Аида в постановке Марио дель Монако

ЗМЕЯ ЕГИПЕТСКАЯ

В июне громкая премьерная постановка Мариинского театра этого сезона – опера «Аида» в режиссуре Джанкарло дель Монако - прошла 6 раз подряд на родной сцене и 10 – на сцене Большого театра.

Мариинский театр, имея в своём репертуаре на Исторической сцене прекрасную постановку оперы Джузеппе Верди «Аида» (либретто Антонио Гисланцони и Камилла дю Локля по сценарию Огюста Мариета) в режиссуре Алексея Степанюка с дивными живописными декорациями Петра Шильдкнехта (9 декабря 1892 (Санкт-Петербург) – 24 мая 1967 (Мадрид), возобновленными Вячеславом Окуневым, он же художник по костюмам; и в своём Концертном зале - весьма специфическую версию «Аиды» швейцарца Даниэле Финци Паска, постановщика «Цирка дю Солей»,
видимо, решил, что и Новую сцену (Мариинский-2) никак нельзя оставить без такой знаменитой оперы, тем более, что в ноябре текущего года исполнится 150 лет с первого представления «Аиды» в России. В качестве режиссера-постановщика Мариинский театр пригласил сына знаменитого итальянского тенора Марио дель Монако Джанкарло дель Монако (Италия), причем, уже зная, что дель Монако-младший сотворил на сцене Большого театра режоперного «Риголетто». Но, как известно, пути Господни неисповедимы.

И вот гигантская сцена Мариинки -2 предоставлена для постановки новейшему гражданину России (за какие-то непонятные заслуги гражданство России было даровано дель Монако-младшему, не владеющему русским языком). А Валерий Гергиев, наверное, захотел поддержать new-соотечественника, чтобы тот, не дай Бог, не остался без работы.

Итак, «Аида» в режиссерском вИдении сеньора Джанкарло. Ещё перед тем, как зазвучала потрясающая увертюра (дирижер Гурген Петросян, музыкальный руководитель – Валерий Гергиев), взору зрителей предстал супер-занавес-загадка (сценография Антонио Ромеро, Италия): на сером-сером фоне течет прозрачная-прозрачная река, воды которой то ли пузырятся, то ли в этой воде группируются мельчайшие мальки рыб. Под водой также видны серые-серые (с чего вдруг?) пирамиды и серо-белые облака. Ну, не иначе вселенский потоп, как во времена Ноя. Даже хуже – у дель-Монако младшего и небо затоплено (художник по декорациям – Антонию Ромеро). По ходу спектакля окажется, что никакого потопа в постановке нет и не было. Зачем тогда такое изображение на супере?

А пирамиды и в дальнейшем останутся серо-чёрными, как и весь древний Египет, представленный нам дель Монако-младшим, при том, что серого и, тем более, черного цвета в Египте практически нет. Режиссёр в многочисленных интервью дает свое объяснение этому, но приводить я его здесь не буду, чтобы не утяжелять текст рецензии, а интересующиеся могут легко найти аргументацию постановщика в интернете.

Режиссёр и художник-постановщик явно не знали, чем и как занять огромную сцену Мариинки-2, поэтому взгромоздили на неё серые же (!) мужские фигуры высотой до колосников, поза которых уж больно напоминала «держащих небо на поднятых руках» атлантов на портике Эрмитажа. И да, эрмитажные атланты – из серого сердобольского гранита. А фигуры в «Аиде», похоже, из пенопласта. Причем, лица у фигур – европейские (классические римские профили), а набедренные повязки – африканские. В компанию к скульптурам добавили такие же гигантские прямоугольные колонны серо-чёрного цвета, все испещрённые иероглифами и пиктограммами.

Аналогичная картина в финале спектакля. Подземелье храма, в которое был заточен за предательство Радамес (Дмитрий Головнин, Михайловский театр), и куда пробралась Аида (Мария Баянкина), чтобы разделить судьбу с любимым, представлено в виде стоящей на пустой сцене ярко-голубой прямоугольной коробки, все стены которой покрыты опять же иероглифами и еще какими-то буквами неизвестного мне алфавита. Почему склеп – коробка, да еще голубая? И что означает текст на ней?

Если иероглифы на колоннах и на коробке-склепе – это связный текст, то его содержание следовало привести в программке и/или на сайте театра. Иначе, зачем он? А если не связный, то какой смысл рисовать такое количество иероглифов?
Конечно, в Петербурге публика, в основном, образованная, но ждать от каждого второго зрителя знания арабского и тем, более, древних африканских языков было бы завышенным притязанием.

