Алина

Вдали от твоих любящих глаз,
Я прошу: пусть зима никогда не наступит.
Я вернусь в мой мир, закрою глаза
И лучшим утешением мне будет то, что я знаю тебя.
                ( Эмили Ламберт)


   Макс был человеком увлечённым, настолько, что забывал буквально обо всём, если дело касалось его работы. В те самые минуты, часы или даже дни, когда вдохновение набрасывалось на него будто обезумевший от алчности хищный зверь, Макс - он как истинная творческая личность, с головой уходил в работу, и получал от этого несказанное удовольствие. Тем более, что работа его была ещё и хобби. Это был тот редкий случай, когда человек делает то, что ему нравится, получая за это деньги. Макс был фотограф. Хороший фотограф. Можно сказать без преувеличения - он был лучшим, в своём сегменте. В бесконечном сером потоке городских событий, случайностей и закономерностей он с профессиональной лёгкостью находил сюжеты для снимков и запечатлевал их на свой "Никон".Поэтому когда он увидел её, то сразу выделил из окружающего мира. Это была девочка лет наверное десяти. Она сидела на корточках и рисовала мелом на асфальте. Кисть её правой руки, уверенно держащая кусочек голубого мела, была забинтована. Девочка была маленькая и худенькая. У неё были вьющиеся каштановые волосы с короткой стрижкой, и чёлкой, ниспадающей на глаза, которую она всё время откидывала левой рукой. Вздёрнутый носик, две ниточки тонких бровей и большие зелёные глаза придавали ей  сходство с аниме персонажем, но только слегка. Будто художник начал рисовать принцессу Мононоке, но в последний момент передумал и изобразил плотно сжатые губы. Из-за этих самых губ, создавалось впечатление, что рисование на асфальте давалось ей с большим трудом. Или может быть таким образом проявлялась крайняя степень сосредоточенности своим занятием. В этот прохладный сентябрьский день одета она была явно не по погоде. На ней была видавшая виды ветровка, застиранная до такой степени, что невозможно было определить её первоначальный цвет, потёртые джинсы с заплатками на коленях и коричневые сандалии на босу ногу. Девочка постоянно шмыгала носом и утиралась рукавом торчащего из под ветровки тоненького замызганного полувера.
 И возможно, Макс прошёл бы мимо, не обратив внимания, но его привлёк рисунок девочки. Точнее не сам рисунок, а непосредственно процесс. То, с какой непринуждённой лёгкостью двигалась рука, выводя линии и нанося штрихи впечатляло его не меньше, чем медведь, играющий на баяне. У девочки определённо талант — подумал Макс и присел на обшарпанную скамейку, метрах в пяти.
 Пахло костром и лиственной прелью. День был солнечный, но холодный ветер пронизывал до костей. И в старом парке, где Макс гулял сколько себя помнил, людей почти не было. Только женщина пожилого возраста, с коляской (очевидно бабушка) остановилась у ларька хлебобулочных изделий, долго высматривая ассортимент торговой точки. Чуть поодаль, невысокого роста выходец из средней Азии, в оранжевом жилете, сгребал в кучу опавшие листья и сносил их в костёр. И маленькая девочка, рисующая на асфальте.
В лицо ударил очередной порыв ветра, по луже пошла рябь, девочка вздрогнула и поёжилась, с тополей полетели сухие жёлтые листья. Макс вспомнил очень похожий день, семь лет назад, когда Алексей Мамедов - главный редактор журнала "Maxim" предложил ему должность ведущего фотокорреспондента в своём издательстве. Макс тогда сидел на скамейке перед зданием главного офиса. На улице было так же солнечно и холодно, с той лишь разницей, что была весна — начало апреля. Почему он тогда отказался? Явно не из-за погоды. И не потому, что журнал был его тёзка. Скорее всего из-за своего твёрдого убеждения, что когда у художника появляются начальники, то он перестаёт быть художником. Макс был свободен, и не признавал никакого покровительства, ни в делах, ни в частной жизни. Он любил свою работу — он фотографировал свадьбы, как частный фотограф. Ему нравилось, что никто не указывает как лучше взять ракурс и куда лучше встать для удачного кадра. Хотя конечно бывали случаи, когда подвыпившая невеста вдруг воображала себя моделью международного уровня и начинала командовать, как и что лучше сделать. Но Макс в таких случаях обычно говорил: «Если хотите, я дам номер моего знакомого фотографа, он приедет и нафоткает вас за пару тысяч...на телефон. И фотки вам скинет сразу же, чтобы не замарачиваться».
Но большинство клиентов доверяло ему, и молча, с благолепной покорностью
выполняли все его команды. Таких людей Макс ценил, и был им несказанно благодарен, что выражалось в существенных скидках.
 И в личной жизни всё было точно так же. Макс заводил знакомства и начинал отношения. И какое то время даже старался держать баланс семейной идиллии, допуская некоторые компромиссы в некоторых разногласиях. Но только до тех пор, пока прекрасная половина -не начинала претендовать на полновластное управление их семейной лодкой, единолично распоряжаясь всем тем, что принадлежит им обоим в равной степени. И даже больше ему, чем ей. Он всё ждал, что вот, найдётся та, которая будет его понимать, и будет принимать его таким, какой он есть. Но то ли у него не было опыта, то ли все нормальные девушки уехали в Дубай. И очередная пассия после некоторого времени прожития вместе, начинала хозяйничать с его зарплатой и требовать штамп в паспорте. А это было недопустимо, потому что слушаться женщину — значит потерять мужское достоинство, на котором, собственно, и стоит всё мироздание. Поэтому Макс в свои сорок лет жил в своей минималистически обставленной «двушке» на окраине города, и в целом был доволен своей жизнью, за исключением некоторых нюансов. Но, как говориться, всё идеально только в раю, и если у тебя нет проблем — значит ты умер. Макс это понимал и не требовал от жизни слишком многого, руководствуясь одним правилом: «у меня есть всё что нужно, а если чего-то нет, значит мне это не нужно».
-Ты педофил? – голос девочки, звенящий и певучий, словно колокольчик, произвёл эффект ведра холодной воды, вылитого на голову.
-Что? – не понял Макс, или ему послышалось?
-Ты глухой? -  девочка так же сидела на корточках, к нему спиной, и продолжала рисовать. Макс огляделся по сторонам, чтобы убедиться, с ним ли она разговаривает. Женщина с коляской ушла и дворника уже не видно. На детской площадке, метрах в двадцати от них, двое маленьких детей, одетые в тёплые комбинезоны, играли в песочнице. И две молодые мамаши, обе с сигаретами, о чём то оживлённо спорили.
-Нет...- произнёс Макс, не веря своим ушам, при этом, стараясь быть как можно более убедительным.
-Что нет? Ты не глухой? Или не педофил?
-Я не глухой! И я не педофил! Что это... Почему вдруг... И откуда ты знаешь такие слова?
Девочка промолчала. Мелок в её руке окончательно раскрошился, она растёрла его ладонью по асфальту, достала из кармана другой, на этот раз белый, и продолжала рисовать.
-Господи – сказал Макс. – Неужели я так похож на педофила?
-Я не знаю как они выглядят, поэтому и спрашиваю. Мама говорит, что педофилы сидят на скамейках и наблюдают за маленькими девочками. Вот, ты сидишь и наблюдаешь, хотя я уже не маленькая, мне уже двенадцать лет.
-Твоя мама грамотный, образованный человек – сказал Макс подавляя смех.
-Моя мама бухает целыми днями. Её два раза лечили, но всё бестолку. И скоро меня заберут в детдом.
Макс поторопился сменить тему: – Что это ты там рисуешь?
Девочка выпрямилась и отошла в сторону, чтобы Макс увидел рисунок. На асфальте была изображена женщина, очень толстая женщина, с четырьмя руками, с рогами на голове и с пятачком вместо носа. В каком-то нелепом сарафане на бретельках,в расклешённых штанах. Обуви не наблюдалось. То ли у девочки не было больше мелков, то ли иссякло вдохновение, ноги заканчивались просто обрубками. Макс (который к слову вышел с факультета дизайна, имея красный диплом) про себя отметил, что рисунок выполнен довольно профессионально, с соблюдением всех необходимых пропорций. И вполне мог сойти за работу взрослого состоявшегося художника, если бы не детский максимализм, который сквозил в каждом штрихе нарисованного персонажа. «У девочки определённо талант».
-Какое странное существо у тебя нарисовано, это человек?
-Это безшпальная монстра по имени Драль.
Макс поперхнулся))) – это мама тебе про неё рассказала?
-Это я придумала. Правда здорово? Она живёт очень далеко. На том краю земли, где перистые облака. На поезде туда ехать много дней. Наверное. Она очень сильная, и очень одинока. Потому что все её боятся, потому что она страшная, и люди думают что она злая. А на самом деле она не злая, она очень добрая. Она живёт в маленьком уютном доме, у неё много комнатных растений и домашних животных, и она их всех очень любит.
Макс подумал, что чересчур развитая фантазия ребёнка может, однако же, далеко его завести: – Ещё раз, как ты её называешь? Монстра... Без шипов?
-Безшпальная монстра.  Согласна, для произношения нужна привычка, но мне не трудно.
-Макс поднялся со скамейки и подошёл к рисунку. Первое, на что он обратил внимание – это руки нарисованной женщины. Среди художников постоянно идут споры, что рисовать сложнее всего. Одни утверждают, что глаза, другие говорят, что лицо, некоторым труднее всего рисовать тело, особенно обнажённую натуру. Модернисты, авангардисты и сюрреалисты могли спорить сколько угодно выказывая своё невежество или наоборот – начитанность. Макс знал наверняка, труднее всего рисовать руки. Чтобы передать гармонию и выдержать пропорции кистей и пальцев и предплечий. Для этого надо очень долго работать. Или иметь непревзойдённый талант. Макс не был экспертом, но, тем не менее, будучи художником определил: руки, которые нарисовала девочка, были идеальны, ну или близко к таковым. И это мелом, на асфальте. Интересно, а если ей дать кисти и краски, ну или, хотя бы карандаши. 
-Ну с монстрой всё понятно. Почему безшпальная? И что это за имя – Драль?
Девочка подняла голову, прищурилась, глядя на солнце и выпалила чу-ть ли не скороговоркой: – Она очень сильная. И чтобы вырубить тебя, ну или любого другого, ей не нужна шпала, она это сделает руками, поэтому шпалу она с собой не носит, поэтому она безшпальная. Хотя в принципе могла бы и носить, легко, но ей это не нужно, потому что она добрая и всех любит. А имя... я не знаю. Так маму называет её хахаль, когда они напьются. Голос у девочки был необычайно звонкий, и мелодичный. В своём разговоре она слегка растягивала слова, и получалось, что девочка говорит как бы нараспев.               
Макс слушал раскрыв рот и вытаращив глаза, а потом разразился истерическим хохотом: – Значит таких много? И есть ещё и шпальные. – Макс всё хохотал и не мог остановиться. Спустя пол минуты он всё таки нашёл в себе силы успокоиться: – Ну и фантазия у тебя, тебе надо книжки писать.
Девочка смотрела не него с той чистой и искренней улыбкой, какой может улыбаться только ребёнок: – Все говорят, что я уникум. Мои одноклассники всё время просят, чтобы я придумала им какую - нибудь историю. И потом смеются. Но мне не смешно, поэтому я всегда ухожу после того, как расскажу им.
Макс прогнал от себя остатки веселья, серьёзно посмотрел на рисунок, потом на девочку и произнёс: – Ты хорошо рисуешь, кто тебя учил? 
-Меня никто не учил, обычно я рисую то, что мне снится, ну иногда и то что вижу. У меня есть другие рисунки. Дома, в альбоме.
-Знаешь что, я тоже рисую. То есть, я рисовал раньше, давно. И у меня дома тоже есть рисунки. Давай встретимся завтра здесь в это же время. Ты принесёшь мне показать свои рисунки, а я принесу тебе свои. Так сказать, поделимся опытом.
Огонёк любопытства на секунду вспыхнул в глазах девочки, из-за этого Макс определил, что идея ей понравилась, однако выдержав небольшую паузу она сказала: – Хорошо, договорились. А ты не обманешь? Точно придёшь? Потому что Мишка Макаров из шестого «А», тоже обещал вчера прийти сюда, обещал мороженое, и не пришёл.
-Ну, я не Мишка Макаров из шестого «А» – сказал Макс, снова переводя свой взгляд на рисунок, и уже в который раз про себя отмечая, что девочка очень талантлива: – Я взрослый человек, и в принципе, никогда не обманываю. Обманывают слабые люди, которым хочется казаться лучше, чем они есть. Они бояться, что другие их не примут такими – настоящими. А мороженое... Если хочешь – могу купить тебе, только холодно ведь, оно тебе надо? И так носом шмыгаешь.
Девочка пару мгновений думала, как бы взвешивая все «за» и «против», но потом отрицательно покачала головой: – Не, пойду домой. Супчик похлебаю горячий. Завтра здесь. Не опаздывай. – Пропела напоследок  голосом-колокольчиком, резко повернулась и побежала быстро через аллею, в направлении главного входа в парк. Бегала она в прямом смысле, что называется, по девчачьи. Движения её были такими же грациозными и плавными, как и её манера разговаривать. Макс смотрел ей вслед, пока она не скрылась за молочно-гипсовым изгибом прямоугольной арки, выполненной в античном стиле. Затем повернулся и пошёл домой, размышляя о том, какие странные бывают люди, какие они совершенно разные. И о том, что неплохо было бы сейчас похлебать горячего супчику, только не из общепита, а домашнего.
 Ему вспомнился куриный суп, которым кормила его бабушка. Он был идеальным. Прозрачный жирный бульон был сдобрен оптимальным количеством овощей и мяса, без каких-либо специй. От этого вкус курицы ощущался особо. Макс зимой приходил в дом, в котором они жили большой дружной семьёй. После прогулки на лыжах по заснеженному лесу, где елки и сосны, нахлобученные белоснежными шапками, стояли в глубоком ступоре, как бы впервые видя в своей стихии живого лыжника. Там все звуки были, словно в комнате, обитой войлоком, и Макс был вполне уверен, что время там останавливается, что оно не властно ни над ним, ни над деревьями, ни над снегом. Макс заходил в сени, ставил лыжи в углу, снимал с замёрзших ног ботинки. Тепло в хорошо натопленном доме тут же, с мягкостью чеширского кота, обволакивало заиндевевшие пальцы, принося неимоверное блаженство. И бабушка наливала в железную миску дымящийся куриный суп, пахнущий далеко за пределами их маленькой кухни. Макс проглотил слюну и прибавил шагу, быстро направляясь к ближайшей закусочной. 

