зачем он тогда взял игрушку домой? Знал же, что нельзя!
* * *
Командир скрипнул зубами и злобно посмотрел на Матяша.
— Ну! Что скажешь?
— Я три года в меде отучился. Нужно срочно парнишку в областную травматологию отвести. Хирурги должны удалить пули. Слава Богу, у него только венозное кровотечение, перевязку и обезболивающий укол я сделал, да и руку можно еще сохранить. Срочно нужна операция и переливание крови. В подобных ситуациях вопрос жизни и смерти решают даже не дни, а часы. Везем пацана в больницу. Срочно! Здесь совсем недалеко есть больница, на окраине соседнего поселка! Я там лежал когда-то с аппендицитом, знаю, где она!
— Достал ты со своим “срочно”, “срочно”! Мне это не надо, я его никуда не повезу. Был прорыв окруженных повстанцев. Попытка пресечена, в боевом столкновении противники уничтожены. Здесь нет мирного населения! Здесь все воюют! Если же мы его сепарам аккуратно передадим или подкинем, на нас полный ушат помоев выльют, причем с обеих сторон.
— А как по-другому? Здесь его умирать оставить? — от неожиданности от такого ответа у Матвея немного перехватило дыхание. — Тогда я сам его отвезу в больницу, типа нашел на дороге, а вы не при делах…
— Что ж, — старлей кивнул на артиллерийский ящик из-под снарядов, — садись. Давай только без дураков! Слушай сюда.
Было видно, что офицер очень сильно устал: лицо осунувшееся, глаза печальные, и чувствовалась какая-то обреченность во всем образе. Долговязый, худой. Его движения были неловкими, а грязная не по размеру форма сейчас вообще висела на нем мешком.
Матвей уселся, голова безбожно кружилась, и у него вид был тоже неважный. Небрит, чумаз, вся морда в ссадинах. В расположении бригады любая вода была на вес золота. Не то, чтобы умыться, даже пить порой было нечего.
Ротный достал из своего планшета и развернул перед солдатом карту, а тот быстро поводив нервно дрожащим пальцем, ткнул им в место на карте и пояснил:
— Вот здесь больница находится! Километров двадцать от нас, быстро доедем!
Скуластое и угловатое лицо офицера немного осветила загоревшаяся спичка.
— Как звать? — спросил он, когда дым от сигареты чуть развеялся.
— Рядовой Зайцев, позывной Заяц!
— Вот что, рядовой. Ты что выпил или кислороду лишнего хапанул? — процедил сквозь зубы командир.
— В смысле?
— В прямом, блин, смысле! Пьяный что ли или обдолбанный?
— Никак нет, — выдохнул Матвей, — но, кажется, выпить мне надо…
— Я тоже думаю, надо, — скривился старлей и достал флягу, — тут сейчас, если не пить, то и не выжить, и физически, и морально. Держи!
Матвей немного глотнул гадкой теплой водки и почувствовал, как тут же побежал жар по телу, а голодные кишки мгновенно расползлись от накатившего тепла. Сделал еще один глоток, поморщился и тоже закурил.
Помолчали немного.
— Так. Ты что это, серьезно? — старлей глубоко затянулся, — с мозгами поссорился? Ты лишь продлишь ему агонию. Время потратишь и нас всех подставишь. Зачем усугублять? Слушай... Ты вроде боец опытный и, должно быть, прекрасно понимаешь ситуацию. Война кругом.
— Да, такие дела, — невнятно, пробормотал рядовой.
— Охотно верю, что хочешь помочь. Вот только что ты хочешь от меня? – ротный выдохнул в лицо Матяша горький дым. — Зачем это тебе?
— Да незачем! — хрипло ответил Матвей и шмыгнул носом.
— Я тебя еще раз спрашиваю! Чего ради? Чего ты хочешь? Ради медальки? Смешно! Ты понимаешь, кто здесь я такой? Да никто! Понял?! Никто я здесь! – казалось еще немного и от нервного срыва у бедного литехи отвалится голова. – Святой, что ли? Не до хрена ли украшений на одну-то извилину? Ты помочь ему хочешь! Зачем? Лично я давно никому не помогаю и нормально… Я без приказа непосредственного командования шагу не сделаю. А у тебя что, кризис? Эта затея легко у тебя жизнь отнять может. Все ж нормально сейчас вроде!
— Что нормально?
— Да все нормально! Здесь, конечно, хватает людей, которым все по колено…. Ты что, не понимаешь, что попытка спасти этого пацана может обернуться большими проблемами, причем не только для тебя?
Матвей посмотрел на офицера и спокойно ответил:
— Я не понимаю вас. Нет, не понимаю. Бросишь его здесь? Что и не дрогнет ничего внутри?
