Звёздная связь

   Нет сомнения в том, что худшим исходом для Иллус было застрять на незнакомой планете, исчерпав последние остатки энергии, приводившей в движение его крошечный, но удивительно проворный летательный аппарат. Увы, это была почти катастрофа, потому что силы его были крайне истощены, что и не удивительно в разгаре изнурительной и жестокой гонки, начавшейся из точки, расположенной много дальше, чем находится ближайшая звёздная система, хотя и не столь уж отдалённой в масштабах космоса.
   Похоже, Эреб наконец-то отстал от него, этот одичавший монстр и сущий дьявол из числа прочих слетевших с катушек биомеханоидов, стремившихся к удовлетворению своих амбиций и постоянной потребности в энергии ценой порабощения всех рас и видов, обитающих в галактике, а также уничтожения себе подобных существ, с которыми они упорно не хотели делить общее межзвёздное пространство.
   Иллус был бы счастлив узнать, что его злейший враг сейчас где-то далеко, но это было сомнительно. Недооценивать мощного и хитрого Эреба было нельзя, ибо далеко не в первый раз тот проявлял поразительные способности к выслеживанию. Поэтому Иллус предпочел бы не расслабляться и напрячь всё свое внимание. Он должен был быть предельно осторожен даже во тьме, окутавшей одно из полушарий этой случайно попавшейся ему на пути неведомой планеты, где он и сделал вынужденную остановку.
   Пришелец скользил в атмосфере планеты скорее уже по инерции;  заряда мощности его летательного аппарата оставалось лишь на последний рывок, и  теперь он пристально осматривал незнакомый ландшафт, где ему, видимо, предстояло провести остаток ночи до утра. Он увидел то, что его совсем не обрадовало — пустынную степь, в которой затесалось несколько допотопных построек, очевидно, принадлежавших местной первобытной цивилизации, — несколько десятков домов, выстроившихся вдоль полотна асфальтированного шоссе, небольшой бетонный мост через не слишком широкий, но бурный ручей, а за ними, затерявшись в чуть более лесистой местности, ещё с пару десятков старинных флигелей и покосившихся избёнок, большинство из которых, вероятно, были покинуты навсегда. Опушка густого сумрачного леса, расположенного в нескольких километрах от странного ветхого поселения  скорее омрачала, чем оживляла общую картину. Местечко было явно заброшенное, что с одной стороны было удачным обстоятельством для пришельца, но с другой, здесь практически негде было укрыться от преследователя, чьи сканеры работали почти безотказно в любых условиях на самых разных планетах. Возможно, найти надёжное укрытие можно было лишь в непролазном лесу, но эта перспектива скорее отпугивала, чем привлекала  пришельца.
   По какой-то причине его потянуло именно туда, где, как ему казалось, могла быть хоть какая-то форма жизни или даже следы хоть и допотопной, но цивилизации, словно это могло всерьёз защитить его от Эреба, которого мало что вообще могло остановить. Поэтому крошечный пришелец спикировал вниз и на последних остатках энергии помчался вдоль освещённого лишь лунным светом шоссе в сторону населённого пункта, затерявшегося на краю степи.
   Он бесшумно летел в пространстве, почти полностью сливаясь с темнотой и звёздным безоблачным небом, когда его сенсоры внезапно уловили близость чужака. Спустя мгновение Эреб промчался над степью, со свистом рассекая своим компактным корпусом воздух, и устремился вслед за своей жертвой, в точности не отступая от того же курса, которому следовал и Иллус. Если бы последний замешкался хоть на секунду, чуть более массивный и тяжёлый Эреб без труда сбил бы его на лету и уничтожил, но в последний миг Иллус из последних сил взмыл вверх, промчавшись над крышами домов. Наверное, единственное в чём он мог поспорить со своим противником, это в отличной манёвренности его модуля, и в этот раз это незаменимое свойство его и спасло.
   Однако силы были на исходе, маленький пришелец почувствовал, что неумолимо теряет скорость; видимо, ему оставалось совершить последний полёт в своей жизни, но для того, чтобы продлить его хоть на минуту, он попытался выжать из двигателей всё, что было возможно. Силы Эреба тоже заметно истощились, но он не собирался отступать от погони до тех пор, пока попросту не грохнется на землю, полностью опустошив накопители энергии. Догнав свою жертву на высоте в несколько сотен метров, он попытался прижать её к земле и уже торжествовал было победу, как вдруг Иллус исчез из поля зрения всех его сенсоров.
   Не успев отреагировать на это таинственное исчезновение, Эреб по инерции пролетел несколько километров в сторону опушки леса, где его корпус, срезав по пути несколько тонких осин, скрылся в толще вечнозелёных раскидистых деревьев. Обратно он уже не вернулся, — затянувшаяся охота в эту ночь была проиграна; во всяком случае, запасов энергии на то, чтобы её продолжить, у него уже не оставалось.
   Спустя некоторое время Иллус наконец рискнул выбраться из столь удачно подвернувшегося ему глубокого оврага и метнулся в сторону одного из кирпичных домов, расположенных за мостом в окружении заброшенных полей и полудиких садовых участков. Он знал, что ему несказанно повезло и потому намеревался оставить своему врагу как можно меньше шансов на удачу в будущем, а этого можно было добиться только хорошенько отдохнув и подзарядив накопители энергии после долгого утомительного путешествия под прикрытием кирпичных стен нового убежища на этой незнакомой загадочной планете, конечно, если эти стены удивят своим гостеприимством, так же как и сама планета.
***
   В эту холодную ночь Иосиф Милов спал чутким тревожным сном. Ему казалось, будто он слышал чьи-то крики, пробивавшиеся сквозь пелену мглы, словно кто-то молил о помощи, и зловещий стук лопаты могильщика, напомнивший Милову даже во сне о смерти его маленького сына.
   Внезапно Иосиф проснулся, точно какая-то внеземная сила вырвала его из тяжёлых сумерек сна. Он сел на кровати, устало склонив голову, и попытался прийти в себя. Эти кошмары не давали ему покоя, став для него сущим наваждением, будто чья-то злая воля навязывала ему печальные воспоминания и пугающие видения, снова возвращая его к ещё не успевшему притупиться чувству утраты, горя и скорби. Собственно, от них он и сбежал сюда, в эту глушь, пожертвовав своим делом, привычной работой, оставив близких и друзей. Он пытался сбежать от воспоминаний о трагедии и ночных кошмаров, но не сбежал от себя самого.
Здесь, в этом диком краю, отрезанном от цивилизации, Иосифу отнюдь не стало лучше, напротив, даже более одиноко, чем раньше. Прожив здесь около месяца в ожидании какого-то просветления, пытаясь привести свой пошатнувшийся разум в порядок, Милов вдруг явственно почувствовал, насколько ему не хватает его любимой работы. Когда-то в той прошлой жизни, до трагедии и развода с женой, он был врачом-хирургом, снискавшим себе авторитет в своей среде, заработав его за годы практики и, в каком-то смысле, самоотречения.
   Возможно, Милов и не стал бы так корить себя, если бы не был врачом. Но в какой-то момент он понял, что больше не может лечить и спасать других, лишь потому, что это были другие. Наверно, это был верх эгоизма и дно морального упадничества, но прошло не так много времени с момента гибели его сына, когда с Иосифом произошла, испугавшая его самого, перемена: он перестал относиться с чуткостью к жизни чужих ему людей, равно как к их страданию и горю, хотя, казалось бы, ему-то, пережившему личное несчастье, чувство сострадания должно было быть как нельзя более близко. В один миг его пациенты перестали быть ему интересны, временами раздражая своими нудными всхлипываниями и стонами, а временами приводя в необъяснимую ярость; более того, они начали казаться ему уже не живыми людьми, а лишь скоплением каких-то тусклых теней, изо дня в день мелькавших в свете старой лампы в его кабинете, на которых по большому счёту можно было даже не обращать внимания. И когда однажды Милов заметил, что скальпель в его твёрдой руке опытного врача делает надрез чуть менее эффективно и чуть более грубо, он понял, что дальше так продолжаться не может и нужно остановиться, пока ещё не поздно.
   Он оставил короткую записку на столе в своей опустевшей квартире, в которой просил не тратить время на его поиски, но и не паниковать по поводу его временного исчезновения, и переехал сюда, в деревенский дом своего деда, как ему казалось, просто для того, чтобы попытаться пережить трагедию наедине с собой и не сойти с ума в более шумном мире, в котором порой одиночество ощущается более явно, чем на лоне девственной природы вдалеке от искушений и благ цивилизации. Однако, как вскоре выяснилось, его тайным надеждам не суждено было сбыться, всё стало только хуже.
   Его соседи были нелюдимы, возможно, даже более, чем он сам, и на взгляд Иосифа слишком подозрительны и осторожны. Шли дни и недели, но никто из них так и не попытался с ним заговорить и, похоже, эти странные местные жители сами не хотели, чтобы заговаривали с ними. Судя по всему, большинство из них оказались такими же зацикленными на каких-то проблемах одиночками, как и Милов. Неудивительно, что эта деревенька «одиночек» вымирала с невероятной скоростью, и по прошествии трёх недель прозябания Милова в отчем доме, его столь же нелюдимый сосед оставил свой покосившийся домишко, погрузив скромные вещички в старенький грузовичок и даже не помахав ему рукой на прощанье, прежде чем дать по газам и скрыться из виду с такой резвостью, будто за ним гнался рой разъярённых диких пчёл.
   Милову отнюдь не стало легче на душе, когда в этот край пришла осень, принеся с собой холодный северный ветер и проливные дожди. Ввиду всего этого, Иосиф начал уже подумывать о том, не пора ли и ему начинать собираться в обратный путь, в свой родной город, в свою больницу, пока не пришла зима и ему не захочется по-настоящему взвыть от тоски. Ведь не исключено, что его там всё ещё ждут. Однако взять и собраться ехать домой на поверку оказалось делом вряд ли более лёгким, чем оставить прежнюю жизнь. Можно сказать, его медленно затягивало провинциальное болото, в котором всё смешалось в однообразную серость: и будни, и праздники, и выходные, которых здесь попросту не было. А по ночам так же, как и раньше снились привычные кошмары, к которым невольно приходилось привыкать по мере того, как дни становись короче, а природа кругом всё больше тускнела, испытывая недостаток в солнечном свете.
   Луна в эту ночь светила ярко, озаряя на редкость чистое звёздное небо и  разухабистую, размытую дождями дорогу, вдоль которой виднелись видавшие виды особнячки, напоминавшие скелеты каких-то чудовищ, нашедших здесь последний приют, и сумрачную опушку леса, также в это время суток далеко не радовавшего глаз. Казалось, в этих сумерках и тишине, воцарившихся повсеместно, застыла мельчайшая жизнь, и ничто не могло её расшевелить, заставить двигаться, кишеть и бурлить, словно убитую плесенью колонию бактерий в пробирке. Всё это навевало тоску и снова неумолимо начинало клонить в сон.
   То ли от ставшего его обычным спутником чувства безысходности и скуки, этакого сплина, то ли от увиденной за окном невыразительной картины, Милову опять захотелось спать и он растянулся было на кровати, так и не сняв халат, как вдруг его насторожил какой-то шум откуда-то сверху — то ли на крыше, то ли на чердаке.
   «Что бы это могло быть? — озадаченно спросил он сам себя. — Вороньё? Или крысы? Только этого и не хватало!»
   Шум вскоре стих, но Милов не спешил ложиться спать, сон как рукой сняло. Почему-то этот шорох на крыше на минуту заставил его напрячь всё внимание и превратиться в слух. В этом было что-то жуткое! Некоторое время он стоял, не шелохнувшись, глядя в пустоту, затем, повернув голову немного в сторону, разглядел в большом зеркале на стене собственное отражение при свете тусклой ночной лампы и остался недоволен видом своей оцепеневшей фигуры в старом сером махровом халате и выражением бледного лица, подобного какой-нибудь гипсовой маске, словно из зеркала на него таращился какой-то призрак. Видимо, длительное прозябание в поселении «одиночек» вкупе с ежедневно одолевавшей его внутренней бурей сомнений настолько взвинтили его нервы, что он стал параноидально прислушиваться к малейшему шуму.
   «Где-то было успокоительное», — подумал Милов, оглядевшись в поисках таблеток.
   Не исключено, что в эту ночь он уже не сможет заснуть, но попытаться всё же надо. Милов шагнул к ночному столику, на котором лежала стопка таблеток, как вдруг застыл на месте, похолодев от ужаса, — ему показалось, что за его спиной что-то бесшумно промелькнуло. Он резко оглянулся, но не увидел ничего, кроме окна, за которым царила непроглядная мгла. У него отлегло было от сердца, и Милов вновь повернулся к столику с таблетками, усмехнувшись и укорив себя за излишнюю впечатлительность, но не прошло и нескольких секунд, как его снова охватило чувство тревоги. Теперь ему послышался шорох со стороны кровати. Он быстро стих, но спустя минуту,  пока Иосиф неподвижно отстоял, вытянувшись как постовой, он уловил краем глаза какое-то движение в стороне, под самым потолком, где было сумрачнее всего и теперь ему стало по-настоящему жутко.
   «Уж не полтергейст ли это? — подумал Милов, вспомнив истории о привидениях, согласно всевозможным байкам заводившихся в старых домах, примерно таких, в каком жил и он сам. Он не знал, как вести себя с подобными необъяснимыми явлениями, столкнувшись с ними, что называется, воочию, поэтому продолжал стоять, боясь пошевелиться и ожидая, что произойдёт. Однако полтергейст, если это был он, также не спешил проявлять себя лишний раз, и шорохи стихли с той же внезапностью, с какой и начались.
   Милов уже начал понемногу приходить в себя, когда неожиданно за окном раздался глухой настойчивый стук. Осторожно приблизившись к окну, Иосиф отдёрнул занавеску, готовый ко всему самому жуткому и, к своему облегчению, увидел, что это была всего лишь корявая ветка раскидистой ели, бившаяся об оконную раму на сильном холодном ветру.
