Я родом не из детства -из войны

«Я РОДОМ НЕ ИЗ ДЕТСТВА – ИЗ ВОЙНЫ»
(Строки из стихотворения русской поэтессы Юлии Друниной)
Инсценировка по воспоминаниям детей войны (В инсценировке играют актеры, но не дети)

Сцена.Темнота.Раздаются Лишь крадущиеся шаги и тихие шорохи.В центре сцены возвышается большая светлая ткань – саван воспоминаний. Под ее пологом, в призрачном свете детского фонарика, оживают голоса прошлого. (Запись детских голосов).
Детский голос (едва слышно). И вот Иван-царевич заблудился в дремучем лесу. Видит – стоит избушка на курьих ножках. А вокруг избушки – частокол из человеческих костей, и на каждом колу – череп…
(Вдалеке рокочут моторы вражеских самолетов. Огонек фонарика гаснет, звук моторов нарастает, превращаясь в оглушительный рев. Внезапно, тьму пронзают лучи прожекторов, шарящие по небу в поисках врага. Скрещиваясь, они образуют световой крест. Затем, глухой удар – звук падающего самолета… Лучи медленно гаснут, погружая сцену в полумрак. В это время происходит перестановка. Актеры возводят в глубине сцены из белой ткани подобие экрана. Полукругом расставляются стулья, и актеры занимают свои места, каждый со своим реквизитом. На фоне их действий вновь звучит детский голос.)
Девочка. Что такое война? Это когда огромный, черный лес, и в нем – война. Что-то страшное… Почему в лесу? Потому что в сказках самое страшное всегда случается в лесу…
(Небольшая пауза. Тусклый свет медленно проступает на экране. Затем луч прожектора внезапно выхватывает актрису 1. На экране появляются зыбкие тени двух людей.)
Актриса 1. В сказках самое страшное всегда происходит в лесу… (Берет куклу и бережно прижимает ее к себе). Проснулась от страха… Я была тогда совсем крохой, но помню все, как сейчас… Мне было пять лет… Июнь сорок первого… Чтобы заснуть, я брала с собой в кровать куклу… И вот, я проснулась… прижала к себе куклу… и услышала незнакомые звуки. Приподнялась. Мама с папой думали, что я сплю, а я лишь притворилась… Я видела, как папа долго целовал маму, целовал ее лицо, руки… Я удивлялась – он никогда раньше так не делал.
(На экране оживают тени мужчины и женщины, держащихся за руки. Актриса 1 делает несколько шагов вперед).
Актриса 1. Потом они вышли во двор, не разнимая рук. Я подбежала к окну – мама повисла у папы на шее, не отпускала его. Он оторвал ее от себя и побежал. Она догнала и снова вцепилась в него, что-то кричала. Тогда и я закричала: «Папа! Папа!». Выскочила на крыльцо. «Папа!». Отец увидел нас и, как сейчас помню, закрыл голову руками и пошел, даже побежал… Он боялся оглянуться… (Тени на экране исчезают). Солнце светило мне в лицо. Так тепло… И сейчас не верится, что мой отец в то утро уходил на войну. Я была совсем маленькая, но мне казалось, я сознавала, что вижу его в последний раз. Больше никогда не увижу. Я была совсем… совсем маленькая… Так и отпечаталось у меня в памяти, что война – это когда нет папы… Свет медленно меркнет, оставляя актрису 1 в тени.
(У актера 1, сидящего на стуле, неожиданно из рук выпадает детский мячик. Все вздрагивают. Мячик катится по сцене и замирает. Свет выхватывает актера 1).
Актер 1. С первой бомбой, когда я увидел, как она падает, я перестал быть собой. Я стал совсем другим человеком… Мне было шесть лет… когда… началась война… Бомбят… Дрожит земля, дрожит наш дом… А дом наш был небольшой, с садом.
(Актер 1 встает со стула, берет его и ставит в центр сцены. Свет фокусируется на стуле).
