Наследие Арна. Пролог. Часть Первая

 Наследие Арна, завершая книга тетралогии Яна Гийю   «Тамплиер». Логически продолжает третью книгу «Рождение королевства», разница лишь в том, что мальчики, бывшие когда-то учениками Арна, стали взрослыми мужчинами и  кто-то из них поддержал Биргера сына Магнуса в его борьбе за объединение королевства, а кто-то стал его заклятым врагом.
  Очень непростая книга, по-скандинавски суровая, по стилистике брутальное  мужское повествование без описательных моментов, как всегда с мощным авторским подтекстом и на мой взгляд, гениальная, как и три предыдущие книги.
  Она уже публиковалась на моей странице и ее наверняка читали, но все же...

                ПРОЛОГ   
    В лето Господне 1275 года монах монастыря Варнхем Теобальд записал:  череду событий, о которых нам предстоит рассказать, народ поделил на четыре вехи. Вначале было время вдов, когда одинокие женщины верховодили в королевстве. Вслед за тем началось время стариков. Грянуло время вандалов с пожарами, стенаниями и скрежетом зубовным. И, наконец, настало время Ярла.

                НАЧАЛО КОНЦА

    Ни что иное, как смерть, мерцала в лучах заходящего солнца по ту сторону реки Севео. С трудом, несмотря на молодость, взбираясь по шаткой деревянной лестнице на самую верхотуру крепостной стены, епископ Кол видел это так же ясно, как в своих частых снах, навеянных ему Святым Духом. На другом берегу реки, подняв невообразимый шум и изрыгая чудовищные непристойности, поджидала армия неприятеля.

    Ярл, презрительно повернувшись спиной к врагу, задумчиво склонился над ящиком с песком, бывшим при нем в каждом сражении. Рядом стояли его самые верные соратники Стуре сын Бенгта и Кнут сын Торгильса. Песок, исчерченный путаницей линий и заставленный шишкам, представлял собой головоломку, не подвластную ни одному священнослужителю. Повсюду раздавался несмолкаемый стук топоров и молотов. Люди  готовились к встрече завтрашнего дня.

     Ярл не позволил себе отвлечься на  приход епископа, лишь на мгновение подняв голову и  кивнув - ни дружелюбно, ни враждебно - указал на стол, где придворные повара из замка Нёс спешно накрывали ужин. Епископ Кол присел у бревенчатой ограды, где ему открывался превосходный обзор реки и разрушенного моста в Херваде.

       Он не удержался и взглянул на неприятеля, глумившегося на той стороне реки. Хотя епископ, человек Божий, не был  воином, он достаточно много читал о войне, чтобы с уверенностью сказать - враг  находится в пределах досягаемости большого лука. А внизу, в лагере, за передовыми оборонительными насыпями, стояло более тысячи стрелков именно с такими луками, и им под страхом смерти приказали не приближаться к насыпям, дабы не выдать свое присутствие врагу. Епископ Кол подумал, что если бы все они выпустили по одной-две стрелы, неприятель был бы уничтожен. Потемнело бы даже небо, стоило всем этим лукам выстрелить одновременно.

      Но, ярл, казалось, и не помышлял о внезапной атаке, и со стороны священника было бы неразумно давать ему советы. Ярл был опытным воином. С тех пор, как он стал верховным командующим армии королевства, не было проиграно ни одного сражения.

      Однако теперь все было не так безоблачно, и это понимал даже епископ. По непонятной ему причине у ярла не было кавалерии, самого сильного оружия его и Фолькунгов. Теперь кавалерийские эскадроны находились на противоположной стороне, и в этот чудесный вечер вышагивали в последних лучах заходящего солнца, словно давая понять, сколь они многочисленны и непобедимы. Цвет их плащей, украшенных гербами со львом, ясно показывал, что подавляющее большинство из них Фолькунги - лучшие наездники Севера. На рассвете ярл либо потерпит поражение, либо уничтожит своих, что было ничуть не лучше. Шла война между родичами, худшая из всех войн.

    Епископ подумал, что ярл и двое его приближенных к этому готовы. Мрачно и решительно кивнув, они подняли сжатые кулаки и слегка ударили ими друг друга. Ярл отпустил какую-то шутку, и двое других, коротко хохотнув, направились к обеденному столу, по прежнему не оглядываясь и не проявляя интереса к играм противника на другом берегу реки.

— Итак, мой добрый епископ, — начал ярл, потирая руки, словно они озябли, и усаживаясь рядом с соратниками. — Я так понимаю,  вечерню ты отслужил. И, надеюсь, ты усердно помолился о нашей завтрашней победе!

— Да, я молился, — тихо ответил епископ. — Я молил о чуде Господнем, только оно сможет принести нам завтра победу.