                ***

На следующий день Макс пришёл на то же место, как и договаривались. Девочка его уже ожидала, держа в правой руке пакет с надписью «Ozon», в котором, как подумал Макс, она принесла свои рисунки. Девочка приоделась и привела себя в порядок. Теперь на ней был коричневый брючный костюм, очевидно в котором она ходила в школу, чёрные лакированные туфли с белыми носочками. Причёску она тоже упорядочила, сделала нечто наподобие укладки. В общем, не дать, ни взять – примерная ученица средней школы. Кем она, по мнению Макса и являлась. По крайней мере ему хотелось так думать. Холодный ветер, всю неделю жестоко терзавший город, наконец то сменился, и на улице воцарилась та комфортная, красивая осень, какую все великие поэты и художники воспевали в своих творениях. В  связи с этим в парке было полно народу. На детской площадке было негде упасть яблоку, тут же, добросовестные хозяева выгуливали своих питомцев, совершенно разных пород и мастей. А в павильон хлебобулочных изделий тянулась очередь человек в двадцать. Скамейка была занята тремя пожилыми женщинами и девочка стояла в стороне, с интересом наблюдая за невероятных размеров сенбернаром в наморднике, который исполняя различные команды, брал из руки своего хозяина кусочки какого-то лакомства. Макс подошёл к девочке.
-Давай знакомиться – торжественно произнёс фотограф, протягивая руку. – Я Макс.
 Девочка обернулась, её улыбка расплылась, рискуя выйти за пределы лица: «Макс – это Максим»?
-Так точно. Но все зовут меня Макс. Наверное потому что так проще.
Девочка протянула руку. Её маленькая ладонь была тёплая и сухая: «Я Аля. Это Алина. Но все называют меня Аля. Думаю что по той же причине, так проще».
 Они отошли в сторону, и поскольку все скамейки были заняты, Макс постелил на землю свою куртку и они сели под старым раскидистым клёном, плавно и размеренно роняющего свою листву. Аля достала из пакета обычный альбом для рисования и протянула его Максу.
– Только чур не смеяться. – Сказала девочка.
Макс открыл альбом. На первой странице, цветным карандашом был изображён плюшевый медведь. В наушниках и в очках. Главное, на что обратил внимание Макс – рисунок был словно между делом. Создавалось впечатление, будто Алина рисовала предмет, смотря как бы сквозь него, и видя другие предметы, которые были там дальше. И эти предметы её отвлекали, уводили от главной художественной концепции. Поэтому рисунок выглядел незаконченным. Дальше было какое-то странное животное, или птица, или рептилия. Выглядело ЭТО, как крокодил с крыльями, у которого были куриные лапы и длинный тонкий хвост, с кисточкой на конце. Макс вопросительно взглянул на Алину.
-Термоптеродактель – многозначительно кивнув головой, девочка указала пальцем на рисунок.
Макс не стал уточнять от куда такое название, от части потому, что не хотел отвлекаться, от части потому что он уже был в курсе некоторых странностей юной художницы. Вместо этого он перевернул страницу.
Следующий рисунок его в буквальном смысле потряс. Пейзаж – не пейзаж, портрет – не портрет. В цвете алого заката, равномерно окрасившего небо, море, чайки, вдалеке парусник, ещё дальше горы, прибрежные скалы. И на фоне всего этого, лицо девушки, как бы состоящее из тумана. Волосы девушки, развивающиеся от ветра, плавно переходили в облака, а ресницы плавно переходили в птиц. Макс пригляделся и понял, что его так поразило: абсолютно все предметы на рисунке не имели конкретных границ или очертаний, были слегка размытыми. Из за этого создавалось впечатление необычайной легкости, воздушности всего изображения. Как будто и море, и горы, и сама девушка парили в воздухе, и при том состояли из этого самого воздуха. Это было как сон наяву. Ничего подобного Макс раньше не видел.
– Гуашь?
– Да, почти вода! - грустно отвечала Аля.
Рисунок был сделан слабой гуашью, но с каким чувством контраста между цветами, как свободно!
– Да-а... - сказал Макс с невольным уважением. Эта девушка... кто это?
– Эльза, идущая по краю тишины, тебе тоже она понравилась? Это моя лучшая работа.
Все остальные рисунки – это были животные, странные существа, несуществующие в природе. Здесь были обезьяны, вместо шерсти покрытые чешуёй, лошади с рыбьими хвостами, рогатые кошки и собаки. И совсем уж непонятные твари, происхождение которых не мог бы определить ни Дарвин, ни Сам Господь. Общее у них было лишь одно – они все были с крыльями. Крылья перепончатые, крылья птичьи, крылья полупрозрачные как у стрекоз. Если не придираться к нюансам, то рисунки были вполне профессиональными. Макс подумал, что такое творчество скорее подходит тату-мастеру, но никак не двенадцатилетней девочке.
– А ты рисовала когда-нибудь на мольберте по холсту или по ватману, маслом?
– Что такое мольберт, холст и ватман? А маслом как можно рисовать? Оно у нас дома есть, на нём мама картошку жарит.
– Всё понятно. – Макс протянул ей свой планшет, в котором были три рисунка. Рисовал он последний раз лет шесть тому назад, и то немногое, что он сохранил, не зная зачем, было по его мнению лучшим. Алина развернула бристольский ватман и стала внимательно рассматривать первый рисунок. Это был групповой шарж. Макс рисовал исключительно карандашом, поэтому рисунки от времени слегка затёрлись, но ни чуть не утратили своего творческого очарования. Несколько искривлённых смешных лиц смотрели с картинки широко улыбаясь. Алина от души захохотала.
– Кто эти люди? – спросила она с трудом подавляя смех.
– Мои друзья по универу. – Макс махнул за спину большим пальцем, показывая, что это в прошлом и было давно.
– А вы сейчас дружите?
– Нет. Я даже теперь про них ничего не знаю. Жизнь раскидала нас в разные стороны.
– Жаль. – произнесла Алина с лёгкой грустинкой. – Они смешные, особенно вот этот справа.
Она взяла следующий листок.
– Вау! Какая красивая женщина! – Аля с восхищением смотрела на рисунок, и даже
слегка провела по нему рукой, как бы желая убедиться в подлинности изображения.
– Это Мерлин Монро американская актриса. Она жила в прошлом веке. Да, она
считалась первой красавицей в своё время. Впрочем, это не принесло ей счастья. Она так и умерла – богатой, молодой и красивой.
Алина согнув ноги, положила подбородок на колени. – А что нужно для счастья?
Макс посмотрел на девочку. Лицо её стало серьёзным и задумчивым.
– Трудно сказать. Наверное у каждого человека по разному. Кому-то достаточно чашки кофе на завтрак, ну а кому-то и целого мира мало. Одно лишь знаю наверняка, счастье никогда не бывает долгим, человек быстро ко всему привыкает.
-А тебе что нужно для счастья?
Макс вздохнул: – Знаешь, я никогда не задумывался на эту тему. Для меня это сложный вопрос, так на вскидку не отвечу. Быть может свобода самовыражения, чтобы никто не мешал мне заниматься любимым делом?
Алина кивнула головой и слегка прикрыла глаза: – А мне надо, чтобы мама перестала бухать, чтобы она устроилась на работу, тогда меня не заберут в детдом. Чтобы мы, как раньше, ходили в зоопарк и в кафе, и по воскресеньям дома смотрели фильмы.
-Давно она пьёт? – спросил Макс, чувствуя что встал на скользкую дорожку.
-Как умер папа, три года.
Макс начинал нервничать: – Посмотришь тиранозавра?
Последний рисунок ей понравился особенно. Однажды Макс, сидя на лекции в универе, изобразил тиранозавра. Аля узнала эту чудовищную рептилию из уроков биологии, которую  ей как раз начали преподавать в этом году. Хищник, оскалив пасть со множеством острых, как бритва зубов, готовился к прыжку. Задние лапы были полусогнуты, каждая мышца на теле монстра была тщательно прорисована. Всё говорило и том, что жертва, кем бы она не являлась, обречена.
-Ты рисуешь только простым карандашом?
-Я теперь не рисую, это мои прошлые работы.
-Чем ты занимаешься?
-Фотографирую. Я фотограф.
-Ух ты! Круто! – в голосе девочки слышался неподдельный интерес: – А это лучше, чем рисовать?
-Для меня лучше. Вообще, если честно, я никогда не планировал и не мечтал стать фотографом. Я всегда хотел быть именно художником. Просто однажды мне в руки попал    зеркальный фотоаппарат. Я как взял его и стал снимать, сразу понял, что это моё. Сейчас, спустя много лет я понимаю, что профессиональным художником всё равно бы не стал.
Макс вдруг обратил внимание, что он общается с девочкой, которая по сути является ребёнком. И при этом не использует никаких заискиваний и сюсюканий, как обычно делают взрослые в общении с детьми. Как делал Макс в общении со своими племянниками, один из которых, к слову, был на год старше Алины. Макс разговаривал с Алей, как со взрослым человеком и с удовольствием отмечал, что девочка его слушает. Но это пустяк по сравнению со следующим фактом. Макс чувствовал себя понятым! И это ему настолько нравилось, что он готов был прыгать от восторга.
 Макс не стал бы гарантировать, но возможно, именно тогда он первый раз услышал музыку. Чудесная сказочная мелодия, похожая на хрустальный звон, тихо и ненавязчиво вторглась в его сознание. Она не имела какого-то определённого источника, она была в воздухе, лилась ото всюду, неся в себе благодать и умиротворение. Большая красивая бабочка, с чёрными бархатными, в оранжевую крапинку крыльями, прилетела и села ему на плечо. Макс удивился - таких бабочек он в этих краях не встречал, тем более осенью. Бабочка сидела у него на плече, медленно разводя и сводя свои чудесные крылья и Макс, рискуя свернуть себе шею с любопытством её разглядывал, пока не поплыло перед глазами.
 Он перевёл взгляд на Алину. Девочка смотрела, склонив на бок голову и улыбалась. Её улыбка была такой же естественной и тёплой, как солнечные блики, падающие на её лицо, сквозь желтеющую листву старого клёна. Сухой кленовый лист, оторвавшись с ветки и падая, запутался у неё в волосах, и теперь там сидел, выглядывая из каштановой пряди, как напроказивший школьник. Вот это кадр! - подумал Макс,- Настоящий момент истины. Никогда в жизни он ещё так не жалел, что не взял с собой фотокамеру. Этот снимок собрал бы все мировые выставки и обложки журналов.
-Ну что, по мороженому?
Алина энергично закивала.