Актер 1. Мы спрятались в доме, закрыли ставни. Сидим вчетвером: мои две сестрички, я и наша мама. Мама говорит, что, мол, закрыли ставни, и теперь не страшно. И мы соглашаемся, что не страшно, а сами дрожим от страха, но не хотим расстраивать маму. Потом… поехали… на подводе… Нас, маленьких, кто-то посадил на узлы… (Садится на стул). Почему-то мне казалось, что если я засну, то меня убьют. Изо всех сил старался не закрывать глаза, а они сами слипались. Тогда мы договорились со старшей сестричкой, что сначала я закрою глаза, посплю, а она будет сторожить, чтобы нас не убили. Потом она заснет, и я буду сторожить. Но мы заснули… Проснулись от крика мамы: «Не пугайтесь! Не пугайтесь!». Впереди стреляли… Кричали люди… Мама пригибала нам головы… А нам хотелось посмотреть… Стрельба стихла, поехали дальше… (Встает со стула). Я увидел, что в канаве возле дороги лежат люди, и спросил у мамы: – Что эти люди делают? – Они спят, – ответила мама. – А почему они спят в канаве? – Потому что война. – Значит, и мы будем спать в канаве? А я не хочу спать в канаве, – закапризничал я. Перестал капризничать, когда увидел, что у мамы слезы появились.
Актриса 2. А я хорошо помню детский сад, который находился рядом с нашим домом. (Актриса 2 поднимает мячик, отдает его актеру 1, берет его за руку и провожает на место. Он садится на стул).
Актриса 2. А напротив сада – большая площадка с аэростатами, которые во время бомбежек поднимали в небо. Аэростатами управляли в основном девушки. Они держали металлические тросы, за которые были привязаны надувные аэростаты – огромные продолговатые баллоны. Как я узнала позднее, они были длиной 8 метров и диаметром 3 метра. Поднятые вверх аэростаты не давали немецким самолетам низко опускаться над землей. Случалось, сильный порыв ветра резко уносил аэростат в сторону, и если девушки не успевали вовремя отпустить трос, то это заканчивалось трагедией. Очевидцем одной из них стала и я. Обычно мне не спалось в «тихий час». Не был исключением и тот день.
(На экране появляется тень большого шара. Несколько фигур удерживают его.И вдруг на экране появляется..голова..борода..рукавица.....Тень Волшебника Мороза..он машет рукавицей).
Актриса 2. Я лежала в кроватке и смотрела в окно, которое выходило как раз на площадку с аэростатами. Дело было зимой, и мне показалось, что Дед Мороз помахал мне варежкой. А оказалось, что девушка, не успевшая отпустить трос, ударилась об угол здания детского сада и погибла.   
(Теневой рисунок на экране исчезает.... Слышен размеренный стук метронома. На экране справа появляется тень горящей свечи. Актриса 2 подходит к экрану справа. Актеры, кроме актрисы 2, медленно поднимаются со своих мест, надевают шапки и, один за другим, выстраиваются за ней. Кто-то накидывает шапку на голову актрисы 2. Образуется очередь слева от свечи).
Актриса 1. Щели в саду вырыты, Не горят огни. Питерские сироты, Детоньки мои!
Актер 3. Под землёй не дышится, Боль сверлит висок, Сквозь бомбёжку слышится Детский голосок.
Актриса 3. Постучи кулачком – я открою. Я тебе открывала всегда. Я теперь за высокой горою, За пустыней, за ветром и зноем, Но тебя не предам никогда…
Актриса 3. Твоего я не слышала стона. Хлеба ты у меня не просил. Принеси же мне ветку клёна Или просто травинок зелёных, Как ты прошлой весной приносил.
Актер 1. Принеси же мне горсточку чистой, Нашей невской студёной воды, И с головки твоей золотистой Я кровавые смою следы. (Актер 2 надевает шапку и встает в очередь.)
Актер 2. С шести утра занимал зимой очередь за хлебом… (Натягивает шапку на голову, кутаясь от невидимого мороза.) Стоишь часами… бесконечными, промерзшими часами… пока до тебя дотянется эта ледяная нить очереди, на улице снова мгла. Свеча пляшет, выхватывая из тьмы лицо продавца, и он, словно алхимик, отрезает эти крохи. А люди… стоят, впившись в каждое его движение голодными, безумными глазами… И тишина… звенящая, давящая тишина. Трамваи – мертвы… Воды – нет, отопления – нет, электричество – лишь воспоминание. Но страшнее всего – голод. Дневной паек… (Сжимает кулак, словно держит нечто драгоценное.) Эти жалкие граммы… Возвращаюсь домой, а навстречу мне – собака.