— Вот как? — искорка насмешки, сколь внезапная, столь и неожиданная, осветила суровое лицо ярла. — Так ты полагаешь, что здесь,  на этой круче, мы недостаточно сильны? Ты увидел всадников и жалеешь, что они не на нашей стороне? Ты решил, что река мелководна и те чертовы наемники  смогут перейти ее в мгновение ока?

     Ярл подмигнул Стуре сыну Бенгта и Кнуту сыну Торгильса, и те самонадеянно захохотали. Епископ Кол смущенно промолчал. Тем не менее, он в самом деле считал, что все так и  произойдет, по слову ярла. Многотысячная армия, стоявшая на том берегу, преодолеет эту речушку быстрее чем в два счета.

— Полагаю, Биргер, тебе следует хорошенько помолиться сегодня вечером, — осторожно ответил он.

— А вот что об этом думаю я, — рявкнул ярл. — Разве у тех, на другом берегу, нет своих священников? Разве  в свите Кнута сына Магнуса, провозгласившего себя конунгом, Кнута сына Фольке, нагло называющего себя ярлом, у Филиппа сына Ларса и его ублюдочного единокровного брата Филиппа сына Кнута и у других мятежников нет в по крайней мере одного епископа? И разве их служители Божьи не будут до  полуночи молить о победе, для чего их и приволокли сюда? В таком случае устроим поединок, чья молитва сильнее! И тогда, без сомнения, Господь с отвращением отвернет Свой лик от всех нас. Епископ, ты знаешь об этом не хуже меня.

— Подобные мысли ты унаследовал от своего деда Арна, — пробормотал епископ Кол, отломив кусок хлеба и благословил  его, так что за столом воцарилось тишина, и все три воина, по крайней мере, для вида, склонили головы в молитве.

— Да, ты прав, — продолжил ярл, приступая к трапезе. — Ты не станешь возражать, что Арн сын Магнуса был воином Господа и святым. И, в отличие от остальных, он считал самонадеянным перед битвой молить о победе. Знаешь о чем он просил в такую минуту? Он молил Бога избавить его от гордыни, и обнажая меч, тот самый, который теперь ношу я, не думать о том, кого он должен убить. Подумать о том, кого ему следует пощадить. Вот о чем надо поразмыслить. И все же он был гораздо более святым, чем Эрик сын Эдварда.

— Возможно, для богохульства сейчас не самый подходящий момент, — снисходительно ответил епископ Кол.

— Богохульство! — фыркнул ярл. — Я богохульствую, открыто утверждая, что Эрик сын Эдварда, святой здравомыслящий Эрик, был не таким уж святым. Он потому и стал короче на голову, что мыслил не настолько здраво, позволив застать себя врасплох, и умер мгновенно, потому что не смог защититься с похмелья. Кстати, ни один из трех последних пап не согласился причислить пьяницу к лику святых. Так что, если я и богохульствую, то, по крайней мере, на моей стороне три папы и я в превосходной компании.

— Не понимаю, как ты осмеливаешься быть столь высокомерным в ночь, которая может стать последней в твоей земной жизни, — разгневался епископ.

— Все  не так уж плохо, — задумчиво и тихо промолвил ярл. — Все гораздо хуже. Для большинства из нас здесь, в лагере, эта ночь действительно может оказаться последней. На войне никогда не знаешь наверняка, как все обернется. Как бы тщательно ты  все не продумал, всегда может произойти то, что ты не предвидел. Это правда. Можешь мне не верить, но я не боюсь смерти. Поражение более страшит меня. Если мы проиграем, большинство из нас будет мертвы уже к полудню. Однако, ни мне ни тебе смерть не грозит. Ты не погибнешь, потому что ты епископ, а я останусь в живых, потому что меня, пленного, в оковах, увезут на север и обменяют на корону моего сына Вальдемара. Это для меня горше смерти.

       Ярл потянулся за куском мяса, хмуро поднес его ко рту, и все четверо молча поглощали пищу, пока тьма не окутала их. Королевские слуги из Нёса принесли просмоленные факелы и закрепили их в железных скобах, а три воина достали свои плащи и завернулись в них. День Михаила Архангела уже отпраздновали, и  тяжелые крестьянские работы остались позади. Осень выдалась на редкость холодной, и ночью на землю опускались первые заморозки.

   Они поужинали в спешке, Кнуту сыну Торгильса,  отвечавшему за восточные оборонительные валы, и Стуре сыну Бенгта, державшему западную сторону,  предстояла долгая ночь и много работы. Они вежливо извинились, и епископ Кол благословил их, прежде чем каждый зашагал в своем направлении.

   Ярл , погруженный в свои мысли,  вертел в руках недопитую кружку пива.

