У колодца Иакова

*Самария, полдень. Колодец Иакова.*

Мариам шла к колодцу, когда солнце стояло в зените. Не случайно. В полуденный зной к воде не ходили - слишком жарко, слишком далеко. Но ей было все равно. Лучше жара, чем взгляды соседок. Лучше одиночество, чем шепот за спиной.

*Опять та женщина... Пятый муж у неё... А может, и не муж вовсе...*

Кувшин был тяжелым, дорога длинной, но она привыкла. Привыкла ко многому за свои тридцать с лишним лет. К тому, что мужчины уходят. К тому, что женщины отворачиваются. К тому, что даже в синагогу входить стыдно.

*Господи*, думала она, *за что мне все это? За что я стала изгоем в собственном городе?*

Но Бог молчал. Как всегда.

У колодца сидел Человек. Странно - иудей, судя по одежде, а отдыхает у самарянского колодца. Обычно они обходили самарянские места стороной, брезгливо поджимая губы. *Еретики, полукровки, отступники* - так они о самарянах думали.

Мариам хотела развернуться и уйти. Не хватало еще выслушивать презрительные слова от чужака. Но кувшин был пуст, дома нечего было пить, а других колодцев поблизости не было.

Она подошла ближе, опустила глаза и начала привязывать веревку к кувшину. Может быть, иудей не заметит её, не скажет ничего обидного...

— Дай Мне пить.

Мариам вздрогнула. Голос был тихим, усталым. И в нем не было презрения. Она подняла глаза и увидела лицо Человека.

Обычное лицо. Не красивое, не уродливое. Загорелое от солнца, утомленное дорогой. Но глаза... В глазах было что-то такое, от чего у неё защемило сердце. Как будто Он видел её насквозь. Как будто знал всё - и про пять браков, и про нынешнего сожителя, и про боль, которую она носила в душе.

— Как Ты, будучи Иудей, просишь пить у меня, Самарянки? — произнесла она привычную фразу.

Так полагалось отвечать. Подчеркнуть различие, показать, что знаешь свое место. Но почему-то эти слова прозвучали не колко, а с какой-то неожиданной надеждой. *А вдруг Он не такой, как все?*

Человек улыбнулся. И в этой улыбке было столько тепла, что Мариам почувствовала: что-то изменилось. Что-то в мире сдвинулось с места.

— Если бы ты знала дар Божий и Кто говорит тебе: "дай Мне пить", то ты сама просила бы у Него, и Он дал бы тебе воду живую.

*Вода живая?* Мариам не поняла. Она посмотрела на колодец, потом на Человека.

— Господин! Тебе и почерпнуть нечем, а колодец глубок. Откуда же у Тебя вода живая?

Она думала о воде из колодца. О той воде, за которой приходила сюда каждый день. О том, что этот колодец выкопал ещё праотец Иаков, и его вода всегда была чистой и холодной.

Но Человек говорил о чем-то другом. В Его словах был скрытый смысл, который она пока не могла постичь.

— Всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, — сказал Он, — а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек.

*Не будет жаждать вовек...*

Мариам подумала о своей жажде. Не о той, что мучила её в жаркие дни, а о другой. О жажде любви, которая заставляла её идти от мужа к мужу, искать того, кто не уйдет, не предаст, не бросит. О жажде принятия, которая терзала её каждый раз, когда соседки отворачивались при встрече. О жажде прощения, которая не давала спокойно спать по ночам.

*А что, если Он говорит именно об этом? О том, что может утолить жажду души?*

— Господин! — воскликнула она, и в голосе её прорвалось отчаяние, — дай мне этой воды, чтобы мне не иметь жажды и не приходить сюда черпать.

Она просила о воде, но думала о чуде. *Пусть это будет волшебная вода, которая избавит меня от ежедневного хождения к колодцу в полуденный зной, от встреч с людьми, которые меня презирают...*

Но Человек снова сказал нечто неожиданное:

— Пойди, позови мужа твоего и приди сюда.

