Выпускной - событие, которое сводит с ума всю семь

Выпускной бал моей дочери начался за два месяца до официальной даты — с первым примерочным штурмом ТЦ. Именно тогда я поняла, что мое материнство достигло финальной стадии — когда ты просто кивающий банкомат, сопровождающий восемнадцатилетнюю фею в мир взрослого гламура.

— Мам, ну это же не просто платье, это ПЛАТЬЕ, — объясняла мне Кира, закатывая глаза с такой силой, что я боялась, они застрянут где-то в районе макушки. — Это как свадебное, только круче, потому что никакого мужика терпеть не надо.

Муж Вадим, услышав это за ужином, подавился котлетой и посмотрел на меня взглядом «Это твои гены».
— Дорогая, я обещаю тебе, что когда ты выйдешь замуж, твой муж будет гораздо приятнее, чем я, — сказал он дочери, поглаживая нашу кошку Масю которая, кажется, единственная сохраняла спокойствие в этот предвыпускной период.

Если бы кто-то сказал мне, что подготовка к выпускному — это как организация свадьбы, только без жениха, но с истеричными одноклассниками и их родителями, я бы, наверное, сбежала в другую страну, пока дочь была еще в младших классах.

За пару недель до часа Х наша квартира превратилась в настоящий штаб. На кухонном столе лежала карта местности (схема рассадки на банкете), на холодильнике висел список необходимого (косметичка, запасные колготки, пластырь на случай мозолей), а по квартире были разбросаны разведданные — семнадцать распечаток с прическами, макияжем и вариантами маникюра.
— Вы понимаете, что это всего лишь выпускной? — осторожно поинтересовался Вадим, пытаясь найти место на диване, не занятое туфлями, клатчами и прочими артефактами женской магии.

— «Всего лишь»? — Кира посмотрела на отца так, будто он только что предложил праздновать Новый год в сентябре. — Пап, это момент, который навсегда останется в памяти и на фотографиях! Я должна выглядеть идеально!

— Ты и так идеальна, — пробормотал он, находя убежище в своем кабинете.

За неделю до выпускного
Кира решила, что ее платье «уже не то», потому что у Кати из параллельного будет «почти такое же, только в другом цвете». А еще у нее «слишком прямые волосы» и «не те брови».

Я сидела на кухне, прижимая к себе кружку кофе, как последний оплот разума в этом царстве безумия, когда вошел Вадим.

— Я думаю о разводе, — сказал он, и я чуть не выронила кружку.

— Что?!

— Не с тобой, — уточнил он, наливая себе кофе. — С реальностью. Я не понимаю, что происходит. Наша дочь превратилась в гибрид генерала и принцессы, кошка прячется под кроватью третий день, а вчера я нашел блестки в своих трусах. БЛЕСТКИ, Карл! Как они туда попали?

Я не могла не засмеяться. Мой муж, солидный инженер, который проектирует мосты и решает сложнейшие технические задачи, был повержен блестками.
— Это пройдет, — пообещала я, хотя сама уже не была в этом уверена.

— Когда? — с надеждой спросил он.

— Лет через пять, когда она выйдет замуж.

— Господи, — простонал он, — я не доживу.

Мася, услышав наш разговор, выползла из-под кровати, где скрывалась от бури выпускных приготовлений, и запрыгнула к Вадиму на колени, словно предлагая свою молчаливую поддержку. Кошка, которая обычно игнорировала всех, кроме миски с едой, теперь искала убежища у единственного нормального, по ее мнению, члена семьи.

Вечером того же дня произошло непоправимое
Кира вернулась из салона красоты в слезах — ей сделали «не тот» оттенок, когда она окрашивала пряди.

— Это КАТАСТРОФА! — рыдала она, рухнув на диван. — Я не пойду на выпускной!

Я посмотрела на ее волосы — они выглядели абсолютно так же, как всегда, может, чуть более блестящими.
— Милая, никто даже не заметит разницы, — попыталась успокоить я.

— ВСЕ заметят! — парировала она. — Это должен был быть «клубничный блонд», а получился «персиковый»! Это как... как... — она искала сравнение, но ничто не могло в этом мире быть сопоставимо с ее горем.

Вадим, который до этого молча наблюдал за сценой, вдруг расхохотался:

— Милая, если ты пойдешь на выпускной с персиковыми, а не клубничными прядями, единственное, что случится — ты все равно будешь самой красивой.

Кира посмотрела на отца долгим взглядом, словно оценивая искренность его слов, а потом вдруг улыбнулась:

— Правда?

— Клянусь всеми блестками в моих трусах, — торжественно произнес он, и мы с дочерью одновременно прыснули от смеха.

