Божья милость

Баба Даша сидела в центре стола. Она была уже совсем старенькой: тонкая морщинистая кожа на худом лице, пепельные волосы, уложенные шапочкой волшебными шпильками, как это может только она, синее платье с белым воротничком – она в свои 93 выглядела довольно бодро.
Спокойным глубоким взглядом смотрела она на всё происходящее вокруг.
За столом собралась вся её дружная большая семья. Кто-то что-то обсуждал, дети шумели, внучка Лариса, подвижная крупная барышня тридцати пяти лет с большими глазами и каштановыми волосами, что-то ещё накрывала на стол.
- Тихо! Тихо! Сахалин на связи! – крикнула её младшая сестра Юля – худенькая эффектная блондинка, и нажала на что-то в телефоне. – Мы на громкой связи!
Вокруг стало ещё оживлённее, не смотря на её требование.
- Привеет! – дружелюбно протянула она, глядя в телефон. – Ну, как вы, сахалинцы?
- Салют, южане! Мы отлично! Как там ваш Краснодар? Стоит?
- Стоит! Что с ним станется, - пробасил Юлин муж, сидящий с ней рядом.
- Привет, Коль! Ты прям мужчина-мужчина стал – усы отрастил!
- Иди ты, Маш!.. Идёт, кстати? Идёт?
- Идёёт… Где там ваш Василий? Тоже, небось, изменился?
- Здесь, здесь. Мы все здесь, у бабули, - вставила Юля. – В полном сборе, под навесом сидим.
Юля медленно стала разворачивать телефон, показывая в камеру всех присутствующих.
- Вот папа с мамой, - сидящие рядом с ней, усатый большой мужчина с седыми волосами и полноватая милая женщина с шоколадными короткими волосами, заулыбались Маше в экран телефона.
- Зравствуйте, дядь Стёпа, тёть Лена! А мы же тоже тут все собрались! Сейчас, я поставлю как-нибудь, чтоб видно было.
Она поставила свой смартфон на таком расстоянии, что весь стол был охвачен объективом камеры.
За овальным столом в уютной, но современной, гостиной, сидели 8 человек.
- Ой, ну вас немного, - пробасил Коля, ухмыльнувшись.
- Не, Коль, ты прям правда возмужал! И голос такой – прям БАС! – прервала Маша.
- Да курит потому что много! – перебила Юля. Она уже прям явно нервничала от Машиного внимания к своему мужу. – А ты там замуж-то не вышла? Или так в старых девах и сидишь?
- Ой, много ты понимаешь! «В старых девах»!.. Посмотрим, что у вас там будет к моим годам! Между прочим 8 из 10 пар в нашей стране разводятся… Ты бабушку то покажешь? Я всех увидеть хочу. Чё ты телефон нормально не поставишь?
- Мы все не поместимся, как бы я ни поставила: нас тут 16 человек, Маш. – Юля встала из-за стола, чтобы пройти от своих родителей, сидящих с краю, в торец, где сидела бабушка в своём красивом, но строгом, синем платье.
- Здравствуй, Машунечка, - то ли прошептала, то ли проскрипела баба Даша. Зубов у неё многих не было. Щёки впали. Но, тем не менее, щёчки были – видимо, овал лица был такой, с широкими скулами.
- Здравствуй, ба! Вы чё зубы бабуле не сделаете? – обратилась она уже к присутствующим.
- А на кой они мне сдалися, - прожамкала старушка, отмахиваясь своими костлявыми, но какими-то тёплыми и родными, пальцами. – Не люблю я врачей.
- Бабуля говорит, что в больницу поедет только сразу в морг, - вставил рядом сидящий паренёк 15 лет. – Вася, кстати, тут вот, рядом со мной. Мы с ним посчитали, что у баб Даши трое детей, 6 внуков и 6 правнуков.
- Вот Машуня родит и будет ещё больше правнуков. Уже ведь за 40 тебе, Машунь. Чего ты тянешь?