Мариам похолодела. *Он знает.* Как-то узнал о её жизни, о её позоре. Сейчас начнется обычное: упреки, осуждение, презрение...

— У меня нет мужа, — тихо сказала она.

Формально это была правда. Мужа действительно не было. Был сожитель, но не муж. Но почему-то эта полуправда прозвучала как полная ложь.

Человек кивнул, и в Его глазах не было осуждения. Только печальное понимание.

— Правду ты сказала. У тебя было пять мужей, и тот, которого ныне имеешь, не муж тебе. Это справедливо ты сказала.

Мариам застыла. Он знал всё. Каждый её брак, каждое расставание, каждую ночь одиночества. Знал, и не бросал в неё камни. Знал, и не отворачивался с презрением.

*Как это возможно?*

Впервые за много лет кто-то видел её такой, какая она есть, и не убегал прочь. Не читал нотаций. Не требовал покаяния. Просто видел и понимал.

В груди что-то болезненно сжалось и разжалось. Это была надежда. Робкая, почти невозможная, но настоящая.

— Господин! — сказала она, и голос дрожал от волнения. — Вижу, что Ты пророк.

*Если Он пророк, значит, может ответить на вопрос, который мучил её всю жизнь.*

— Отцы наши поклонялись на этой горе, а вы говорите, что место, где должно поклоняться, находится в Иерусалиме.

Она показала на гору Гаризим, где стоял самарянский храм. Вечный спор между иудеями и самарянами: где правильно поклоняться Богу? В Иерусалиме или на Гаризиме? Кто прав, кто ошибается?

*Если Ты знаешь мою жизнь*, думала она, *то, может быть, знаешь и ответ на этот вопрос?*

Человек посмотрел на неё с такой нежностью, что сердце её затрепетало.

— Поверь Мне, что наступает время, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу. Настанет время, и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине.

*В духе и истине...*

Мариам почувствовала, как что-то переворачивается в её душе. Значит, неважно, где поклоняться? Неважно, самарянка ты или иудейка? Важно только то, что в сердце?

*А что у меня в сердце?*

Боль. Стыд. Одиночество. Но ещё... ещё жажда Бога, которую она не умела утолить. Которую пыталась заглушить объятиями мужчин, но она только усиливалась.

— Знаю, что придёт Мессия, то есть Христос, — прошептала она. — Когда Он придёт, то возвестит нам всё.

Это была её последняя надежда. Мессия, который должен прийти и всё объяснить. Который скажет, как жить правильно. Который, может быть, простит даже такую, как она.

Человек посмотрел прямо в её глаза, и в этом взгляде была бездонная нежность.

— Это Я, Который говорю с тобою.

Время остановилось.

Мариам смотрела на Него и не могла поверить. *Мессия? Тот, кого ждут века? И Он говорит с ней, с презренной самарянкой, с женщиной, которую собственные соседи не желают видеть?*

Но в глубине души она знала: это правда. Того, что происходило с ней сейчас, не мог дать обычный человек. Этот покой, эта уверенность, эта неожиданная радость...

*Он пришёл. И пришёл не к праведникам в храм, а к ней, грешнице, к колодцу.*

Кувшин выпал из рук и покатился по земле. Но Мариам этого не заметила. Она бежала в город, и сердце её пело.

*"Пойдите, посмотрите Человека, Который сказал мне всё, что я делала: не Он ли Христос?"*

Она кричала это всем встречным, не стесняясь больше ни презрения, ни осуждения. Что значили людские мнения по сравнению с тем, что произошло у колодца?

*Мессия пришёл. И Он знает меня. И Он не отвернулся.*

Впервые в жизни жажда её души была утолена.

---

*"И многие Самаряне из города того уверовали в Него по слову женщины, свидетельствовавшей, что Он сказал ей всё, что она делала."*
— Евангелие от Иоанна, 4:39