— Блестками? — она посмотрела на меня вопросительно.

— Долгая история, — отмахнулась я. — Пап прав, ты будешь самой красивой.

День выпускного начался в шесть утра, хотя сам праздник был назначен на шесть вечера. Кира металась по квартире, попеременно впадая то в эйфорию, то в панику. К десяти утра я уже выпила три чашки кофе и начала понимать, почему некоторые животные поедают своих детенышей.

К четырем часам дня мы все были готовы. Дочь стояла перед нами — высокая, стройная, в нежно-голубом платье, которое делало ее похожей на фею из сказки. Ее волосы, с теми самыми персиковыми прядями, были уложены в элегантную прическу. Она была великолепна.

Вадим смотрел на дочь с таким выражением лица, что у меня защемило сердце. В его глазах было и восхищение, и гордость, и какая-то тихая грусть — осознание того, что наша маленькая девочка уже совсем взрослая.
— Ну как? — спросила Кира, нервно теребя браслет на руке.

— Ты... — начал Вадим, но голос его дрогнул. Он прокашлялся и попробовал снова: — Ты самая красивая выпускница в истории всех выпускных.

Даже Мася, которая обычно игнорировала любые человеческие эмоции, вышла из своего укрытия и уселась рядом с Кирой, словно признавая ее королевский статус.

После фотосессии, которая заняла, кажется, полжизни, мы наконец отправили дочь на выпускной — с друзьями, на такси, как взрослую. Вадим настоял, чтобы она отправляла нам фото каждый час, и чтобы ее телефон был постоянно заряжен, и чтобы она никуда не уходила одна, и еще примерно сто условий, которые Кира выслушала с удивительным терпением, лишь под конец закатив глаза.

Когда дверь за ней закрылась, мы с Вадимом рухнули на диван, будто марафонцы, пересекшие финишную черту.

— Мы сделали это, — выдохнул он. — Мы выжили.

— Не совсем, — напомнила я. — Впереди еще вся ночь ожидания и беспокойства.

— И поступление в вуз, — добавил он мрачно. — И первая любовь. И свадьба.

— Господи, давай переживать по одному событию в год, — взмолилась я.

Мы сидели в тишине, наслаждаясь внезапным покоем. Мася запрыгнула на колени к Вадиму и начала мурлыкать — впервые за последние две недели.
— Знаешь, — сказал вдруг муж, — когда я смотрел на нее сегодня, такую красивую и взрослую, я вдруг понял, что все эти истерики, блестки, прически... Это ведь не просто каприз. Это ее способ справиться со страхом перед будущим. Выпускной — это же конец чего-то понятного и начало чего-то совершенно неизвестного.

Я посмотрела на него с удивлением. Мой муж, который обычно решает проблемы с помощью логики и инженерных расчетов, вдруг продемонстрировал такую глубину понимания.

— Когда ты успел стать таким мудрым? — спросила я.

— Примерно между третьим нервным срывом из-за платья и вторым из-за туфель, — усмехнулся он. — У меня было много времени подумать, пока я прятался в кабинете.

Мы просидели всю ночь, периодически получая фотографии и сообщения от дочери
Она танцевала, смеялась с друзьями, выглядела счастливой. А когда Кира вернулась домой, уставшая, но сияющая, с растрепанной прической и босиком (туфли она сняла еще в начале вечера), то сказала:

— Знаете, что самое смешное? Никто, НИКТО не заметил мои волосы.

Вадим торжествующе посмотрел на меня, а я не удержалась от смеха.

— Это был лучший вечер в моей жизни, — добавила она, падая на диван рядом с нами. — Спасибо вам за всё. И извините за... ну, вы знаете.

— За терроризм средней тяжести? — предположил Вадим.

— Пап! — она шутливо ударила его по руке, но потом вдруг обняла, крепко-крепко. — Я вас очень люблю.

И в этот момент все наши мучения, все истерики, все блестки в неожиданных местах показались мне не такой уж высокой ценой за то, чтобы увидеть счастье в глазах нашей дочери.
Позже, когда Кира уже спала, а мы с Вадимом сидели на кухне, я сказала:

— Знаешь, говорят, что родительство — это когда отдаешь своему ребенку все лучшее, что у тебя есть, включая нервные клетки.

— И блестки, — добавил он, поднимая чашку с чаем. — Не забывай про блестки.

А Мася, свернувшаяся клубком на подоконнике, кажется, смотрела на нас с выражением, которое можно было перевести примерно как: «Люди такие странные. Столько шума из-за одного вечера. Но, кажется, они счастливы. И я, пожалуй, тоже».