   Можно было лишь посмеяться этим ночным страхам и шорохам и продолжить прерванный ночной сон, что Милов и не замедлил бы сделать, если бы, обернувшись, он не обнаружил в своей спальне зависшее в воздухе нечто, напоминающее миниатюрную летающую тарелку — дискообразный светящийся предмет не более семидесяти сантиметров в диаметре и двадцати в ширину.
   С минуту Иосиф не мог издать ни звука. Он стоял, вытаращив глаза на этот удивительный предмет, оцепенев скорее от безмерного удивления, чем от  ужаса. Маленький неопознанный объект так же не двигался с места, зависнув в воздухе, словно изучая человека.
   Затем у Милова наконец вырвалось:
— Что за чертовщина?!
   То, что он услышал в ответ не было голосом в обычном понимании; это было что-то вроде мысленной формулировки, которая достигла сознания Милова, отпечатавшись в нем удивительно чётко и понятно, как на экране.
— Здравствуй! Меня зовут Иллус, — раздался «голос». — Я — существо с другой планеты и пришло с миром. Прошу тебя, впусти меня внутрь. Открой мне «дверь».
   Хотя Иосиф не совсем ясно понимал, что значит эта «дверь», возможно, его подсознание, взяв под контроль столь необычную ситуацию открытого столкновения с абсолютно иным разумом, помогло Милову уяснить, чего хотело это существо, и «дверь» открылась. Должно быть, данный «дверной проём» был недостаточно широко раскрыт, либо слишком узок, либо попросту сработал некий защитный механизм, предохранявший от подобного вторжения пришельцев из чужих миров, поэтому настырное проникновение «голоса» ещё глубже в сознание Милова прошло для него болезненно и затянулось на довольно длительное время. Могло показаться, будто некая внутренняя сила, возможно, скрывавшаяся в нём даже более глубоко, чем его сознание,  поспешила закрыть перед пришельцем все возможные двери, окна и даже щели, и началась битва столь бурная, яростная и бескомпромиссная, что рассудок Иосифа попросту не выдержал и на какое-то время потерял всякую связь с действительностью.
   Он не помнил, как долго это продолжалось, но когда наконец пришёл в себя, ему показалось, что он проснулся после необычайно тяжёлого затянувшегося сна, и разницей между прошлым и настоящим было лишь то, что теперь оно, это внеземное существо по имени Иллус жило в неотъемлемости вместе с ним. Отныне оно обитало внутри. И это было жутко, пугающе и необычно, но крайне интересно!
***
   Ребёнок кричал и извивался, пытаясь вырваться из хватки сильных рук незнакомого человека, волочившего его за собой по узкой тропинке, уводившей вглубь сумрачного леса. Единственной эмоцией мальчика в эту минуту был леденящий страх, тот самый инстинктивный страх, который заставлял  упираться изо всех сил, принуждая к яростному сопротивлению, но, тем не менее, малыш был бессилен противостоять мощи огромного мужчины, напавшего на него неожиданно, будто гигантский лесной монстр из темноты.
   Холодная ночь застала мальчишку врасплох, когда тот добирался на велосипеде домой с поздней рыбалки. Ему оставалось проехать до своего дома в селе не так много, когда, выскочив из чащи леса на просёлок, на него напал какой-то незнакомец. Всё произошло так быстро, что ребёнок не успел опомниться, как очутился на плече рослого мужчины, который ловко и грубо сорвав его с седла велосипеда, подхватил свою жертву и скользнул обратно во мрак, окутавший чащу леса. Вскоре просёлочная дорога осталась далеко позади, и лишь тогда мальчишка, выйдя из состояния шока, начал исступлённо и яростно бороться со своим похитителем.
   Спустя пару минут ему удалось немного усилить свои позиции, и незнакомец сбросил его с плеч, но упорно продолжал тащить ребёнка за собой по земле так же безмолвно, как и раньше. В тишине, царившей в ночном лесу, мальчику было слышно только глубокое учащённое дыхание человека, который, по-видимому, проявлял незаурядное терпение по отношению к своей пронзительно вопящей и отбивающейся ногами и руками жертве. За всё время этой борьбы он лишь однажды ругнулся вполголоса, когда мальчик причинил ему боль, ненароком угодив ему ногой под колено.
   Неожиданно впереди забрезжил тусклый свет, —  это были фары какой-то большой машины, напоминающей автофургон, стоявшей на лесной поляне. К тому времени силы ребёнка иссякли, он уже не мог ни бороться с похитителем, ни кричать. Он просто заплакал, доведённый до отчаяния собственной беспомощностью и одиночеством. У него мелькнула мысль, что это должны быть цыгане, ведь это они крадут детей, как он часто слышал от взрослых. Мальчик не знал, что с ним теперь будет, но чувствовал, что его ждёт что-то очень страшное, может быть, даже страшнее, чем в самых жутких сказках. Что-то ужасное явно ждало его в этой большой машине, куда тащил его безмолвный жестокий «цыган».
   Спустя минуту ребёнок увидел, как его обступили кругом ещё двое человек, вышедшие из машины, и услышал их насмешливые голоса:
— Вот так подарочек на ночь глядя! Где ты его нашёл? — обратился один из них к похитителю.
— На дороге, — хмурый похититель наконец обрёл дар речи. — Это было чистое везение.
— Тебя никто не видел?
— В такой-то кромешной тьме? Конечно, нет!
— Ладно, хватит болтать! — раздался повелительный голос второго незнакомца. —   Введите ему дозу снотворного и заприте в фургоне.
   Ребёнку быстро закатали рукав, и он почувствовал укол, когда ему под кожу ввели иглу шприца. Странно, но он уже перестал плакать, и слёзы даже успели подсохнуть на его испуганном лице. Он ещё был в сознании, но осмысленно перестал сопротивляться, когда его подняли и бросили во тьму кузова автофургона, после чего дверь за ним захлопнулась и воцарилась тишина. Мальчик сразу почувствовал головокружение и сонливость, однако что-то необъяснимое в тесном пространстве фургона упорно не давало заснуть. Он почувствовал мерзкое зловоние, а затем различил стальную решётку, отделявшую его от другой половины кузова, и ему почудилось, будто в глубине фургона кто-то пошевелился. До его слуха донеслось какое-то глухое рычание, и ребёнок с ужасом увидел, как что-то стремительно метнулось к нему, к счастью, в тот же миг уперевшись в стальные прутья решётки.
   То, что находилось в кузове по ту сторону решётки было чудовищным по самой своей сути и не укладывалось в рамки обычной действительности подобно тем немыслимым чудовищам из детских сказок, которых порой даже сложно вообразить. Однако ребёнок не успел осознать весь ужас происходящего и, тем более, представить себе облик неведомого жуткого существа, почти полностью скрытого во тьме кузова, потому что уснул глубоким наркотическим сном.
***
   Федя Булыгин по прозвищу «Сапог» проснулся рано на рассвете то ли от холода, то ли от ярких солнечных лучей, ворвавшихся в то отсыревшее и ветхое помещение, в котором он остановился на ночлег. Оглядевшись вокруг, Федя был вынужден признать, что в такой обстановке ему лучше было бы и не просыпаться, что и не удивительно, ведь это была комната без мебели в заброшенном и открытом всем ветрам и сквознякам покосившемся доме, стоявшем на опушке леса.
   Впрочем, уже далеко не в первый раз «Сапог» выбирал себе подобное жильё отнюдь не ради удобств, а только ради крыши над головой. Он был обычным бродягой и сюда, в эту глушь его, как водится, занёс обычный ветер беспробудных праздных странствий. Большую часть своей не самой яркой, но бесшабашной жизни его носило, точно пылинку, затерянную в пространстве, и если бы его, Федю Булыгина, спросили, куда он идёт и зачем, он попросту не смог бы вразумительно ответить. Подобно никчемной пылинке он был лёгок на подъём, ветренен и совершенно лишён каких бы то ни было сомнений относительно своего существования. В сущности, он был никем и ничем в этом мире. Следовательно, как и у невесомой пылинки, у него не было никаких особенно плохих качеств, а уж хороших-то и тем более. Федя был просто грязен до нестерпимой чесотки, просто небрит уже который по счету день и просто хотел похмелиться после вчерашней опустошенной поллитры пойла, по дешёвке купленного у местного самогонщика Степана, как известно, снабжавшего всю округу алкоголем не самого лучшего качества.
   Он встал, поёжившись от холода, кутаясь в свою рваную пуховую куртку, и подошёл к окну, начисто лишённому стёкол и заколоченному наполовину большим дырявым куском фанеры. Некоторое время Булыгин  с грустью, навеянной его нынешним незавидным состоянием, наблюдал за стаей ворон, с карканьем круживших над верхушками высоких елей. В этой картине не было ничего воодушевляющего; с унылой миной он отодвинулся от окна, намереваясь обшарить весь дом снизу доверху, как вдруг остолбенел при виде зрелища, представшего его замутнённому взору. На его обильно заросшем растительностью лице поочерёдно отразились изумление, недоверие и, наконец, суеверный ужас, который сковал его по рукам и ногам. На свете было не так много вещей, которые могли его по-настоящему напугать, но то, что он увидел в глубине комнаты было пострашнее любого, самого лютого пьяного кошмара.
   Совсем рядом в пустой обветшалой комнате без обоев находилось нечто довольно громоздкое и устрашающее, напомнившее Феде угловатостью своих форм, как это ни забавно, большой мусорный контейнер, претерпевший некоторую деформацию под прессом.
   Этот странный предмет неуклюже завис в воздухе, слегка покачиваясь из стороны в сторону подобно маятнику, причем выглядело это на редкость жутко. Само по себе это казалось каким-то сверхестественным феноменом, однако не менее невероятным был сам факт того, что настолько массивный предмет смог бесшумно и незаметно пройти сквозь узкий проём двери, даже если принять во внимание то, что весь дом зиял сквозными дырами.
   Немало отупевший после вчерашней выпивки Федя даже не успел хорошенько успугаться, когда чрево неизвестного угловатого предмета раскрылось с громким лязгом подобно пасти какой-то гигантской хищной рыбины, и пришелец угрожающе надвинулся на Булыгина. Только тут Федя справился с оцепенением, сообразив, чем ему это может грозить, и бросился было к выходу, как вдруг неопознанный объект уверенно преградил ему путь своим массивным, поблёскивающим холодным металлом, корпусом. Не ожидая такого напора со стороны пришельца, Булыгин поддался панике и заметался по комнате в поисках выхода наружу, то есть любой щели, в которую он мог бы пролезть, однако пришелец грубо оттеснил его подальше от двери и наполовину заколоченного окна в угол помешения, откуда уже нельзя было улизнуть.
   Осознав всю безвыходность, фантастичность и ужас своего положения, Федя издал душераздирающий вопль, впрочем, прозвучавший как-то глухо и жалко в этом заброшенном доме на опушке леса, где, кроме ворон, его вряд ли кто-то мог услышать.
   Между тем пришелец почти вплотную приблизился к несчастному Булыгину, заслонив от него солнечный свет своим массивным угловатым корпусом, и, к ужасу бродяги, раскрывая свою механическую пасть всё шире, словно собираясь сожрать его вместе с пуховиком. В этот самый миг ясное солнечное утро навсегда утратило свои краски для доброго малого Феди «Сапога», который в последние секунды совершенно чётко и на удивление трезво осознал, что хоть жизнь и не сахар, но все её перипетии и сложности несоизмеримо лучше, чем беспутное продяжничество, и ему взгрустнулось от внезапного осознания того, что, как он был безмозглой песчинкой, залетевшей сдуру туда, куда совсем не следовало, так, вероятнее всего, для всех песчинкой и останется.
***
   В десять часов утра тишину дома Иосифа Милова огласил громкий стук в дверь. Несмотря на все грандиозные перемены, произошедшие минувшей ночью, Милов уже успел от них оправиться и выглядел спокойным и уравновешенным, тем более, что существо, проникшее в его разум, в этот ранний час, казалось, укрылось в самые укромные его уголки подальше от ярких лучей света, изгнавших из дома все пугающие тени и тьму, — и пока не подавало никаких признаков жизни, конечно, если его можно было назвать «живой» тварью. Оно никак не отреагировало даже на стук неизвестного визитёра, который становился всё громче и настойчивее.
   Сняв засов, задвинутый на ночь, и отворив дверь, Милов увидел совершенно не знакомого ему молодого человека лет двадцати пяти, одетого в джинсы и лёгкую спортивную куртку. В стороне на дороге стояла его машина — небольшая малолитражка тёмно-синего цвета, сверкающая полировкой так, будто её совсем недавно начисто отмыли и натёрли воском, точно по волшебству скрыв все признаки грязи, обязательного атрибута местных разухабистых дорог, особенно в этот осенний сезон. Молодой человек под стать своей машине также выглядел опрятно и на первый взгляд производил приятное впечатление.
   Он широко улыбнулся Милову и представился:
— Привет! Меня зовут Миша Галуев. Извините за беспокойство, но мне просто необходимо с кем-нибудь спокойно, нормально поговорить! И, надо сказать... вернее, я просто уверен, что мне повезло, пототому что я наткнулся на вас, а вы не похожи на тех двинутых стариков, с которыми мне уже довелось столкнуться здесь, в деревне. Я так и не смог ни с кем поговорить, все, как полоумные, вскочили на свои колымаги и умчались на полном ходу, будто началась третья мировая… Или ещё круче, нашествие инопланетян!
— Простите? — растерянно проговорил Иосиф.
— Дело в том, что с этого дня мы с вами соседи, — рассмеялся незнакомец. — Да-да, я приехал на рассвете, первым делом отмыл в реке свою ласточку, — он указал на машину. — Ненавижу бездорожье, но здесь вокруг такая красота, что ради неё можно простить все прочие неудобства.
— Правда?
— Да, я живу вон в том доме, ближайшем к вашему. Знаете, это такая развалина, но что поделать? Мне был нужен тихий загородный дом, и я его нашёл. А что касается удобств, так это всегда можно исправить. Я даже считаю, что это лучший дом, какой только здесь можно найти... ну, конечно, после вашего.
   Милов с улыбкой представился в ответ, и они пожали друг другу руки.
— Будем знакомы? — просиял молодой человек.
— И даже более того, будем добрыми друзьями.
