На его смерть

Существо шло по улице, и горько рыдало.

На существе был темный капюшон, скрывающий лицо, длинный черный плащ. Не видно ни рук, ни ног. Существо словно пряталось ото всех за одеждой. Оно напоминало больного смертельной болезнью, стыдящегося своей болезни, своей немощи, своего вида.

Существо прошло по улице, к дому в самом конце. Обычный дом - деревянный, выкрашенный зеленой краской, белые ставни окон. Справа от калитки росла ёлка в окружении малиновых кустов.

Оно постучало в калитку. В окне легонько колыхнулась занавеска - кто-то изнутри попытался незаметно рассмотреть визитера, но незаметно не получилось.

Существо, не дождавшись ответа, открыло калитку и вошло во двор. Дом и двор были вычищены, словно над хозяевами ежечасно стоял грозный армейский старшина и заставлял драить каждый сантиметр.

Существо поднялось по ступенькам, постучало в дверь.
Было слышно - внутри кто то есть. И этот кто-то совсем не хотел, чтобы его заметили. А может, наоборот, хотел, чтобы заметили. Да кто его знает.
 
Существо стояло, опустив голову, ковыряя ногтем дверную краску. Тишина, тишина, ничего. В дом не пускали.

Существо выкрикнуло:
- Я здесь!

Тишина с другой стороны.

Существо заорало:
- Я здесь!

- Здесь, здесь, здесь!!!  - завизжало существо, колотя кулаками по двери. Оно неистово лупило кулаками и ногами по двери, пытаясь достучаться.

Когда кулаки стесались до крови, существо село на крыльце. Ненависть достигла колоссального уровня. Существо скривило губы, глаза налились злобой.

"Ненавижу вас всех, твари, ненавижу" - шептало оно. Слезы лились по его щекам, оно топало ногами, нечленораздельно орало.

Глаза застилала пелена. Казалось, в этот момент мир рухнет. Он должен был рухнуть, он не мог быть прежним. Мир обязан был взорваться, земля должна была треснуть, и все сущее провалиться вниз, исчезнуть, чтобы осталась серая дождливая и спокойная пустота. Тотальная, абсолютная пустота, в которой нет никого и ничего.

"Я не очень хороший человек, да?" - прошипело существо.
Оно шло прочь от дома по улице, фигура в темном удалялась. Сначала существо стало темной точкой, затем совсем исчезло из виду.

Дверь дома открылась, на крыльцо вышел очень пожилой мужчина. Он скрестил руки на груди и с вызовом смотрел туда, куда сгинуло существо. Из-за спины мужчины выглянула старуха.

- Как же он кричал, батюшки - слезливо запричитала она, прикладывая платок к лицу.
Мужчина помолчал, затем коротко сказал:
- Я никого не видел и не слышал.

С треском и грохотом дверь захлопнули, закрыли замки, для верности опустили засов, закрыли внутреннюю дверь на крючок, задернули все шторы. На улицу опустились густые сумерки, заметно похолодало.

Дом стоял как оплот надежности - мягкий неяркий свет из-за занавесок, чуть слышно работал телевизор. Ровные ряды грядок в огороде, пушистые кусты смородины, аккуратный крепкий забор. Сараи вокруг дома, как безмолвные часовые на посту. В гараже - мотоцикл с люлькой, которую накрыли брезентом. Заперто все было наглухо.

В конце улицы маленький мальчик с несчастным лицом снимал с себя черную мантию.
Его не пустили домой. И никто не узнал, и не узнает, что это был он. И он отчаянно злился на весь белый свет, и ненавидел мир и себя вместе с ним, убегал в холод и пустоту бесконечной темной улицы со страшными чудовищами за каждым кустом. Он бежал в слезах и сгорая от ненависти, заледенели сжатые кулаки, ноги несли его вперед и вперёд, не разбирая дороги. Он бил каждого на своем пути, кого мог ударить. Он кидался камнями в прохожих, пинал ногами кошек и собак, плевался, поливал людей самыми грязными и страшными словами. Он подбирал на дороге монетки, какие-то старые шнурки, окурки сигарет, пивные крышки, и набивал карманы своим мнимым богатством.
Он падал в ямы, карабкался изо всех сил, бежал дальше в грязной одежде, весь чумазый. Снова падал. И путь его не имел конца, и не имел света надежды. Не было впереди ни одного маяка, ни одного теплого дома, где двери бы гостеприимно распахнулись - пахнуло бы пирогами с черноплодной рябиной, и его окружили бы объятия. Никто не ругался бы за его чумазое заплаканное лицо, злой вид, набитые мусором карманы брюк. И он наелся бы этих пирогов с терпкой начинкой, до отвала, по инерции разрушил половину дома, и успокоился, и счастливо заснул в теплой постели. А потом еще для верности расколотил дорогой сервиз, наплевал в зеркало, сорвал шторы вместе с карнизом. Ибо добежал.

Но изменить он уже ничего не мог.

***

21.06.2025.