Старлей опять сделал глубокую затяжку и о чем-то подумал, не сводя глаз с кисло-синеватого облачка дыма:
— Нет. Не дрогнет. Представляешь, не дрогнет! Ну… Да ты пойми, я ничего не смогу объяснить там, в штабе, да и слушать никто не будет. А если и выслушают, то не поверят. Ошибка все это, в суматохе все. Ты же видел. Кто меня спрашивал?
Командир молча посмотрел куда-то далеко. Почему-то три раза сам себе кивнул, резко мотнул головой из стороны в сторону и отшвырнул в сторону окурок.
Тем временем остальные бойцы разведгруппы проверили боекомплект, дозаправили БМП и другую колесную технику к маршу на базу назад все было готово.
Офицер медленно поднялся, слегка ссутулившись, подошел к небольшой сформированной колонне и стал загонять всех, кто сидел на броне, в десантное отделение боевой машины.
— Боец, что так сильно хромаем? — спросил ротный, заметив, как кто-то из саперов, нехотя ковыляя, выполняет приказ. — Бегом надо, передвигаться! Бегом! Беременные тараканы!
Зачем-то слегка стукнул ботинком боевую машину и пристроился сам на броне возле башни. Приподнял подбородок, посмотрел на небо, обернулся к Матяшу и очень спокойно сказал:
— “Нельзя” бывает только для тех, кто спрашивает разрешения. А ты не спрашивал. Понял? Говорят, что Бог помогает юродивым и блаженным. Сутки, ровно одни сутки вам с Чаркой, чтобы вернуться в часть. Времени – до рассвета и…все. Возьмешь вон ту раздолбанную “Ниву”. Предупреждаю: она тварь капризная, любит глохнуть в самый неподходящий момент, но другой не дам… Всё, тронулись!
Двигатель военной машины взревел, как оглашенный.
— Адьёс, амиго… Осторожно там! А мне в штаб, мне ещё рапорт писать... — уже на ходу прокричал офицер.
Матяш немного остолбенел от такой внезапной перемены настроения. Пару секунд помедлил, решаясь что-то крикнуть в ответ, но промолчал.
Чарка осуждающе посмотрел в сторону убывающего в тыл командования. Подошел к Матвею и хлопнул его по плечу.
— Не ссы, все в порядке! Я с тобой пойду и все будет тип-топ. Хотя предупреждаю: я в цинковом ящике домой возвращаться не намерен. Понял?
Матвей иронически кивнул:
— Спасибо, и я не планирую. Видишь, а ты говорил “гандон в фуражке”, а добро все же дал. Заводи машину, а я мальчика принесу. Понятно?
— Чего тут непонятного?!
Чарка огляделся, громко нюхнул воздух, отчего-то чуть скривился и, кряхтя, сел за руль старой раздолбанной машины, скорее всего, приватизированной у какого-то местного фермера.
Матвей же аккуратно уложил мальчика на заднее сиденье.
* * *
В разбитое лобовое стекло постоянно задувал ветер с грязным песком. Было холодно, жестко и неудобно. Как ни старались, но машину сильно трясло. Старая железная коробка с колесами на удивление пока не подводила.
Перед спуском на склоне Матвей немного притормозил и обернулся к Чарке:
— Ты какого хрена в армию вообще пошел?
— Тю! Так у меня сил вообще нет работать. В моем поселке единственным предприятием была свалка от разбитого колхоза. А воровать, понимаешь, боюсь – сил убегать нет. Скукотень, одним словом!
— А жил на что?
— Перебивался тем, что есть: то старый комбайн на металл разобрал, то кабель медный выкопал и сдал на “Втормет”. А тут такой случай подвернулся, вдруг эти соседи по глобусу решили отколоться. Сама Родина-мать, так сказать, призвала меня на героический подвиг.
— Ты ж на море хотел? А? Чурчхелу продавать?!
Чарка странно посмотрел на напарника, брови удивленно приподнялись:
— Ты не поверишь! Кто-то же должен мочить сепаров. Ведь я вообще-то человек свободолюбивый и считаю, что вся армия должна быть на контрактной основе. Вот, кто хочет, пусть тот и служит, за деньги, конечно. Желательно, за хорошие деньги. Я где-то месяца за три-четыре до начала АТО контракт подписал. Ни о чем не жалею. На гражданке смотреть мерзко на страну. Пойди, разбери, где, правда, а где вранье. А здесь все понятно…
“Ниву” в очередной раз сильно тряхануло, но ехать медленнее, а тем более останавливаться, было нельзя. В глубоких колеях, оставленных боевыми машинами, можно запросто увязнуть.
— Ты что, считаешь, что эту войну можно выиграть? — спросил Матвей.
