Горячие игры холодных сердец 16

                Глава шестнадцатая


   Свою первую ночь в отеле – не считая предыдущей, – Андрей Данилов провёл спокойно, – без происшествий, и даже, без сновидений. Вероятно, это стало причиной его бессознательного состояния, в которое его ввели выпитые за ужином полторы бутылки кьянти и три бутылочки пива, плюс, ко всему прочему – брошенная в рот без разбора закуска – бычки в сметане, телятина холодная, огурчики солёные, колбаска салями и, чего-то ещё, чего он никак не мог потом вспомнить.
Добравшись (ползком) до кровати, он бросил своё изнурённое тело поперёк мягкой постели, проспав беспробудно до самого утра.
   Наутро, очнувшись в припадке бешенства – результатом чего послужил бой часов, что в виде медведя стояли на каминной полке – Данилов, обвёл помещение тупым взглядом и, вспомнив, где он находится – успокоился. Умывшись, побрившись (бритвенные принадлежности он нашёл в шкафчике), опохмелившись и немного закусив оставшейся с вечера провизией, он решил прогуляться. Так как выпитое накануне вышибло из него память, которая в течение дня постепенно восстановиться, он соответственно забыл, что находится в доме, интерьер которого периодически меняется, а сам дом населён странными людьми. Поэтому, покинув номер, миновав коридор и выйдя на лестничную площадку, он какое-то время тупо взирал на открывшийся перед ним с площадки… город. Как читатель мог догадаться, этот город был сокрыт в той же гостиной – широкое шоссе, открывшееся перед ним – упиралось в дверь, в которую он вошёл двумя днями ранее, заплутав в лесу.
   Когда, спустя пять минут проведённые в столбняковом трансе, он, наконец, вспомнил всё, что было с ним накануне – вот тогда, держа руки в карманах куртки, он быстро сбежал по ступенькам и ступил на влажный после прошедшего ночью дождя асфальт. Пересёк шоссе, и вышел на бульвар, где уже во всю сновали прохожие и мелькали машины. Снаружи город казался чистым и весьма благополучным, жители, как отметил Данилов – выглядели весьма респектабельно; на их лицах сияли добродушные улыбки; а вежливое друг к другу обращение – казалось Андрею ничем иным, как лицемерием, – уж больно неправдоподобно они себя вели, – словно ими, как марионетками управляла чья-то умелая рука, где-то там дёргавшая за невидимые ниточки, или, они были роботами, с введённой в мозг программой. Каким-то холодом веяло от их приветливости, улыбок, мягкого говора и счастливых лиц.
   Здесь автор остановится, чтобы не затягивать главу на излишнее описание местности и прочих атрибутов. Пусть читатель для примера возьмёт какой-нибудь город в Прибалтике, например – Вильнюс – вот это и будет, что-то похожее на то, что открылось перед Даниловым. Единственное исключение – названия улиц и прочее – выведено на русском языке, как и имена граждан республики и… законы, на основе которых будет строиться дальнейшее повествование.
   Итак, для начала, Андрей Данилов, уже вспомнивший всё, решил обойти все злачные места в городе и откушать прохладительных напитков. Таких заведений оказалось немного – всего пять. Вначале шоссе, в середине, налево – в оба конца, и одно справа от огромного белого здания, вывеска которого гласила Книжное издательство «С de L.» Что это за монограмма, Данилов не стал выяснять, ибо миленькие улыбочки на лицах прохожих действовали ему на нервы.
   Покончив к обеду со злачными заведениями, в каждом из которых он принял по 2-3 рюмочки «горячего» напитка, Андрей прошвырнулся по заведениям «общепита» – надо было закусить. Таких заведений в городе оказалось много больше. Но, так как Данилов больше пил, чем ел, то ему вполне хватило и обыкновенной пельменной, где он заказал порцию сибирских пельменей – 9 шт., сметаны – ложку, а вместо кьянти (его там не подавали) – стакан киселя «made in USSR». Подкрепившись, Андрею захотелось пропустить ещё стаканчик, и он вернулся в ближайшее кафе, где выпил ещё три рюмки, сожалея, что нет с ним поэта Кулешова, который, кстати, и утром не зависал в его номере на потолке, что очень расстроило Андрея сейчас, когда он так привязался к этому человеку, встретившему его не с лицемерно-слащавой улыбочкой, а будучи таким, каким он был на самом деле, ибо Андрей ценил в человеке его истинное лицо, а не маску. Сам он действовал так, как «велела» ему его психика. Читатель, если он дойдёт, хотя бы до середины повествования, вскоре сам убедится в «естественности» Данилова.