(Актриса 2 сбрасывает шапку, и, словно освобождаясь от оков, начинает тихонько, жалобно лаять, подражая затравленному зверьку. Передает шапку следующему актеру. Последний, приняв шапку – образ собаки, подходит к актеру 2.)
Актер 2. Подбегает и начинает обнюхивать… чувствует запах хлеба. Я понимал… это – наше счастье… эта собака… наше спасение! Я должен привести ее домой. Дал ей кусочек, и она пошла за мной, доверчиво ступая по обледеневшей дороге. Возле дома еще кусочек отщипнул, и она лизнула мою руку… шершавым, благодарным языком. Вошли в подъезд… но по ступенькам она поднималась неохотно, словно предчувствуя беду. На каждом этаже останавливалась, вопросительно глядя на меня. Я отдавал ей весь наш хлеб… крошку за крошкой… надеясь обмануть ее чутье, отсрочить неизбежное. Так, шаг за шагом, мы добрались до четвертого этажа, а наша квартира – на пятом… Тут она уперлась, застыла, словно вкопанная. Смотрит на меня… понимает… все понимает. Я обнимаю ее, прижимаю к себе, шепчу: «Собачка, милая… прости… собачка, милая… прости…» Умоляю ее… И она пошла…
(Снова монотонно отсчитывает секунды метроном.)
Актер 1. Я блокадный хлеб почти не помню… как сквозь сон… Ели мы его вообще? Какие-то обрывки… Вот летом траву рвем, жуем прямо с корнями, мама говорит: мать-и-мачеха полезная, желтенькие такие цветочки… горькие, но такие желанные. Вот на помойке очистки и сгнившую картошку ищем, а мама из этого оладьи пекла… чудо-оладьи. Фронт же прямо по Ленинграду шел, солдатиков лучше кормили, это понятно. Спасибо, не гоняли, помогли выжить… как могли.
Актриса 3. Говорили… шепотом, со страхом в глазах… что дезертиры ребятишек воруют… (Крестится истово, словно отгоняя злых духов.) По квартирам ходили, грабили… Карточек у них не было, а жрать надо что-то, вот и охотились на слабых, беззащитных. Да какая там охота… сил ни кричать, ни сопротивляться уже не было. Двери не закрывали… то ли замок перекосило от бомбежек, то ли мама надеялась, что успеем выбежать, если бомбить начнут. В соседней комнате потом другая семья поселилась… тоже мать с детьми. Мы еще как-то ноги передвигали, а там девочка одна не вставала… лежала, распухшая от голода. А может, и мертвая уже… Холодно, топить буржуйку нечем, всю мебель сожгли. Но мама говорила… пока она лежит, эта семья живет… карточку ее делит…
(Актеры уходят за экран, отбрасывая призрачные тени. Актриса 1 берет в руки потрепанную тетрадь.)
Актриса 1. Таня Савичева родилась 23 января 1930 года в большой и дружной семье… мама, папа, две сестры – Женя и Нина, братья – Лёка и Миша. 8 сентября 1941 года началась блокада Ленинграда, но семья Савичевых верила… вместе продержатся, выстоят, переживут эту страшную годину… Но вслед за голодной осенью пришла беспощадная зима. Однажды, убираясь в доме, Таня нашла забытую сестрой Ниной записную книжку. Часть книжки была исписана Ниной, а другая – с алфавитом для телефонных номеров – оставалась нетронутой, чистой, словно невинный лист. Таня не выбросила находку, спрятала ее в свой шкафчик… (Слышен мерный стук метронома.) Вскоре на этом девственном листе появилась первая запись, выведенная детской рукой под буквой «Ж»: «Женя умерла 28 дек в 12.00 час утра 1941 г.» (Голос звучит из-за экрана, приглушенно, скорбно.)
Голос. Сестра, несмотря на крайнее истощение, продолжала отдавать кровь для раненых и каждый день проходила семь километров до завода и обратно. 28 декабря Женя уже не смогла одолеть этот путь… Она скончалась на руках у своей сестры Нины…
(Тень за экраном исчезает, растворяясь в темноте.)
Актриса 1. Не прошло и месяца, как в дневнике Тани Савичевой, дрожащим детским почерком, были начертаны другие строки под буквой «Б»: «Бабушка умерла 25 янв. 3 ч. дня 1942 г.»