— Они оба хорошие парни, — заметил он через мгновение. — Их отцы были моими друзьями детства, мы  вместе учились в Форсвике. И в отличие от многих родичей, ни они, ни их отцы никогда не изменяли своей клятве. В Хямеенлинне*  Стуре и Кнут были со мной все время. Многие из наших побед принадлежат им обоим.

* город в Финляндии.

— Если ты считаешь, что предан родичами, это еще одна причина довериться Богу, — епископ Кол произнес это так, словно на него снизошло нечто очень мудрое. Ярл собрался гневно ответить, но сдержался и продолжил медленно потягивать свое пиво.

— Однажды, тогда я был совсем мальчишка, — неожиданно заговорил он. — мы, юные форсвикеры, поклялись никогда не поднимать оружия друг против друга. Мы, воспитанники Форсвика, всегда должны быть на одной стороне. Именно так решил мой дорогой дед Арн. Мы, всадники Форсвика, вместе будем сильны настолько, что в королевстве воцарится мир, ибо никто не сможет победить нас.  Это был бы мир полностью на наших условиях, но все же мир.

— Я слышу горечь в твоих словах, мой дорогой ярл, — мягко заметил епископ. — По своему это хорошее намерение.

— Да, хорошее. Все мысли моего деда Арна были добрыми, как свет в ночи. Долгое время казалось, что он прав. Мне было шестнадцать, я скакал  рядом с ним при Гестилрене, и  мне выпала честь нести наше знамя, то самое, которое ты, возможно, видел на крыше, когда поднимался сюда. При Гестилрене он во второй раз разгромил датчан, а ты, должно быть, знаешь, что это было во времена Вальдемара Победителя, великого датского конунга.  Дания была тогда непобедима. Но дед дважды побил их, и оба раза победу решила кавалерия Форсвика. За эту победу и последующий долгий мир он отдал жизнь.  А завтра мы сразимся с кавалерией Форсвика. Дедушке Арна, должно быть, плачет на небесах.

 — Не понимаю — бросил епископ Кол. — Да, я многого не понимаю, объясни мне,
почему всадники Фолькунги на той стороне, а не у нас.

— Повстанцы- наши сородичи, — вздохнул ярл. — они Фолькунги, и всадникам, примкнувшим к мятежникам, сейчас вольготно, потому что на нашей стороне нет ни одного форсвикера. Враги знают об этом. Они видят это хотя бы по тому, как мы здесь закрепились. Я привык побеждать с кавалерией. Теперь же я, напротив, должен победить всадников, поскольку мои добрые друзья  сочли  нарушением клятвы, если бы, сражаясь на нашей стороне, подняли оружие против предателей. Вот так, сидя на своих фермах на Хёнсэтере и Йерве, Инглингастаде и Гранасе и Форсвике, и прежде всего в Лене, а также на других фермах и в замках, более двухсот  Фолькунг сложили руки, позволяя нам сражаться за нашу жизнь пешими. И ты еще спрашиваешь, огорчен ли я?

 — Здесь, в Нарунге, под твоим началом пятитысячное войско. Разве двести всадников имеют  значение? — недоверчиво переспросил епископ.

— Да, — ярл усмехнулся невежеству Божьего человека. — Будь у нас кавалерия Форсвика, те самые воины,  что очистили весь Хямеенлинн, нам не пришлось бы зарываться, как лисам в норы. Тогда победа обошлась бы нам гораздо меньшей кровью, если мы вообще победим. С кавалерией Форсвика мы бы за неделю смели с нашей земли эту наемную немецкую сволочь. Будь они с нами, завтра мы победили бы всего за несколько часов. Вот в чем разница.

— Тогда почему мы зарылись как лисы, зачем ты решил принять бой, едва лишь армия врага ступила на нашу землю? — тон епископа выдавал недоверие  к благоразумию ярла. Однако тот не разгневался, что столь явно ставили под сомнение его здравомыслие.

 — Это  мудрый вопрос, епископ, — ответил он. — На самом деле, я не уверен, что ты понимаешь, насколько твой вопрос словно острым кинжалом бередит все те трудности,  которые я, Кнут и Стуре обсуждали последние несколько недель. Но  ситуация такова: Кнут сын Магнуса и его люди наняли войска в Шлезвиге, и те на кораблях из Ютландии  прибыли в Халланд. Немецкие и датские наемники будут стоить ему много серебра, так что теперь у нас есть выбор. Можно долго избегать битвы и позволить наемникам сжечь и разграбить весь Западный Гёталанд, в конце концов, другого способа заплатить им у Кнута сына Магнуса не будет. Возможно, это заставит моих благородных братьев из Форсвика решить, что это уже слишком, оседлать своих коней и перейти на нашу сторону. Не знаю. Но одно можно сказать наверняка: у Кнута сына Магнуса будет очень большое искушение добиться быстрой победы. Таким образом он сэкономит серебро, которое должен раздать своим рыцарям. И это искушение я сейчас выставляю перед ним как приманку, понимаешь?