   Выпив, закусив, погуляв немного, ещё выпив, но, уже не закусив, Данилов случайно встретил рекламный стенд, на котором висела афиша, приглашающая жителей города на открывшуюся в прошлом году выставку. Эту выставку он и решил посетить.
   Выставка проходила каждое воскресенье в зале книжного издательства на улице «Бакалавров, 17».
Когда Данилов, спотыкаясь на ровном месте, вошёл в здание, его взору открылся огромный зал с видами чёрт знает чего, сделанными умелыми ручками местных жителей. Картины, висевшие по стенам; виды старинного оружия запрятанного в стеклянные витрины; коллекции антиквариата – тут тебе: и папирусы, манускрипты, старинные лоции, астролябия, подзорные трубы, драгоценности, в том числе яйца Фаберже, часы настенные, царские короны, раритетные книги, нецке, изделия из камней, статуи, витражи. От такого изобилия у Данилова помутнело в глазах и заскворчало в рассудке. А снующие туда-сюда посетители, которые, заунывными голосками то и дело извинялись, исходя приторно-сладким мёдом, когда задевали шатавшегося Данилова – уже порядком воздействовали на его как иммунную, так и нервную систему, прихватив и те сокрытые в глубинах подсознания время от времени появлявшиеся галлюцинации. А что больше всего привлекло его здесь – это огромный «швейцарский» стол, тянувшийся от той двери, в которую он двумя днями ранее вошёл из лесу, и кончался где-то в стене, что находилась слева от лестницы, что вела на второй этаж его номера. Как автор уже говорил, а читатель, хочется верить, догадался – зал размещался всё в той же гостиной, заменив город, а до этого холл в отеле.
   Яства, населявшие стол были по-королевски великолепные! Какие это были кушанья, автор не в состоянии описать, дабы никогда ничего подобного, как и наш герой, не едал, а потому, читатель прояви фантазию, и, заодно дай разгул воображению, представляя и вина, этикетки которых просто ослепляли своими названиями и чёрт знает чем, ещё. Выпив (изрядное количество бесплатного бухла), откушав (так же бесплатно), Данилов почувствовал ещё большее раскрепощение и принялся без зазрения совести оглядывать гостей, ходивших взад-вперёд по залу с бокалами в руках, и  деловыми лицами профессоров Йельского университета на лекции по философии; время от времени
угощаясь у дразнящего деликатесами стола, они перешёптывались друг с другом – обрывки фраз, как рваные фантики таскаемые ветром вдоль шоссе – доносились до него, хотел он того или нет, но тем не менее, он слышал, сходившее с их сладких уст как шоколадные конфеты с конвейера на карамельной фабрике, одно единственное имя – Вера… Вера… Вера…
   Тут-то он и вспомнил ту женщину, с которой вчера днём разговаривал по телефону, а за день до этого в гостиной, куда попал, войдя в эту чёртову дверь, в которую сейчас упирался переполненный жрачкой стол. Так же он вспомнил (частично), те словечки, кои она ему «напевала». В памяти Данилова, затуманенной дорогущим алкоголем и не менее дорогими блюдами, всплывали: мятежный буревестник… отверженный ангел… и чёрт знает что ещё, чего он не успевал «ловить». Мысли путались, голова с каждой минутой тяжелела, в глазах рябило, сердце готово было выпрыгнуть наружу и подарить себя первой попавшейся на пути красотке, но таких в зале не было. Дурея от неудовлетворённого сексуального желания, которое росло как снежный ком, катящийся с гор Аляски, он принялся всматриваться в лица. На всех лицах, «попадавшихся» ему на пути, был нанесён слишком большой слой румян; морщинистые губы держали на себе толстый слой помады,  глаза проглядывали из толстых линз очков в роговой оправе; дорогие одежды были не по сезону – это у женщин; представители  же сильного пола, стремясь скрыть свои – чопорность и солидный вид – пытались вести себя как выпускники в последний майский день перед вступлением во взрослую жизнь. Одним словом – гости были – представителями старшего поколения. Данилов, как заблудившийся на вокзале ребёнок, с унынием на лице взирал на тех, кто был старше его лет на 30-40, и с кем он не мог переброситься мало-мальски незначительными фразами, пофлиртовать, выпить на «брудершафт» и предложить прошвырнуться по вечернему городу и хорошо оттянутся. И среди всех этих слащаво-лицемерных масок, прикрытых плохо скрываемым налётом морщин, его словно коснулась холодная рука тления, отчего он ясно почувствовал и себя таким же старым, давно перешагнувшим порог расцвета юности и надежды на будущее, которое раскинуло бы перед ним свой длинный ковёр жизни – несущий в себе желание радоваться всему, что тебя окружает.
