Маха

               


                На улице она - королева, в церкви   
                - ангел, и сатана в постели.

                Лион Фейхтвангер.   

      
Всё началось с того, что над её старым, давно обветшалым диваном висела репродукция какого-то художника, понятия о котором в их бедной семье никто не имел.

Как-то мать спросила отца:

- Где ты эту погань взял…

А он ответил, что нашёл и ему понравились эти девушки, сидящие на балконе.

Мать, поджав презрительно губы, сказала: 

- Кот похотливый.   

Лаура услышала, хотя точного значения не поняла, ей тогда было четырнадцать, но то, как были одеты эти девушки, ей нравилось. Во-первых, она давно мечтала о чёрных кружевах, видела дам, носящих кружево чёрное, этот цвет вороньего крыла будто гипнотизировал её просыпающийся инстинкт чувственности, а эти две девушки в чёрных кружевах, будили её воображение, от них веяло роскошью, духами и радостью… 

Поэтому, она, засыпая и дотрагиваясь до пышной груди левой девушки, вздыхала, представляя себя в это ложе, согласная и на золотые кружева, и чёрную мантилью.

Она же не знала, что дамы из высшего общества, аристократия, мантилью использовали исключительно в качестве покрывала, а не как элемент украшения. Гребень также не применялся — то есть мантилья просто накидывалась на голову.

Да и к чему ей эти знания, она мечтала о красоте, роскоши, о театре… Мечтала сидеть в ложе на балконе и радоваться жизни, раскрывать небрежно веер, опуская при этом длинные ресницы…

Приблизительно через год она, пересекая Plaza Mayor — старейшую площадь Мадрида, на который в былые времена под открытым небом, проводились театральные представления, там для этой цели воздвигали временные подмостки. Прикоснуться к прекрасному собиралось всё мадридское общество — от короля до простого разносчика фруктов. Знать располагалась на балконах окрестных домов, а простолюдины — прямо на площади…

Сейчас площадь уже не выглядела такой успешной, давно ушла эпоха инквизиции, но коррида — один из нетривиальных способов ощутить вкус смерти и одновременно насладиться полнотой жизни, оставалась... Зрелище тогда, как и сейчас, было не для слабонервных.

Бандерильеро уколами металлических пик, доводил быка до бешенства, кровь ручьями хлестала на арене и иногда бык страшными ударами ног, пробивал ему грудную клетку. Часто это зрелище заканчивалось смертельным исходом. Толпа бесновалась от сладострастного ужаса; на арену летели шляпы, ленты, сигары, монеты. Бойня продолжалась до вечера.

Что-то, по-видимому, особенное течёт в этой испанской крови, чёрное, отравленное ликованием смерти, и этот воспетый Испанией чёрный цвет, цвет страсти и смерти, как к примеру, пунцовая роза с колючими шипами в руках мачо, не жалея своих упавших лепестков, хлещет свою возлюбленную жертву и потом рыдает над изорванным в экстазе телом. 

И в Лауре, хрупкой девушке, интуитивно тянущейся до всего неизведанного, очевидно текла эта отравленная кровь и передалась она ей, скорее всего, от отца, не зря же мать его называла похотливым котом…
 
Так вот, пересекая ту самую, в прошлом центральную площадь, её взгляд остановила девушка, сидящая возле окна дорогой машины. Она плакала неподвижными, не моргающими глазами, как плачет небо.

Неожиданно машина остановилась возле Лауры, щегольски одетый мужчина, романтической внешности, из той другой жизни, из театральной ложи, открыв окно, спросил:

- Как тебя зовут, дитя моё, - и мягко провёл по её испуганно-восторженным губам, двумя пальцами. 

- Лаура, - облизывая губы, словно его пальцы, прошептала она.

- Поменяйтесь местами, - сказал Алехандро и плачущая девочка послушно вышла…

А Лаура села в её мягкое, тёплое, пахнущие духами место…

Так началась её новая жизнь…   

От Алехандро она узнала всё; и счастье радости, и счастье боли, и про чёрные кружева, и про мантилью, и про балконных девушек, которых написал великий Гойя.

Когда она сидела в ложе театра, не так, как те махи над её диваном, с галёрки балкона с картины Гойи, а с ним рядом и его рука касалась нежной части её бедра, она ощущала себя женщиной, которую желали все мужчины Испании.

Такое же чувство было, когда она шла по улице и внутренним зрением видела, как каждый волосок на её теле вызывал желание… Желание у всех…

Она неизменно носила чёрный атласный корсет, повторяющий изгибы её девичьего тела, что безумно возбуждало Алехандро...   

Он, казалось, нашёл на той старой площади свою Лауру, словно хищник почуял добычу, и они потянулись друг к другу, как смертельно разлитая ртуть. Порочно затянутая в чёрный атлас, цвет, подходящий для живых и мёртвых, самый уничтожающий цвет белого света, и как сексуально смотрелись на чёрном фоне, и красиво выделялись разорванные жемчуга, и рассыпанные гранаты…, и её отравленная кровь струилась по чёрным простыням, ныло истерзанное тело…, да, да – это он её хлестал ещё не увядшими розами, - это он возил её смотреть бой быков и учил испытывать  влечение и восторг. Она получала он него всё то, что было заложено в её теле ещё до созревания. 

Через несколько лет, когда формы её тела приобрели женственность, облегающий костюм перестал щекотать его нервы, он выпускал её на улицу в чёрном прозрачном шифоне, в блузе и шароварах, с перехваченным тугим гранатовым чокером  её длинную  шею, совсем, как красные ленты, только обещающей большее. Ещё Алехандро надевал на неё короткое болеро и широкий бисерный пояс, вместо кружевной мантильи, о которой она мечтала в той убогой жизни. Этот наряд подчёркивал её формы, дразнящее тело, искушающее, словно готовое скользнуть в любую постель, но он держал её, словно на поводке, потому что нагулявшуюся, насмотревшуюся на алчных мужчин, она была тигрицей, жаждущей крови, мести и вожделения, так что одетая его маха была более сексуальная и притягательная, чем с полотен Гойи.
   
Алехандро был сказочно богат, но ему этого было мало, он хотел быть сказочно талантливым художником, но этого Бог ему не дал, и он возомнил, что если у него будет своя модель, своя маха, безумно притягательная, то он сможет тоже её писать и обнажённую, и одетую, потому что считал, что только чувственность даёт творчество.

И поняв, что всё напрасно, что животная чувственность не может заменить творческий талант, впал в уныние…

Уныние — не самое лучшее средство для долголетия…

Конец этой истории неоднозначен, некоторые говорили, что Лаура ушла в монастырь, а некоторые поговаривали, что такие щеголихи, как она, не могли уйти в монастырь, они располагались в определенном квартале Мадрида – Манолерии. 

Что касается картин Гойи, то обе его картины чудом уцелели, не без помощи друзей…, инквизиция непременно хотела их уничтожить, как обнажённую маху, так и одетую… Обе картины и по сей день радуют нас и задают вопросы, кто же была эта самая желанная и самая привлекательная женщина… Герцогиня Альба? Ведь в образе богини любви позировали в основном французские аристократки, однако даже среди них мало кто решался предстать полностью обнажённой...


Наташа Петербужская © Copyright 2025. Все права защищены.
Опубликовано в 2025 году в Сан Диего, Калифорния, США.