4-я Легенда Гор. Эпилог

- И вот как-то раз… - сказывала старая Анамет однажды прохладным зимнем вечерком своей внучке, сидя со своей -джан* в скрипучем кресле у очага, неспешно перечёсывая овечью шерсть для пряжи старинным гребнем из рога джейрана.

По окончанию праздника как никогда обильного в этот год, урожая; когда были сыграны все три свадьбы обеих сестёр Кульджан и их закадычной подруги Джантыг с самыми достойными в ауле, влюблёнными в своих ныбджэгъур** молодыми джигитами… Когда отгремели застольные речи с пожеланиями новобрачным жизни сладкой, аки горный мёд, да обильной, равно воды Пшады в половодье, чистой – словно снежные шапки самого высокого горного хребта, ярко сияющее под зимнем солнцем хрустальной свежестью – любви: такой же вечной, как сами Кавказские горы… Когда счастливые мужья под залихватское «хоп, э-гей» кунаков да немного тоскливые «проводные» песни подружек, остающихся до поры в девицах, увезли своих наречённых в новую жизнь – только пыль клубилась из-под копыт горячих кабардинских скакунов, понукаемых не менее горячими седоками.

Когда в их, словно враз осиротевшей – без заливисто-звонкого смеха всегда теперь жизнерадостной статной Айсэт, да сияющей озорной улыбкой ясноглазой Гашенаг – сакле остались лишь отец с матерью, да они с бабкой, Кульджан мягко, чтобы неловким словом случайно не задеть бабулю, с которой они ещё больше сблизились после отъезда сестёр из отчего дома… и в то же время желая отвлечь старушку от тоски по старшим внучкам – начала сызнова направлять ту на давно занимающую ум и всё никак не утоляемое любопытство младшенькой тему.

Не сразу, но постепенно Анамет стала припоминать и помаленьку складывать в единую мозаику отрывочные кусочки той самой древней Легенды, которую она тогда так и не досказала… и в один из уютных вечеров поздней осени, когда дождь мерно барабанит по крыше, и так приятно чувствовать себя в безопасности домашнего тепла родного дома; а ветер так сильно гудит в трубе, что кажется: это сам Руфабго*** завывает в тоске по потерянному сердцу. И сердца, слышащих эти стоны, сжимаются ветру в такт: то ли от страха, а то и от жалости к некогда безжалостному побеждённому отважным джигитом тирану****… так вот в такой из вечеров старая Анамет, ласково улыбнувшись своей любимой непоседе, поманила девочку в укромный уголок и, заговорщически прижав палец к губам, тихо-тихо, словно страшась быть услышанной кем-то не для его ушей предназначенное, продолжила некогда  прерванное повествование.


Окончание Легенды.

... И жили бы так женщины-тужили, в собственном благодатном краю, словно чужие да неприкаянные, если бы однажды в одном дальнем горном ауле не родилась любознательная девочка. Как ей удалось перехитрить злобного Дэва и разрушить его планы по владычеству над умами женского населения – история о том умалчивает…

На этом месте своего рассказа бабушка бросила на Кульджан беглый взгляд своих по-молодому лучистых озорных, будто всезнающих и всё принимающих очей, и загадочно улыбнувшись внучке, продолжала:

- Однако вышло, как вышло. И тогда злосчастный Дэв, обманутый в своих надеждах на завоевание сердца одной: той самой, изнемогая от страсти и досады да не зная, как ещё можно навредить гордым черкешенкам… да и всем красавицам мира – в немой злобе на весь свет и себя самого – неожиданно сам превратился в каменную глыбу, нависшую над самым глубоким ущельем Кавказа.

Поскольку бабушка вновь замолчала, Кульджан мягко тронула её за расшитый мелким речным жемчугом и увитый адыгейской замысловатой вязью рукав:

 - И что, бабуль? – Внучка жадно заглядывала в лицо старушке, с блаженной улыбкой, застывшей на всё ещё прелестных, несмотря на возраст устах, которая замерев, не моргая глядела как яркое пламя очага весело потрескивает на сыроватых, чуть дымящихся дровах. – Что было дальше?

- А? – Встрепенулась старушка, словно нехотя оторвав взор от огня. – Было… не было ль – кто знает. Главное что…

- Что, что же главное?

- Ну, как же? – Бабушка озорно подмигнула своей любимице. – Главное: что будет дальше.

- И что же будет? – С любопытством вскинула взгляд на Анамет девчушка.

- А это уже другая легенда. И писать её… тебе. Да-да, именно тебе, моя драгоценная Кульждан.

- Но как же, бабушка? Я н-не понимаю… даже совсем не знаю, что писать…

- Тебе и не надо знать… по крайней мере теперь. Придёт время – она придёт через тебя и напишет себя сама.

 

И старушка улыбнулась светло и загадочно.
_________________


- джан* (кавказск.) – дорогой/дорогая. Приставка к имени или отдельно употребляющееся обращение к дорогому, близкому человеку.

Ныбджэгъур** (адыг.) – милый/милая.

Руфабго*** – в адыгейском эпосе злой колдун-великан. По преданию, собиравший каждую осень дань с местного населения в виде молодых прекрасных девушек, великан однажды был побеждён отважным юношей Хаджохом.

**** – отсылка к адыгскому сказанию о храбром Хаджохе, спасшему свою возлюбленную из лап Руфабго. По легенде сердце великана не вынесло потери и превратилось в камень. А сам Руфабго стал огромным утёсом, нависшим над долиной Пшады.