Они ели мороженое, сидя на открытой террасе кафе и болтали на совершенно разные темы. Макс узнал про Алину, что живёт она в соседнем районе, что учится она в пятом классе. Её отец был учёный, он работал в какой-то лаборатории министерства обороны, и три года тому назад умер при невыясненных обстоятельствах. После его смерти мать стала злоупотреблять спиртным, водиться с местными забулдыгами, и теперь их семья стоит на учёте, как неблагополучная. Так же Макс узнал про Алю, что кроме рисования она ещё очень любит читать, что у неё дома много книг, оставшихся от отца, что среди них есть довольно редкие и дорогие экземпляры, и что мать потихоньку выносит их из дома.
 Затем Макс купил в ларьке пол булки нарезного и они пошли на пруды кормить уток. Разжиревшие утки готовились к перелёту и поэтому жрали как не в себя. Алина с Максом в пять минут искрошили им хлеб и Макс метнулся к ларьку за  добавкой. Он хотел, чтобы утки клевали у него с рук. Но как он не старался, пернатые твари упорно игнорировали протянутую им ладонь с крошками хлеба. Хотя к Алине утки шли запросто, брали хлеб у неё с ладони и давали гладить себя. Аля даже одну из них взяла в руки и подбросила её вверх, будто это голубь мира. Утка неуклюже взмахнула крыльями, пролетела несколько метров и грузно опустилась на покрытую мхом корягу, торчащую из воды, издав при этом звук, который Макс принял за крайнее возмущение и негодование.
 День постепенно начал склоняться к вечеру. Солнце ушло в закат, окрасив жестяные крыши хрущёвок ярко алым. Они присели на скамейку возле пруда, отдохнуть перед тем, как разойтись по домам. Макс посмотрел на Алину. Волосы у неё растрепались, туфли и брюки испачкались, а лицо выражало экстаз (если только можно так выразиться о несовершеннолетней девочке). Она натурально плыла в потоке событий, полностью отдавая себя течению нынешних обстоятельств, испытывая при этом необычайное наслажденье, грозящее перейти в умопомешательство. Макс и сам испытывал нечто похожее, с той лишь разницей, что он, в силу своего возраста уже разучился быть ребёнком, сердце его слегка огрубело и чувства притупились. Но он был в восторге. Так хорошо он не проводил время ни разу в жизни.
-Да, надо было взять с собой камеру.- сказал Макс – после сегодняшних кадров я бы стал русским Стивеном Майзелом.
-Ты можешь взять её в следующий раз.- голос колокольчик прозвучал как бы из далека. «Точно. Ведь будет ещё следующий раз» – эта мысль так погрузила Макса в планирование следующего раза, что он сильно удивился, увидев перед своим носом опять ту самую бабочку (или эта уже другая). Потом ещё одну, и ещё. Зрелище было фантастическое. В золотисто-алых лучах заката, отражённых от зеркальной глади пруда, и в неизвестно от куда выплывшей лёгкой дымке, летали несколько красивейших, больших бабочек. Эффект тем более усиливался падающими жёлтыми листьями. У Макса слегка закружилась голова и он вдруг явно ощутил, что пространство вокруг него буквально замерло. 
-Чудеса – сказал Макс, глядя на этот сказочный вальс бабочек и листьев.
-Я в осени волшебной растворяюсь, как в чашке чая сахарный песок. - пропела Алина и вытянула руку – бабочки облепили её маленькую ладонь, сидели, двигая крыльями и создавая иллюзию толстой махровой рукавицы.
-Сколько времени? – спросила она, внимательно разглядывая «рукавицу».
Макс взглянул на свой китайский «Ролекс», стрелки кварцевых часов бешено вращались... в обратную сторону. Макс чертыхнулся, ругая китайский товар и стукнул по часам ладонью. Аля хихикнула. В безветренной вечерней тишине осеннего парка хрустальный смех девочки прозвучал особенно завораживающе. Она слегка дунула на «рукавицу», рукавица рассыпалась на множество «лоскутьев», которые опять превратились в бабочек. Внезапно налетел порыв ветра и унёс бабочек. И листья. И дымку.
-Ну вот, ты опять? Мы ведь договаривались ещё тогда! – прокричала Алина куда-то вверх.
-Ты это кому? – не понял Макс.
-Это я ветру. Ты бы видел, что он натворил в прошлый раз, когда я рисовала.
-Знаешь Аля, ты очень странная девочка.
-Да, мне это все говорят. Взрослые меня не понимают, а сверстники меня боятся, потому что я не такая как все.
-Я тебя понимаю.
-Правда? – в её глазах вспыхнула надежда а в голосе радость.
-У меня в твои годы были точно такие же проблемы. Тоже не было друзей. Да и сейчас не особо.               
-А как ты справился со своими проблемами? И как ты живёшь теперь?
-Адаптировался. Научился быть таким как все, чтобы не выделяться из толпы, не быть белой вороной. Если бы ты знала, сколько усилий мне для этого потребовалось и что я в итоге потерял.
-Ну и как? Оно того стоило?
Макс задумался, лицо его на мгновение просветлело, глаза блеснули.
-Нет.
Следующие несколько минут они сидели молча, размышляя каждый о своём. Алина, подобрав под себя ноги, положив подбородок на колени. Макс, откинувшись на спинку скамейки, смотря куда-то вдаль, слегка улыбался, очевидно вспоминая лучшие годы своей жизни.

                ***

  Макс пришёл домой поздно вечером – по пути заходил в кафе перекусить. А после два квартала шёл пешком не торопясь, размеренно вспоминая и обдумывая все события минувшего дня. Он любил ходить пешком, особенно по вечерам, когда готовящийся ко сну город уже стряхнул с себя остатки дневной суеты, и фонари с тихим гудением светили сквозь редеющую листву тополей. В такие минуты Макс ощущал, как город постепенно обволакивает тишиной, и ощущения эти были скорее на уровне какого-то запредельного восприятия, нежели на уровне естественных эмоций. Что-то таинственное было во всём этом – в движениях немногих встречных прохожих, и в шуме редко проезжающих автомобилей. Такая атмосфера способствовала философским размышлениям, сознание работало ровно и плавно, выстраивая в череду всё происшедшее за день и анализируя это всё, давая оценку каждому событию. Знакомство с Алиной определённо принесло свои плоды. Макс чувствовал умиротворение и гордость. Его опыт общения с детьми ограничивался лишь двумя племянниками и одной племянницей, по большим праздникам. И это были дети во всех смыслах. С ними не поговорить о высоких художественных началах, о краткосрочном вдохновении и о предназначении искусства в целом. С ними вообще не о чем говорить. Они рассказывали Максу, как соседский мальчишка-хулиган проколол шины на велосипеде, а Макс в ответ только мог улыбаться и сокрушённо кивать.
 С Алиной было не так от слова «совсем». Она была взрослая, не смотря на свой юный возраст. С ней можно было общаться буквально обо всём, и при этом быть внимательно выслушанным и понятым. И эти её странности... Как то, необычная манера говорить, её необычный голос и удивительные её повадки. Они нисколько не смущали и не отталкивали, а скорее наоборот притягивали. Макс в жизни не встречал человека, с которым бы у него было столько общего. Он был словно путник, измученный жаждой, который долго блуждал в пустыне, и наконец нашёл источник живительной влаги.

                ***

 Дома Макса поджидал его брат Сергей. Он был на четыре года старше, был женат, имел двух родных сыновей и приёмную дочь. У него был ключ от квартиры Макса, и приходил он в двух случаях: пересидеть скандал и занять денег.
-Ты сегодня припозднился – сказал Сергей, накладывая себе пельмени в глубокую пластиковую миску.
-Я встретил девочку – сказал Макс, присаживаясь на табуретку к столу.
-Так, давай проясним. Пять лет назад, ты пришёл и сказал, что встретил женщину. Потом вы с ней расстались, после этого ты неделю пьянствовал. В позапрошлом году ты сказал, что встретил девушку, вы с ней расстались относительно недавно и ты месяц не просыхал.  Теперь ты встретил девочку?
-Да – утвердительно кивнул Макс, – ей двенадцать лет.
-Хм. Ты педофил?
-Ха, ха. Как смешно, обхохочешься. – ответил Макс, предварительно собрав весь сарказм какой только был во вселенной.
-Да нет, не смешно. Если бы я не знал тебя, то так бы и подумал. Требую подробности.
Следующие пол часа Макс в красках излагал всё, что произошло с ним за минувшие два дня. Потом они пили чай, и после некоторой паузы Сергей спросил: – Ну и что ты намерен делать дальше?
-Я хочу её пофотографировать.
-А не боишься? Она ведь несовершеннолетняя. Мало ли что могут подумать родственники.
-Мы договорились, что я приду к ней в следующие выходные. Я спрошу разрешения у её матери и если она захочет, то пусть присутствует на фотосессии.

               


                ***

 В субботу Макс пришёл к Алине, как они договаривались. Дверь открыла оплывшая женщина неопределённого возраста, в засаленном махровом халате и в не совсем трезвом состоянии. Заплетающимся языком спросила: – Вам кого?
Макс был заранее предупреждён, поэтому ответил ничуть не смутившись: – Здравствуйте. Я к Алине.
Женщина окинула его сверху до низу нетрезвым подозрительным взглядом, мгновением задержавшись на фотокамере.
-Ты педофил?
-Макс решил проигнорировать этот вопрос.
-Алька! Тут к тебе фотограф! – заорала она осипшим голосом, хохоча как бравый гусар, перебравший шампанского и отходя в сторону, тем самым давая пройти Максу.
Макс шагнул в пустую прихожую. В нос ударил застоявшийся запах сивухи и табачного дыма. Он обернулся.
-Через комнату прямо – сказала женщина, махнув рукой туда, где была комната Алины.
Макс направился через зал. Проходя мимо кухни, краем глаза заметил худощавого лысого мужчину в рабочем комбинезоне, настолько грязном, что невозможно было определить его цвет. То ли чёрный, то ли серый, то ли вообще коричневый. Мужчина спал, сидя за столом, положив голову на ладонь. Правая рука, держащая папиросу, безвольно свисала. Папироса дымилась, рискуя обжечь пальцы, но мужика это нисколько не беспокоило.
-Ты это... Если есть чё... Выручи... Здоровье поправить – сказала женщина, стоя у него за спиной.
Макс достал из кармана «пятисотку» и протянул ей. Лицо женщины расплылось в улыбке. Она ткнула пальцем, указывая на дверь, через гостиную, в которой был дурно пахнущий, сильно потрёпанный диван, стол, два стула, тумбочка и торшер. Занавесок на окне не было. В углу, в большом количестве, находилось нагромождение бутылок из под водки, а на столе пепельница, полная окурков, два гранённых стакана и корка заплесневелого хлеба.
-Вы не желаете поприсутство.... - начал говорить Макс, но женщина уже ушла. Из кухни донёсся крик: – Мать твою! Федька! Ты мне кухню спалишь!