   У Иосифа в это утро было удивительно светло на душе и, вероятно, он обрадовался бы любому знакомству. Он был словно заряжен какой-то доброй энергией, провоцировавшей на хорошие поступки или, по крайней мере, человеческое отношение ко всему, и уж точно ему было легче лёгкого сдружиться с располагающим к себе соседом, тем более таким внешне безобидным парнем, приехавшим отдохнуть на лоне природы подальше от городской  суеты, то есть, скорее всего, в каком-то смысле таким же, как и он сам.
— Вы сюда приехали надолго? — доброжелательно спросил он.
— Точно не знаю, — Галуев пожал плечами. — Через денёк-другой должны появиться мои друзья, и тогда мы будем уже вместе решать, как долго    здесь пробудем. Видите ли, мы путешествуем и наша цель — найти наконец такое место, где мы смогли бы остаться навсегда. Мы ищем... скажем так, убежище от мирской суеты и хотим создать свой собственный мирок покоя и благодати. Если вы, Иосиф, так же пребываете в поиске и желаете изменить свою жизнь...
— Нет! — категорично возразил Милов. — Я уже её изменил и больше в переменах не нуждаюсь, — при этом он заметил про себя, что перемены были для него, пожалуй, чересчур серьёзными.
— Что ж, дело ваше, — добродушно ответил Галуев. — Но я надеюсь, наше знакомство продлится?
— Конечно, Миша! Заходите сегодня вечером ко мне. Общение с живым человеком — это как раз то, чего мне не хватало в этой деревне.
   Неожиданно Милов изменился в лице — в нём заговорил голос внеземного существа. Поспешно простившись с молодым человеком, Иосиф захлопнул дверь, бессильный противостоять воле голоса, оглушившего его, словно вой сирены «скорой помощи». Некоторое время он стоял, испуганно таращась в пустоту, взъерошив руками волосы на голове и пытаясь прийти в себя, затем сделал несколько шагов в сторону закрытого шкафчика в гостиной, забыв о том, что спиртного там нет уже неделю. Ему нестерпимо захотелось выпить хотя бы для того, чтобы заглушить этот внеземной голос в его голове, но, видимо, это не входило в планы пришельца.
   «Прости, — снова раздался голос, — я привык к большим скоростям, а ты, наверное, порядком расшатан».
— Порядком расшатан не только я, но и мои нервы, — ответил Милов. — Ладно, ничего. Но будет лучше, если впредь ты не станешь пользоваться мной как своим «звездолётом», садясь за управление, когда тебе заблагорассудится, а заранее тихо и мирно попросишь меня о том, что я должен сделать, если только это будет мне по силам.
   Несмотря на то, что с момента их своеобразного знакомства прошло уже около пяти часов, они ещё не могли непринуждённо общаться друг с другом,  хотя Милов не переставал удивляться своему удивительному в подобной ситуации спокойствию. Это было либо реакцией на шок, либо он просто уже начинал понемногу привыкать к существу, — начинал, но ещё далеко не привык до конца. Неужели к такому вообще можно было привыкнуть?!
   У Иосифа накопилось много вопросов, но существо предупредило желание землянина их задать, окатив его буквально шквалом информации:
   «Слушай внимательно! Мне нужно время, чтобы восстановить запас энергии модуля. Поэтому до тех пор, пока это не произойдёт, между нами будет постоянная связь. Я буду связан с тобой не биологически, но неразрывно. Мне необходимо найти убежище из-за того, что меня преследуют. Я прилетел из другой звёздной системы, спасаясь от преследования существа, похожего на меня, но представляющего собой более примитивную и агрессивную форму жизни. Он охотится за мной уже давно и сейчас должен быть где-то рядом, не исключено, что в теле другого человека. Его зовут Эреб, он очень силён и опасен, но я сделаю всё возможное, чтобы сохранить твою жизнь, а также жизни других. Я не желаю тебе зла и хочу, чтобы мир между нами продлился как можно дольше. Но ты должен пойти мне навстречу и не пытаться избавиться от связи. Также ты должен строго хранить тайну нашего союза, иначе это может обернуться плохо для нас обоих. Ты можешь обещать мне это?»
— Да, могу, — ответил Милов после минутного колебания. — Я буду хранить эту тайну. Но я даже не знаю, кто ты такой? Как ты выглядишь вне своего звездолёта?
— Я невидим, но не бесплотен, — отозвался пришелец. — Именно поэтому тебе было нелегко перенести наше первое соприкосновение. Но теперь мы привыкли друг к другу, не так ли? Можешь называть меня энгергетической сущностью, и будешь отчасти прав. Хотя, пожалуй, я больше, чем сущность. Я живое существо, такое, как ты. Но не бойся меня! Повторяю, мы с тобой добрые союзники и можем найти много общего, если постараться. С этого момента Эреб является нашим общим врагом. Поэтому мы оба должны быть бдительны.
   Помолчав, существо добавило:
— Так ты позволишь сохранить с тобой связь?
   Иосиф ответил не без колебания и сомнений:
— Да, позволю. Но это так... непривычно.Если бы ты мог объяснить мне хотя бы, как мы общаемся? Как я могу понять тебя, а ты меня, хотя мы, наверное, из разных галактик?
— Ну, это не так уж и сложно, как может показаться на первый взгляд. Я просто сканировал твой мозг. В каком-то смысле я прочел тебя, как книгу. Я исследовал твой внутренний мир, хотя даже мне недоступно проникнуть в самые дальние закутки и достать до самого дна. Я общаюсь с тобой посредством понятных тебе формулировок, это происходит на уровне телепатического обмена данными.
— Начинаю понимать, — устало ответил Милов. — Но всё равно это остаётся для меня чем-то сверхъестественным. Одно то, что существо из другого конца галактики, из самых недр космоса... Как там тебя?..
— Иллус, — отозвался пришелец.
— Немного смахивает на марку автомобиля, — с иронией заметил Иосиф.
— Разница лишь в том, что я — живой, — бесстрастно ответил голос.
— Д-да, живой, конечно. Подумать только, живой инопланетянин отсканировал мой мозг, вселился в моё несчастное тело и теперь заявляет, — а его голос гремит в моём мозгу сотней маленьких молоточков, — что он мой друг, и я всё это спокойно выношу...
   Неожиданно Милов сорвался и воскликнул так громко, что его вполне могли услышать на улице:
— Но каким хреном всё это объяснить?! Неужели это наяву, и мне попросту не снится какой-то немыслимый жуткий бредовый сон?
—  Да, это явь, — спокойно ответил голос.
— Может, я сошёл с ума и у меня расщепление личности или что-то подобное?
— Нет, и я могу доказать тебе, что это правда.
   Однако Милов больше не нуждался в подтверждении этого сюрреального по сути факта. Взрыв его эмоций был связан скорее с нервным перенапряжением, чем с сомнением. Нет, ему не нужно было доказательств, он прекрасно мог их увидеть воочию со своего места в комнате — это было не что иное, как летательный аппарат пришельца, удивительная машина, которая в данный момент стояла на полу в углу гостиной, подставив отливающий  металлом обтекаемый корпус лучам солнца, помигивая разноцветными индикаторами, мерцание которых, видимо, означало, что процесс подзарядки уже идёт полным ходом.
— Сколько тебе надо времени, чтобы зарядить свои батареи? — спросил Милов, неожиданно поймав себя на том, что обратился к пришельцу все же как к неживому объекту, будто к какому-нибудь роботу, умеющему давать логичные ответы на вопросы.
— Я всё ещё слишком слаб, — ответил тот. — Но постараюсь не быть обузой и могу дать тебе время отдохнуть.
— Наверно, я бы вздремнул, — согласился Иосиф.
   В тот же момент он почувствовал, как Иллус растворился в пучине его сознания, так что не осталось даже намёка о его недавнем присутствии. Однако общительное инопланетное существо недолго позволило Милову наслаждаться тихим сном, как вдруг после полудня снова вернулось с оглушительным воплем, заставив Иосифа подскочить в кровати, точно ужаленный.
— Что случилось? — крикнул Иосиф, испуганно озираясь по сторонам.
— Будь осторожен, — ответил пришелец. — Снаружи кто-то есть!
   Милов выглянул из окна и заметил на улице какую-то подозрительную фигуру, пробиравшуюся мимо особняков, озираясь по сторонам, точно кого-то выслеживал. Судя по рваной одежде и внешнему виду незнакомца, это был обычный бродяга.
***
   Минувшая ночь принесла в живописное местечко под несколько странным названием Омут нечто незаурядное, чтобы не сказать, кошмарное. Здесь и впрямь за последние сто лет не случалось ничего подобного. Похоже, скромный населённый пункт, насчитывавший не более тысячи жителей с детьми, начинал оправдывать своё многозначительное наименование, если вспомнить старинную жутковатую поговорку.
   Случилось следующее: ночью пропал мальчик. Родители ждали так долго, как только могли и наутро, испуганные и доведённые чуть ли не до плача, обратились к местному участковому Ивану Холодному. Вначале все, в том числе и сам Холодный, надеялись на то, что всё обойдётся хотя бы потому, что подобных чрезвычайных происшествий не случалось в Омуте никогда прежде, и никто из местных жителей до конца не верил, что когда-нибудь  в их мирное село придут настоящие неприятности, размыв рутину и будничность мещанского болота неумолимой ураганной волной ужаса. Но время шло, и наконец Ивану и самому надоело сидеть на месте сложа руки, и ответственный, хоть и немного ленивый блюститель порядка сел на свой старый допотопный мотоцикл и направился исследовать окрестности по маршруту, которому должен был следовать накануне пропавший мальчик.
   Вскоре участковый нашёл, что искал. Нет, не самого исчезнувшего ребёнка, — рассчитывать на столь скорую и лёгкую развязку не мог даже сам Холодный, который за долгие годы успел привыкнуть к тому, что в Омуте всё идёт неторопливо и размеренно, как старинные часы, и более того, в глазах жителей сам стал чуть ли не символом и бессменным гарантом данного положения вещей.
   Он нашёл велосипед! Но что было ещё важнее, вслед за этой серьёзной находкой, он обнаружил и следы, — и уверенно и рьяно пошёл по ним, как старая опытная гончая, невольно подзабывшая свои прежние охотничьи  навыки. Впрочем, оказалось, что идти по таким откровенным и бесхитростным следам мог не то, что сыщик, но и каждый школьник.
   Иван видел картину похищения несчастного мальчика прямо как на ладони. Случилось это, очевидно, поздно вечером между десятью... и чёрт знает, скольки ещё! Холодный пока не знал, почему в тот вечер десятилетний мальчишка задержался до темноты, но это было не столь важно. Куда важнее были следы человека, похитившего мальчика.
   Иван шёл по глубоким следам ботинок на толстой подошве, развороченным в болотистой земле, словно это был не человек, а какой-нибудь оборотень из жутких страшилок. Вероятно, это был рослый, толстый или накачанный тип, по пути яростно обломавший несколько сосновых веток. Хотя ветки мог сломать и мальчишка, сопротивлявшийся похитителю по мере возможности, например, если не был связан. И если так, то он может быть ещё жив, ведь маньяки чаще всего сразу убивают своих жертв под покровом темноты, избегая уносить их на дальние расстояния.
Холодный застыл на секунду перед примятыми брусничными зарослями.
   «Да, скорее всего, ребёнок был в сознании и упирался, цепляясь руками за встречные ветви, за что только мог, возможно, даже осознанно, — подумал Иван. — Именно так, это был ребёнок».
   Участковый попытался представить себе, как быстро двигался неизвестный, неся на плече мальчика, — шёл уверенно, зная конечную цель пути, почти не сходя с лесной тропинки,  лишь кое-где была примята трава или лесной кустарник. Так хорошо ориентироваться в сумерках в этой местами совершенно непролазной чаще мог либо местный житель, либо сам дьявол из Преисподней. Однажды похититель выронил мальчика и, судя по более мелким следам, продолжил уже тащить за собой.
   Вскоре следы вывели Холодного на просёлочную дорогу и здесь, очевидно, он пришёл к финишу, — следы обрывались посреди дороги. Ивана ждало ещё кое-что интересное, хотя итог расследования в лесу был безрадостен; он заметил следы протектора большой машины, долго стоявшей на дороге, судя по тому, насколько глубоко отпечатались колеса в рыхлой земле в одном месте. И ещё участковый прочёл по следам, что именно здесь похитителя с ребёнком встретили какие-то люди, как минимум, двое. Скорее всего, после этого мальчика бросили в багажник или салон машины, и похитители уехали в сторону, противоположную Омуту.
   Холодный провёл ещё некоторое время за тщательным осмотром местности в поисках брошенных окурков или ещё каких бы то ни было возможных улик, но, так ничего и не обнаружив, повернул назад. Трудно сказать, что заставило его изменить уставу, отказавшись от помощи из областного центра. Может быть, честолюбие, которое было задето вот так нежданно-негаданно спустя годы прозябания в провинции. Действительно, это был первый серьёзный вызов, брошенный ему преступным миром. Он решил, что может и должен попытаться разобраться с этим делом сам, ведь в конце концов он прекрасно знал Омут, равно как и прилежащую к нему территорию в радиусе двадцати километров. Если похитители ребёнка не успели скрыться или по какой-то причине намеренно остались в районе Омута и близлежащих деревень и хуторов, возможно, у него был шанс найти их и вывести на чистую воду, не прибегая к помощи со стороны, хотя это и было бы крайне самонадеянным решением.
   Конечно, он был весьма и весьма честолюбив. Хотя в данном конкретном случае, порок ли это, спросил он себя, и сам же ответил: нет, не порок, ведь он сделает всё возможное, чтобы раскрыть это преступление как можно скорее, найти виновных и спасти мальчика. И не будет больше в Омуте других более ответственных участковых, кроме него, во веки веков!
   Примчавшись обратно в Омут, Холодный как мог успокоил родителей пропавшего ребёнка, убедив их, что найдёт мальчика не позже, чем к вечеру ещё до темноты, дескать, он знает одну зацепку. При этом про себя Холодный заметил, что если этого не случится, тогда он совершенно точно, не дожидаясь ночи, вызовет помощь из центра области. Конечно, Иван умолчал о том, что ребёнок, возможно, похищен, посчитав, что родители успеют поволноваться с лихвой и без этого. Сам Холодный был очень взволнован этим необычным происшествием. Если бы он верил в Бога, то стал бы горячо молиться о спасении мальчика. Впрочем, уверенно сказал он себе, пустые молитвы — это не то, чем должен заниматься даже верующий блюститель порядка, а уж такой убеждённый атеист, как он, тем более.