- Ну, нет, ба, у вас там ещё одна Машуня растёт, пусть молодое поколение подрастает и рожает. Я пас.
- Как у вас там погода? – спросила баба Даша.
- Да ничё так, прям даже тепло сегодня – градусов 15.
- А у нас холодно сегодня – примерно 20, - вставила Юля, и все засмеялись. – Мы в беседке. Приезжайте в гости!
- Всенеприменно! У меня через месяц отпуск. Ждите! Бабуль, слышишь? Приеду скоро!
- Да, Машунь. Где мама твоя, не вижу.
- Мам, я здесь. Вот Серёжа, с Валентиной. И внуки твои: Олеся и Фёдор.
- Как там твой филологический? – перебила баба Даша.
- Всё отлично, ба, третий курс заканчиваю. – Ответила Олеся и засмеялась. – Как ты помнишь всё?
- Ой, внуча, мне до старческого склероза далеко.
- Ну, ты, ба, как пошутишь, - засмеялась Олеся.
- А я не шучу – вон дед Макарий до 102 лет дожил. Может, и я ещё десятку…А с Федей что за девочка?
- Это Катя, они учились вместе. – Ответила Марина, дочь бабы Даши. – А теперь он в морское училище поступил.
- Молодец… Надя, а у тебя как дела?
В центре, рядом с Машей сидела грузная женщина лет 80 с пушистыми серыми волосами, как у пуделя, с крупными чертами лица, в больших очках и в сером платье с претензией на богатство.
- Хорошо всё. С праздником тебя.
- С праздником… Переманила мою дочь к себе…
- Мам, прекращай – перебила Марина. – Мы сами, с моим покойным Ванечкой, сюда переехали. Ты же знаешь! И не жалею я ни чуть.
- А что, хорошо живём между прочим. – Надежда положила в рот дольку мандаринки. – Даша, расскажи про маму.
Баба Даша сразу понурилась и опустила глаза. Все вокруг притихли в ожидании, что она расскажет на этот раз: их допрос происходил каждый раз на 9 Мая.
- А чего рассказывать? Я тебе уже всё десять тысяч раз рассказывала! Вот уж у кого память девичья. Это и не мудрено: ведь ты на 10 лет меня младше!..
- Не заговаривай мне зубы, Дарья. – Надежда, как судья, смотрела на неё из-под своих больших очков, ожидая какого-то интересного рассказа.
- Убили мою сестру. Расстреляли всю станицу.
- Это я знаю. А почему нас тогда не тронули?
- Так мы с тобой у деда Макария были. Нянькалась я с тобой, пока Ксения, мать твоя, ходила детей председателя совета выкармливать – молока у той не хватало, двойня была.
- И?..
- Что «и» то, Надь? – баба Даша смотрела на неё прямым взглядом. – Я сама об этом думаю. До сих пор думаю. Дед Макарий говорил, что это Божья милость. Он всегда так говорил.
- Да, я помню, что он так говорил. Мне ж 13 уже было, когда он умер. Так интересно: мама тебя воспитывала с рождения, а ты – меня.
- Да… пока ты самолично не упорхнула от меня на свой Сахалин. Да и ладно б сама – ещё и Маринку к себе переманила.
- Мам, ну ты опять!
Все снова защебетали и перевели разговор на другую тему, а баба Даша погрузилась в воспоминания, которые всю жизнь не давали ей покоя.

Она родилась в 1932 году в семье зажиточного казака. Прекрасный кубанский климат и его врождённое трудолюбие давали ему возможность прекрасно обеспечивать и себя, и жену, и 8 ребятишек от мала до велика. У них был пай земли и большое хозяйство. Все слажено трудились, а летом даже приходилось нанимать людей для помощи в поле.