— Я ничего не считаю… просто воевать нужно, а не думать. Воевать и всё. И нефига засерать мозги разговорами о чистом и прекрасном, когда такое дерьмо в душе у всех кругом. А че тут понимать? Охота жить в нормальной стране. Порядок сейчас нужно наводить железной рукой. Сепары пригнутся и притихнут – они же не бессмертные.
— А не стыдно? Ведь со своими же воюем, с кем вчера еще вместе были? Как там мальчонка, не плачет? Хорошо, что я промедол вколол.
— Он в шоковом состоянии. А эти разговоры ты брось, может плохо закончиться – время нервное, легко в СБУ настучат. И никто не оправдает, не посмотрят, что ты в окопах ползал.
Матяш промолчал. Он знал, что, скорее всего так и будет.
Разбитая, исковерканная скатами бронетехники дорога, раскисла в густую кашу.
Повинуясь хозяину, машина упорно, c настырным урчанием пошла на подъем. Старый, потертый, еще с деревянным цевьем калаш Гончара скатился на пол “Нивы”.
— Что-то оружие у тебя Николай, скажу прямо, не ахти. Много с таким не навоюешь, — сказал Матвей, поднимая автомат товарища.
Гончар удивленно хлюпнул носом:
— Милый, ты чего, в сказку попал? Что дали, с тем и воюю! Есть палка-стрелялка, уже хорошо! Я думаю, свернуть с дороги здесь – поедем немного другими тропами. Давай заменю. Обещаю – доедем! Вперед по жизни и проще, проще, еще проще к ней относиться. Если чувствуешь, что это твое, значит хватай и беги.
Через полчаса они поняли, что окончательно заблудились, добравшись до окраины непонятного леса, которого и в помине не должно быть вблизи.
— Колян, стой, сворачивай в кусты! — настойчиво потребовал Матвей.
Машина встала, контрактник, не отпуская баранку с опаской посмотрел по сторонам.
Пришлось раскладывать небольшую карту, которая, к счастью, оказалась в бардачке.
— Что за чертовщина?! — выругался Чарка. — Не соображу, где мы?
Выйдя из машины, они вдвоем стали внимательно приглядываться к узкой ниточке дороги, выходящей из лесного массива. Мальчонка лежал на заднем сиденье и тихо стонал.
Сержант оглянулся по сторонам, прислушался к степным звукам и тут же резко поднял указательный палец вверх:
— Тихо! Замерли! Ты слышишь, там кто-то разговаривает?
— Ну, пойдем, поглядим…, — пробормотал в ответ Матвей. — Мало ли что.
Это на учениях тренируются в точности стрельбы на мишенях, а сейчас необходимо было вычислить возможное место огневой позиции противника. Впереди та самая “зеленка”, из которой и сейчас нет-нет, да и может прилететь пуля или мина, чтоб ее... Смелость и решительность – замечательные качества на войне. Только если тебе с неба какой-нибудь поражающей хренью накроет, то эти качества как мертвому припарка.
Оставив раненого ребенка в машине, осторожно ступая, они начали движение навстречу шуму. Слева метрах в трехстах было что-то похожее на амбразуру, но построенную наспех и неказисто. Какое оружие стоит в амбразуре – не разглядеть.
Они услышали отчетливые голоса.
Присмотрелись: чуть дальше, на перекрестке, у сепаров, оказывается, был обустроен блиндаж с крупнокалиберным пулеметом. Они еще и курили! На свежем воздухе курильщика можно засечь издалека.
— Интересно. Вот оно что! Вояки! Грош цена всем их постам! — усмехнулся Гончар. — Эх! Закидать бы их гранатами... Все они здесь поголовно конченные. По опыту знаю: больше всего вреда бывает именно от своих.
— Перестань! Не до этого! — прохрипел Матяш. — Ну и народец пошел на Украине, чуть что, сразу автомат достает или гранату кидает!
Время шло, пора было или возвращаться назад, или все же действовать. Теоретически, нужно было ждать, когда сепары потеряют бдительность и аккуратно обойти их.
Склон высотки представлял собой немного скалистую выжженную солнцем местность. А далее расстилалась типичная равнина, изрезанная оврагами. Кругом небольшие холмы, слева и справа, а как раз между ними не глубокая балка.
Одна проблема – надо было как-то пересечь дорогу. Все бы ничего, но она находилась на полутораметровой насыпи, и когда пересекаешь ее, то становишься очень заметным.
Чарка тихо спросил:
— Ну и какие планы? Я-то сам не архитектор, что скажешь? Совсем без вариантов?