   В течение всего расследования вплоть до самой развязки Ивана мучил один вопрос: что послужило причиной этого похищения здесь, в такой одичалой глубинке, где прежде не случалось ничего подобного? Были и ещё не менее сложные вопросы: кто были люди, похитившие мальчика, а их было как минимум трое. Ведь не собирались же они всерьёз требовать за него выкуп, как это порой случается в больших городах, но уж точно не в тихих провинциальных городках и сёлах, подобных Омуту.
   Зарядив свой пистолет Макарова, успевший изрядно поостыть с тех пор, как его в последний раз держали в руках, Иван снова сел на мотоцикл и отправился в объезд своего административного участка с твёрдым намерением найти преступников, что называется, по горячим следам. Участковый не боялся того, что он может оказаться один против нескольких человек, которые, по его мнению, могли участвовать в похищении. Не исключено, что ему в итоге придётся вызвать подмогу из областного центра, но, по крайней мере, его не упрекнут в бездействии, и первые шаги расследования останутся на его счету.
   Первым делом, он должен был выяснить, не посещали ли его район чужаки; возможно, кто-то из местных видел таких субъектов и подскажет, где их искать. Холодный почти не сомневался в том, что если те не скрылись далеко за пределами его участка, он выследит их ещё до наступления темноты.
   Вот почему вторым гостем Иосифа Милова в тот день оказался Иван Холодный. Участковый недолюбливал это местечко, находившееся в пятнадцати километрах от Омута, казавшееся ему воплощением медленно вымирающих деревень, выглядевших порой слишком тихо и даже пугающе на фоне окружающей дикой природы. Однако здесь всё ещё жили люди и, возможно, они могли помочь ему в его неотложном деле, хотя сам он в этом сильно сомневался.
   Иван обошёл большую часть домов, к своему удивлению, столкнувшись с тем, что входные двери оказались запертыми на замок, а их обитателей и след простыл, так что впору было бы  заняться поиском и самих пропавших жителей деревни. Из раскрытого окна одноэтажного домишки, похожего на курятник, высунулся сизый нос лишь одного местного самогонщика Степана, но, кроме бессвязного мычания, от него так и не удалось ничего добиться.
   Так, в безрадостном поиске необходимых данных и в то же время стоически убеждённый, что рутину своей работы надо претерпеть до конца, Холодный постучался в дверь дома, в котором, как он помнил, жил один чудаковатый врач, перебравшийся сюда из города месяц назад.
   Вначале Ивану показалось, что дом также пуст, как и во всей деревне — дверь была заперта на замок, шторы на окнах плотно задёрнуты. Холодный подумал, что в таком обветшалом, давно требующем ремонта доме, больше похожем на хижину затворника, может жить только человек с большими странностями, и пальцы его правой руки невольно потянулись к кобуре сбоку на поясе, хотя так и не коснувшись самого пистолета. Прошло не меньше минуты, когда наконец изнутри послышалось какое-то оживление, дверной замок щёлкнул и дверь приоткрылась на длину сдерживающей её цепочки.
— Кто там? — боязливо раздался голос из-за двери.
Холодный усмехнулся, просунув в щель своё удостоверение.
— Вы участковый? — спросил хозяин дома.
— Вот именно, — ответил Иван. — Участковый уполномоченный Холодный... Это моя фамилия, — с ухмылкой добавил он, помедлив.
   Последовала короткая пауза, после чего цепочку всё-таки сняли и дверь открылась со скрипом годами несмазанных петель. В былые времена Иван обязательно бы обратил внимание хозяина дома на это обстоятельство, дескать, за своим жилищем необходимо следить и начинать нужно именно с дверей, пока она не обрушилась на владельца, причинив ему возможные увечья, но теперь ему было не до этого. Холодный увидел человека в сером халате с бледным лицом и встревоженным взглядом синих глаз.
— Входите, прошу вас, — тихо сказал незнакомец, быстро оглядев пустынную улицу.
— Я хотел задать вам несколько вопросов, — сказал Иван, перешагивая через порог и пытаясь заглянуть через плечо хохяина в сумрачную комнату.
— Да, пожалуйста. Извините за эту... проверку.
— Ничего. Вы что, кого-то боитесь? — спросил Холодный, оглядывая ничем не примечательный интерьер гостиной.
— Нет. Хотя, наверно... Да, боюсь, — кивнул Милов. — По деревне уже час ходит какой-то бродяга, стучится в двери и  заглядывает в окна.
   Иван окинул хозяина быстрым любопытным взглядом, подумав о том, что слухи о странностях врача, очевидно, были не столь необоснованными, но вслух сказал другое:
— Бродяга, вы говорите? — Его и впрямь заинтересовал этот факт. — Может быть, это был «Сапог»?
— Какой «Сапог»?
— Ну, так его все зовут. Федя Сапог, по фамилии Булыгин. Мне он хорошо известен. Как он выглядел?
— Ну, как бы это сказать... гнусно.
— Понятно, значит, это он и есть, — ответил Холодный. — Не бойтесь его, он тихий, никому не навредит.
— Хорошо, если так.
— Ещё один вопрос. Скажите, вы не видели, не проезжал ли здесь мимо микроавтобус, возможно, закрытый автофургон. Марку, модель машины, к сожалению, не назову.
— Нет, а что?
— Случилось одно ЧП. Пропал ребёнок. Вот я и хотел узнать, не видели ли вы каких-то чужих подозрительных людей, возможно, на автофургоне.
— Нет, не видел, — уверенно сказал Милов.
— Благодарю, это всё, — не без скрытой досады сказал Холодный. — А кто живёт в соседнем доме? Там ещё стоит на зависть всем местным колымагам до блеска выскобленный автомобиль.
— А-а-а, это парень по имени Миша. Он только сегодня сюда приехал.
— Вы хорошо его знаете?
— Совсем не знаю, но криминальным элементом я бы его не назвал.
   На том они и распрощались. Сделав короткую заметку в своём блокноте, Холодный бодро направился к дому Галуева, ожидая увидеть ещё одного странного бездельника, прячущегося за скрипучей дверью, но, к своему удивлению и даже удовольствию, застал его за работой. Галуев чинил ставни окна, на подоконнике перед ним были аккуратно разложены молоток, отвёртка и плоскогубцы с горстью шурупов. Вообще говоря, в доме, где он поселился, было что чинить, несмотря на то, что последний его владелец съехал не так давно. Это была старая хибара наподобие дома Милова, требовавшая основательного ремонта, начиная с прихожей и кончая чердаком, не говоря уже о прохудившейся крыше. По-видимому, новый жилец не боялся трудностей и был упорным стоиком, коль скоро взвалил на свои плечи такую непосильную тяжесть.
   Услышав слова Милова о том, что молодой человек приехал сюда только сегодня, Холодный сразу взял это на заметку; не то чтобы новый хозяин дома попал под подозрение, но был к этому крайне близок.
   Участковый тихо приблизился к увлечённому работой Галуеву, некоторое время наблюдал за ним со стороны, и наконец решил громко дать о себе знать:
— Добрый день!
   Тот обернулся, застыв на мгновение при виде формы участкового, но быстро справился с оцепенением и с некоторым сомнением в голосе ответил:
— Добрый!
— Лейтенант Иван Холодный, ваш местный участковый, — вежливо представился полицейский.
— Очень приятно! — расплылся в улыбке молодой человек. — Чем могу помочь?
— Всего одна формальность. Ваш паспорт, пожалуйста.
— Паспорт… — растерянно повторил Миша. — Мне кажется, я оставил его… в бардачке.
Галуев резво сбегал к машине, отыскал паспорт и вернулся к участковому. Внимательно посмотрев на Галуева, Иван раскрыл книжицу в тёмно-красной обложке на втором развороте.
— Так!.. Михаил Алексеевич?
— Можно просто Миша, — простодушно улыбнулся молодой человек.
— Выдан ОВД города За… —  вполголоса прочитал участковый.  —Ого! Это ведь далековато отсюда, верно? Восточная Сибирь, я ведь служил там по молодости. Красиво сейчас там должно быть!
— Я проделал большой путь, лейтенант. Люблю путешествовать.
— Купили здесь дом? Отдыхаете? —  поинтересовался полицейский.
— Нет, просто снял на время.
— Спасибо, — Холодный вернул паспорт и сделал ещё одну заметку в блокноте.
— Что-нибудь случилось? Кого-то ищете? — спросил новый жилец.
— А откуда вы знаете? — с интересом отозвался Холодный.
— Я? Да Боже упаси! Откуда мне знать? Просто подумал, что если вы проверяете паспорта, значит, кого-то разыскиваете. Ведёте следствие?
— Ну, это уж точно не ваша забота… Миша, — сердито сказал Иван, пряча блокнот с авторучкой в сумку.
— Да, конечно. Но я искренне верю, что моя полиция меня бережёт!..  — это было сказано со столь сильным сарказмом, что Холодному захотелось задать молодому человеку ещё несколько вопросов, но он сдержался.
— Что-нибудь ещё, лейтенант?
— Пока нет, — сухо ответил Холодный и добавил, указав на ставни:
— А то, что приводите дом в порядок, одобряю.
   Холодный снова оседлал своего громоподобного железного коня и продолжил розыск. Покинув безлюдную деревню, в которой он обнаружил всего троих обитателей, включая неадекватного самогонщика, Иван спустя некоторое время остановился на распутье двух разухабистых дорог, чтобы подвести небольшой итог проведённого за истёкшее утро расследования. Он развернул потрёпанную карту местности и отметил карандашом маршрут, проделанный им за последнее время. Иван искал на карте место, где могли укрыться похитители ребёнка, если они ещё оставались на его участке.
   Микроавтобус или автофургон наподобие «дома на колёсах» — это не иголка в стоге сена, так что с одной стороны, лейтенант рассчитывал на удачу, но с другой — его участок был довольно большим и спрятаться в нём на несколько часов можно было где угодно, конечно, если похитители ребёнка уже не успели его покинуть, и тогда действительно можно было искать ветра в поле. Поэтому, обдумав ситуацию и отбросив всякие бредовые помыслы о том, что он справится с этим делом в одиночку и раскроет дело, за которое ему дадут ещё одну звёздочку, Холодный решил прежде, чем продолжить своё не слишком удачное расследование, всё же подключить к розыску своих коллег из областного центра.
   Он дал газ и помчался в сторону Омута. В направлении села вела единственная относительно проходимая дорога, но Иван свернул с неё и направился тем же путём, которым добрался до деревни, через берёзовые рощи по едва различимой тропе, которую могли осилить разве что колёса мотоцикла. Если бы он поехал по дороге, то непременно увяз бы в топи, непроходимом болоте, начинавшемся у моста через ручей, перебравшись через который можно было попасть на главную магистраль, а по ней уже до Омута. Не зная о существовании этой непреодолимой для большинства машин преграды, многие городские любители отдыха на природе, съезжая с шоссе и переправляясь через мост в направлении деревни, нередко застревали в топи всерьёз и надолго. Именно поэтому Холодный и выбрал в этот день вместо своей служебной машины, к сожалению, не самой лучшей по части преодоления болот, транспортное средство, которое показалось ему более удобным с учётом возможных дорожных препятствий. На мотоцикле он мог попросту объехать топь по хорошо ему знакомой лесной тропе, не теряя драгоценного времени.
   Пока он катился по лесу на своём железном коне, его неожиданно осенило, и он пожалел, что не задал Галуеву одного каверзного вопроса. Он раздумывал, не стоит ли вернуться в деревню и ещё раз уже с большим пристрастием переговорить с Галуевым, как вдруг уловил краем глаза чей-то силуэт, промелькнувший в тени чащи леса.
   Он притормозил, не сводя глаз с прячущейся за деревьями фигуры, и крикнул:
— Эй, кто там?
   Незнакомец не торопился выходить из тени и не пожелал даже отвечать, что вызвало у Холодного серьёзные подозрения. Лейтенант достал пистолет из кобуры и, сойдя с мотоцикла, осторожно двинулся в сторону незнакомца. Неожиданно тот выскочил из-за объёмного ствола раскидистой ели прямо на него, держа в руке большой камень. Он молча попытался обрушить его на голову Холодного, но тот увернулся и верным ударом сбил незнакомца с ног. Иван в изумлении и не без труда узнал в нападавшем Федю Сапога. С бродягой произошла поразительная перемена — в его широко раскрытых глазах с покрасневшими белками застыла какая-то ярость, волосы на голове выглядели ещё более грязными и растрёпанными, чем обычно. Он замер, лежа на спине, уставившись загнанными и злобными глазами на лейтенанта и скаля зубы, будто бешеный зверь.
— Федя, что с тобой?! — спросил Иван.
   Неожиданно тело Булыгина содрогнулось в конвульсиях. Из осклабившегося рта бродяги тёмным потоком хлынула кровь, и вскоре он обмяк на руках у Холодного, не проронив ни одного осмысленного слова.
***
   Вечером Галуев, как и было условлено, зашёл в гости к Милову с бутылкой красного вина и явно в хорошем настроении.
— Ну, как? — спросил Иосиф. — Вы уже обжились на новом месте?
— Я уже начинаю привыкать, — весело ответил Галуев. — Мне нравится, что здесь так спокойно и жизнь протекает размеренно и тихо, как  лесной ручей. Провинция она и есть провинция, тем она и хороша. Кстати, не знаете, у этого местечка есть вообще какое-то название?
— Наверно, когда-то оно у него было, — задумчиво ответил Милов. — Но теперь... Оно как будто вымирает, вы не заметили, Миша? Может быть, вы удивитесь тому, что я скажу, но единственное, что радует в этой заброшенном месте, то, что не даёт умереть от тоски самому, это… звёзды?
— Вы серьёзно? И больше ничего? — удивился Миша.
— Таких звёзд, как здесь, нет нигде. В больших городах не увидишь такой красоты, особенно поздней осенью, как теперь.