(Голос за экраном, полный боли и отчаяния.)
Голос. Бабушка Евдокия постоянно недоедала… она не хотела объедать и без того голодных внуков. В январе ей стало совсем плохо. Врач поставил диагноз – алиментарная дистрофия, предложил проехать в стационар. Но бабушка отказалась… Она понимала, что все бессмысленно, и не хотела занимать койку в больнице, которая могла понадобиться раненым…
(Еще одна тень исчезает, оставляя лишь пустоту.)
Актриса 1. Лёка умер 17 марта в 5 часов утра в 1942 г. Дядя Вася умер в 13 апреля 2 ч ночь 1942 г. Дядя Лёша 10 мая в 4 ч дня 1942 г. Мама в 13 мая в 7.30 час
утра 1942 г.
(Остальные тени исчезают, поглощенные мраком.)
Актриса 1. Но Савичевы умерли не все… Девочка об этом не знала… и знать не могла. В эвакуации жила сестра Нина, был жив брат Михаил. Перед началом войны он уехал в Псковскую область, где у семьи была дача, и там его застало наступление фашистов. Михаил Савичев присоединился к партизанам, воевал, был ранен. После войны он стал одним из тех, кто хранил и поддерживал память о Тане…
(Актеры возвращаются на свои места, лица их печальны и сосредоточены.)
Актер 3. А мы жили в деревянном доме в селе… неплохо жили… Но спокойная жизнь рухнула 22 июня 1941 года. Отца призвали в первые же дни войны… Я даже лица его не помню – все как в тумане… Мне тогда было всего шесть лет… Помню, как меня, маленького мальчика, фашисты приняли за партизана… Мимо шла немецкая колонна. Вдруг в небе появился наш самолет и стал разбрасывать листовки. (Актер 1 подбрасывает вверх несколько белых листков, кружащихся в воздухе.) Я вылез из погреба, мы с мамой там прятались, и начал их собирать… (Поднимает листки, бережно прижимая их к себе.) Это заметили немцы и ворвались в наш дом. Я прижался к стене, дрожа от страха, а двое солдат тычут в меня пальцами и кричат: «Партизан!» Я так их испугался, что в ответ стал кричать на них: «Уйди, фашист проклятый!» Не знаю, чем бы это все закончилось, но раздался оглушительный взрыв, и стена, у которой я стоял, обрушилась. Когда очнулся, то немцев в доме уже не было… Еще я помню хорошо 1943 год, 5 августа… Мне тогда уже было девять лет… В тот день немцы бежали из села… Многие в исподнем и босиком… Навсегда врезался в память один пожилой немецкий офицер в кальсонах и кителе… Так его, убегая, обгоняли рядовые солдаты… Мама не выпускала меня со двора, а старшие братья, Леонид и Владимир, пошли на луг за селом. Вскоре и я убежал за ними. Была звенящая тишина… только мухи жужжали над трупами. И тут недалеко от нас разорвалась мина, и в меня полетели осколки… Куски металла по касательной задели левое плечо и правую ногу. Прибежал я к маме в слезах и крови… Хорошо, что неподалеку от нашего дома расположился полевой госпиталь. Мама меня отвела туда. Женщина-военврач надела на меня свою пилотку и сказала ласково: «Ты теперь солдат. Будешь терпеть?» Я ответил, всхлипывая: «Буду!» И она принялась обрабатывать мои раны. После перевязки врач хотела забрать пилотку, но я не отдал… не смог отдать. Она посмотрела на меня долгим, печальным взглядом и сказала: «Храни! После войны вернусь, и ты мне ее вернешь…»
(Актер 3 достает из кармана пожелтевшую от времени пилотку и бережно надевает ее на голову.)