— Нужно быстро и за две перебежки к оврагу, — предложил Матвей, покончив с недолгими логическими выкладками, — далее уже прямиком в лесополосу. Конечно, придется попотеть, но другого шанса нет, идти нужно быстро и очень осторожно.
— Дело говоришь, – согласился Чарка. – Надо было бы и мне самому скумекать про овраг. Но если нас обнаружат, то с пацаном точно убежать не сможем. Быстро или не быстро – пуля догонит. Ладно, рискнем!
Сказано — сделано. Они аккуратно переложили ребенка на старый еще советский армейский плащ-палатку.
Транспортировать раненого не такое простое дело. Жидкая вязкая грязь предательски чавкала под ногами. Кругом валялись разноцветные провода оборванных линий связи, будто перерезанные нервы. Наконец выбрались на траву, здесь армейские ботинки постоянно наступали на ковёр потускневших автоматно-пулемётных гильз.
Стали оглядываться. Тихо, вроде проскочили. Слышались только порывы мокрого ветра и тягучий противный скрип двери в искалеченном доме, напротив.
Почти все строения были побиты осколками, часть разрушена, а часть сгорела. Рваные дыры в стенах и искореженная взрывом детская карусель. Вместо многих домов остался каменный песок и горькая пыль от пожаров.
Немного отдышались и начали двигаться дальше еще осторожнее в бледном свете луны, стараясь запомнить местность. Для засады любое непонятное движение – это очередь без предупреждения. Все опознавательные знаки и нашивки украинской армии они еще в машине сняли. А толку? Ночью в прифронтовой зоне никто разбираться не будет, свой ты или чужой?
— Ты хоть куда идти знаешь? Таких, как мы незнакомцев сейчас любят встречать точными выстрелами. Мы плутать по окраине поселка долго не сможем, — забеспокоился Николай.
Матвей неохотно и стыдливо пожал плечами:
— Не помню. Все изменилось, мне пять лет назад здесь делали операцию, не узнаю место. Здесь и днем-то в мирное время было не особо весело, а сейчас и еще мрачнее.
Дальше на пути были чьи-то брошенные позиции. Приходилось останавливаться и аккуратно обходить их. Все, что можно открыть или нажать, может быть заминировано.
Он наконец-то вспомнил дорогу – дальше, метров через сто, будет поворот направо, на длинную, засаженную каштанами подъездную аллею, ведущую прямиком к больнице.
Теперь встал вопрос, как передать раненого ребенка врачам.
С этим получалось не просто, точнее, дело было дрянь.
Идея тихо пробраться на территорию противника и максимально без лишних глаз и ушей передать раненого их медикам теперь казалась полным абсурдом.
Оказалась, что областная больница давно стала военным госпиталем, работа которого не прекращалась и глубокой ночью.
Ополчение отступало, отступало плохо, не организованно и с огромными потерями. Периодически подвозили раненых, причем не только машины скорой помощи, а и обычные “гражданские”.
Уже на входе в приемный покой на улице стояла очередь окровавленных носилок с тихо стонущими, мечущимися или застывшими в страшном шоке людьми.
Все солдаты с передовой почерневшие, с красными воспаленными глазами, в прожженных бушлатах.
Так что долго находиться незамеченными рядом с главным входом приемного покоя больницы было не лучшим вариантом, еще немного и их обнаружат. Решили пробраться с “черного хода”.
Во дворе больницы было темно и пусто. И тут им повезло. Служебная дверь отворилась. Кто-то вышел на крыльцо и молча закурил.
Незнакомец в белом халате, худощавого телосложения с широкими плечами, постоял немного, бросил окурок, сам себе сказал: “Вот такая вот фигня!” и хотел уже притворить за собой дверь.
— Эй! Товарищ врач! Помогите! — Чарка вышел из-за кустов, — у нас тут раненый.
Мужчина удивленно посмотрел на двух грязных солдат, вынырнувших откуда-то из темноты:
— Первичный осмотр через приемный покой, там дежурный врач. Вам нужно обойти здание.
— У нас ребенок! Мы спешим, да и плохо ему совсем.
Медик немного заколебался, но махнул рукой в сторону двери:
— Заходите, только я не врач, я медбрат в этом заведении.
* * *
Редко улыбающиеся усталые лица, шприцы и лекарства.
Стены все в светлом кафеле и ядовитый, до головной боли, запах смеси гадкого фенола, хлорки, спирта и мочи.
Матвей с самого детства этот специфический больничный дух не переносил. Больница всегда для него пахла горем, бедой, слезами и страхами.
Зачем он тогда пошел в медицинский?
Это все родители! Так не хотел их огорчать, особенно мать. Сколько скандалов было, когда решил бросить институт…что теперь вспоминать. Пять лет назад отец, а через год мать умерли.