— Ну, я более оптимистичен в плане вымирания провинции, — заметил Галуев. — Совсем нетрудно внести в эту тишину и умиротворение немного шума и оживления из цивилизации. Может быть, мы с друзьями этим в ближайшее время и займёмся.
— Попробуйте, — с некоторой апатией пожав плечами, ответил Милов. — Так значит, если я верно понял, вы хотели бы с друзьями найти местечко, где могли бы развернуть более бурную, «цивилизованную» жизнь?
— Да, они должны были приехать сегодня днём, но почему-то их ещё нет. Не могли же они заблудиться в трёх соснах!
— Нет, заблудиться здесь сложно. Достаточно держаться шоссе и рано или поздно оно приведёт сюда. А что касается названия, то если мне не изменяет память, когда-то эта деревня называлась как раз — Тихие Сосны или что-то вроде этого.
— Надо было спросить участкового, — усмехнулся Миша, — он точно должен знать.
— Он подходил к вам тоже? — спросил Милов.
— Да, этакий Анискин с малосольным огурцом вместо пистолета в кобуре, — усмехнулся Галуев. — Он долго терзал мой паспорт, но так и не признался, что случилось. Мне показалось, он кого-то выискивал, хотя это мог быть и обычный служебный обход, как там у них принято.
— Нет, не обычный, — ответил Иосиф. — Он искал какой-то микроавтобус. Сказал, что пропал ребёнок.
— Правда? — озабоченно проговорил Галуев. — Значит, даже здесь, в этой глуши что-то случается!
   Они помолчали с минуту, затем новый сосед вспомнил о вине, которое принёс, чтобы отметить знакомство. Милов плеснул вино в только что отмытые от толстого слоя пыли стаканы, они чокнулись, выпили и снова разговорились.
— Откройтесь мне! — воскликнул Миша, театрально всплеснув руками. — О чём у вас наболело? Что вы скрываете от мира в этих неприступных стенах?.. Но прежде, чем начнёте, перейдём всё-таки на «ты».
— С чего ты взял, что у меня о чём-то наболело? — с наигранным удивлением спросил  Милов.
— Это же чувствуется!
   Милов нахмурился, потупив взор, и сказал спустя минуту:
— Ладно, если хочешь… Но это грустная история. — И Милов рассказал этому внешне симпатичному молодому человеку о смерти своего десятилетнего сына, о том, как он стоял на автобусной остановке, когда его сбила вылетевшая с проезжей части машина.
— Мои искренние соболезнования, — мрачно произнёс Галуев. — Что с водителем?
— Его так и не нашли, — помолчав, слабым тихим голосом ответил Милов.  — Самое поразительное, никто не видел ни машины, ни водителя. Там нигде не было видеокамер, на остановке не было никого, кроме него. Был поздний вечер, и никто ничего не заметил. Только тело моего малыша… на асфальте.
   Иосиф подавленно умолк, опустошённо глядя на стакан с вином.
— Понимаешь, — сказал он после затянувшейся на долгие минуты неловкой паузы, — врач, если он себя считает таковым, и это не просто пафос, — не имеет права быть равнодушным и тем самым почти наверняка… нет, на все сто процентов причинить вред пациенту. Поэтому я больше не мог оперировать. Врач не имеет права… убивать.
   На некоторое время вновь воцарилась напряжённая тишина. Не слышно было ни тиканья старых настенных часов, ни шороха мышей под полом, ни чириканья птиц за окном. Молчал и голос Иллус. Может быть, внеземное существо переселилось обратно в свой летательный аппарат, стоявший на чердаке, куда по просьбе пришельца перенёс его Милов.
— Теперь твоя очередь, — сказал Иосиф.
— В смысле?
— О чём наболело у тебя?
   Они сидели, откинувшись в старинных потёртых креслах, немного расслабившись после распитой бутылки вина, как вдруг Галуев встрепенулся, будто о чём-то вспомнил, и сказал:
— Я заметил, что у тебя нет цепного пса. Для деревенского дома это редкость.
— Это верно, но я же сказал, что приехал сюда не так давно. И к тому же, здесь было достаточно спокойно... Хотя... В свете последних событий, может быть, и стоило бы его завести. Я имею в виду исчезновение ребёнка.
— Ну да, между прочим, потерявшихся в деревнях часто искали с собаками. Кстати, о собаках. Как ты к ним относишься, Иосиф?
— Ничего против них не имею, по большому счёту. А почему ты спрашиваешь?
— Ты просил меня открыться, — ответил Галуев. — Так вот, слушай. Однажды в детстве я чуть не утонул в реке. Я был малолетним шалопаем и не умел плавать. Ты знаешь, что мелкие негодники вечно норовят угодить в какую-нибудь беду? Так и я, как сейчас помню, шалил на берегу и в итоге свалился с мостков. Вокруг не было ни души и никто не пришёл бы мне на помощь, если б не один пёс, примчавшийся откуда ни возьмись. Он вытащил меня из воды, а его хозяин, появившийся очень кстати, сделал мне искусственное дыхание. Так я выжил благодаря какому-то безвестному псу.
— Что ж, отличная история, — одобрительно заметил Милов. — И она лучше моей.
   Они посидели ещё немного, обсуждая собачью тему, и наконец простились, условившись, что встретятся завтра вечером, причём на этот раз в гости к Галуеву с бутылкой зайдёт Милов, а уж где он найдёт выпивку, это уже его проблемы. Близилась ночь, сумерки уже сгустились над крышами домов, и над лесом пронёсся холодный вихрь, встрепенув кроны почерневших как сажа на фоне хмурого вечернего неба, деревьев.
   Милов развалился в кресле, даже не удосужившись включить свет, чувствуя, что его начинает клонить в сон, когда между ним и Иллус вновь возникла утраченная было связь, и он отчётливо услышал голос существа:
— На твоём месте я бы никому не доверял!
— Это опять ты, — недовольно сказал вслух Милов. — Начинается веселье!
— Ты хочешь отдохнуть?
— Да уж хотелось бы! — раздражённо воскликнул Иосиф.
   Он с удивлением отметил про себя, что Иллус уступил, хоть и с некоторой неохотой. Милов почти сразу же уснул, и ему приснился удивительный сон. Будто бы он находился на далёкой неведомой планете, и его взору предстало удивительное зрелище. Посреди безжизненной пустыни, залитой ослепительным светом нескольких застывших на небосводе светил, находилось гигантское строение, напоминающее своей конструкцией необъятный сводчатый ангар. Во чреве этой колоссальной постройки, отливавшей серым холодным металлом, раздавался монотонный гул, словно работали несколько тысяч каких-то машин.
   С одной стороны исполинского ангара вылетали один за другим крошечные летательные аппараты, выстраиваясь в длинную ровную очередь в пространстве между безводной потрескавшейся сушей и бирюзовым безоблачным небом, с другой же, ангар, казалось, выплевывал более крупные по размеру корабли удивительных угловатых форм, точно раздавленные под прессом, что ничуть не умаляло их внешней внушительности.
   Меньшие по размеру корабли именовались Иллус, большие — Эреб. Последние тут же поглощали более мелкие Иллус, подобно тому, как крупная хищная рыбина пожирает малька. И так продолжалось бесконечно долго, до тех пор, пока Милов не проснулся на своей родной планете в лучах утреннего солнца — единственного земного светила, если не считать луны.
   Едва проснувшись, он услышал пронзительный возглас пришельца, предупреждающий об опасности.
   В деревню вернулся Иван Холодный. Он пришёл пешком без своего мотоцикла. Именно на эту деталь Иллус и обратил внимание Милова, напомнив, что его страшный и коварный враг Эреб умеет перевоплощаться,  переселяясь из одного тела в другое, когда ему заблагорассудится.
   Приникнув к окну и выглянув из-за занавески, Иосиф почти сразу заметил участкового. Тот выглядел как обычно, только без фуражки и с растрёпанными седыми волосами; его лицо не выражало ровным счётом никаких эмоций, напоминая бледную маску. Крадучись он обходил дома так же, как это делал совсем недавно бродяга по прозвищу Сапог. Побывав внутри нескольких опустевших особняков, Холодный постучался в дверь и, похоже, так и не дождавшись ответа, внаглую, обрушившись всем с воим весом, взломал её и скрылся в покосившейся избе, где жил какой-то пропитый старик-самогонщик. После этого участковый пропал из поля зрения Милова до самого вечера, пока над деревней и окрестным лесом  не начали сгущаться сумерки.
***
   Безлюдную деревню неумолимо окутывала вечерняя мгла, и дом Иосифа становился похож на какой-то мрачный склеп с задёрнутыми шторами, поскольку Иллус строго-настрого запретил ему включать свет, дабы не привлекать  внимание своего злейшего врага прежде времени. Милов заметил, что свет зажёгся только в доме его соседа Миши Галуева, тогда как остальные несколько обжитых домов на единственной улице деревни так и остались стоять с непроницаемыми тёмными проёмами окон, что было по меньшей мере странно — ведь, насколько знал Иосиф, там жили люди.
На потускневшем небе начали проглядывать первые звёзды, когда Иосиф, прикорнувший в углу гостиной в кресле, услышал негромкий осторожный стук в дверь.
— Не открывай! — раздался голос Иллус. — Это он! Это — Эреб!
   Впрочем, Милов не собирался даже приближаться к двери. Он был напуган, пожалуй, даже не меньше, чем Иллус и остался сидеть в кресле, даже не шелохнувшись, напряжённо прислушиваясь к посторонним звукам, доносящимся извне. Затем стук повторился чуть громче и более настойчиво — и вновь Милов, внемля мольбе его инопланетного союзника, проигнорировал своего незваного гостя, вжавшись в кресло и таращаясь в темноту в направлении входной двери. После этого тот, кто стоял снаружи с силой несколько раз подёргал за дверную ручку, однако дверь не поддалась.
   Неизвестный визитёр постоял немного на крыльце, после чего неторопливо двинулся вдоль фасада дома. Милов как можно более бесшумно прокрался к зашторенному окну, осторожно выглянул из-за занавески, и ему показалось, что он успел разглядеть плотную фигуру в полицейской форме за секунду до того, как она скрылась за углом дома. План настырного непрошеного гостя было несложно разгадать — тот явно собирался проникнуть в дом через двор, где, как проницательно отметил накануне Галуев, не было цепного пса, который мог бы его остановить, но, предусмотрев и эту вероятность, Иосиф заранее запер и дверь чёрного хода, ведущего во двор. Он боялся одного — того, что незваный гость попытается влезть в дом через окно. Милов прислушался к шагам полицейского со стороны двора, как вдруг похолодел, вспомнив об одной детали, которую совсем упустил из виду.
   Во дворе, заваленном каким-то старым хламом, строительным мусором и наполовину заставленном поленницами дров, лежала длинная деревянная лестница. Настал момент всерьёз упрекнуть себя за разгильдяйство и вопиющую бесхозяйственность, ведь за то время, что он здесь пробыл, можно было спокойно восстановить старый пошатнувшийся сарай, чтобы спрятать в нём под замком и хлам, и дрова и, конечно, лестницу. Ту самую лестницу, по которой теперь враждебный пришелец в облике участкового, мог без особого труда проникнуть в дом через чердак!
   Опасность усугубляло ещё и то, что как назло на чердаке находился летательный аппарат Иллус.
   Милов тихо прокрался на кухню и взял самый большой нож, какой только смог найти. С оружием в руке, — хотя бы и с таким не самым претенциозным, — он почувствовал себя немного более уверенно. В тот же момент он услышал стук поднятой лестницы, ударившейся об стену — то, чего он и боялся.
Конечно, Эреб не мог не заметить лестницы и не преминул воспользоваться этой возможностью, предоставленной ему даже не случаем, а, скорее, безалаберностью хозяина дома. Однако в последний момент что-то его остановило. Либо он передумал подниматься на крышу, либо его вспугнул рёв мотора и пронзительные гудки клаксона притормозившего неподалёку  большого чёрного автофургона. Так или иначе враждебный пришелец оставил лестницу в покое и удалился в неизвестном направлении, скрывшись в темноте.
   Поспешно выглянув на улицу через окно, Милов увидел, что громоздкий автомобиль с закрытым кузовом остановился перед домом Галуева и из него вышли двое человек. На улице воцарилась кромешная тьма, когда Иосиф, стараясь не шуметь, вышел из дома, держа в руке нож; покинуть своё убежище, выйдя навстречу опасности, его заставило не что иное, как банальное чувство долга перед теми, кто мог в силу обстоятельств стать новыми жертвами в этой опасной игре «Кто кого?»
   Милову был чужд эгоизм, именно поэтому, поборов свой собственный страх, он и вышел для того, чтобы предостеречь всех, кто ещё не знал об опасности. Иллус начал было пылко возражать против того, чтобы Милов необдуманно подвергал себя опасности, поскольку Эреб мог попытаться напасть в любой момент в обличье вооружённого полицейского или попытаться вселиться в его собственное тело, что чревато неминуемой гибелью, но это только укрепило Иосифа в намерении предупредить остальных обитателей деревни, и он посоветовал Иллус заткнуться, после чего голос пришельца наконец-то стих, предоставив Милову полную свободу действий.
   Иосиф знал, что его рассказ о грозном инопланетянине, разгуливающем в теле участкового, будет выглядеть, по меньшей мере, как байка или плохая шутка. Но что ему оставалось делать? По крайней мере, он постарается убедить их и, если эта попытка будет успешной, у него появятся новые союзники, что облегчит в каком-то смысле его заботы о враждебном пришельце из космоса.
   Единственный дом в деревне, в окнах которого всё ещё горел свет, был особняк Галуева, куда Милов поспешно и направился. Обойдя автофургон, стоявший перед самым крыльцом, он забарабанил в дверь; спустя минуту дверь открылась, и на пороге появился незнакомый Иосифу человек в толстовке с капюшоном и спортивках. Он был высок и широк в плечах и произвёл на Милова не очень хорошее впечатление в основном из-за своего колючего и крайне неприветливого взгляда.
— Что надо? —  хмуро спросил незнакомец.
— Мне нужен Миша, — ответил Милов, слегка растерявшись. —  Очень нужен! Дело не терпит отлагательств.
— Серьёзно, чувак? А что случилось?
— Ваш друг Миша… он в опасности, как и все мы.