Каким-то чудесным образом их семью обошли стороной беды предыдущих лет: и череда революций, и гражданская война, и начальный этап раскулачивания. И только когда родилась баба Даша, завистники, добравшись до власти, с удовольствием выставили всю семью из дома, погрузили в товарный вагон и отправили на Урал. Даже вещей взять не разрешили.
Старшей их дочке, Ксении, на тот момент было 17 лет. И был влюблён в неё местный парень, дядя которого был председателем сельсовета. Он, недолго думая, побежал к нему в сельсовет заключать с ней брак, и поэтому Ксению трогать не стали – разрешили остаться в доме мужа. Ксения не любила его, но деваться было некуда – ехать в неизбежность, практически на погибель, было страшно.
Мать её слёзно просила забрать Дарью, так как ей не было даже месяца, дорогу бы она не выдержала, а у матери к тому же совсем пропало молоко от переживаний. Ксения, конечно же, согласилась. Больше своих родных она никогда не видела…
Выходить Дашу у Ксении получилось, а вот своих детей у неё долго не было. И только в 41-ом году, когда муж ушёл на фронт, Ксения узнала, что беременна. Родственная близость к кругу управленцев давала привилегии: она неплохо питалась и чуть меньше работала, чем остальные. Благодаря этому и роды прошли успешно, и молока было много. Весной 42-го года у Ксении родилась дочка, которую назвали Надеждой. Надежда – это то, без чего в такие сложные времена прожить было невозможно. Даше было на тот момент уже 10, и она очень хорошо помогала с малышкой.
- Смотри, чтоб не упала, - Ксения перекинула край платка через плечо, укутав голову, стоя перед зеркалом, а Дарья с Надей сидели поодаль на лавке. – Ох, и ранние в этом году морозы: только ноябрь, а, посмотри, чего творится!.. За печкой следи. Как прогорит, закроешь.
- Хорошо, мам, - пробурчала Дарья.
- Если меня долго не будет, ложитесь без меня, не ждите. Всё, я ушла.
Ксения ушла, не обернувшись, и только скрипнувшая дверь тоскливо сообщила об её уходе. Наступила тёмная тяжёлая тишина. В печке потрескивали догорающие угли, на которые молча, глядя в упор, смотрела Дарья. Надя потянулась с лавки вниз, и Даша помогла ей спуститься. Та поползла по половичку ближе к печке и улеглась на пол, играя с ножкой. «Спать хочет», - подумала Даша. И ей стало страшно. Страшно от одиночества, и страшно от того, что Ксения пошла в этот ужасный дом, не смотря на предупреждения деда Макария.
Разговор его с Ксенией произошёл этим же днём, когда они, с Дашей, развешивали бельё на улице на веревки. Холод щипал пальцы, и хотелось всё сделать побыстрее. Дед Макарий шёл мимо по дороге, но, увидев их, остановился и завернул, зайдя к ним во двор через калитку.
- Здравствуйте, девчули, - Даша кивнула, робко улыбнувшись и продолжая вешать бельё.
- Чего тебе, дед? – Ксения явно не очень рада была его видеть. Его нравоучения ей порядком надоели, а после ухода мужа на фронт, он стал захаживать довольно часто, видимо, считая своим долгом оберегать их хотя бы советом.
- Это правда, что ты Михайло помогаешь?
- Не ему, а его жене… Да, и тебе какое дело – это мои родственники, как ни как. Семья мужа моего! – Ксения поставила руки в боки, держа в одной руке сырое полотенце, и устремила свой взгляд на деда, готовая давать отпор.
- Этот твой Михайло народ обобрал. Сказал, что фронтовикам помогает. А сам жирует. Не уж то ты не видишь, милая, глаза раскрой. Нехороший человек этот твой «родственник». И родителей твоих с братьями и сёстрами именно он на погибель обрёк.
- Не тебе, дед, решать, кто кого на что обрёк. Может, когда-то чего и было – никто наверняка не знает. А сейчас он мне выжить помогает. Или ты девочек моих кормить будешь?