Случайный знакомый вел их по лабиринтам большой больницы. На вид он был еще не совсем старый, с небольшой чуть рыжеватой бородкой и черными угрюмыми глазами.
Они с Чаркой аккуратно несли следом на плечах плащ с бедным мальчиком.
Неожиданно медбрат резко остановился в пустынном плохо освященном коридоре, обернулся, и сипло прошептал:
— Служивые, а автомат не продадите часом? Пять тысяч дам. Или, может, обменяемся? На спирт, например?
— Зачем тебе? Воевать? — ехидно поинтересовался Матяш.
— Боже упаси! А чё все так возбудились-то? Сейчас кругом такая неразбериха, мародеров тьма. Оружие лишним не бывает. Мне ж исключительно для защиты. А? Ну как, будете продавать?
— Весело живешь. Нет уж, прости! Вот по поводу лимонки можно поговорить. Слушай, устали мы, да и пить нам охота. Может, к тебе зайдем сначала? Посидим, обдумаем – предложил Николай.
— Мне в больнице всё можно. Если осторожно, — подмигнул “Сиплый”. — Идем, бойцы, идем. Думаю, договоримся! Семен меня зовут.
Худые и нескладные руки медицинского работника, помятое бледное лицо, резкий голос, а главное – бегающий хитроватый взгляд, вызывали в Матвее неприязнь к этому человеку.
Семен говорил с хрипотцой, будто у него горло заржавело, да и несло от него хорошим перегаром. Похоже мужчина перебарщивал со спиртным.
Чарка утвердительно кивнул:
— Постараемся!
Наконец зашли в совсем небольшое помещение и аккуратно уложили малыша на топчан. Усталые бойцы присели на стулья.
Медбрат слегка наклонился, опираясь ладонями на спинку свободного стула, стоящего перед ним:
— Нужно зарегистрировать и первичный осмотр сделать. Ваш мальчик?
— Нет, чужой… нашли случайно в заброшенном доме. Учитывая тяжесть повреждений, полученных ребенком, ваши врачи сразу должны немедленно приступить к реанимационным мероприятиям! – стал поторапливать его Матвей.
— Конечно… Сейчас только нужно, чтобы дежурный заполнил обложку истории болезни и сделал запись в журнале регистрации поступивших, а дальше по пунктам расписано, что нужно делать. Так что, как я и говорил, придется подождать. У нас сейчас вся реанимация занята ранеными бойцами, многие в крайне тяжелом состоянии. Знаете, когда просто сидят люди, молчат и тупо в одну точку смотрят? И взгляд такой…потухший… как неживой. Жалко, но вот-вот с боем, скорее всего все же отступим из поселка. Но, я думаю, надо продолжать воевать, побеждать – и все тут. Не верю я в переговорный процесс, не верю. Как считаете?
— Бедный ребенок! Вот и все, что я думаю. Попробуй, найди в войну хорошего человека, сволочи кругом, а не люди. — Матвей с беспокойством посмотрел на забинтованную руку ребенка. — Ничего, сейчас мы тебя, дорогой, прооперируем, все железо достанем, и будешь снова бегать как новенький.
Мальчик чуть слышно застонал.
— Может, чем помочь? — бледными губами прошептал Чарка.
— Нам бы воды, ребята! С едой-то выкручиваемся, а с водой совсем плохо. Подвоза уж давно не было и будет ли, неясно. Мы, не поверите, уже всю воду из бачков унитазов слили – последний НЗ. Только вот, я думаю, уходить вам надо скорее отсюда.
Бойцы обменялись недоуменными взглядами. Контрактник сделал вид, что обиделся.
— Ну, вы же не настолько отмороженные, что вам ничего не страшно? Хотя знаков отличия на вас нет, сразу видно, что вы, хлопцы, не из наших. Укропы вы – сразу видно! Узнают местные ребята – могут и на части порвать. Ваша артиллерия тьму мирного народу положила, пол поселка в руинах. Да и я к вам не очень… Вроде и люди не чужие, но с какой-то гнильцой душевной.
— Оп-ля! — немного удивился Матвей. — А мальчик как же?
— Я говорю же, тикали бы вы, да поскорее. А за пацаненком я посмотрю. Есть ли хоть какие документы на него? Как звать хоть, знаете?
— Честно? Не знаем! И документов нет.
Тут тишину больницы нарушил чей-то резкий голос:
— Семен Витальевич! Вас срочно вызывает главврач!
Стараясь не шуметь и не привлекать внимания, Матвей и Николай аккуратно вышли со стороны служебного хода больницы.
— Ты ему веришь? Они здесь все сепары! — с тревогой заметил Чарка. — C ними по-людски не получится.