   В этот момент из-за плеча амбала выглянул сам Галуев. Милов удивился тому, как преобразился его прежний знакомый — в его взгляде напрочь пропала прежняя доброжелательность, уступив место тревоге и даже страху, смешанному со скрытой злобой.
— В чем дело, Иосиф? — спросил он повышенным тоном, оттолкнув верзилу в сторону. — Почему так поздно?
— Согласен, поздно, извини за вторжение. Но дело очень серьёзное! Можно войти?
— Ты меня заинтриговал… Так что же ты стоишь на пороге? Конечно, проходи!
   Галуев поманил его за собой в сумрачную прихожую. Милов прошёл мимо застывшей, точно глыба, фигуры незнакомца, как вдруг получил настолько сильный удар сзади по голове чем-то тяжёлым, что сознание его помутилось, и он провалился в пучину ещё более кромешной тьмы, чем та, которая воцарилась в заброшенной деревне.
***
   Милов очнулся, услышав совсем рядом чей-то пронзительный вскрик. Ощущая сильную боль на затылке, он приоткрыл глаза и увидел комнату, скудно освещённую одной электрической лампочкой, подвешенной к потолку.
   В комнате было настолько грязно и воздух так пропитан запахом тления, что Иосиф, ещё не полностью придя в себя, вначале принял её за какой-то отсыревший подвал и только спустя минуту заметил, что в помещении были окна, наглухо закрытые ставнями. На полу лежал толстый слой пыли, которая тут же забилась ему в нос, так что он чуть не чихнул. Однако кроме запаха пыли и тления, в воздухе, казалось, застыло ощущение чего-то более неприятного — угрозы и ужаса, неведомой опасности, затаившейся где-то совсем близко.
   Приподняв голову, Милов увидел незнакомых людей, которые окружили какого-то мальчика, чей крик, по-видимости, и вырвал его из забытья. Ребёнку было не больше десяти лет, он кричал и плакал, связанный по рукам и ногам, лёжа так же, как Иосиф, на дощатом полу. В какой-то момент незнакомые люди расступились, и Милов увидел метрах в трёх от мальчика большую железную клетку, в которой, как ему показалось, зашевелилось что-то живое. Нечто, сидевшее за решеткой, ужасающе зарычало, начав неистово царапать прутья клетки.
   В этот момент Иосиф услышал знакомый ему голос Миши Галуева:
— Ну, как вы себя чувствуете, доктор?
   Ушибленное место на затылке сильно ныло, но Милов нашёл в себе силы сыронизировать:
— Вполне ничего… А я-то думал, мы перешли на «ты»?
   Галуев сделал знак кому-то, стоявшему рядом, и Милова подхватили чьи-то здоровенные ручищи, одним махом подняв его с пола и швырнув на стул, стоявший у стены. Иосиф посмотрел на свои руки, накрепко связанные куском белого электропровода, затем перевёл взгляд на бьющегося в истерике ребёнка и клетку и спросил:
— Что всё это значит?
— Скоро узнаешь, — раздражённо ответил Галуев. — Честно говоря, я не хотел, чтобы всё так случилось. Не хотел, чтобы ты был свидетелем, потому что это касается только меня и моих друзей. Мой друг Петр перестарался, вы уж простите его, он в последнее время сам не свой. Таким образом, ты не по своей воле проник в нашу тайну.
— Что ещё, чёрт возьми, за тайна?! — вырвалось у Милова. — Зачем вам этот мальчик? Вы что, детоубийцы?
— Сейчас вы сами всё увидите, — спокойно сказал Галуев и обратился к двоим молодым людям, находившимся в комнате: уже знакомому Иосифу амбалу и худому патлатому парню с неприятным бледным лицом:
— Всё, пора начинать!
   Амбал быстро открыл дверцу клетки, и все отступили назад, подтолкнув вперёд хныкающего ребенка. То, что вслед за тем увидел Милов, не могло присниться ему и в самом страшном сне.
   Из клетки выполз монстр — более точное определение для этого существа было бы сложно найти, ибо в нём, в самом деле, было что-то дьявольское. Тусклый свет лампы упал на зверя чёрной масти, жуткое подобие огромной собаки неизвестной породы или, точнее, двух собаковидных существ: две головы и два тела, сросшихся в одно, которое сдерживала цепь, тянувшаяся от объёмного ошейника к прутьям клетки. В воздухе тут же распространился омерзительный запах, исходивший от мускулистого волосатого монстра, стоявшего на четырёх коротких лапах. С глухим зловещим рычанием он оглядел всех присутствующих и две пары чёрных глаз остановились на связанном мальчике, который в шоке от увиденного не смог даже плакать — он лежал на полу, в ужасе глядя на тварь, которая была теперь не более, чем в метре от него.
   В не меньшем изумлении созерцал эту кошмарную картину и Милов, в то время как двое сообщников Галуева выглядели совершенно спокойными, будто для них это было не в новинку. В этот момент Иосифа осенила жуткая догадка: уж не собираются ли эти ненормальные попросту скормить беззащитного связанного ребенка уродливому и, возможно, агрессивному и голодному существу просто из какой-то безумной прихоти, ради забавы?
— Стойте! —  крикнул Милов. — Не делайте этого!
— Заткнись! — зашипел на него Галуев. — Теперь ты с нами, что называется, в одной упряжке. Молчи и смотри!
   Монстр двинулся вперёд, насколько позволяла ему не слишком длинная, но, видимо, прочная цепь. Принюхиваясь к воздуху, он снова угрожающе зарычал и, опустив деформированную морду над телом мальчика, оскалил огромные белые клыки.
Казалось, он был готов уже наброситься на ребенка, как вдруг раздался грохот раскрывшейся двери и в комнату ввалился Иван Холодный с пистолетом в руке. Он грубо оттолкнул в сторону Галуева и, не обращая внимания на происходящее в комнате, направился прямо к Милову, вперив в него ледяной убийственный взор, от которого по телу Иосифа пробежали мурашки. Опрокинув стул, тот попятился к стене, когда его настигла тяжёлая рука лейтенанта, вцепившись в его плечо так, что он чуть было снова не потерял сознание от боли.
— Остановите его! Остановите… — закричал он, глядя на опешившую группу молодых людей, отнюдь не ожидавших подобного вторжения.
— Заткнись! — пробасил Иван, волоча его за собой. — Ты мне нужен.
   Он двинулся было к выходу, держа мёртвой хваткой за руку Милова, когда верзила из команды Галуева преградил ему выход. На секунду Холодный застыл на месте, с каким-то интересом поглядев на амбала, как вдруг быстро поднял пистолет и выстрелил в него в упор. Верзила отлетел в сторону с зияющей кровавой дырой в животе. После этого никто уже не решился помешать ему покинуть комнату вместе со своей жертвой.
   Они вышли из дома в кромешной тьме, царившей в деревне в эту непривычно тихую, безлунную ночь. Холодный молча подтолкнул Милова перед собой дулом своего пистолета, однозначно намекая, чтобы тот ускорил ход. Они шли по пустынной дороге мимо окутанных мглой, безжизненных домов, напоминавших покосившиеся надгробия, навечно застрявшие на каком-то заброшенном кладбище. Сложно было бы теперь сказать, что в этих домах кто-то жил. Иосифу пришла на ум недобрая мысль о том, что, возможно, обитатели этих древних особнячков уже мертвы, лежат в своих спальнях в неестественных позах, изувеченные и перебитые все до единого рукой того самого, если можно так выразиться, «оборотня в погонах», ликантропа из внеземных миров, который в данный момент вёл его самого под прицелом пистолета Макарова, земного оружия, к которому этот пришелец, очевидно, уже привык, несмотря на явную архаичность и чрезвычайно посредственную дальнобойность, конечно, по сравнению с инопланетными аналогами.
   Милов был уверен, что оружие посетивших Землю малогабаритных пришельцев, невзирая на их не самые впечатляющие размеры, всё же является  удивительно продвинутым и грустно усмехнулся при мысли о том, что будет забавно, если этот пришелец, надевший на себя личину участкового, отправит его на тот свет с помощью пули из обычного ПМ.
   Они дошли почти до конца улицы, когда Холодный громко рявкнул:
— Стоять!
   Милов обернулся, однако его тут же ослепил луч света электрофонаря, и он прикрыл лицо руками, которые до сих пор были связаны в запястьях.
— Чего ты хочешь?  — спросил Милов.
— Ты мне не нужен, — бесстрастно ответил лейтенант. — Мне нужен он.
— Тебе нужен Иллус?
— Да! — Иван с интересом слегка наклонил голову.
 — Так он уже давно отсюда улетел. Ты опоздал…
— Ты мне лжёшь, — помолчав, с прежним внешним спокойствием ответил Холодный. — Ложь тебе не поможет. Пошли! — участковый указал дулом пистолета во тьму.
— Куда мы идём? — с запоздалым любопытством спросил Милов.
— Разумеется, не к тебе домой. Если он и останавливался у тебя, там  его давно уже нет. Мы идём ко мне «домой».
   Немало обескураженный ответом пришельца в обличье полицейского, Иосиф был вынужден направиться в ту сторону, куда ему тот указал лучом фонарика, и спустя полчаса они вышли к обшарпанному домику на опушке леса. Милов неистово считал секунды и минуты, отделявшие от той неведомой жуткой участи, которая ожидала его в конце пути, ибо от злобного пришельца явно ничего доброго ждать не приходилось. По дороге к обветшалому дому Иосифа мучила одна мысль: что задумал Эреб? Конечно, облик плачущего ребёнка на фоне бесформенной туши двухголового пса-монстра также не покидал его сознание, но теперь он ничего не мог сделать для бедного мальчугана, который, скорее всего, уже пал жертвой той жуткой природной аномалии и спланировавших это бесчеловечное злодеяние психопатов.
Пришелец втолкнул уставшего и морально раздавленного Милова в гостиную ветхого домишки, с потолка и грязных стен которого свисали плотные нити серой паутины и вместе со сквозняком витал тяжёлый запах тления. Было ясно, что они наконец-то пришли в логово опасного пришельца, причём его пленнику  совсем не стоит чувствовать себя как дома и ни в коем случае не забывать, что он — в гостях!
   Эреб подтолкнул Милова вглубь отсыревшего насквозь помещения, а сам занял место у частично заколоченного окна, заслонив своей широкой фигурой в полицейской форме и без того скудное свечение луны, на короткое время робко выглянувшей из-за скопления лохматых туч, застилавших ночное небо. Пленник мог видеть только его силуэт, застывший, точно некое пугающее каменное изваяние, погружённое в свои неведомые думы.
   Томительные минуты тишины тянулись за минутами, пока наконец пришелец не подал голос:
— Ты связан с ним, человек. Я знаю, что он мог заключить с тобой сделку. Значит, он может слышать тебя, где бы ты ни был, а именно это мне и нужно. Ты должен вызвать его. Немедленно! Проси его о помощи. Проси, чтобы он примчался сюда так скоро, как только может на своём модуле…
   Пришелец умолк, видимо, ожидая реакции от пленного землянина. Иосиф прислушался к завыванию ветра где-то наверху, скорее всего, на чердаке и, осознав, что в доме действительно, кроме них двоих, больше ни одной живой души, спросил:
— Как же я смогу вызвать его?
— Очень просто. Нажми кнопку вызова в своих тупых мозгах.
 — Но… я ведь не машина, чтобы так просто взять и нажать…
— Не рассуждать! — проревел пришелец так яростно и громогласно, что Милов чуть не рухнул на пол, в ужасе попятившись назад. —  Вызывай!..
— Ты хочешь убить его? — едва слышно проговорил Милов.
— Убить? Я не понимаю этого слова. Не знаю, что оно значит. Можешь объяснить?      
   Ответ Эреба показался Иосифу какой-то насмешкой, но он уцепился даже за эту слабую возможность оттянуть время.
— Зато он, тот, которого ты ищешь, прекрасно это знает. Он знает, что ты преследуешь его, чтобы уничтожить. Мне, конечно, невдомёк, как это там у вас происходит. Может, это значит расщепить на молекулы, атомы или разобрать на запчасти?
— А! В этом ты прав, — кивнул пришелец. —  Именно это я и собираюсь сделать. Но не уничтожить, как ты выразился, нет! Он переродится во мне, получит новую жизнь. Хотя ты слишком далёк, чтобы это понять. Ты не знаешь нашего мира… Твоя задача — сейчас, сию минуту вызвать его сюда. Не знаю, будет ли тебе приятно узнать, но ты отвечаешь не только за свою, но и за жизнь того бедолаги, который участливо одолжил мне своё тело, если он, конечно, выживет… Итак, начинай, не испытывай моего терпения, я жду!
   Иосиф пытливо всматривался в тёмный силуэт пришельца в облике участкового, из-за спины которого слабо пробивала лунная синева, и внезапно его охватила ярость. Ему показалось очевидным, что пришелец лицемерил, заявляя, что не понимает, что значит «убивать». Уж ему-то в самом деле не могло быть это неизвестно или чуждо, когда он менял чужие тела, как перчатки и, конечно, было наплевать на жизни каких-то землян. Он бесцеремонно и трусливо пользовался той властью, которой располагал, прикрываясь телом своего нового носителя, как щитом, подобно тому, как это делают обычные паразиты.
   В какой-то миг Иосифом овладело безумное решение вступить с пришельцем в открытый бой, броситься на него в темноте и попытаться, возможно, одним лихим ударом решить проблему раз и навсегда, но в последний момент его остановила мысль о том, что если отбросить все эмоции, на самом деле он не знал о подлинных отношениях пришельцев попросту ничего. Каждый из них мог говорить что угодно, но причины враждебности каждого из них друг к другу, были всё ещё скрыты для него за плотной завесой тайны. Как выразился Эреб, в то время как его маленький внеземной союзник мог «слышать» Иосифа, тот этой способностью отнюдь не располагал, и это было не слишком справедливо.
   Милов попал в нелёгкое положение: с одной стороны, его сдерживало обещание, данное им Иллус, и не просто обещание, а настоящая «связь», с другой — он почувствовал, что надо дать пришельцам встретиться и, возможно, не только из-за страха за свою жизнь. Может быть, в последний момент к решению этой дилеммы подключилось его подсознание, и внезапно для него всё стало простым и очевидным.