                ***

Макс аккуратно постучал в обшарпанную дверь.
-Входи, не заперто – донёсся с той стороны голос-колокольчик.
Он вошёл. Резкий контраст обстановки привёл его в ступор. Комната была довольно большая, даже больше чем гостиная, через которую Макс проходил. Пахло ладаном и шафраном. И чем-то ещё. Едва уловимый запах благоухания, источник которого невозможно было определить. По левую руку, вся стена, до самой лоджии, была заставлена книгами. На полу ворсистый ковёр, возле окна монументальный письменный стол из натурального дерева, на котором аккуратной стопкой возвышались тетради и учебники. Лоджия утопала в зелени - здесь были комнатные цветы в горшках, и вьющиеся растения, свисающие чуть ли не с потолка, и пара кактусов. Из-за этого в комнате царил полумрак. Стена по правую руку была сплошь увешана рисунками, часть из которых Макс уже видел, остальные же он решил рассмотреть позже, сначала необходимо было привыкнуть к столь резкому контрасту, и не так понять, как принять это чудное «зазеркалье». Возле стены с рисунками стояла широкая тахта, на которой, в пижаме с паровозиками, сидела Алина, поджав по себя ноги, с книгой в руках и..... вся в бабочках.
-Привет. – пропела девочка. – Я как раз читала про фотографию. – она сделала движение, чтобы встать с тахты.
-Стоп. Замри. – остановил её Макс. Он поднял камеру. Раздался легкий щелчок, в следующее мгновение пространство вокруг озарила яркая вспышка. Бабочки взметнулись, производя негромкий шорох. Зрелище было по истине феерическое. Макс сделал не менее пятнадцати кадров и ещё пару видео по полторы минуты.
-От куда насекомые? – спросил он, просматривая отснятый материал.
-Не знаю. – ответила Аля, подошла к письменному столу и вытянула руку, ладонью вверх. Ладонь тут же облепили бабочки. – Они залетают через окно.
-Странно, осень ведь. – задумчиво проговорил Макс. – Ну давай, рассказывай. Что нового? Как у тебя дела?
-Я купила книгу про фотографии и начала читать, сделала два рисунка карандашом. А ещё сегодня утром ходила на улицу и приручила ветер. Не такой уж он и вредный.
-А я, – Макс начал вспоминать, что он сделал за минувшую неделю. –Я заработал немного денег.
-Ты зарабатываешь на фотографии?
-Можно и так сказать,
-Я хочу научиться, как думаешь, я смогу?
-Думаю да, сможешь. На мой взгляд у тебя есть для этого все данные.
-А что для этого нужно? – Алина с нетерпением поднялась на цыпочки и вытянула  шею.
Ох, вообще-то нужно много всего. Но большинство качеств у тебя выработается со временем, если не забросишь это дело. Есть такая фраза: «Если можешь не фотографировать – не фотографируй. То есть – хороший фотограф должен быть одержим фотографией, гореть этим. У него должно быть своё какое-то видение, свой взгляд на мир. Хороший фотограф должен быть, в первую очередь, разносторонним, начитанным, у него должна быть насмотренность. Должен уметь находить взаимосвязь в вещах, которые на первый взгляд кажутся разными, из разных областей науки и искусства. И конечно уметь рисовать, хотя бы на базовом уровне
Что там у тебя за книга? – Макс взял в руки увесистый глянцевый переплёт  Коттон Шарлотта «Фотография как современное искусство». – Ну ты даёшь, ты бы ещё квантовую физику взяла. Что-нибудь понимаешь?
Алина отрицательно покачала головой.
-Не удивительно. Это книга для профессионалов с многолетним стажем, и не столько для фотографов, сколько вообще для ценителей искусства. На, возьми камеру, держи её крепко, левой рукой поддерживай снизу. Смотри в окошко видоискателя. Для снимка надо нажать вот эту кнопку, нажать надо плавно, чтобы камера не дрогнула и кадр не смазался. Попробуй сфотографируй.
-Что мне сфотографировать? – Алина благоговейно таращилась на камеру в своих руках, будто это малахитовая шкатулка с бриллиантами.
-Не знаю. Что хочешь. Можешь меня, или свои рисунки, или растения, или бабочек.
Алина навела объектив на Макса и плавно нажала кнопку затвора.
-Вау! Круто! А можно ещё?
-Валяй. Не забудь – нажимать надо плавно.
Алина сделала несколько снимков стены с рисунками, сфотографировала кактус на лоджии, потом перешла к бабочкам. Сначала одну. Бабочка на снимке была как в тумане. Потом другую – опять так же. Думая, что дело в бабочках, Алина с завидным упорством фотографировала их одну за другой, по очереди, вплотную поднося к ним камеру. Но Макс объяснил, что для макро съёмки нужен другой объектив и съёмку бабочек решили оставить до лучших времён.
-Ну вот – сказал Макс. – Начало положено. Пошли на улицу, я покажу тебе как надо фотографировать при дневном свете.
Выходя он на секунду остановился, ещё раз окинул взглядом комнату. Подумал, что стоит наверное, задержать дыхание для прохождения через гостиную. А в слух произнёс: – Ничего так, уютненько.
-Это папин кабинет – ответила Аля, надевая ту самую истёртую ветровку, в которой она была в тот день, когда её встретил Макс. – Здесь ещё был компьютер и сейф, и ещё какие-то приборы с его работы. Но потом к нам пришли люди в костюмах, с полицией и  всё вынесли.
 Девочка и фотограф вышли в гостиную. Алина заперла дверь своей комнаты на ключ. Проходя обратно тем же путём, Макс заметил, что дома уже никого нет. Очевидно женщина и её друг покинули помещение в поисках очередной порции «живительной влаги». Пока они пешком спускались с четвёртого этажа, Макс рассказал краткий курс про разницу между съёмкой в помещении и на улице. Он шёл впереди, Алина шла следом, и когда они вышли на улицу, Макс повернулся и не узнал свою ученицу. Лицо её изображало злость. На лбу собрались складки, ниточки бровей вплотную сдвинулись к переносице, губы плотно сжаты так, что их не было видно вообще. Она стояла, в этой своей детской пижаме с паровозиками, в домашних тапочках и в накинутой на плечи тряпке – ветровке, сжимая кулачки до посинения, и её слегка потряхивало. Да нет, это не злость. Она была в ярости.
-Зачем ты дал ей деньги?!
Макс сначала не понял о чём речь, но спустя пару мгновений до него дошло.
-Как ты узнала? – спросил он, но тут же понял, что это ошибка. Выглядело так, будто он сговорился с матерью Алины и хотел скрыть этот факт от ребёнка. Впрочем, Алина не ответила. Она просто смотрела на Макса так, как будто он являлся источником всех её страданий, подбородок у неё начал подрагивать.
Макс развёл руки: – Сама посуди, что мне было делать? Она твоя мать.
-Вот именно! – сказала Алина срывающимся голосом, глаза её увлажнились. Макс понял что сейчас она заплачет. И в этот момент ему стало очень стыдно, и очень жалко эту стоящую перед ним девочку. Плохо одетую и такую одинокую. Он ведь даже не задумывался раньше, через что пришлось пройти этому ребёнку, в его, пока ещё недолгой жизни.
-Прости. Прости меня. – он положил руку ей на плечо и присел, глядя в её глаза. - Я виноват. Надо было сначала спросить у тебя, но я не подумал об этом. Ему вдруг очень захотелось её обнять, прижать к себе по отечески. Но он этого не сделал, мало ли кто увидит – могут неправильно понять. Вместо этого он произнёс: – Больше так не буду.
-Обещаешь? – Алина с надеждой взглянула на Макса, её лицо просветлело.
Макс стукнул себя кулаком в грудь и торжественно произнёс: – Клянусь!
-Ладно, давай показывай как надо снимать на улице...

 Потом они сидели на скамейке возле подъезда. Макс рассказывал Алине устройство камеры, объяснял назначение кнопок и какие бывают объективы. Девочка внимательно слушала, изредка задавала вопросы и впитывала в себя как губка.
 Небо было закрыто тучами, но дождя, вроде как, на ближайшее время не наблюдалось, было относительно тепло для середины осени. Во дворе многоэтажного дома, не то чтобы царили шум и суета, тем не менее, как и во всех среднестатистических спальных районах здесь шла своя жизнь, текущая размеренно и неотвратимо в русле ежедневных городских событий. Двое мужчин, открыв капот грузовой «Газели», с видом заправских хирургов, капались в движке, изрекая временами выражения, от которых уши «сворачивались в трубочку». Макс хотел сначала увести Алину от них подальше, чтобы она не слышала этой похабщины. Но потом подумал, что дома она каждый день слышит словообороты похлеще и решил просто не обращать внимания. На детской площадке играли дети, прогуливались мамы с колясками, на скамейках сидели бабушки. Максу было хорошо и спокойно на душе, как в тот день, когда они с Алиной на прудах кормили уток. Он подумал, что так наверное ощущает себя отец, когда у его детей всё получается.
 Внезапный порыв ветра подхватил опавшие листья, обрывки газет и мелкий мусор, и швырнул это всё в матерящихся мужиков.
Алина приложила палец к губам:
—Тссс!
 И вновь это странное чувство, будто время остановилось и пространство вокруг замерло. Все звуки куда-то ушли, стало вдруг неестественно тихо, и опять поплыл туман. Снова та самая мелодия, которую невозможно ни запомнить, ни воспроизвести. Макс взглянул на девочку. Её лицо в это мгновение было задумчиво – мечтательным. Она смотрела куда-то вдаль, в том направлении, где была скрытая туманом детская площадка. Именно от туда, со стороны теперь невидимых скрипящих качелей, разгоняя рваные клочья молочного тумана, к ней бежала белая лохматая собака огромных размеров. Длинная лоснящаяся шерсть была чище и белее, чем фата у невесты и развивалась лёгкими воздушными лоскутьями при каждом прыжке животного.
 Макс вскочил, закрывая собой Алину.
-Не бойся, он добрый. – сказала девочка, мягко отодвигая в сторону своего наставника. Пёс был таких размеров, что мог бы нести на себе двух Алин не напрягаясь. Он подбежал, сел возле девочки, оказавшись выше неё на целую собачью голову, и подал лапу.
-Что это? – удивлённый Макс не знал, как ему реагировать.
-Это ветер. – Алина подняла руку и потрепала холку.
-Да ладно! Я думал это фигура речи. – Макс опомнился, вскинул камеру и сделал снимок.
Пёс повернул морду на звук затвора, широко зевнул и подошёл к фотографу, обнюхивая его со всех сторон.
Взгляд Алины из задумчиво-мечтательного перешёл в задумчиво-рассеянный: – Он питается незаконченными стихами и обрывками оранжевого вдохновения.- пропела девочка. – И сегодня он уходит странствовать, с перелётными птицами. Мы не увидимся до весны. Прикоснись к нему, погладь. Ощути его дыхание, почувствуй его сердцебиение. Я хочу, чтобы ты с ним подружился.
 Макс осторожно положил руку на голову зверя. Ладонь полностью погрузилась в белую шерсть, которая на ощупь была прохладная. Пёс лизнул Макса в лицо, обдав запахом сырости, костра и прелых листьев. Заворожённый Макс, чувствуя, что реальность уходит из под ног, как плохое настроение в хорошую погоду, поднял руку и вопросительно произнёс: – Ветер?
 Пёс гавкнул, пару раз крутанулся, махнул своим неимоверно пушистым белым хвостом и скрылся в тумане.
-Чудеса! – сказал Макс, глядя ему вслед.
-Сколько времени? – спросила девочка.
Макс глянул на часы. Стрелки быстро вращались в обратную сторону. Алина хихикнула.
-Как ты это делаешь? – спросил Макс.
Девочка не ответила. Она смотрела в своём фирменном стиле, склонив голову на бок, лёгкая улыбка едва тронула уголки её губ.
-Знаешь что, – Макса вдруг охватила натуральная эйфория от происшедшего, так что настроение его поднялось до невероятных высот. – А пойдём в кино!
-Что за фильм? - По реакции Алины было видно, что она от идеи в восторге.
-В городе много кинотеатров, подберём нам что-нибудь детское.
-Пойду оденусь. – радостно пропела девочка и в следующую секунду скрылась за дверью подъезда.