- А чем тебе снытка моя не еда? Или травы мои сушёные? И грибов я припас…
- Я Надюху грибами твоими кормить буду? Не смеши!
- Не бери чужую судьбу себе на душу, - дед Макарий прервал её, положив руку ей на плечо, - не за тебя – за девочек твоих переживаю. Притянешь ты на них кару Божью, ту, которая Михайло твоему положена.
- Ты чего несёшь, старый?! Совсем ополоумел на старости лет! И за что мой отец тебя уважал, непонятно. Я детей его жене выкармливать помогаю! Жене его, слышишь? Не ему самому.
- Муж и жена – одна сатана, милая. Не ходи к ним в дом, Христа ради тебя прошу…
- Ты про Христа-то своего молчи. Скорее ты своими разговорами на меня беду накликаешь. Чему ты девочек моих учишь? Иди отсюда подобру-поздорову, пока рушником я тебя своим по бокам ни отходила!
Ксения была женщиной дородной, крупной, статной и очень красивой. Дед Макарий вздохнул и побрёл обратно к калитке, чего-то причитая. Его в целом не любили в посёлке. Не любили и побаивались. Считали его то ли знахарем, то ли колдуном, то ли просто местным сумасшедшим. С ним старались не связываться, но иногда к нему обращались. В принципе он ничего плохого никому не делал, кроме своих пугающих странных разговоров, поэтому с ним старались просто не связываться, и никто его особо не трогал.
Он жил где-то в лесу. Где именно, никто толком не знал. Никто, кроме Дарьи. Она деда Макария не боялась, а наоборот, очень даже любила. С ним было спокойнее всего на свете. Точно, спокойнее. Дарья поняла, что не выдержит сейчас этого тяжёлого одиночества, и, не смотря на то, что сказала ей Ксения, она с полной решимостью собрала Надю, оделась сама и, дождавшись, когда прогорит печь, отправилась в ночной путь.
- Это ж что это вы на ночь глядя? – дед Макарий не ругался, а скорее заботливо ворчал, открывая им дверь и впуская их в тёплое уютное, хоть и не замысловатое, жилище. – А где Ксюша?
- Ксюша ушла.
- К ним?
- Угу, - промычала Дарья, опустив глаза и качнув головой.
- Заходите, заходите… Давай Надюшку на печку и сама залезай.
- А если упанет, деда? – опасливо спросила Дарья.
- Не боись, не упанет – я подоткну. Чай будешь? Липовый. Я только-только заварил.
- А ложечку мёда дашь?
- И ложечку мёда дам.
- Тогда буду, - заулыбалась Дарья.
- Ложись, ложись с Надюшкой. Пусть она засыпает. Сейчас принесу.
У деда Макария пахло какой-то смолой и терпкими травами, что-то типа чабреца и мелиссы. И Дарья, не дождавшись чая, тут же провалилась в сладкий тёплый сон.
Проспала она долго и крепко. И только на утро её разбудил откуда-то издалека доносившийся непонятный грохот.
Дед Макарий сидел за столом с кружкой чая и угрюмо смотрел в окно.
- Что там, деда? – спросила Дарья, выглядывая из-за печи.
- Война, детка. Война…
- Деда, там мамка наша! – Дашка спрыгнула с печки и спешно начала одеваться.
В тот же миг дед Макарий подскочил и схватил её, прижав к себе.
- Нельзя туда, маленькая. Ждать придётся.
- Сколько ждать, деда?! – в слезах крикнула Даша.
На печке зашибуршала и залепетала Надя, и Даша чуть взяла себя в руки.
- Помоги сестре спуститься, - хмуро, но спокойно ответил дед.
Прошло четыре дня. Четыре долгих и утомительных дня ожидания. И их встретил грохочущий рассвет. Гул стоял, свист. Шум какой-то непонятный. И так продолжалось минут тридцать, а потом всё стихло. Дед Макарий сказал, что ходить туда пока не надо. И только к вечеру следующего дня он определил, что дыма больше нет, а значит никто не топит, поэтому следующим утром надо сходить посмотреть, что же там всё-таки произошло.