Актер 3. Не вернулась… А я ее пилотку до сих пор храню… как символ надежды, как память о войне…
(Актриса 3 выходит на середину сцены, в ее руках – старый, металлический школьный колокольчик. Раздается пронзительный звонок, разрывающий тишину. Актеры, словно очнувшись от забытья, берут свои стулья и расставляют их, образуя школьный класс, повернувшись лицами к зрителям…)
Актриса 3. 1943 год. Я в школе – в первом классе… Сельская школа в деревянном одноэтажном доме… (Берет свой стул и ставит его впереди всех, садится.) Сижу за черной, обшарпанной деревянной партой. Нас много, класс переполнен. Все мальчики пострижены «под машинку», одеты кто во что горазд: некоторые в огромных, чужих пиджаках или свитерах ниже колен – отцовских. Девочки тоже пострижены коротко – «под польку», на многих вместо платьев – мамины кофты, перехваченные на талии пояском. На партах у нас лежат самодельные тетрадки – у некоторых из газет, у других – из оберточной серой бумаги. Карандаши – редкость, почти роскошь, большинство ребят пишут палочками, макая их в чернила. Чернил настоящих нет, их варят из печной сажи… Кто уже умеет писать, пишет письма на фронт папе…
(Встает актер и с чувством произносит текст письма. На экране, словно на школьной доске, детским почерком появляется текст письма, каждая строчка – отголосок надежды и любви.)
Актер 1. Здравствуй, наш дорогой папочка! Поздравляем тебя с праздником, Днём Красной Армии! Как ты, наш дорогой папочка, живешь? Мы по тебе скучаем и ждём тебя скорее домой. Мы приготовили тебе очень красивый подарок к празднику, но послать его не пришлось… Я в День Красной армии выступал в школе, был санитаром, мама делала мне костюм. Целуем тебя, твой Владик… (Встает актриса и так же проникновенно произносит текст письма, который вновь отображается на экране, напоминая о хрупкости детства и вере в победу.)
Актриса 1.Здравствуй, дорогой папочка! Папа, мы получили твоё письмо и очень обрадовались, папочка, приезжай скорее, не задерживайся. Папа, мы уже учимся второй месяц. Получила по чтению пятерку. Мы с мамой ждем тебя. Целую крепко..Пиши почаще.Твоя дочка Таня.
Актер 2.Здравствуй, дорогой папа! Тебе пишет твой сын .
Совсем недавно ты был дома. Помню, как мы с тобой играли, гуляли. А сейчас ты на фронте. Мы очень за тебя волнуемся и переживаем. Больше всего я хочу, чтобы ты вернулся целым и невредимым.Папа, зачем тебе эта война?! Вернись лучше к нам!
(Все актеры встают, у них в руках бумажные самолетики.Они пускают самолетики в зал. Актриса 3 звонит в школьный колокольчик.)
Актриса 3.В этот день, о котором я хочу рассказать, на последнем уроке был урок пения. Почему-то на урок пришли много мам и несколько учительниц с директрисой. Возможно, это был открытый урок, а может быть они пришли послушать Лиду. В нашем классе училась Лида, эвакуированная с семьей из Ленинграда.(встает актриса 1).Лида очень хорошо пела. Учительница объявила, что Лида споет нам новую песню.(все начинают хлопать в ладоши.) Лида вышла и запела.
(Актриса 1 выходит вперед и начинает петь.)
«Что стоишь, качаясь, тонкая рябина,
Голову склонила до самого тына?..»
Но нельзя рябине к дубу перебраться,
Знать судьба такая – век одной качаться».
Актриса 3.Лида пела, а женщины плакали. Некоторые даже не могли сдержать рыдания. Ученики, глядя на своих мам, тоже плакали, плакала и наша учительница. У меня от всего этого перехватило дыхание, и тоже выступили слезы.Я вдруг поняла, что надо что-то сделать, как-то помочь этим мамам и учительницам. И как только Лида закончила петь
(Актеры начинают хлопать. Лида сделала поклон и села на свое место.Актриса 3 поднимает руку.Затем встает.)
Актриса 3. Я встала и громко заявила: «Я тоже хочу спеть!» Учительница очень удивилась. Все вокруг были чужие и многие стеснялись.А тут вдруг такое заявление…«А что же ты будешь петь?» «Песню, какую пел наш раненый солдат в госпитале». «Ну что ж, иди, пой, похлопаем новой певице!»
(Актеры хлопают.Актриса 3 делает шаг вперед, прячет левую руку за спину.)
Актриса 3. Я вышла к доске, левую руку спрятала за спину, будто ее нет, и запела:
«Уходил моряк из дома
Стал со мною говорить,
Разрешите Вам на память
Свое сердце подарить»
Я пела и приплясывала, полностью копируя нашего раненого – он был без руки и контуженый. И когда ходил или стоял, его дергало,как будто он все время танцевал. А я думала, что так надо петь.Когда я допела песенку, приплясывая и пряча одну руку за спиной, все уже смеялись, слезы высохли. Меня бросились обнимать, а директриса даже подняла меня на руки. А когда урок закончился, все разошлись.