— Не совсем, — задумчиво ответил епископ. — Ну, соблазн немедленно победить, пока рыцари не устали и чтобы сохранить серебро, это понятно. Но что от быстрой развязки выигрываешь ты?

— Я могу сам выбрать место битвы, — удовлетворенно ответил ярл. — Кнут сын Магнуса надеется  разбить меня в мгновение ока, поэтому он охотно пойдет к выбранному мною месту. Теперь ясно?

— Нет, — вздохнул  епископ. — Конечно ты прав, лучше иметь возможность выбрать место, чем не иметь ее. Но наемники сильны именно в начале войны, ведь так?

— Иди сюда! — ярл встал, снял смоляной факел и, подойдя к песочнице, плоской мочалкой провел по переплетению линий и шишек, так, что все они с грохотом посыпались на землю, а поверхность песка стала идеально гладкой и чистой, как не исписанный лист.

— Здесь протекает Севео, здесь лежит Нарунга, а вот Хервадсбро, где находимся сейчас мы. — пояснял ярл, рисуя жестким узловатым указательным пальцем по песку. — Вот  здесь стоим мы с тобой, а там, на другой стороне, стоят враги, и если ты обернешься, то сможешь увидить их костры. Если же ты посмотришь вдоль откосов и насыпей к востоку от моста... то, возможно, разглядишь большое болото. Оттуда нет выхода. Дальше на западе возвышаются скалистые горы, которые так легко оборонять, что даже не нужно ничего придумывать. А наши оборонительные валы и частоколы тянутся по всей длине реки, вот так! Ну а теперь скажи мне, где враг будет атаковать? Где наше слабое место?

   Военная игра мгновенно захватила священника. Он склонился над песком и на секунду задумался, прежде чем принять решение.

— Здесь! — воскликнул он, ткнув указательным пальцем и утопив  его в песок до самого кольца епископа. — Здесь они переправятся через реку, я подумал то же самое, как только поднялся сюда. Здесь они будут роиться над нами, как пчелы, а там, слева, низкая береговая линия, и наши деревянные стены наиболее слабы. Разве я не прав?

— Ты абсолютно прав, дорогой епископ, — улыбнулся ярл. — Для клирика у тебя светлая голова. Первое, что они сделают, это прорвутся за деревянные стены, где сейчас возводятся заграждения для всадников. Мы позволим им сделать это, и несколько тысяч из них столкнутся друг с другом. Итак, что будет дальше?

— Несколько тысяч? — в ужасе переспросил епископ. — Значит, все потеряно?

— Вот здесь, — ярл ткнул указательным пальцем в песок. — На два полета стрелы назад, есть холм, сейчас слишком темно, и ты не сможешь разглядеть его. Там мы спрятали три большие катапульты, которые мне удалось после долгих переговоров увезти из Форсвика. Тебе известно, что такое греческий огонь?

— Тацит не раз упоминал о нем, — пробормотал епископ. — Но я не читал римских авторов с таким  интересом, как ты; к слову, твоя латынь безупречна. Ну, так расскажи мне.

— Катапульты швыряют большие глиняные кувшины, наполненные  маслом сосны, ели  и смолой. Эта смесь горит как адское пламя, а в глиняные кувшины вставлены зажженные фитили.  Как только враги возомнят, что победа у них в кармане, именно в этот момент на них обрушится весь огонь  ада, если, конечно, на то будет воля Божья.

— Ты опять богохульствуешь!

 — Ты знаешь, что я об этом думаю. Так захочет ли Бог сжечь две тысячи наемников или нет? Вот этот вопрос я считаю богохульным. А так же мысль, с которой тебе, епископ, придется смириться — сегодня вечером ты будешь на коленях молить Господа, чтобы враг попал в нашу огненную ловушку. Смерти хуже не придумать, они будут умирать в страшных мучениях и стенаниях, распространяя зловоние горящей плоти по всей округе. Я верю, что проявляю величайшее почтение к Богу, не моля Его о подобном. Сделать это придется тебе!

— Но… все эти длинные луки? — спросил епископ Кол, пытаясь прервать нить непристойного богохульства, только что начатую ярлом. — Неужели эти тысячи лучников должны, как и все мы, полагаться только на огненную ловушку? Разве ты не кладешь все яйца в одну корзину?

— Конечно, нет — улыбнулся ярл. — Я, в самом деле, рад, что ты, епископ, так сведущ в вопросах войны.  Смотри, здесь, к западу от холма, мы срезали все верхушки деревьев и расчистили большую поляну. Там мы поставим длинные луки. Когда мы пустим огонь и враг обратится в бегство, на реке возникнет затор, разрастаясь все сильнее, вот тогда наступит самый подходящий момент. Пойдем присядем.