                ***

"У каждого человека свои звезды. Одним — тем, кто странствует, — они указывают путь. Для других это просто маленькие огоньки. Для ученых они — как задача, которую надо решить. Для дельца они — золото. Но для всех этих людей звезды — немые. А у тебя будут совсем особенные звезды…"
-Мои звёзды будут со мной разговаривать?
-Лучше. Они будут тебе петь.
-О чём?
-О любви, о ненависти, о добре и зле, о том, что где-то ветер танцует с ветвями дерева, рассыпая леопардовые блики по глади пруда, о мире и войне, о друзьях и врагах.
-У меня никогда не было врагов... И друзей тоже. Ты первый.
-Ну, значит мы звёзды друг для друга. Ты светишь и поёшь мне, а я тебе.
-Я хочу тебе спеть: -
«Есть луг в моем прекрасном мире грёз.
Где ветер танцует с ветвями дерева,
рассыпая леопардовые блики по глади пруда...
Дерево высокое, величественное и одинокое
Отбрасывает тень на мир, который находится под ним .
Придет день, когда я прислонюсь к сердцу дерева
И окину взором долину,
где солнце греет, но никогда не обжигает...
И когда я окажусь в холодной трясине
так далеко от твоих любящих глаз, я вернусь в этот выдуманный мир,
закрою глаза, и лучшим успокоением мне будет то, что я знала тебя».
-Какая чудесная песня, от куда она?
-Не знаю, так что-то пришло на ум.
Они сидели в том самом парке, на той самой скамейке, где осенью кормили уток. Был вечер, конец декабря, падал пушистый снег. На месте пруда теперь был хорошо освещённый каток с теплушками проката коньков и хоккейной амуниции. Алина, в новом китайском пуховике держала в руках пластиковый стаканчик с дымящимся кофейным напитком. Её мать лишили родительских прав. И так как у неё не было родственников, кто мог бы её заменить, то органы опеки определили девочку в детский дом.
 И Макс решил взять над ней шефство. Точнее не решил, он бы никогда целенаправленно не взвалил на себя такой груз ответственности. Это вышло как-то само собой. Сначала он купил Алине телефон, чтобы быть всегда в курсе всех её новостей и событий. Затем он начал потихоньку покупать ей одежду, давать деньги на карманные расходы. И в конце концов он вручил ей ключ от своей квартиры, выделил ей спальню, сам переехал в гостиную. Аля приходила к нему по выходным и они хорошо вместе проводили время. Макс помогал ей делать уроки, читал ей вслух книги и обучал её искусству фотографии. Девочка прибиралась, готовила еду и ... слушала его.
 О, как она его слушала! Макс готов был поклясться, что если бы студенты учебных заведений, хотя бы в половину проявляли такую внимательность, то наша страна давно стала бы ведущей в мире по всем критериям. В те минуты, когда Макс что-либо объяснял, Алина сидела не просто вытаращив глаза и раскрыв рот. Она превращалась в мёртвую статую, боящуюся шелохнуться, чтобы случайно не пропустить чего-то важного на столько, что без этого не выжить в будущем. Зато когда говорила Алина, в статую превращался Макс. Нет, не то чтобы она выдавала наимудрейшие житейские истины (хотя временами размышления девочки могли соперничать с высказываниями ведущих учёных и философов). Максу безумно нравился её напевный звенящий голос, и ради этого, он готов был часами слушать любую чушь, исходящую из её уст.
 Сегодня они ходили на фотовыставку, а после, гуляли по городу. Алина несла камеру, временами останавливаясь и делая снимки. Макс объяснял ей, как композиция формирует представление снимка. Вместе они рассуждали о восприятии фотографии с точки зрения профессионала и обычного зрителя. Алина высказала интересную мысль: если работа в целом нравится, зритель редко замечает технические недочёты. Но если что-то не цепляет, внимание автоматически переключается на возможные ошибки.
 Под вечер они зашли в парк и сели на скамейку возле катка. На последнем царил шум и весёлость – громко играла музыка, повсюду слышались женские возгласы и детский смех. После некоторого молчания, последовавшего за песней, Макс сказал: – Я пригласил к нам на Новый год своего брата, вместе с его семейством. У него трое детей, все примерно твоего возраста.
-Хорошо, – смиренно ответила девочка. – Мне надо уйти?
-Не говори глупости. Я хочу чтобы вы познакомились. Мой брат уверен, что у меня не может быть друзей. Я хочу доказать ему обратное.
-Почему твой брат думает, что ты не можешь иметь друзей?
-Когда мне было примерно столько лет, сколько тебе сейчас, я учился в школе. И тоже, как и ты, был странным. У меня было своё видение.
-Видение чего?
-Всего. Жизни, мира, моральных принципов. Я был не такой как все, я был «белой вороной». Люди не любят «белых ворон», «белые вороны» нарушают определённый временем ход устоявшихся традиций. Такой человек всегда загадка, никогда не знаешь, что у него на уме и каким будет его следующее действие. А когда не знаешь, тогда боишься. Неизвестность пугает. Страх порождает насилие. Я бывал бит почти регулярно. Мой брат всегда заступался за меня, когда имел такую возможность. При этом сам иногда получал по полной. Однажды меня избили особенно сильно. Я с несколькими переломами пол года валялся в больнице. Брат ухаживал за мной – кормил меня с ложечки, выносил за мной горшки, менял мне подгузники. А когда меня выписали, мне оставалось доучиться  в школе только год. И этот год я не разговаривал ни с кем. Мир меня отторгнул – сделал чужим, и я его сделал чужим для себя.
 По окончании школы я уехал в другой город и там поступил в институт.  И со временем научился скрывать свои настоящие убеждения. По сути я научился лгать, как это делает подавляющее большинство людей, ныне живущих в мире. У меня даже появились друзья, впрочем не надолго. Дружба, основанная на обмане недолговечна. Но брат не был со мной в институте, для него я так и остался изгоем, оторванным от общества.
После минутной паузы Алина задумчиво произнесла:
 – Ты как мой папа.
-Он тоже был изгоем?
-Он был чистым.
Максу стало не по себе. Он взглянул на девочку. Она сидела ровно, выпрямив спину, глядя прямо перед собой, как будто видя что-то, что было доступно только ей. На щеке  искрящейся льдинкой застыла слеза. У Макса к горлу подступил ком. Он никогда особо не любил насилия и не принимал его ни в какой форме, но если бы сейчас, в этот самый момент, вдруг перед ним объявился человек, который хочет каким-либо образом навредить Алине, Макс не задумываясь бросился бы на него и вцепился в него зубами. И будь их хоть десять человек, хоть армия, он сделал бы то же.
 Макс обнял Алину за плечи и крепко прижал к себе. Она положила голову ему на плечо, и так они сидели молча, наблюдая как снежинки плавно кружат под мелодию вальса Свиридова, звучащую из динамиков на катке.

                ***

Сергей и его семейство пришли в полдень, нагруженные пакетами из «Пятёрочки». Его жена Катя – весьма упитанная блондинка тридцати восьми лет, которая, по мнению Макса всегда перебарщивала с косметикой, настаивала придти пораньше. Потому как, вполне обоснованно подозревала, что у Макса в квартире необходимо прибраться, и что Макс не будет перед Новым годом утруждать себя приготовлением праздничного ужина, а закажет всё готовое и невкусное в ближайшем супермаркете. Каково же было её удивление, когда она войдя в дом, обнаружила там идеальный порядок. Полы тщательно вымыты, полки и шкафы протёрты – ни пылинки, а вся сантехника натурально блестит, как будто её только что привезли и установили. Да и в целом обстановка квартиры уже никак не была похожа на холостяцкую берлогу. Здесь появилась та неповторимая атмосфера уюта, которая скрывается, как правило, в мелочах, вроде бы незаметных и ненавязчивых, но делающих доступным понимание того, что в жилище присутствует хорошая хозяйка. Как например, маленький аккуратный коврик на полу в прихожей, или хрустальная ваза на журнальном столике, или декоративные подушки, с нарочной небрежностью разбросанные в креслах.   Макса дома не было. Сергей ему позвонил и узнал, что они с Алиной уехали на рынок за фруктами, что ещё надо купить детское шампанское, и что Сергей и Катя могут определить своих детей в комнату Алины (там есть приставка). А сами пока посмотреть телек, ну или делать то, что посчитают нужным.
-Эта девочка, ты говорил она живёт с ним? - спросила Катя, изумлённо вытаращив глаза на красиво наряженную ёлку в гостиной.
-Она живёт в детдоме, – сказал Сергей, пропуская визжащих в восторге детей, которые завидя ёлку, дружно устремились к ней вприпрыжку. – Сюда она приходит на выходные и на праздники. Макс договорился с её воспитателем. Думаю через взятку.
-И воспитателю не интересно, что может быть общего у девочки-подростка и сорокалетнего холостого мужчины.
-Да ладно тебе. Не язви. Главное, он впервые думает о ком-то, кроме себя. Пойдём лучше нарежем салатики, - с этими словами Сергей направился по коридору на кухню. Но спустя минуту выбежал от туда, держа в руках горшок с фикусом: – Прикинь, у него дома живые цветы! ЖИВЫЕ! ЦВЕТЫ! – Кричал он так, будто это были живые инопланетяне, вступившие с ним в контакт.
Катя взяла у мужа горшок и прошла на кухню. Подоконник был заставлен комнатными растениями и по бокам окна свисали вьющиеся лианы в кашпо.
-Гляди мать, мы с тобой без работы, – сказал Сергей, стоя возле открытого холодильника. Бытовой агрегат был натурально забит под завязку салатами, закусками и различного рода десертами. – Пойдём смотреть телек...

                ***
 
Алина и Макс вернулись через три часа, нагруженные уставшие, но счастливые. Алина, едва со всеми познакомившись, принялась накрывать на стол. Макс поначалу рванулся ей помогать, но Сергей взял его за локоть и повёл на кухню и они там с полчаса о чём-то шептались.   Катя присоединилась к Алине, и они вдвоём теперь сновали из кухни в гостиную, перенося закуски, напитки и десерты и выставляли их на большой овальный стол, накрытый белой скатертью, который в целях экономии пространства, хранился у Макса на балконе, в разобранном состоянии. И доставался и собирался только по большим праздникам.
 Потом к Сергею подошла Айна - его приёмная дочь – худенькая девочка пяти лет, с кудрявыми чёрными как смоль волосами, армянским носом, густыми бровями и восточным разрезом карих глаз. Взяла на столе яблоко и забралась к нему на колени. Пожаловалась, что мальчишки играют в приставку и ей там с ними скучно. Глядя на эту благородную идиллию отца и дочери Макс решительно произнёс: – Я хочу её удочерить... Ну или оформить опеку. Не подскажешь, что для этого нужно?
Сергей недоверчиво посмотрел  на брата:
– Для этого много чего нужно. Кроме запредельного количества справок и документов нужно, чтобы у тебя была полноценная семья (никакой суд не даст на воспитание девочку одинокому мужику, тем более твоей профессии). Но самое главное, для этого нужна твоя готовность быть отцом. Быть отцом – это не просто содержать семью, это нести ответственность.
-Что значит нести ответственность? – спросил Макс. - Все об этом говорят, но никто не даёт разъяснение.
-Нести ответственность, это когда твой подопечный совершил преступление, и ты готов получить за него наказание. Любое. Вплоть до высшей меры. Эта девочка – ребёнок странный. С твоих слов даже уникальный. Ты с ней ещё только четыре месяца, у тебя пока эйфория от новых впечатлений. К тому же ты с ней непостоянно. Тебе придётся девяносто процентов своих ресурсов, материальных и душевных, тратить не на себя любимого, а на неё. У неё будут проблемы в школе, проблемы на улице, она будет болеть, в конце концов она будет взрослеть, у неё появится парень. И на всё это потребуется твоё внимание. Тебе необходимо взять тяжёлую лопату и разгребать это всё. Нельзя так что: «Вот, давай я сегодня поработаю, или посплю, а завтра этим займусь» Это придётся решать здесь и сейчас. А решения, я тебе скажу, порой ох как не просты. Это не домашнее животное, её не натыкаешь носом и не закроешь в ванной. Эти решения даются путём ломания себя, разрушения своего привычного образа жизни, через боль сомнений и бессонные ночи.
Макс слушал, вертя в руках консервный нож
-С твоих слов воспитание ребёнка это тяжкий труд.
-А как же?! Труд, я тебе скажу такой, что на угольной шахте пожалуй легче.
-Тогда для чего это всё? Зачем ты заделал двоих детей, да ещё удочерил одну?
-Ну во первых, потому что так надо. Предназначение человека – создать потомство. А во вторых... Ты даже не представляешь, какое это счастье. Не описать тех чувств, когда у твоего ребёнка что-то получается. Вспомни, как ты радовался, когда Алина научилась снимать «макро». Вообрази свои чувства, когда она будет выставляться в Европе.
Макс мечтательно заулыбался, рискуя свернуть себе челюсть. Сергей поцеловал дочь, опустил её на пол, взял у неё половину недоеденного яблока, откусил, и блаженно жмурясь сказал: – Это очень хорошо, что ты о ней заботишься, какие бы не были результаты, уверяю тебя, ничто в жизни не бывает просто так. Но быть отцом – это совсем другое, по моему мнению ты ещё не готов, да и по мнению российского законодательства тоже. 
-Что посоветуешь? – спросил Макс, зная, что Сергей, на правах старшего брата всегда обожал давать советы.
-Я тебе так скажу: Все мы в конце жизни получаем то, что сеем в начале. Думаю, вы не случайно нашли друг друга, ты ведь тоже, как и она, не от мира сего. В конце концов что значит удочерить? С точки зрения семейного законодательства – это лишь печать на бумажке. Но могу сказать по себе, опираясь на своё мировоззрение, чтобы быть отцом, совсем необязательно зачать ребёнка. Но обязательно его воспитать. Разговорами, убеждениями и личным примером. Воспитывая детей ты и себя воспитываешь,  и ещё вопрос кого больше. Дети должны быть лучше своих родителей, в этом смысл воспитания. Чтобы общество развивалось а не регрессировало.
В дверях появилась Алина: – Тётя Катя зовёт всех к столу.
- Скажи тёте Кате, мы сейчас будем, – Сергей положил руку на плечо Макса: – Брат, ты даже не представляешь, как я за тебя рад. Эта девочка, очевидно, многое претерпела, пока не встретила тебя. Она гораздо взрослее чем все её сверстники. Это читается в её глазах. Надеюсь ты сможешь дать ей то, чего не дали родители. А я, всегда буду рядом, чтобы помочь советом. Ну... или выписать тебе подзатыльник для профилактики.
С минуту они молча смотрели друг на друга. Сергей с одобрением а Макс с благодарностью.
— У неё интересный голос и необычная манера говорить. – сделал заключение Сергей, выходя с кухни.
— Ты заметил. – съехидничал в ответ Макс.