(Актеры встают и ставят свои стулья на прежние места, садятся.)
Актриса 3.Ко мне подошла директор школы и сказала, что пела я хорошо и голос у меня приятный, только вот так приплясывать не надо – это не красиво. Откуда же ей было знать, что пройдет время, и все эстрадные певцы и певицы будут петь, дергаться и прыгать на сцене, как тот раненый солдат..
Актриса 1. Мы, дети войны с младенчества видели в основном только смерть и совершенно не знали ощущения безопасности, жили в тяжелейших условиях, голодали, родители (если они были живы) физически не могли уделять им много времени.Я вспоминаю во что мы играли? Девочки, конечно, в куклы. Их, в основном, шили сами.
(Актриса 2 берет небольшое полено.)
Актриса 2. Брали поленце, рисовали на нём лицо, а потом заворачивали в старые тряпочки. Или шили полностью из холста, голову набивали опилками или паклей. Лицо раскрашивали химическими карандашами или углём. Пеленали и початки кукурузы, чтобы волосы были наружу. И заплетали в косы пучки укропа, а потом приматывали к толстым палкам.
(Актер 1 достает деревянный игрушечный пистолет.)
Актер 1. А мымальчишки игрушки себе мастерили из старых досок. Здесь, конечно, в основном получались пистолеты и автоматы.
(Актер 2 достаем тряпку и сворачивает из нее мяч.)
Актер 4 .А ещё делали мячи: брали старые тряпки, туго скручивали и завязывали узлом. Прыгали такие мячи не очень, но для игры годились.
(Актер 2 кидает мяч актеру 1 он передает актеру 3.)
Актер 3.Играли ещё в чурочки ; что-то наподобие маленьких деревянных брусочков. Их с одной стороны смазывали смолой, разогревали около печки ; получался конструктор. А еще была игра в камешки. Собирали те, что помельче, подбрасывали и старались поймать тыльной стороной ладони, чтобы камешки не упали. Попробуйте, здесь нужна большая сноровка!
Актер 4 .Конечно, во время войны играли и в войну, но только не в оккупации. Патронов и пороху вокруг не мало.Из патронов высыпали порох и бросали в костёр.
Актер 2.Только фашистов никто не изображал, эту роль отводили, в основном, деревьям. Ну, и, конечно, пацаны не могли не пробовать себя в роли пиротехников, что часто заканчивалось трагически.
Актер 4.Однажды мы с пацанами нашли целый клад ; очень много серы. Вообще, ею трудно было удивить мальчишек военных лет, но нам повезло особенно: это были целые залежи! Разобрали по кускам и отправились применять в дело. Мы знали дом, где фашисты устроили себе баню. Выждали момент, пока фрицы мылись, разложили серу вокруг бани и принялись бабахать. Какой поднялся грохот! Мы сами такого не ожидали. Испугались и побежали прочь. Фашисты выскочили уже с оружием, кричат (мы разобрали, что вроде они решили, партизаны близко). Потом увидели нас, убегавших, и стали вслед очереди автоматные давать. А на нашем пути был высокий забор, а в нём дыра. Все мальчишки в эту дыру пролезли, а я застрял. Как мне было страшно! Мучаюсь в этой дыре, а фашисты это увидели, заржали и стали вокруг меня автоматами «узоры» на заборе рисовать. Не знаю, как всё-таки вылез и ноги меня дальше понесли, к ребятам.(Актеры встают со своих мест и ставят стулья буквой "Г".)
Актриса 1.О том, как началась война, я знаю по рассказам родственников и знакомых, ведь в два года никто ничего не помнит. Но время, проведённое в концлагере, я не забуду никогда, несмотря на то что, когда я туда попала, мне было всего три года. Воспоминания остались на всю жизнь, а ужасы преследуют даже во сне. Германия. Город Кёльн. Концлагерь..мой страх ..мой ужас..