— А сам-то? — Матвей недоверчиво прищурил глаза, но договорить не успел.
Из-за угла больницы вышел военный патруль. Их было пятеро. Это были не регулярные военные, а обычные работяги, шахтеры-ополченцы.
Нужно было срочно сваливать отсюда, но было поздно – их уже заприметили.
— Бойцы, а ну подожди. Стой! Кто такие? — раздался резкий, громкий голос.
— Вдвоем нам с ними не совладать, — вздохнул Николай. — Ничего. Не пропадем. Подыхать не хочется.
Он резко сдернул с плеча калаш и дал очередь, свалив одного или двух, остальные залегли.
Ответная очередь раздалась почти одновременно. Разбираться, кто эти странные двое, откуда пришли и куда идут никто и не думал.
Пули, ложась возле ног Гончара, противно взвизгивали. Очередная очередь погрызла угол дома и легла в землю.
— Мне происходящее перестает нравиться. Надоела эта опера в колхозе. — Тяжело дыша и пригибаясь, вопил Матвей, забегая в заброшенный дом вместе с напарником.
“Колорады” не торопились подходить. Постепенно пытались обступить здание со всех сторон. От крика их хриплых глоток становилось жутко:
— Нашли все-таки лазейку! Это те мрази из карательного батальона, наверно.
“Та-та-та” — теперь короткая автоматная очередь прошлась по окнам. Мелкими осколками разлетелись остатки стекол, с потолка посыпалась сбитая штукатурка.
Сверху из темноты вылетело что-то темное и упало прямо около пустого ржавого бака.
— Кушайте киборги, не обляпайтесь!
— Граната! — успел крикнуть Матяш, прыгая в воронку и приникая к земле.
Раздался взрыв. Потом другой. Матвея лишь слегка засыпало землей.
— Живые они или мертвые, тащи их сюда! — кричал своим солдатам командир.
Матяш схватился за автомат и попытался приподняться, но тут же ощутил тяжёлый удар по руке, в которой держал оружие. Калашников отлетел в сторону. Второй удар сбил его с ног, потом что-то шумно хлопнуло прямо по голове. Все закружилось, померкло, и мир вокруг погрузился в едкую тьму.
— Все, хватит стрелять, повоевал и будет! — услышал он, теряя сознание.
****
Дрожащими руками он попытался ощупать себя и только потом открыл глаза. На губах кровавая пена, рубашка мокрая от пота.
Грудь просто разрывалась на части. При каждом даже небольшом вздохе ощущалась резкая боль в ребрах. Матвей жадно хватил ртом воздух, которого так не хватало. Лоб его был покрыт испариной от боли и напряжения.
Произошло обычное по меркам этой, а, впрочем, почти любой другой войны, событие – он в плену.
Вот, кажется, и конец. Приплыли. Глупо все же получилось. Обидно так бестолково умирать. Раздался очень характерный лязгающий щелчок затвора автомата. Клацанье затвором в последнее время стало, пожалуй, самым узнаваемым звуком в его жизни.
Кто-то подошел, подождал немного и со всего размаху ударил Матвея сапогом прямо по коленной чашечке.
Матвей сжал челюсти от неимоверной боли.
— Вижу, голос подавать ты можешь! Тогда слушай, хотя не вижу радости на лице. Я к тебе погостить зашел, а ты валяешься на полу! Нехорошо. Предлагаю начать разговор о счастье и свободе. А?! — молодой мужчина присел на деревянную скамью в углу. Его красивое лицо портил большой шрам на левой щеке.
— Не знаю я ничего. Давай, застрели меня! Все равно убьете!
Ему до невозможности захотелось, чтобы все это быстрее закончилось.
— Зачем?! Ты нужен. Хотя давить вас, бандерлогов, надо по-страшному! Вот только не нужно строить из себя героя и умирать здесь посреди полного здоровья. Если ты по-человечески не понимаешь, то приходится бить в морду. Вы же, сволочи, любите убивать мирное население. Ты же сам видел, когда сюда пробирался, что вы, гады, натворили. Здесь вас никто видеть не хочет.
— Еще раз говорю, я ничего не знаю.
— Вот как?! Тогда сейчас и займемся поисками воспоминаний! Начнем с простого: имя, дата рождения и личный номер?
Лежа на боку, он отхаркнул на бетонный пол сырого подвала очередную порцию горькой соленой крови.
— Ну ка кашляй в другую сторону. Сколько людей входило в вашу диверсионную группу? Цель вылазки? Пять минут на размышление. Отвечай быстро и внятно, чтобы я слух не напрягал.
— Да пошел ты…
Этот ответ не вполне удовлетворил худощавого брюнета:
— Ну, что? Я думаю, смогу найти аргументы, которые на тебя подействуют!