                ***
 
После праздничного ужина, уже в первом часу все пошли во двор. Там стояла наряженная ёлка, и жители района собирались вокруг неё на массовое гуляние. Громко играла музыка, аппетитно пахло шашлыками и домашней выпечкой. Ходили аниматоры – деды морозы и снегурочки, «медведи, волки и лисы». Лёгкий морозец пощипывал щёки и нос, а небо было абсолютно безоблачным, так что луна и звёзды во всём своём великолепии украшали праздник. Дети ушли в хоровод вокруг ёлки, Сергей, Катя и Макс сели на скамейке наблюдать за происходящим.
 Было по праздничному оживлённо. Повсюду слышались крики людей трезвых и не очень трезвых, и очень нетрезвых.
-Миха наливай. Беляш на закуску!
-Дайте ему баян, пускай споёт про Мурку!
-Кто спёр мой чебурек?!
-Снеговик! – гы-гы-гы!
-Уже нажрался сволочь! Посмотри на себя, увалень. Иди домой спать!
-Яааа! Пойдуууу!!! Спаааать! Под ёлкууу!!!
-Пипку отморозишь, что жене скажешь?!
-Я жене скажу: «ША!»
-Любка, задери юбку!
-Я не слышу своих детей! Выключите музыку – надоело!
-Я те выключу. Иди домой со своими детьми и там их слушай!
-Налейте деду морозу, он пешком со Шпицбергена!

  Среди этой праздничной суматохи, в сиянии разноцветных огней, в многочисленных силуэтах отдыхающей массы людей Макс увидел Алину. Девочка бежала к нему, неся в руках что-то большое и белое. Щёки у неё раскраснелись, разрумянились, шапка съехала на затылок, выпустив на глаза вьющуюся каштановую чёлку. Её большие зелёные глаза излучали столько счастья, что его бы хватило на всех людей этого города.

— Пойдёмте к нам, я договорилась с хранителем хоровода – он познакомит вас со снежной королевой! Макс, возьми снег. Он тёплый! – пропела она своим неподражаемым хрустальным голосом, в интонации, близкой к взрывному восхищению. С этими словами она сунула Максу в руки большой ком снега.
 Макс принял подарок, ожидая, что это будет тяжёлая слежавшаяся ледышка. Но вопреки всем прогнозам снег был воздушным и лёгким. И ещё... он был не то, чтобы тёплым, но он был и не холодным, точно не минусовой температуры, и при этом не таял. По консистенции он был похож на сладкую вату. Там не менее Макс точно знал, что это снег – он так же искрился при свете фонарей и та к же источал зимнюю свежесть.
-Новогодний подарок! – со смехом воскликнул Сергей. – Надо положить дома под ёлку.               
Макс передал ему ком.
-Интересно, – сказал Сергей, почувствовав всю необычность этого снега.  – Изменение на молекулярном уровне?
-Ты слишком умный для таких фактов, отдай Кате. – сказал Макс, внимательно смотря за Алиной, которая бегала между людьми  и раздавала всем тёплый снег. Некоторые принимали у неё этот феномен, но подавляющее большинство шарахались от маленькой девочки, как от грязного матерящегося пьяницы. И Алину это нисколько не смущало, она продолжала зачерпывать руками снег и с улыбкой подносить его людям, говоря: – Возьмите снег, он тёплый. Одна, очевидно не трезвая женщина в норковой шубе, даже захотела её ударить, и вроде как замахнулась. Макс вскочил, приготовившись идти защищать свою подопечную, но Алина ловко увернулась, нырнув под руку, и как ни в чём не бывало, продолжила своё сказочное действо.
И вот, наблюдая за этим странным событием, как девочка берёт из сугробов снег и раздаёт его людям, Макс вдруг для себя понял, что его так привлекло в Алине, ещё тогда – в их первую встречу.  Она была живая. Живая на столько, что рядом с ней все были мёртвыми. Деды морозы и снегурочки, и «медведи», и «лисы», и женщина в норковой шубе, и брат Сергей со всем своим благочестивым семейством. И даже он – Макс. Он тоже был мёртвый. Но Макс хотел жить, поэтому его так тянуло к Алине. А кто жить не хотел, те её боялись. Они как слепые кроты, проведя много времени под землёй в полной темноте, при виде яркого света впадают в панику, зажмуривают глаза, закрываются руками и в страхе бегут от него. Будучи профессионалом своего дела, он отчетливо увидел этот контраст. Она была живая на столько, что рядом с ней оживали неодушевлённые предметы, и животные и растения тянулись к ней, как к единственно сильному источнику жизни. Это открытие привело Макса в дикий неудержимый восторг и он, хлопнув брата по плечу весело прокричал:
– Вы слышали?! Она договорилась с хранителем хоровода, пойдёмте!
Они кружились вокруг ёлки, взявшись за руки и горланя песни. Потом пили ароматный горячий чай с пирожками. А потом все вместе гуляли по городу. Дети Сергея на ходу читали новогодние стихи и Катя заметила, что если бы они так же декламировали в школе, то не были бы троечниками по литературе.
 Был уже пятый час, когда они решили разойтись по домам и остановились чтобы обняться и пожелать друг другу спокойного утра. Алина отошла в сторону. Макс узнал этот её рассеянно-мечтательный взгляд, потом взглянул на свои часы, с бешено вращающимися стрелками, повернулся к Сергею таинственным шёпотом произнёс:
-Слышишь мелодию? Приготовься, сейчас будет чудо...
-Какое чудо? – не понял брат.
Макс молча пожал плечами и сосредоточил всё своё внимание на Алине. Девочка задрав голову смотрела в небо. Туда, где как бы из дальних рубежей галактики начали появляться зелёные всполохи. Сначала немного, будто обрезки цветных лент проникали в мир из потустороннего царства, становясь видимыми на короткое время, и опять исчезая в тёмной пустоте, где-то за краем вселенной. Но по мере возрастания их становилось всё больше и больше, продолжительность дольше, интервалы чаще. И вот уже над городом, в тёмном предутреннем небе, утыканном миллиардами серебряных искр, раскинулось цветастое, трепещущее полотно полноценного северного сияния. Макс не мог поверить своим глазам. Катя и Сергей разом выдохнули: «Ахренеть!!!». Их дети заворожённо смотрели на это чудо, дёргая родителей и спрашивая, что это такое. Редкие прохожие, спешащие по домам, останавливались и любовались зрелищем, которого в этих широтах быть не могло в принципе. В близлежащих домах на балконы выходили люди, громко восклицая указывали пальцем  в небо.
-Как ты узнал? – спросил Сергей.
Макс не ответил. Он настороженно смотрел на Алю. Даже при белом свете уличного фонаря, десятикратно отраженного искрящимся снегом, на лице девочки была заметна проступившая неестественная бледность, носом пошла кровь, её руки затряслись и она, закатив глаза, сначала села в сугроб, а потом завалилась на спину.

                ***

 В приёмном покое городской больницы царил полумрак. Белые стены, с тянущимися вдоль них топчанами, обтянутыми коричневой клеёнкой, кафельный пол, выложенный серой плиткой, и пожарный щит, с наполовину растасканным инвентарём (остались только багор, топор и скрученный калач пожарного шланга). Всё это освещалось лишь маленьким лучом света, исходящего из окошка регистратуры. Молодая медсестра, не по женски широкоплечая, в новеньком накрахмаленном белом халате,  с затянутыми на затылке в хвост рыжими волосами, аккуратно заполняла амбулаторную карту больного.
 Рост, вес, возраст. Фамилию Макс так и не узнал, поэтому указал свою. Пускай главное примут, потом разберёмся.
 Бригада скорой помощи, доставившая их сюда, в связи с праздником состояла из необходимого минимума, шофёр и фельдшер. Последний, осмотрев девочку на месте, вынес заключение, что она жива, но без сознания. После короткой процедуры нашатырём, которая не принесла результатов и нескольких провокационных вопросов, как то например, «принимала ли девочка алкоголь?» Или «не употребляет ли она наркотики», Макс и Сергей уложили Алину на носилки, закатили в фургон и поехали с ней до больницы. Катю с детьми отправили домой.
 Макс не любил больницы, не доверял врачам и обращался к ним только в исключительных случаях, когда уже народная медицина была бессильна и попросту не было других вариантов.  Он, как истинная творческая личность, всю свою жизнь тяготел красивому и гармоничному. Но в больницах было что-то отталкивающее, с их строгим распорядком, с этим неубиваемым запахом дезинфекции, и с людьми в белых халатах,                без чувств и без эмоций. Он даже придумал для себя выражение: «мёртвые люди лечат умирающих людей».
 И теперь, стоя здесь, в яркой полоске света, разрезающей надвое жёсткий полумрак приёмного покоя, он испытывал...  не то чтобы отвращение или брезгливость. Скорее это было чувство неправильности всего происходящего. Так художник, изобразивший пейзаж на холсте, отходит подальше, сравнивает рисунок с оригиналом и решает. что нужно было писать не маслом а гуашью, и что вообще надо  подобрать другие цвета. Максу всё казалось, что можно было не вызывать скорую, что Алина всего лишь устала, что достаточно было взять такси и отвезти её домой. Но он знал, что попросту себя обманывает – при обычной усталости не падают в обморок и кровь не идёт из носа. Тем на менее его внутреннее «Я» с настойчивостью молодого дятла продолжало долбить: «Надо было отвезти домой»
 В приёмный покой вышел доктор – лысый пожилой мужчина в очках, в небрежно накинутом на плечи халате. Прошёл в регистратуру, взял у медсестры карту, мельком глянул  в неё и спросил Макса:
-Это вы привезли девочку?
Вопрос был чисто риторический, никого кроме Макса в приёмном покое не было. Макс утвердительно кивнул.               
-Доктор, как она? Что с ней?
-Трудно сказать. Похоже на анафилактический шок. Надо обследовать, брать анализы. Сейчас она в палате, состояние стабильное. Мы сделали ей метапролол два кубика и дали снотворное. Она будет спать не менее шести часов. Вы её отец?
-У неё нет отца, она детдомовская. Я её наставник. Можно к ней пойти?
-Да, можно. Только не надо её будить. Вероятно у девочки стресс и она нуждается в отдыхе. Медсестра вас проводит.