Все были взрослыми, даже в таком возрасте — в три года — уже понимали, что надо вести себя тихо и молчать. Никаких капризов — даже не знали, что это. Когда я попала туда, я хорошо понимала, что происходит и где мы. У нас в концлагере были дети от трёх до 14 лет, в основном доноры. Немцы у нас брали кровь. Может, кого и на органы пускали, но я этого не видела. Рядом с нами были родители, но они, в отличие от нас, работали. Моих родителей там не было: мать была в партизанском отряде, отец — на фронте. На тех, кто работал рядом с нами, было жутко смотреть — они все были истощёнными, но всё равно помогали нам. Наш барак был в форме буквы Г, к нам была приставлена надзирательница.(Раздается звук хлыста. Резко появляется тень на экране -женщины с кнутом.) Очень хорошо её помню. Эльза — высокая тощая женщина с длинным хлыстом. Родители знали, где мы находимся, поэтому сами не ели и прятали для нас паёк. За ним ходили только те ребята, которые посмелее и постарше, а я была размазня и могла их подвести. Ребята ныряли в щёлочку, дверь открывалась, и они знали, где родители запрятали хлеб. Когда кто-то один выбегал из нашего барака к взрослому, где в земле родители прятали хлеб, мы смотрели за Эльзой. Надо было громко считать до восьми.( актеры громко считают до семи..) Если звучало "восемь", это значило, что Эльза в дальнем углу и надо быстрее бежать к нам.(актеры произносят цифру восемь.). Если Эльза узнавала, секла и отбирала всё. Секла так, что больше не захочется ничего.Все наши надзиратели были женщинами. Они особо зверствовали. Мы иногда старались смеяться, веселить друг друга, но нас за это били, чтоб шума не было. Поэтому как Эльза придёт, так сразу все замолкают. Немцы обращались с нами жёстко, пинали котелки так, что всё разлеталось. Хотя были и хорошие люди. Единицы. Помню, один немец давал мне хлебушек, говорил, что у него дома такой же "киндер". Значит, всё-таки у кого-то из них есть душаТак продолжалось два года. Когда мне исполнилось пять с половиной лет, все старшие ребята смеялись, а мы спрашивали, чего смеются. Они отвечали: "Победа, наши войска пришли". Отношение немцев стало другое, перестали так зверствовать. Эта Эльза, наша надзирательница, сразу притихла, стала робка и не секла так сильно.(тень женщины уходит.) Помню, как сказали, что наши победили и теперь мы "домой, домой". И когда наша часть ворвалась, парни молодые, солдаты, кричали: "Дети, не бойтесь, дети, мы домой вас сейчас будем отправлять". Они нас накормили. Это было такое счастье.Не все вернулись домой оттуда, многие заболели и умерли моментально — наверное, тиф был. Кто-то доходил до дома и в течение двух недель умирал.Все дома были опустошены, от некоторых и вовсе ничего не осталось. Тогда возвратившиеся стали копать под корнями деревьев, делать землянки. Так и жили. Для детей я бы больше всего хотела, чтоб в нашей стране всегда был мир, чтоб они никогда не видели никакой войны. Никакой войны. Вот как сейчас: спокойно учатся, нормальная жизнь. Чтобы мы жили с голубым небом, чтобы мы могли везде побывать. Самое главное, чтоб все любили. И надо любить свою Родину. Тогда выживешь. (Раздается отдаленный шум беспорядочного строя солдат.На экране тени идущих людей..)
Актриса 4.В конце сорок четвертого года, мне тогда уже было семь лет, я увидела первых пленных немцев..Немцы шли широкой колонной по улице. И что меня поразило, так это то, что люди подходили к ним и давали хлеб. Я побежала на работу к маме спросить: "Почему наши люди дают немцам хлеб?" Мама ничего не сказала, она только заплакала. Тогда же я увидела первого мертвого в немецкой форме, он шел-шел в колонне и упал. Колонна постояла и двинулась дальше, а возле него поставили нашего солдата. Я подбежала... Меня тянуло посмотреть на смерть вблизи, побыть рядом. Когда по радио объявляли о потерях противника, мы всегда радовались. А тут я увидела, человек как будто спал.Он даже не лежал, а сидел, полускрючившись, голова немного на плече. Я не знала: ненавидеть мне его или жалеть? Это был враг. Наш враг! Не помню: молодой он или старый? Очень усталый. Из-за этого мне было трудно его ненавидеть. Я тоже маме об этом рассказала. И она опять плакала.