Сердце вдруг сжалось, будто пронзенное острой ледяной иглой.
Скуластая красная морда нагнулась к нему:
— Последний раз спрашиваю, где остальная группа? Бандеровский недобиток! – захрипел дознаватель, до побеления стискивая пальцы. – Зачем носил детскую игрушку за пазухой? Мину хотел в нее вложить? Сволочь!
Он почувствовал удар в бок. Сразу стало очень тяжело дышать, пошла кровь.
Мозг потерял всякое восприятие о времени, и Матвею казалось, что прошел день, прошла ночь…
— Кажись, все! — вздохнул он и потерял сознание.
****
— Как ты себя чувствуешь, Матвей?
— Лучше. Спасибо.
— Постарайся не двигаться. — Гончар измерил пульс и удовлетворенно кивнул.
— Ладно я! Что с мальчиком? — вымученно спросил Матяш.
— Все хорошо, Семен не подвел. Операцию сделали, руку спасли, но лежит пока в реанимации, говорят, завтра переведут в общую палату. Отдыхай. За семь часов, оставшихся до рассвета, мы должны пройти приблизительно километров тридцать, а то и более.
Матвей Матяш лежал в заброшенном сарае где-то на окраине поселка. Как ни странно, но на общем фоне разрухи он более-менее сохранился. Скорее всего, хозяева держали здесь раньше козу или, может, несколько коз.
— Ты что, совсем ничего не боишься? У тебя хоть немного тревожный колокольчик в голове звякнул? Это же надо додуматься в одиночку днем на территории противника днем захватить машину комендатуры?
— Хм! Куда я денусь? Я никого тут не знаю. Прости, что сразу не смог помочь. Трудности небольшие возникли! Да и вовсе не захватывал, а лишь так, скажем, приостановил ненадолго.
— Сукин ты сын, Николай! — усмехнулся Матвей, — твои мозги чистить не перечистить. А если бы в машине охрана была, а не только водила? Ты бестолочь!
— Еще какая! — охотно согласился контрактник. — Даже самому тошно!
И они оба засмеялись, хлопая друг дружку по плечам, хватаясь за животы и едва не скатываясь на грязный пол сарая.
* * *
Наступало утро. Рассвет, как всегда, пришел неожиданно быстро. Лучи солнца уже начали пробиваться через дальний лесной массив. Спасительный лес, где находились свои, был еще далеко впереди. Времени практически не было.
Шлепая по липкому чернозему два бойца шли рядом вдоль старой, заросшей тропы. Холодный утренний ветер так и норовил забраться под их камуфляжные куртки. Дождь лил не переставая. Вымокшая до нитки одежда липла к телу и мешала двигаться.
Решили отдохнуть в небольшом кустарнике, и устало упали на землю, тяжело дыша.
Посопев, Матвей поднял воротник и втянул в него голову как можно глубже:
— Передохнем немного и пойдем. Я думаю, как бы нам пулю от своих не словить? Может, все же надо было какое-нибудь авто достать?
— Нее… Выбираться проще пешком. Все простреливается. Сейчас проскочить на машине незаметно – дохлый номер, — пробурчал Николай, кряхтя, приподнялся и немного отошел.
Вдалеке слышалось тяжкое уханье и гул пушек.
— Вот почти и все! — проговорил Чарка, передергивая затвор … И, улыбнувшись, добавил, — ты уж прости меня!
Матвей только успел повернуться на звук.
Выстрел прозвучал неожиданно и хлестко.
Матяш опал на землю. Грудь охватило резкой сверлящей болью, как будто тело проткнули раскаленным прутом. Сил хватило только немного приподнять голову.
— Жив, что ли еще? Странно? Это ненадолго, думаю! Контракт есть контракт. Мне деньги дадут, только если лично увидят твой труп, фото их, видите ли, не устраивает. Настаивать было бесполезно. Так что мне еще тащить тебя придется пару километров. Последний патрон для тебя берег. Ножом работать не мое. Странный ты человек. Думал, они тебе заплатят, получив похоронку на имя Матвея Зайцева? Или как там тебя реально зовут? Ну ладно я… А ты-то зачем вляпался в это? Да еще заставил меня с пацаном бегать? Эх ты! Да, чтобы убить тебя, я чуть сам в плен к ватникам не попал.
Матвей подставил левую ладонь под струю вытекающей крови.
Она стекала через пальцы ровно без пульсации. Матяш чувствовал только влагу и уходящее тепло.
Щёлк-вжик!
Позади стоявшего убийцы раздался неожиданный взрыв. Он резко обернулся, припадая к земле, но было поздно. Очередная мина разорвала его голову осколками в клочья. Тело неудачливого бойца рухнуло прямо в грязь.