Эту ночь Даша почти не спала – ждала рассвета. Она знала, что дед Макарий пойти с ним ей не разрешит, а потому решила сходить туда сама, пока он будет спать.
Тихонько спустилась она с печи, оделась и вышла во двор.
Хмурое небо словно не хотело пропускать утренние лучи. Холодно было или нет, Даша не поняла: всё тело её пылало огнём, от тревоги и переполнявшего её волнения. Она ожидала увидеть всё, что угодно, но абсолютно не была готова к тому, что увидела.
Хаты стояли пустые. Ни людей не было видно, ни домашней скотины. Подойдя к своему дому, Даша бегом залетела внутрь, но дома никого не оказалось, и она прямиком отправилась к дому председателя.
Войдя в калитку, она увидела справа от себя, что его прихваченное морозцем тело перекинуто через забор, как тюфяк, и прямо у его свисших рук лежит груда из его четверых ребятишек.
Вскрикнув от испуга, Даша рванула влево к дому и остановилась, как вкопанная перед открытой настежь дверью: на полу лежало два голых мёртвых тела со связанными руками, покрытые фекалиями и кровью. Это была её мамка-сестра и жена председателя.
Позже Даша узнала, что все жители посёлка были согнаны немцами в одно место и расстреляны фашистами. Все были убиты почти сразу, и только эти две несчастные женщины были подвергнуты адскому насилию на протяжении всех этих дней и умерли в муках. Посёлок был стратегически не интересен врагу, поэтому ушли они очень быстро, взяв всё им необходимое и даже не оставив своих полицаев.
- Вот она, Божья милость, Дашуня, запомни: нельзя врагам помогать – сам врагом станешь. Не для людей врагом станешь, а, в первую очередь, для Бога. И закон Божий, когда придёт Землю от нечисти очищать и милость свою творить, помогающих врагам тоже к нечисти причислит. И сотворит он с таким то же самое, чего нечисть эта заслуживает. Усвой этот урок, деточка, и навсегда с тобой милость Божья да прибудет.
Так говаривал дед Макарий, и баба Даша с детства усвоила этот жестокий урок.
И сейчас, смотря на свою семью, и видя перед глазами картину своей умершей сестры, она как никогда понимала, что такое – эта Божья милость!
Она всегда корила Ксению. Она через всю жизнь пронесла обиду на неё за то, что та ушла в этот проклятый дом помогать этим проклятым людям, за что обрекла на себя проклятье Бога, и смерть такую мучительную. И за то, что оставила её одну. Одну в этой жизни. Без любви, без заботы, без ласки. Да, дед Макарий у неё был. Но он всегда был суров. А в её воображении, если бы Ксения была жива, она бы поняла и приголубила. И слово бы доброе для неё нашла.
Но нет. Дело совсем не в том. Хоть и прав был дед Макарий, а самого главного не увидел: благодаря этой ошибке Ксении баба Даша сегодня жива. И она жива, и вся её большая семья. Вот эта огромное счастье сегодня возможно благодаря ошибке одной женщины, которая хоть и умерла в муках, но смерть её, такая мучительная, спасла жизнь многим тем, кто собрался сегодня за праздничным столом. Ведь останься тогда Ксения дома, расстреляли бы и Дарью, и Надежду. И не было бы ни троих её детей, ни шести внуков, ни шести правнуков.
«Я прощаю тебя, мамочка», мысленно произнесла баба Даша и по её щеке потекла жгучая слеза.
- Ба, ну ты чё? – Юля вытерла слезу и, поцеловав бабулю в морщинистую щёчку, приобняла её.
- Праздник со слезами на глазах, Юленька, - прожамкала старушка. – С Днём Победы, внученька. С Днём Победы.