(Медленно набирается яркий свет на сцене.Актеры встаю со свои мест.)
Актер 1. Я не помню, какая в этот день была погода. Но всю жизнь уверен, что в этот день солнце светило особенно ярко и ласково и что весь город высыпал на улицы и заполонил городской бульвар. И мы гуляли в этот день все вместе: мама, тетя Тина, я и мои двоюродные братья — уже почти взрослый восьмилетний Женя, на которого я старался во всем равняться, и трехлетний несмышленыш Толик. Он вечно путавший правый и левый ботинки и не умевший даже шнурки на них завязывать… Тетя Тина обычно старалась на улице не отпускать от себя Толика, который в каждом военном «узнавал» своего никогда еще не виденного им отца и бросался к нему с криком «Мой папа!». Чем, конечно же, приводил в смущение не ожидавшего такого натиска мужчину.И вот этот несмышленыш, неумеха и плакса, по случаю праздника получивший свободу и бежавший по бульвару впереди всей нашей «команды», лавируя между встречными, вдруг остановился, наклонился и что-то поднял с земли. «Толя, брось сейчас же и ничего не подбирай!» — последовал обычный в таких случаях родительский оклик. Но через мгновение, когда стало видно, что именно Толик держит в руке, тон изменился: «Подожди минутку! Покажи, что ты нашел? Да это же подкова! Молодец! В такой день нашел подкову! Говорят, что подкова приносит счастье! Значит, скоро приедет папа!» Ведь я тоже очень хочу, чтобы и мой папа поскорее приехал! И я начал упорно глядеть себе под ноги, надеясь на чудо. И чудо произошло! Я увидел ее еще издали — ржавую, изогнутую дугой железяку, словно поджидавшую как раз только меня! (поднимает подкову.)И, схватив подкову, я высоко поднял ее над головой и закричал так, что все окружающие обратили на меня внимание: «Мамуля, я тоже нашел подкову! Скоро папа с войны приедет!» Люди вокруг смеялись, и кто-то сказал: «Ну, раз ты нашел подкову в такой день, то теперь-то обязательно приедет!» Кто-то добавил: «Если дожил до победы, конечно!»
(актер передает подкову другому актеру, он прижимает ее к груди, затем подкова передается по цепочке актерам и возвращается обратно к актеру 1.) И мы с мамой принесли подкову домой, обернули ее «серебряной бумагой» и повесили на гвоздь над входной дверью. И подкова не обманула — папа действительно приехал!»
(На экране появляется фигура мужчины..Актеры берут детские фонарики зажигают их.На экране появляются имена детей войны..)
Поля Дашкевич 6 лет..Женя Белькевич 6 лет..Зина Приходько 4 года..Клава Бочарова 5 лет..Галя Фирсова 9 лет ..Толя Колесников 6 лет..Римма Коровина 7 лет..Валя Потарайко 6 лет..Таиса Насветникова 7 лет…Юра Белоковский..7 лет..)
Актер 1. (направляет лучик на экран). Дети войны, вы детства не знали. Ужас тех лет от бомбёжек в глазах.
Актриса 1.(направляет свой лучик на экран).В страхе вы жили. Не все выживали. Горечь-полынь и сейчас на губах.
Актер 2. (так же направляет лучик на экран).Дети войны, как же вы голодали…Как же хотелось собрать горсть зерна.
Актриса 2. На зрелых полях колосья играли, их поджигали, топтали… Война…
(Остальные актеры повторяют действия с фонариком.)
Актер 3. Чёрные дни от пожаров и гари детским сердцам непонятны они.
Актриса 3. Зачем и куда тогда вы бежали, всё покидая, в те горькие дни.
Актер 4. Где ж вы, родные мои, отзовитесь?!Сколько же лет разделяло людей?
Актриса 4. Дети войны, как и прежде, крепитесь! Больше вам добрых и радостных дней!
( Раздается отдаленный шум мотора самолетов..Фонарики поочередно начинают гаснуть. Звук самолетов нарастает. На экране исчезают имена..Появляется слова, их пишет детская рука. « ..если вы, взрослые, решите начать войну, поубивайте сначала всех детей… потому что после нее невозможно остаться нормальным человеком.» Саша Гельман.
(Затемнение..Звук самолетов продолжается..)