   Так, уже собравшись покинуть это вдруг ставшее ему ненавистным общество, ведь когда-нибудь и ему предстояло состариться, он неловко развернулся на плохо державших его ногах и, его взору вдруг открылось молодое, притягивавшее к себе свежестью и чистотой, лицо; высокая молодая женщина в лёгком платье подпоясанном в талии тонким ремешком с чуть надменным выражением лица разговаривала с пожилым господином, время от времени пробегая глазами по залу, словно пыталась кого-то найти; её светлые вьющиеся на концах волосы мягкой волной раскинулись на хрупких плечах, а прямые черты лица с большими голубыми глазами, вздёрнутым носиком и пухленькими губками – сводили с ума, туманя воображение. Она находилась в самом конце зала, но Данилов хорошо её разглядел – её сексуальность притягивала как магнитом. И тут, словно чья-то доселе неведомая сила услышала его, и послала ему ещё одну особу возрастом не превышавшую двадцати лет. Несмотря на то, что она была немного полноватой, её свежесть, тем не менее, покрывала этот «изъян». Она ходила вдоль рядов и её грустные, как показалось Данилову – припухшие от слёз глаза – пробегали по висевшим на стенах картинам, ни на одной не задерживаясь. За этими двумя, он стремился отыскать ещё, но не каких-то там случайных «нимфеток – он хотел отыскать среди этого скопища незнакомых ему людей –  е ё  – ту, чьё имя срывалось с морщинистых губ, касаясь его слуха. Ту, которую здесь, как догадался Данилов – просто боготворили. Но за какие заслуги – этого он пока не знал. Отрешённо, как изгнанный со двора бывший дворянин, он, среди чужих ему вассалов, стремился… А, впрочем, к чему он стремился, он и сам толком ещё не разобрал.
   И так, как грибы после дождя, появились ещё две молодые особы. Одна сидела в кресле, справа от надменной красотки, разговаривавшей с солидным господином. Она сидела спиной к Данилову. Он видел лишь её тёмные, струящиеся вдоль спины волосы и миниатюрные ручки; тонкие пальчики бегали по клавиатуре ноутбука лежавшего у неё на коленях – рождая какой-то текст. И, так как, лица её он не видел, то не мог определить и её возраст, но то, что она была молода – это он понял сразу – на молоденьких кралек (как он их называл) у него был нюх, как у сиамского кота. Облизнувшись (мысленно) на эту молодку, он перевёл цепкий, как репейник взгляд на вторую девушку; со стороны казалось, будто она осматривает представленные экспозиции, но Данилов ясно «уличил», как её внимательный, оценивающий взгляд перебегал с предметов на гостей – можно было подумать, будто она – подосланный секретной службой агент – цель которого найти и обезвредить преступника. Но он сразу отогнал эту мысль. Вряд ли она была преемницей Джеймса Бонда – слишком нежной и хрупкой показалась она ему: собранные сзади длинные светло-рыжие волосы, острый носик, внимательный, сосредоточенный взгляд. Внешне она походила на лесную белочку – что-то в ней было от этого пушистого зверька.
   – Вы кого-то ищете? – услышал он раздавшийся у него за спиной голос.