                ***
      
-Не спишь… Опять.
-Да. И что?
-Да то, что только в такие минуты видишь, из чего собрана жизнь.
-Из чего же?
-Из неотвеченных сообщений. Недосказанных слов. Того, что не спрячешь в дневной суете.
-И это… больно?
- Это честно. Лучше видеть то, что есть, даже в темноте, чем жить в иллюзии под светом ламп.
-Или звёзд.
-Звёзды, это другое. Они настоящие.
-Их  так много. И вокруг каждой есть планеты?
-В основном.
-А на всех кто-нибудь был?
-Не знаю. Вряд ли.
-Я хочу побывать на каждой.
-Хорошо. Только надо отрастить волосы, ну или купить парик. Иначе местные жители будут смеяться над тобой.
-Я смешная?
-Ты очаровательная. Даже без волос.

Они теперь общались по телефону каждый вечер. А каждое утро Макс приходил к Алине в больницу, в палату интенсивной терапии.
  После долгого обследования, бесконечных процедур и врачебных консилиумов выяснилось, что у неё глиосаркома. Макс ездил в столицу, советовался с ведущими специалистами в этой области, показывал им все выписки и результаты анализов. Приговор был у всех один: Девочка в лучшем случае протянет пару лет. В мировой практике не встречалось, чтобы кто прожил дольше при таком редком виде злокачественной опухоли головного мозга. О полной ремиссии вообще никто никогда и не помышлял.
 Тем не менее Макс решил бороться. Он взялся за это дело с той одержимостью, которая доводит целеустремлённых людей до фанатизма, граничащего с умопомешательством. Он знал, что чудеса случаются, он их видел собственными глазами – ему их показывала Алина. И ему нужно было лишь одно последнее чудо – чудо исцеления девочки, а потом... пускай весь мир сгорит, сравняется с землёй, рассыпется в прах и развеется по ветру. Макс не будет ни у кого вымаливать пощады, если надо значит надо, он примет безропотно любой итог для себя. Но Алина... она должна жить, она должна вырасти, выйти замуж, родить детей. Она ещё ничего не видела, поэтому ей необходимо познать и почувствовать все радости и разочарования этой жизни.
Вчера она попросила его принести ей рисунки. Те, которые она рисовала раньше, которые висят в кабинете отца. Макс отправился по её старому месту жительства. Дверь была не заперта.
 Макс вошёл, в интерьере ничего не изменилось, разве что большая хрустальная люстра в гостиной, она исчезла. Матери Алины дома не было, вместо неё был всё тот же мужик, и всё так же спал, только теперь уже не за столом на кухне, а на диване в гостиной. Макс прошёл к комнате девочки, дверь была на распашку, вырванный с корнем замок валялся тут же, на полу, вместе с болтами и щепками. В комнате было пусто, вся мебель и все книги, очевидно, были растасканы и обменяны на спиртное. Только письменный стол, ввиду своего веса и габаритов, одиноко стоял посреди комнаты, как молчаливый свидетель недавнего вопиющего вандализма. От него по полу тянулись четыре глубокие царапины – борозды, к тому месту, где он находился раньше. На полу валялись несколько старых книг технической литературы, не представляющих ценности, в вперемешку с некоторыми рисунками Алины, сорванными со стены. Макс аккуратно собрал все рисунки, сложил их в планшет и покинул квартиру, плотно прикрыв за собой дверь.
 
                ***

Он торопливо шагал по весенней улице, направляясь к детской онкологической больнице – современному двенадцатиэтажному зданию, возведённому пять лет назад, на окраине города. Была середина мая, природа просыпалась и благоухала под яркими лучами греющего по весеннему солнца. Макс этого не замечал, он думал где достать деньги на очередной сеанс химиотерапии. На работе он теперь брал заказы все подряд. Фотографировал школьников на общественных мероприятиях, детей в детских садах, выезжал в район снимать деревенские свадьбы. Гонорары за такие труды были более чем скромные, тем не менее, как говорил Макс, с миру по нитке. Он с утра забегал к Алине минут на десять - пятнадцать, потом весь день носился по заказам, а вечером садился за компьютер и обрабатывал фотографии до глубокой ночи. И когда уже начинал засыпать за столом, только тогда шёл в постель и валился, зачастую даже не раздеваясь.
 Однажды он проснулся от яркого света, льющегося в окно, с ужасом сознавая, что проспал на фотосессию. На телефоне было восемь пропущенных, на кухне гремели тарелками и был звук льющейся воды. В комнату вошёл Сергей, сгрёб со стола кучу пустых контейнеров из  под «доширака», сел на этот стол, и пока Макс возвращался из глубокого сна в реальность, сказал:
-Брат, так больше нельзя, ты должен её отпустить.
Макс, думая что он ещё спит, энергично затряс головой. Он до конца не совсем понял, о чём говорит ему брат. Он не хотел это понимать, не хотел принимать и не хотел верить, что Сергей может такое говорить. Он встал и молча пошёл в ванную.
—Ты измучаешь её и себя. В итоге она возненавидит тебя, и всё равно умрёт, а ты в лучшем случае загремишь в психушку. – продолжал Сергей, стоя возле ванной и слушая как льётся вода.
Макс вышел с зубной щёткой во рту, взял в прихожей свои запылённые туфли и снова скрылся за дверью.
— Думаешь мне легко смотреть, как ты себя гробишь? Мне тоже жалко Алину и я понимаю как тебе тяжело. Но как ты выматываешься это бесполезно, это ничего не изменит. Ты делаешь только хуже. И себе и ей. И мне.
Сергей сходил на кухню и вернулся от туда с чашкой кофе для Макса, который он раньше не особо употреблял, но в последнее время пристрастился к этому напитку так, что он зачастую составлял весь его дневной рацион.
 Макс вышел из ванной, посвежевший, благоухающий лосьоном. Лицо его было непроницаемо спокойным. И ровным без эмоций голосом, от которого веяло замогильным холодом произнёс:
— Ты мой брат, и всё такое... Ты всегда меня поддерживал, выручал меня, кофе мне подаёшь. Но если я ещё раз от тебя это услышу, то у меня не будет брата. Я тебе настоятельно рекомендую думать перед тем как что-либо говоришь.
— Ты не понимаешь – не сдавался Сергей, – Смотри, а если тебя увезут на скорой, в другую больницу, ты больше не сможешь к ней приходить. И последние свои дни эта девочка будет совершенно одна, подумай о том, как ей будет больно осознавать, что она является причиной твоего износа.
— Нет, это ты не понимаешь, – всё тем же ледяным тоном отвечал Макс, натягивая туфли через обувной рожок. – Эта девочка – всё что у меня есть. Не ты, ни я не стоим её мизинца, и никто на свете. Поэтому давай так...тема закрыта. Да, кстати. Я послезавтра переезжаю. Эта квартира продана.
Макс вышел за дверь, оставив брата в прихожей с чашкой кофе в руке и в глубоком ступоре.
 Сейчас он, подходя к больнице, вспоминал этот разговор с братом, с той долей неприязни, какая бывает, спустя определённое время, после необдуманных поступков. Утром позвонила Алина и сказала, что ей сегодня значительно лучше и что её лечащий врач Вячеслав Борисович, ведущий онколог области, разрешил выйти на улицу. Макс после этого объявления полетел как на крыльях. Заскочив по пути на рынок, и набрав два пакета фруктов, сел в такси и уже через пятнадцать минут входил в ухоженный двор детской областной онкологии. Пройдя по вымощенной тротуарной плиткой дорожке, мимо аккуратных газонов и подстриженных в форме зайцев кустов, он увидел Алину. Девочка сидела в кресле-каталке в тени молодого благоухающего тополя, укрытая ворсистым коричневым пледом. Возле неё стояла медсестра, у её ног лежал Ветер, а вокруг неё была радуга. Макс остановился на минуту и залюбовался эпическим зрелищем. Подходя ближе у него сжалось сердце. Алина никогда не отличалась особой упитанностью, но эта болезнь забирала у неё последние граммы. Кости обтянутые кожей. Казалось, что если девочка пошевельнётся, то вмиг рассыплется как песочная статуэтка. Увидя Макса, девочка заулыбалась, радуга вспыхнула и стала ярче а огромный пёс привстал и гавкнул – он узнал Макса. Теперь он был не такой белый как в прошлый раз. Шерсть его, местами слежалась, местами вылиняла, образуя проплешины и была грязно-серого цвета. Макс не знал – то ли это у него после долгого странствия с перелётными птицами, то ли из-за солидарности с Алиной он так теперь выглядел. Даже взгляд его казался выцветшим и потухшим.
— Привет, – прозвенела девочка. – Смотри, Ветер вернулся, как и обещал. Он был на том краю земли, где перистые облака.
О, как же Макс рад снова услышать этот колокольчик! Какое это счастье, вот так стоять перед ней, видеть как она улыбается и слушать её необыкновенный чудесный голос.
— Я принёс тебе вкусняшек – радостно воскликнул Макс, ставя пакеты рядом на землю.
— Ого! Куда столько? Мне и не съесть.
— Ничего, поделишься с кем-нибудь. – сказал Макс, протягивая медсестре большущую шоколадку.
Медсестра – молодая добротная деваха, что называется кровь с молоком, при виде такого подарка вся зарделась до кончиков ушей. И узнав, что на сегодня её услуги больше не нужны, грациозно и медленно удалилась, с лёгкой улыбкой, вплотную граничащей с лёгким кокетством. При этом пятая точка её, живущая как бы сама по себе, отдельно от всего туловища, исполняла движения из стороны в сторону, так что Макс невольно засмотрелся, но тут же опомнившись, переключился снова на Алю.
— А ещё я принёс тебе твои рисунки.
Увидев вопросительный взгляд девочки и поняв немой вопрос сказал:
— Мамы твоей дома не было.
Про сломанную дверь и про книги Макс решил промолчать.
— Ну что? Куда пойдём? Чем займёмся? – спросил Макс, упёршись в рукоятки кресла.
— С той стороны корпуса есть сад, он цветёт, мне видно в окно из палаты, пойдём туда.
— Да принцесса – с готовностью произнёс Макс и с лёгкостью покатил кресло по мощённой дорожке.

На территории больницы был яблоневый сад. Деревья во всю цвели и роняли на землю белые лепестки, так что под ногами был натуральный природный ковёр. Алина и Макс гуляли до самого заката. Медсестра два раза спускалась звать Алину на обед и на ужин. Но Алина перекусила принесёнными Максом фруктами.
Макс рассказывал ей, как на последней деревенской свадьбе украли невесту и жених, думая что она в коровнике, сунулся туда её искать. Но был тут же атакован породистым быком – производителем и добрых полчаса бегал от него по загону, пока в конце концов не упал в кучу навоза, после чего, бык потерял к нему интерес и ушёл в своё стойло. И показал ей видео этого смешного действа, снятое им на камеру в хорошем качестве и перекинутое на телефон. Алина хохотала до изнеможения, и её смех мелодичным хрустальным звоном разносился по яблоневому саду. Опять неизвестно от куда появившиеся бабочки облепили её с головы до ног. Макс снимал её на телефон, пока у того не закончилась память. Это было так здорово для них обоих. Будто всё у них хорошо,
Будто не было никакой болезни. Казалось что вот, ещё чуть-чуть, и Алина встанет со своей каталки, возьмёт Макса за руку, и они вместе отправятся домой. Она скинула больничные тапочки и хотела пройтись босяком по траве, но была очень слаба и начала падать. Макс подхватил её на руки, лёгкую как пушинку, усадил в кресло и они отправились в больницу.