— Ну, что ты решил? — спросил Эреб.
   Милов колебался ещё мгновение, затем произнёс:
— Решил.
— Согласен?
— Нет.
   Иосиф почувствовал на себе пронизывающий, словно лазерный луч, взгляд пришельца.
— И не надо, — бесстрастно промолвил тот. — Ты уже сделал своё дело. Он явится, всё равно явится.
   Внезапно в помещении раздался знакомый человеческий голос:
— Я уже здесь! — Со стороны входа в комнату вспыхнул яркий луч электрического света, озаривший лицо лейтенанта Холодного, который тут же попытался скрыться в полумраке.
— Стоять, не двигаться! — бодрый уверенный голос принадлежал не кому иному, как Мише Галуеву, целившемуся в участкового из небольшого пистолета.
   Пришелец в полицейской форме выхватил свой ПМ, направив его в ответ на Галуева.
— Выйди вон, бестия! —  крикнул Миша. —  Оставь чужое тело!..
   Пришелец в облике Холодного перевёл дуло пистолета на Милова.
— Я убью его, — процедил он сквозь зубы. — Почему ты без модуля? Это не по правилам.
 — Тебе нужен модуль?  — спросил Галуев. —  Оглянись и ты его увидишь.
   Эреб и Милов одновременно посмотрели в указанном направлении и действительно увидели за окном зависший в пространстве модуль, едва различимый во мгле благодаря серебристому свечению луны, отражавшемуся от его гладкой поверхности. В этот момент Галуев швырнул свой электрофонарь в голову участкового. Комната погрузилась в кромешную тьму, когда Иосиф услышал пронзительный крик Галуева:
— Скорее, бежим!
   Едва справившись с оцепенением, Милов бросился к выходу вслед за Мишей. Выбежав из дома, он оглянулся и увидел, как через окно, выбив остатки фанеры, вылетел цилиндрический предмет, напоминающий по форме сигару, затем в воздухе за долю секунды он трансформировался в нечто более плоское и угловатое, превратившись в нечто, чуть более напоминающее звездолёт. За тем, что случилось дальше Иосиф не уследил, потому что Миша со всей силы поволок его за собой.
Они бежали до тех пор, пока ветхий домик не остался далеко позади и впереди возникли очертания деревенских особнячков.
— Этот пришелец мог уничтожить всех местных жителей, — сказал   Галуев, —  если бы не тот, второй… которого он преследует. Не знаю, как он воздействует на наши мозги, но он заставил местных деревенщин убраться восвояси задолго до того момента, как его противник объявился в облике мента. К тому времени, в деревне, кроме нас, больше никого не осталось. Почти все местные, кто на чём мог, уехали ещё днём. Хотя нам это было только на руку, ведь мы занимаемся тем, о чём никто не должен знать.
   В темноте не было видно изумлённых глаз Милова, который тщетно пытался разглядеть лицо Галуева. Он не переставал удивляться превратностям судьбы — было ясно, что тот, кто его только что спас, снова зачем-то хочет вовлечь в свои тайные бесчеловечные замыслы.
   Словно в ответ на беззвучный вопрос Иосифа, Галуев сказал:
— Маленький пришелец уговорил меня выручить тебя из беды. Но я рискнул не просто так, мы заключили сделку.
— Он уговорил тебя?
— Я думаю, что он не может управлять своим крошечным кораблём, не находясь внутри. Поэтому, как это принято называть, вошёл со мной в контакт, объяснил ситуацию и после этого перешёл к управлению модуля. Он же указал мне дорогу к старому особняку, ведь на дворе кромешная тьма. Насколько я понимаю, его недружелюбный к людям соперник накануне перерубил все линии электропередач. Свет есть только в нашем доме, мы подключили электролампочку от автомобильного аккумулятора.
   Милов не сходил с места, смутно различая в темноте силуэт Галуева.
— Куда мы идём? —  спросил Иосиф.
— Ты единственный, кто знает обо всём, — холодно ответил Галуев. —  Теперь ты должен либо присоединиться к нам, либо… Если честно, лучше присоединиться, как бы тебя это ни пугало. Нам нужен врач, хороший хирург. Кстати, он может пригодиться нам не только здесь, на Земле, но и там, куда мы, возможно, очень скоро все вместе отправимся.
— Что вы хотите от меня?
— Вначале, осмотреть моего друга, он серьёзно ранен. Ты, конечно, можешь отказаться, но учти, тогда я пристрелю тебя прямо на месте, и твой друг, маленький пришелец, уже не успеет тебя спасти.
   Милов понял, что в данный момент лучше не перечить, и они вернулись в дом Галуева, в ту самую мрачную комнату, которую ему хотелось бы как можно скорее забыть. Иосиф огляделся в поисках мальчика и, к своему ужасу, увидел, что двухголовый монстр оттащил его к своей клетке. Тот лежал без сознания прямо напротив дверцы, в то время как мохнатое чудище затаилось рядом, положив обе передние лапы ему на грудь, скаля клыки и угрожающе рыча на присутствующих соучастников всего жуткого действа.
— Что с мальчиком?  — спросил Милов.
   Галуев бросил на неподвижное тело ребёнка беглый равнодушный взгляд и ответил:
— Вроде ещё жив. А это добрый знак, означающий, что мы наконец-то достигли нашей общей цели. Всем сосункам, кто был в лапах этой удивительной собаки до него, повезло значительно меньше — зверь перегрыз им всем горло в первую же секунду, едва его спустили с цепи.
   Иосиф едва не сорвался на Галуева с кулаками. С трудом подавив в себе это рискованное намерение, он закричал:
— Вы — звери! Вы ещё страшнее, чем это нелепое создание природы! Вам не жаль ни его, ни людей. Зачем вы издеваетесь над детьми?
— К чему так много громких слов?  — с презрительной усмешкой ответил Миша, поигрывая пистолетом в руке. — Лучше займись делом и в первую очередь осмотри нашего друга.
   Он указал на раненого амбала, лежавшего в той же комнате на кушетке под присмотром худощавого парня.
   Подойдя ближе, Иосиф склонился над раненым, взяв его за руку, и некоторое время стоял молча, казалось, глядя даже не на него, а чуть выше его побледневшего лица, куда-то в стену. Глаза верзилы были прикрыты, лишь губы слабо бесшумно шевелились, словно он пытался что-то бормотать в бреду, вызванном болевым шоком. Ему успели быстро и неумело наложить повязку на рану, но она не справлялась с обильным кровотечением.
   Наконец Милов отвернулся, переведя взгляд на Галуева, и сказал:
— Он очень плох и долго не протянет. Потерял много крови.
— Помогите ему!
— Тут ничего уже нельзя сделать, — со вздохом ответил Иосиф. —  Вытащить пулю? У меня нет ни инструментов, ни анестезии, нет даже бинта.
   Галуев в ярости взглянул на Милова и сказал:
— Припоминаю наш недавний разговор за бутылкой вина. Кажется, ты что-то говорил о бесчувствии? Так значит, ты бесполезен как врач. Что от тебя толку, зачем ты нам нужен?.. Скажи, кого мне прикончить: эту мелкую заплаканную дрянь, — он указал дулом пистолета на мальчика, —  или тебя?
   Иосиф скользнул взглядом по бесчувственному телу деревенского мальчишки и тихо ответил:
— Освободите ребёнка. Если тебе нужна моя жизнь… — он умолк, заметив как Галуев с каменным выражением лица быстро направил ствол пистолета на него, и зажмурил глаза.
   Он содрогнулся всем телом, когда прозвучало три оглушительных выстрела, слегка пошатнулся, но остался стоять на ногах. Открыв глаза, он увидел Мишу застывшего с дымящимся пистолетом в руке над мальчиком и подмявшей его собакой-мутантом. В деформированном черепе монстра зияли три пулевых отверстия, из которых хлестала кровь, заливая и ребёнка, и дощатый пол. Двухглавая собака была мертва.
   Худощавый парень в изумлении  таращился на своего предводителя, на лице которого отразилось какое-то безумное наслаждение. В этот момент мальчик зашевелился, приоткрыл глаза и попытался выбраться из-под тяжёлых лап дохлого мутанта. С каким-то остервенением Галуев схватил его левой рукой за шиворот и приподнял над тушей собаки.
— Смотри, маленькая дрянь, —  в каком-то исступлении закричал он на ребёнка. — Надеюсь, хоть кто-то оценит, насколько я могу быть милосерден?
   Он отшвырнул мальчика в сторону и посмотрел куда-то вверх, туда, где тускло мерцала единственная лампочка.
— Мы заключили сделку!  —  крикнул он, обращаясь к кому-то невидимому. — Где же ты? Или пришельцы из космоса не исполняют обещаний?
   Он стоял с минуту, вперив взгляд в потолок, как вдруг встрепенулся и энергично закивал головой.
— Да, да, я понял, —  быстро проговорил он, просияв.
   Сунув пистолет за пояс, он прошмыгнул мимо Иосифа. Не обращая внимания на худощавого, застывшего в стороне, словно в ступоре, Милов подбежал к мальчику, потирающему ушибленное при падении колено.
— С тобой всё в порядке? Идти можешь?
   Ребёнок кивнул, размазывая слёзы по лицу и, дрожащей рукой указав на тушу мутанта, проговорил:
— Что это?
— Это наш с тобой кошмарный сон. Забудь про него! Пошли быстрее, — Милов взял мальчика за руку, и они направились к выходу из мрачной комнаты.
   В тот момент, когда Милов проходил мимо кушетки, раненый амбал внезапно встрепенулся и крепко вцепился ему в рукав куртки. Иосиф попытался избавиться от этой хватки, но раненый держал его со всей силы, глядя на него замутнённым бешеным взором и бормоча что-то нечленораздельное. Выпустив руку ребёнка из своей, Милов сжал её в кулак и со всей силы обрушил на физиономию амбала. Лишь после этого, хватка  раненого ослабла, и он снова обмяк на кушетке уже без чувств.
   Иосиф с мальчиком выбежали за дверь на улицу и хотя единственной целью Милова в тот момент было под прикрытием темноты сбежать как можно дальше от этого злополучного дома, он застыл на месте при виде удивительной картины. Крыльцо дома было залито светом, исходившим от летательного аппарата Иллус. Галуев стоял, одной рукой прикрывая глаза от этого необычайно ослепительного сияния, а второй простирая в направлении маленького звездолёта, зависшего метрах в десяти над землёй. Блики, исходившие от его индикаторов, мелькали в тёмных стёклах соседних домов.
— Возьми меня с собой! — прокричал пришельцу Галуев. — Я выполнил твоё  желание, я сделал всё, как ты хотел! Сдержи обещание, забери меня отсюда!
   Он умолк на минуту, словно прислушиваясь, но ни один звук не нарушил тишину, царившую над безжизненной деревней.
— Почему ты молчишь?! — завопил Галуев, в ярости выхватывая пистолет и целясь в летательный аппарат.
   Вероятно, маленький пришелец не ответил ему ни вслух, ни с помощью той сверхъестественной способности, которой обладал и сам, и которой мог обучить других. В остервенении Галуев выстрелил в сторону неподвижно парящего корпуса крошечного звездолёта несколько раз, окончательно опустошив магазин пистолета. Видимо, это не нанесло сильного урона  космическому кораблю пришельца, но после этого он наконец-то сдвинулся с места, проплыл по воздуху, плавно снизившись и на миг поравнявшись с Миловым. Из-за ослепительного сияния он не мог различить контуры корабля, и прикрыл глаза, когда отчетливо услышал голос пришельца — голос, который мог слышать лишь он один:
— Он слишком мал, чтобы я взял его с собой.
— Слишком мал?! —  удивился Иосиф.
— Велик ростом, но мал духом, — ответил пришелец. —  Но тебя я бы взял… Ты бы увидел чудеса, которые тебе и не снились.
— Нет, я не могу, — с улыбкой ответил Милов. — Я лучше останусь здесь.
   Он ещё крепче сжал ручонку мальчика, который с восторгом взирал на диковинное создание, не понимая, что происходит, но почему-то совершенно бесстрашно воспринимая это как сказку, которую можно созерцать наяву.
— Мне пора, — словно издалека донёсся до Милова голос пришельца, хотя он был ещё рядом. — Прощай!
— Я тебя больше не увижу? — с грустью произнёс Иосиф, но ответа уже не дождался.
   Маленький летательный аппарат стремительно взмыл в ночное небо и скрылся в мгновение ока, затерявшись в россыпи искрящихся звезд, высыпавших из-за расступившихся, разогнанных холодным осенним ветром, серых туч.
Словно очнувшись от некоторого забытья, Милов посмотрел на смутно различимую в сгустившемся мраке фигуру Галуева. Он увидел, как тот направился прямо к ним с мальчиком, вытянув перед собой руку и судорожно нажимая на спусковой крючок пистолета — совершенно впустую, потому что в магазине кончились патроны. Наконец осознав, что не может причинить ни малейшего вреда, он отшвырнул пистолет в сторону и попятился назад. Сжав кулаки в порыве нарастающей ярости, Милов бросился за ним, но Галуев успел открыть дверь своей низкой малолитражки, завёл двигатель и отжал газ. По пути он попытался наехать на Иосифа, но тот без особого труда увернулся, и вскоре машина исчезла из виду за пределами деревни.
   Переведя дыхание, Милов вернулся к мальчику.
— Как тебя зовут? —  спросил он.
— Егор, —  слабым голосом ответил ребёнок. — Этот злой дядя...         он не вернётся?
— Думаю, что нет, — ответил Иосиф. — Но не отходи от меня ни на шаг.
   Милов понимал, что осталось сделать немногое. Они направились обратно в дом. Прежде чем войти, Милов подобрал лежавший на лавочке у крыльца большой молоток, с помощью которого Галуев накануне днём чинил ставни. Они вернулись в ту самую мрачную комнату, в которой оставался ещё один сообщник сбежавшего маньяка. Худощавый парень стоял у кушетки, на которой неподвижно лежал верзила. Он растерянно посмотрел на Милова и,  указав на тело, дрожащим голосом проговорил:
— Всё кончено! Он… умер.
— А ты-то кто? — спросил Иосиф, не спуская с худощавого глаз.