Массированный удар тяжким молотом обрушился на поле. Снаряды рвались, выкидывая вверх клубы косматого дыма. Один за другим накрывали всю площадь около леса.
Матвей подполз к трупу бывшего приятеля, вытащил из-за внутреннего кармана грязного и замызганного кровью бушлата документы Чарки и вложил туда военный билет Матвея Петровича Зайцева. Все вроде.
Однако оставаться дальше лежать – гибель! Будь что будет… Матвей стал отползать зигзагами, стараясь нащупать ямку.
Уставшее сознание включило странный режим: все чувства атрофировались, страх исчез. Он смотрел на разрывы снарядов как бы со стороны с какой-то холодной ясностью в голове.
Чистой правой рукой Матвей вытащил из кармана белого зайку и стал засовывать его под куртку, затыкая пулевую рану. Бедная игрушка его дочери тут же стала набухать от крови, спасая его от смерти.
Резко начала кружиться голова, пробил холодный пот. Сердце колотилось в груди. Воздух со свистом и хрипом вырывался из широко открытого в крике рта.
* * *
Давно перевалило за полдень, в редкие разводы зимнего неба косыми лучами прорывалось яркое солнце.
В этом районе отродясь не было приличных магазинов - только ларьки. На всю округу лишь один более-менее приличный магазин в цоколе пятиэтажки. Еще в советские времена здесь был обувной.
За столько лет всех своих покупателей Марина выучила, если не по именам, то по предпочтениям точно. Хотя большинство из-них покупала только хлеб, молоко и дешевые макароны.
На давно разбитом каменном пороге у входа в магазин лежала картонная коробка, в которой, свернувшись калачиком, лежал маленький серый котенок.
— А это кто у вас тут в коробке? Котенок? — Спросил одинокий посетитель, рассматривая малыша.
Раньше она его не видела. Молодой относительно парень, а глаза, как у старика. Немного хромает, да и говорит как-то странно, с хрипотцой, да и не по-местному.
— Ага. Прибился тут к нашему магазину. Нашла у порога. Вот ищем нового хозяина. Страшненький он какой-то. Не берет никто. Никому не нужен. А я взять не могу, у меня собака.
— Давайте я его возьму, мне без живого существа в доме непривычно совсем.
— Как же так? Один совсем живете?
— Ну, не судьба, что уж там. Ну как один? Вот с ним, — посетитель распахнул куртку и показал маленький горшочек с кактусом. — Жена с дочкой погибли в аварии, квартира сгорела, кот мой пропал, один вот он остался. А этот котенок на меня похож, такой же непутевый.
— Ничего, может, все еще сложится. Извините меня, — добродушно развела руками продавщица. — Теперь новое время: простая доброта удивляет.
— Так я беру?
Марина почему-то распереживалась и быстро кивнула:
— Конечно!
— Приходите к нам в гости, я обустроюсь и обязательно Вас позову. Договорились?
Незнакомец засунул теплый комочек пушистой радости себе под куртку, и бережно придерживая одной рукой горшок с кактусом, пошел по своим делам.
Посетителей не было, Марина вышла из-за прилавка и подошла к окну. От короткой беседы со случайным посетителем у нее потеплело на душе.
Улыбнувшись сама себе, она немного подумала и на картонке, которая совсем недавно была домом котенку фломастером, написала: “Еду здесь не ставить! Котенка больше нет! Его забрали домой, чтобы любить”.
Матвей тихо шел домой, периодически останавливаясь, чтобы погладить нового друга. Один раз не сдержался и поцеловал его в холодный мокрый носик.
Ощущение жизни в двух параллельных и в тоже время разных реальностях постепенно проходило. Векторы сошлись, и ему по-настоящему захотелось жить.
Непривычно.
— Эй паря!
Матяш обернулся на грубый оклик. Заколебала эта гопота.
Это был старый знакомый Андрей. Андрей здорово изменился. Его карие глаза были уже совсем мутные, и прическа стала “ёжиком”. В целом вид, совсем обшарпанного жизнью человека. Вербовщик оглянулся и явно не с добрыми намерениями стал подходить чуть вразвалочку.
— О! Матвей? Слышь! Не торопись...
Матвею не хватило буквально доли секунды достать пистолет из внутреннего кармана бушлата. Зря он взял котенка. Когда бой впритык, нож становится лучшим выбором оружия. Он почти успел увернуться, но почти…
Быстрым выпадом в печень сильный удар был нанесен снизу под правое нижнее ребро. Смерть наступила практически мгновенно.
Душегуб сплюнул и бросил насмешливо:
— Ну вот как-то так... Прости, я же говорил, для меня главное – проценты.