                ***

Макс оплачивал отдельную вип-палату со всеми удобствами. После вечерних процедур – целой серии уколов и ужина, состоявшего из таблеток, они сидели за маленьким больничным столиком  и пили чай с пряниками. Впрочем, Алина, напичканная под завязку медикаментами, откусила лишь кусочек и сделала пару глотков. Остальное всё уплёл проголодавшийся Макс.
Уже за полночь Алина почувствовала головокружение, слабость и головную боль, и легла на постель, завернувшись в тёплое верблюжье одеяло. Макс хотел позвать дежурного врача, но девочка попросила его остаться и побыть с ней рядом.
— Тебе так не терпится умереть? – в полушёпоте Макса слышалась настороженность и негодование. Ему пришлось затронуть тему, которую они в последнее время тщательно избегали.
— Я не умру, я просто уйду домой. Я буду жить, пока ты меня помнишь.
— Она уйдёт домой. Без меня. А главное вперёд меня. Не смей так говорить! Не смей даже думать об этом! Я запрещаю тебе, слышишь ты, гадкая дрянная девчонка!
— Ты сам говорил, что некоторые обстоятельства нам неподвластны.
— Да, говорил. Но я ни это имел ввиду.
Алина села на постели, подобрала под себя ноги и накинула одеяло на плечи. Её знобило, на лбу выступили капельки пота.
— Я буду держаться сколько смогу, но потом тебе всё равно придётся меня отпустить.
Макс присел на край постели, взял её маленькую ладонь, горячую и влажную.
— Мы вместе будем держаться. Я тебя не оставлю, я буду с тобой до конца.
— Знаю.
Алина встала и распахнула окно. В палату ворвалась полуночная прохлада майской ночи, с весенними запахами свежести, с едва уловимым шелестом листьев и с пением цикад. Здесь, на третьем этаже больничного корпуса, с окном, выходящим на яблоневый сад, Макс вдруг ясно ощутил всю сказочность этой необыкновенной действительности. Луна и звёзды в полном своём великолепии на безоблачном небе изливали мягкое мерцание, лёгкий ветерок шевелил молодую листву деревьев, наполняя пространство движущимися полутенями.
Максу захотелось упасть в объятия этой ночи, раствориться в ней без остатка. Мелькнула на мгновение мысль: «а вдруг это сон», вот сейчас он проснётся и ничего не будет. Ни больничной палаты, ни Алины, ни его – Макса тоже не будет. А будет только хрустальная чудесная мелодия, которая наполняет всё вокруг, которая льётся из открытого неба, из которой состоит мироздание. Макс глянул на часы, стрелки не вращались в обратную сторону, стрелки замерли на половине первого.
Алина подошла и положила руку на плечо Макса.
— Тебе надо отдохнуть – её голос поющим эхом улетел во вселенную, отразился от звёзд и вернулся, украшенный множеством разноцветных оттенков.
— Я не устал – попытался соврать Макс заранее зная, что у него это не получится.
— Ты не просто устал, ты измотан. Спи. Завтра всё изменится.
Она легла рядом и положила голову ему на плечо. Последнее, что Макс ощутил, это её ровное тёплое дыхание на своей щеке, и провалился в темноту.

Максу снился сон:
Он стоит в этой самой палате лицом к окну, из которого струится яркий свет. Настолько яркий, что больно глазам. Алина спит на постели, тело её лежит на спине ровно, одна рука покоится на животе, другая вытянута вдоль. Грудь её плавно вздымается - дышит глубоко и размерено. Лёгкая улыбка во сне чуть тронула уголки её губ. Сзади послышался негромкий шорох. Макс обернулся, в дверях стоял Ветер. Шерсть его на этот раз была жёлто - огненно-яркая. Он весь состоял как бы из пламени, языки  которого то вспыхивали, то исчезали и возгорались с новой силой. Пёс заговорил с Максом.
— Песнь восхождения пропета. Ты должен отпустить фею. Ваша духовная атмосфера убивает её. Пока ты её держишь, она остаётся здесь. – голос его был тихий и спокойный, и в то же время твёрдый как гранит, не терпящий никаких возражений.
 Макс понял, что речь об Алине.
— Она остаётся здесь, потому что так хочет, ей здесь нравится.
Пес встряхнулся. Во все стороны полетели ослепительно яркие искры.
— Она остаётся здесь из-за тебя. Твоя любовь её связывает.
— Да, но я не могу её разлюбить.
— Да, не можешь. Но ты можешь её отпустить. Твоя любовь будет питать её в дороге.
— Но я не хочу!
— Но ты должен.
— Почему я?
Пёс подошёл, привстал на задние лапы так что его морда оказалась на уровне лица Макса (который к слову сам был метр девяносто), посмотрел ему в глаза и произнёс:
— Слушай сердце, потому что так правильно.
 И Макс увидел холодную бездну космоса, исходящую из глубоких истоков самого мироздания. Он увидел зарождение вселенной – хаотичность движения небесных тел, сталкивающихся и разлетающихся в разные стороны в небывалых вспышках чудовищных протуберанцев. Перед его взором бесконечным потоком проносились миры, люди, вещи, животные, звуки, мысли, воспоминания. Пространство наполнилось бесполезным надоедливым шумом. И среди всего этого нагромождения несуразностей, в этой бессмысленной какофонии приевшихся и набивших оскомину обыденностей, он увидел, в осеннем парке, рисующую на асфальте, одинокую девочку, которая изменила его жизнь, наполнила смыслом его бесцельное существование. Он был человеком, тонущем в болоте, а она – долгожданным глотком свежего воздуха. Но нельзя жить только одним вдохом, как нельзя наслаждаться одним восходом. Когда нибудь придётся выдохнуть. Он ещё до конца не понял, почему должен сделать этот выбор. Почему именно он? И почему именно сейчас? Но он должен.
И тут его осенило - выбор уже сделан, уже давно и не им. Ему осталось лишь понять этот выбор. Хотя нет, невозможно понять то чего ты не делал. Ему надо принять этот выбор, только и всего. И это оказалось так трудно, как если бы на плечи взвалилась непосильная ноша.
 «Слушай сердце, потому что так правильно».
  И Макс, стараясь перекричать этот нестерпимый звуковой фон, ценой неимоверных усилий и титанической внутренней борьбы, громко выдохнул:
— Свободна! Свободна! Отпускаю!
В следующее мгновение тело девочки приподнялось горизонтально постели, повисло в невесомости как бы на невидимых нитях, в клубах густого тумана. И в ослепительных лучах белого света рассыпалось на множество бабочек. Бабочки облепили Макса с ног до головы. Целую минуту, похожую на целую вечность Макс ощущал на лице прикосновение мягких лапок и бархатных крыльев. Затем бабочки взметнулись, покружились в палате и вылетели в распахнутое окно.

 Макс проснулся. В распахнутом окне занимался рассвет, в палате было прохладно. Он взглянул на часы, стрелки стояли на половине первого. Алина лежала рядом, детское лицо её разгладилось и приобрело те черты, которые все великие художники и скульпторы воплощали в своих творениях. Легкая, едва уловимая улыбка тронула уголки её губ.
 Макс поцеловал в лоб бездыханное тело, собрал рисунки и вышел из палаты опустошённый, безликий, потерянный.

                ***
          
Похороны были более чем скромные. Макс взял кредит в банке и купил участок земли в стороне от кладбища. Он не хотел приходить к Алине через другие могилы, видеть их кресты, портреты и памятные надписи. Он утратил доверие к людям ещё будучи подростком, и ему казалось что все люди мира недостойны быть похоронены рядом с Алиной. Макс три раза ходил к её матери, но все три раза не застал её дома. А в последний раз, поговорив с соседями выяснилось, что мать девочки уже давно пропала и квартира выставлена на продажу за долги по коммунальным услугам. Поэтому на похоронах присутствовали: брат Сергей со своей женой Катей,  воспитатель из детдома – Анна Николаевна, женщина пятидесяти трех лет, высокого роста и худощавого телосложения. В траурном платье она жутко смахивала на старуху Шапокляк из мультика про крокодила Гену. Она принесла Максу документы Алины. И священник.
 Макс не верил в Бога, но Сергей настоял, что батюшка должен быть обязательно и провести отпевание, хотя никто не знал, была ли девочка крещённая.
Макс заказал мраморное надгробие в человеческий рост, с портретом Алины, там где она у себя дома в бабочках. Под портретом надпись: «Алина Алексеева» (фамилию Макс дал свою, справедливо полагая, что кроме него на могилу никто ходить не будет), дальше годы жизни, и внизу строчка из песни, которую пела ему Алина, когда они сидели зимой возле катка и говорили о звёздах:
 « Когда я окажусь в холодной трясине,
так далеко от твоих любящих глаз,
 я вернусь в этот выдуманный мир,
закрою глаза, и лучшим успокоением
 мне будет то, что я знаю тебя».

Через год, в день похоронов, двадцать пятого мая, Макс привез три берёзовых саженца, чтобы посадить их возле могилы. Сергей вызвался ему помочь. Сделав работу они присели отдохнуть на скамейку в ограде. Солнце натурально жарило как в июле. Вокруг всё щебетало, свистело, жужжало и чирикало. Сергей достал бутылку воды, отхлебнул, передал Максу.
— А хорошо здесь. Место удачное. Тихо, уютно, от города близко. Берёзки подрастут – будет вообще прекрасно.
Макс молчал. Последнее время он был совсем потерянный. Он перестал бриться и отпустил бороду, на заказы выезжал с неохотой, и делал всё на автомате как робот. Сергей это видел и ему было по настоящему больно за брата. Он пытался его как-то отвлечь – вытаскивал в кино, в кафе и на велопрогулки. Но после этих мероприятий Макс, как правило уходил в глубокую депрессию. Он мог часами сидеть дома на диване, уставившись в неработающий телевизор и размышляя о чём-то, доступном только ему. Поэтому Сергей оставил всякие попытки вывести Макса из траура, предоставив это на милость лучшего доктора – времени.
 Сергей глубоко вдохнул полной грудью.
— Ах, какой здесь хороший воздух, прям жить хочется. Слышишь как чирикают?
Макс сидел, напряжённо глядя на портрет Алины, будто ожидал что девочка сейчас воскреснет. Казалось он не слышит брата. Сергей толкнул его в плечо.
Макс, не поворачивая головы, продолжая смотреть на портрет монотонно ответил:
— Нет Серёга. Я не слышу как чирикают птицы. И как шелестят листья. И как жужжат пчёлы. И я не чувствую вкуса еды. И дыхания ветра. Я ногой во тьме. И всё вышеперечисленное – это осталось там, за гранью, где свет. Когда она была рядом, то весь мир был наполнен звуками резонанса её чудесного голоса. Но она ушла. И теперь вокруг меня мертвая, вязкая тишина. Она холодными тисками сдавливает мою грудь. И мне от этой тишины никуда не деться. Я в ней навсегда.
Сергей сочувственно посмотрел на Макса.
— Ты это... брат, держись. Не раскисай. Всё утрясётся. Я пока пойду. Буду ждать тебя в машине.
Сергей ушёл, а Макс остался сидеть, размышляя о тленности всего сущего:
Что было бы, если бы он не встретил Алину? Скорее всего он бы так и жил – размеренно, спокойно и кисло. Возможно бы даже женился, нарожал детей, двух или трёх. Или удочерил бы кого-нибудь, как брат. Занимался бы своим творчеством, выставлялся в престижных клубах. И может быть даже когда-нибудь получил бы хороший выгодный контракт.
Но Алина появилась в его жизни так же внезапно и резко, как внезапно и резко она ушла. Она была бомбой замедленного действия, которая раз сдетонировав, подняла и всколыхнула всю тину, слежавшуюся на дне его серого, безликого бытия. Макс не понимал, зачем это было нужно, с какой целью это всё с ним произошло. Но он не верил в случайности. И теперь ему придётся как-то с этим жить. Придётся в корне пересматривать своё восприятие мира. Да, впереди много работы.
Большая белая бабочка села на ограду, выкрашенную голубой краской. Вскоре к ней прилетела ещё одна, затем ещё и ещё. Макс всё сидел, а бабочки всё слетались. Они облепили мраморный памятник, ограду, все три свежепосаженные берёзки и его – Макса. Ему было приятно ощущать прикосновение цепких лапок на своей коже. И дыхание ветра. И ему было приятно слышать пение птиц и шелест листьев. И чувствовать во рту солёный вкус слёз.   Макс взглянул на часы. Стрелки бешено вращались... Вперёд.
— Что мне делать Алина? Куда мне теперь идти?
В кармане звякнул телефон. Макс достал, открыл и прочитал сообщение: «К звёздам»
Номер был скрыт.