— Я Давид.
— Ты мне больше ничего не хочешь сказать, Давид? И лучше начать с того, что это такое? — Милов указал на тушу двухглавой собаки.
Присев на край кушетки, худощавый глубоко вздохнул и сказал:
— Я с ними уже полгода. Они говорили, что этот зверь не из нашего мира, что он направит нас на след ангелов, и те заберут нас с собой. Мы отправимся в дальний межзвёздный путь и поселимся на прекрасной планете… Но зверя надо кормить. Подобно Молоху он питается телами детей…
   Худощавый умолк, затем, судорожно сглотнув, спросил:
— Вы доктор?
— Доктор.
— Мне нужна доза, доктор!.. Прошу вас!
— Что, героин? — брезгливо спросил Милов.
   Давид кивнул, опустошённо глядя в пол.
— У меня его нет. Тебе давали наркоту, верно?
— Миша классный! Я верил ему, я знаю, что он не врал. Пётр был другим. Когда два месяца назад он сбил ребёнка на остановке, это было ошибкой. Миша сказал, что это против правил. Молоху не нужны напрасные жертвы. И сегодня Молох сохранил жизнь двенадцатому мальчику, потому что настал Судный день…
— Постой, —  воскликнул Иосиф с надрывом в голосе. — Повтори, что ты сказал? Когда вы сбили ребёнка на остановке и в каком городе?
— Не мы, а Пётр, — худощавый указал на верзилу. — Он был больным кретином. Он, но не мы!
   После этого худощавый не произнёс ни слова, закрыв лицо руками. Милов несколько раз повторил свой вопрос, но тот будто его не слышал.
   Совершенно потрясённый признанием наркомана, Милов даже забыл о том, что до сих пор крепко сжимает в своей пятерне ручонку испуганного мальчика. Он повернулся и, по-прежнему держа Егора за руку, медленно направился к выходу, когда в дверном проёме уже второй раз за этот вечер возникла фигура Ивана Холодного.
— Куда это вы направляетесь? —  строго спросил он. — Всем оставаться на своих местах! Бросьте молоток, — приказал он Иосифу, направляя на него ствол своего ПМ.
— Вы… не пришелец, — пробормотал Милов, исполняя приказ участкового.
При виде туши двухглавого мутанта лейтенант быстро изменился в лице, но спустя минуту справился с оцепенением и ужасом и, призвав на помощь всё своё самообладание, спросил:
— А это что такое?
— Это? Вы не бывали в Кунст-камере, товарищ лейтенант?
— Это где, в Питере что ли? Нет, никогда.
— Перед вами наглядный образец одной из шуток природы. Думаю, что его использовал для своих целей очень жестокий и опасный маньяк. К сожалению, ему удалось сбежать.
— От правосудия не сбежит, — заявил Холодный, застыв на месте при виде мальчика. — Постойте, а это не Егорка с вами? Нашёлся, сорванец, тебя ведь все обыскались!
Он сделал шаг к кушетке и, указав на холодеющее тело верзилы, спросил:
— Так! Кто это сделал? Кто его убил?
— Вы, — коротко ответил Милов.
   Участковый застыл точно в ступоре, не сводя глаз с тела, затем едва слышно проговорил:
— Нет, это невозможно, я не мог!
   Милов положил руку ему на плечо и мягко произнёс:
— Лейтенант, вы ничего не помните? Хотя, думаю, и не должны.
— Я помню только… Федю Булыгина, — пробормотал Иван. — Он будто взбесился. Я его вырубил, склонился над ним, чтобы привести в чувство, как вдруг на меня что-то набросилось… что-то жуткое, будто зверь из ночного кошмара.
   Он жалобно посмотрел на Милова:
— Это всё, что я помню. Наверно, у меня что-то с психикой.
   Внезапно он выхватил из кармана наручники, к удивлению Иосифа, протянув их ему.
— Вот, арестуйте меня!
   Милов покачал головой:
— Нет, не могу, лейтенант. Это не в моей компетенции.
— Тогда… отвезите меня в сумасшедший дом.
— Я не психиатр.
— Тогда…
   Участковый неожиданно для себя обратил внимание на тощего парня, успевшего тихо отползти подальше от них в угол комнаты. Похоже, у него начиналась ломка, и ушей лейтенанта достигли его сдавленные стоны.
— А это кто?
— Свидетель, — ответил Милов и напомнил о побеге Галуева.
— Молодой мажор на плоскодонке? Что ж, я не удивлён, что он во всём этом замешан. Правда, я искал людей на автофургоне, а не малолитражке. Но тут всё сходится. По пути сюда, в Тихие Сосны…
   Иосиф прервал его:
— Лейтенант, мы его упустим!
— Навряд ли, доктор. Я видел у дома автофургон…
   Участковый быстро оглядел комнату и указал пальцем на аккумулятор. Когда они отсоединили провод, погасла и единственная лампочка, погрузив комнату в кромешную тьму, в которой скрылись туша двухглавого мутанта, холодный труп верзилы и содрогающееся в ломке тело худого наркомана.
***
   До рассвета оставалось около часа. Установив аккумулятор в капоте автофургона, лейтенант, Милов и мальчик, необычайно обрадованный столь счастливой для него развязкой, отправились в погоню за Галуевым. Участковый мечтал о таком итоге заурядного деревенского следствия уже давно и тоже был в приподнятом настроении.
— Уверен, далеко он не уйдёт, — заверил он своих спутников, крутя баранку фургона. — Отсюда до центральной магистрали ведёт всего одна дорога, как вы оба знаете, конечно. Но ты, Иосиф, не был в наших краях так давно и, наверно, не знаешь, что, съезжая с моста в направлении Тихих Сосен, дорога превращается в непроходимую топь. Это довольно большая лужа грязи, распутица в миниатюре, которая разливается каждый раз именно в это время года вплоть до первых заморозков. Мы зовем её Топляк. Пересечь её на автотранспорте можно, но только не на такой плоскодонке, как у этого… Миши. У всех обитателей Тихих Сосен есть автотранспорт, но это либо «Нивы», либо уазики «Буханки». Иногда тот, кто на «Ниве» помогает «Буханке», если та застрянет, иногда наоборот. Поэтому когда я разговаривал с ним вчера днём, мне показалось странным, что он вообще сюда доехал, минуя Топляк. Сто процентов, его кто-то вытянул из топи, кто-то как минимум на высокой машине, если не на танке. Мне проще, если я еду в Тихие Сосны в это время года, то всегда сажусь на мотоцикл — на нём топь всегда можно объехать. И когда я в первый раз увидел его надраенную до блеска плоскодонку, мне и закралось сомнение насчёт его невинного отдыха на природе.
— И ваше чутьё следователя вас не подвело, товарищ лейтенант, — улыбнулся Милов.
— А ещё наблюдательность.
   Иван аккуратно выудил из кармана обмотанный носовым платком, небольшой пистолет Галуева.
— Нашёл его недалеко от крыльца.
— Да, это его пистолет, — сказал Иосиф.
— Значит, скорее всего, он не вооружён, — высказал предположение участковый.
   Спустя полчаса они притормозили у моста через бурный ручей перед самым Топляком. В месиве из грязи, начинавшемся сразу перед мостом, безнадежно увязла малолитражка Галуева. Случилось так, как и предполагал лейтенант, однако самого беглого водителя нигде не было видно.
   Успешно переехав Топляк на автофургоне, они примчались в Омут, когда солнце уже начало подниматься над окружавшими населённый пункт лесными угодьями. Мальчику дали короткие инструкции насчёт того, что не обо всём сразу нужно говорить родным, а ещё меньше — работникам прессы,  и передали в объятия счастливых родителей, после чего Холодный наконец-то связался с дежурной частью ОВД и вызвал опергруппу из города.
   Галуева искали с собаками весь день в окрестностях Омута и Тихих Сосен и нашли его тело лишь в сумерках в лесном овраге, истёкшее кровью со следами вскрытых отвёрткой вен на запястьях. На его грязном лице застыла пугающая злобная усмешка, как будто за мгновение до смерти он осознал,  насколько вероломными, в его понимании, бывают не только люди, но и пришельцы из космоса.
***
   Милов пробыл в Тихих Соснах ещё два дня, в течение которых наблюдал довольно обнадёживающую картину — в деревню понемногу возвращались все те обитатели, которые в жуткой спешке покинули его накануне последних событий, причём так до конца и не осознав, что послужило причиной их столь поспешного бегства. Догадывался об этом лишь Иосиф, восхищаясь про себя благородством столь чуждого его миру, но казавшегося теперь столь близким, маленького пришельца, который и внушил всем жителям Тихих Сосен исчезнуть на время  во избежание смертельной опасности, угрожавшей со стороны Эреба. Не сбежал из деревни лишь один местный самогонщик Степан, который, будучи упитым в стельку, пролежал в отключке сутки и очнулся, когда опасность уже миновала, а Иллус и, соответственно, Эреб были уже далеко от Земли, возможно, даже на подлёте к соседней галактике, ведь для столь удивительных существ, без особых проблем перелетающих из одной звёздной системы в другую, возможно, нет понятия о серьёзных ограничениях в скорости и пространстве.
   Для Милова было необъяснимо, как после жёсткого контакта со злобным Эребом удалось выжить лейтенанту Холодному, но он объяснял это чрезвычайно крепким здоровьем участкового, которому можно было только позавидовать даже молодым операм, занимавшимся подведением итогов этого жуткого и запутанного дела под названием: Происшествие в Тихих Соснах.
   На третий день Милов решил, что нужно собираться уезжать, но, как ни странно, именно в этот день в дверь его дома настойчиво постучали, и это был не кто иной, как лейтенант Иван Холодный.
— Что, уже собираетесь? — прямо, без околичностей спросил участковый, бегло оглядев на загляденье прибранную гостиную и, конечно, заметив упакованный и стоявший неподалеку чемодан.
— Вы догадались…
— Только такой разгильдяй, как вы, может наконец-то навести порядок в своём доме, лишь когда уезжает.
— Наверно, вы правы, лейтенант, — усмехнулся Милов, — и я решил навести порядок в первый раз после своего появления здесь месяц назад.
— Я вас не виню и думаю, что вы даже задержались, — с крайне официальным видом заметил Холодный. — Ваш автобус будет через полчаса, я могу подвезти вас на остановку. Меня наградили новой машиной, и сегодня я на вездеходе.
— Благодарю, но справлюсь сам.
   Участковый выдержал долгую паузу, прежде чем сказать:
— Вы, наверное, считаете, что меня должна замучить совесть, доктор?
— Почему же? Вы ни в чём не виноваты. И что с того, даже если бы вы шлёпнули детоубийцу, находясь в сознании. Ведь таким отродьям не место рядом с нормальными людьми, таких в цивилизованном обществе быть не должно. Это я говорю вам, как врач.
— Этот несчастный Давид много чего рассказал следователю, который занимается сейчас этим делом. Он видел, что я стрелял. Но вы знаете, никто меня не винит, и дело скоро будет закрыто. Все считают, что я спас мальчика.
— Так и было, — с уверенностью в голосе подтвердил Милов.
— Хотя на деле спасли-то вы… Чёрт возьми, это будет мучить меня до конца дней! То, что я ничего не помню, то, что я потерял контроль…
— Но всё сложилось удачно для всех, — Иосиф ободряще похлопал лейтенанта по плечу. — И запомните ещё одно. Если вы когда-нибудь снова вспомните о том, что кого-то убили… Это были не вы. Это был пришелец.
— Ах да, конечно, пришелец-паразит из космоса, вы мне на это уже однажды намекнули. Хорошая версия для следствия… — ухмыльнулся лейтенант. — Интересно, где же он сейчас, этот, как вы его там называли, Эреб?
— Наверно, они уже очень далеко отсюда, может, на другом конце галактики, кто знает?
— Они? Так что, их было двое?!
— Да, их было двое: преследователь и его жертва. Но, может быть, то, что мне вначале представлялось как преследование, на самом деле всего лишь игра.
— Игра? Что за чушь вы несёте, доктор? Нет, по-моему, нам всё-таки нужно в сумасшедший дом, причём обоим.
— Эта игра кажется нам нелогичной, необъяснимой, но, возможно, только лишь из-за того, что мы не знаем всех законов космоса, Вселенной, и помочь нам в этом, вероятно, может одна лишь та невидимая нить, которая раз в тысячу лет соединяет наши миры, что и случилось на днях в Тихих Соснах.
— Вы знаете, мне надо возвращаться, — произнёс лейтенант тоном выздоравливающего, которому надоело общаться с больным. — Прощайте, доктор! И не забудьте, что ваш автобус уже через двадцать пять минут.
   После ухода участкового, Милов не стал больше медлить. Закрыв все ставни на окнах и прихватив небольшой чемодан, он покинул этот старый, но уютный дом. Иосиф направился к ближайшей автобусной остановке напрямки по тропинке через лес, тогда как на машине нужно было сделать большой крюк, переезжая через мост и небезызвестный Топляк. Месяц назад он сюда и приехал так же налегке, на автобусе и добрался до деревни по этой самой тропе, наслаждаясь тишиной и покоем окружающей природы.
   Пока он шагал по торопинке, накрапывал мелкий дождь, но не прошло и десяти минут, как из-за туч выглянуло столь редкое в эти холодные дни солнце, разогнав всю серость и уныние и раскрасив лес в яркую разноцветную палитру. Милов принял эту неожиданную перемену погоды, как доброе предзнаменование. Он возвращался домой, в свой город, в свою больницу, где он продолжит лечить людей, которые наверняка очень ждут его помощи, ведь в этом его призвание, в этом смысл его жизни, о котором он так долго пытался забыть, к счастью, безуспешно.
   Примостившись на заднем сиденье автобуса, там, где было тихо, спокойно и уютно, Милов закрыл глаза и почти сразу же уснул. Ему снились далёкие неведомые планеты и непознанные миры. Ему снилось всё то, чего он никогда бы не смог увидеть наяву, и это было одновременно и чуждо, и близко, и удивительно заманчиво. В этом сне ему на время приоткрылась незримая связь миров, объяснившая многое и добавившая ещё больше необъяснимых тайн, как это часто и бывает в бескрайнем океане космоса.