Аида у Верди считает счастьем для себя умереть вместе с любимым человеком. А вот древние  греки полагали, что загробная жизнь не может быть счастливой. Согласно их религиозным представлениям, души умерших попадают в подземное царство бога Аида (бог подземного царства мёртвых и название самого этого царства). Не отсюда ли имя главной героини оперы и вид избранной ею смерти в подземелье храма? А река Ахерон, которая протекает в подземном царстве, становится границей мира живых и мира владений смерти. Во владениях Аида нет солнечных лучей, там господствует мрак. Может быть, «привлекая» реку Нил в свою оперу, Верди имел в виду Ахерон? Ведь недаром же в третьем действии оперы Аида на берегу Нила ждет Радамеса, чтобы проститься с ним навеки?

В сцене в покоях Амнерис (Наталья Евстафьева) придворная дама играет у рампы с настоящим трехметровым (на вид) питоном, обвившим её шею и плечи и активно поворачивавшим во всех направлениях свою устрашающую голову. Оркестрантам, сидевшим в яме прямо под питоном, судя по их лицам, явно было не по себе. Амнерис предусмотрительно расположилась в дальнем углу сцены под опахалами служанок. Для чего в спектакле участвует живая змея? Что хотел сказать режиссёр, привлекая эту «артистку» в свою постановку?

Постановка дель-Монако младшего вообще вызывала много вопросов. Например, что означают золотые шапочки с кошачьими мордами и ушками на головах египетских воинов? А их облачение в «леопардовые шкуры» из футболочной ткани (художник по костюмам Габоиела Салаверри)? Объективности ради замечу, что в большинстве своём костюмы были красивы и в стиле происходящего на сцене.

А нарочитый топот во время шествия войска победителей? Я смотрела не первый премьерный спектакль, то есть, если бы топот был случайным экспромтом, его бы убрали из последующих показов. Но не убрали. Значит, так было задумано. Интересно, как бы отнесся Верди к такому звуковому привнесению в своё произведение?

Марширующие египетские воины несли перед собой порядком изломанные вроде как пенопластовые серые щиты с одинаковыми негритянскими лицами во всю высоту щита. Это что, символическое приношение голов убитых эфиопов к ногам фараона? Но эфиопы – не негры. Они – представители эфиопской (восточно-африканской, не негроидной) расы. Или это изображение взято с потолка, и ничего специального не означающее, как питон в одной из предыдущих картин? Зачем тогда они (и питон, и изображения голов)?

В руках египетские воины несли многократно увеличенные десертные вилки размером с вилы. Даже если этот комизм (вилки плюс футболочные «шкуры») отнести на счет условности оперного спектакля, то он всё равно зашкаливает.
Но это уже, так сказать, результат. А сама битва египтян с эфиопами была представлена  многолюдной хореографической сценой (хореограф Эмиль Фаски), где Радамеса и Амонасро яростно и виртуозно исполнили солисты балета Андрей Федорков и Аганак Бадыргы соответственно, а оба войска – не менее виртуозно – артисты мужского кордебалета Мариинской труппы. Однако хореография  этой битвы была очень похожа на битву армий Спартака и Красса из знаменитого балета «Спартак» в хореографии Юрия Григоровича, но что уж тут поделать…

Одно из ключевых событий оперы – когда Амонасро, отец Аиды (Вячеслав Васильев), пытается заставить её выведать у Радамеса военную тайну – какой дорогой пойдут войска - происходило на абсолютно пустой и затемнённой до черноты сцене. Постановщикам не хватило фантазии заполнить огромное пространство еще чем-нибудь, кроме двух фигур солистов? Но это цветочки! А дальше были ягодки. Царь-отец в гневе мог ударить Аиду, даже швырнуть её на пол (не царское это поведение, но допустим), но лечь на дочь и лежать на ней?!. Или Амонасро (по дель-монаковски-мл.) возжелал сломить сопротивление Аиды инцестом? Жаль, что композитор и его либреттисты не могут восстать из могил и объяснить режиссёру-«новатору», что к чему.

Строптивая, нагловатая Аида в исполнении Марии Баянкиной, мало того, что пела своеобразно (назовем это так), так еще и вышла без грима эфиопской пленницы и «светила» на весь зал белым европейским лицом, правда, с накрашенными ярким кумачовым цветом губами. Лишь в последнем действии она снизошла до нанесения на свое лицо бледного тонального крема, но этим и ограничилась. Но даже самый что ни на есть расчудесный грим не поможет певице петь лучше. Если Мария Баянкина и те, кто позволил ей выйти на сцену без должного грима, считают, что «во всех ты, душечка, нарядах хороша», то они очень ошибаются. Думаю, что до Баянкиной белых Аид Мариинский театр ещё не видел, а вот намного лучше поющих – видел, и не раз.

Дмитрий Головнин арию «Небесная Аида» пел настолько натужно, что были опасения, допоёт ли он её до конца. Одет он был при этом в пластмассовые латы, изображающие тело спортсмена-культуриста. В дальнейшем дело с вокалом обстояло у него лучше, но сказать, что он поразил красивым тембром, вокальной техникой или актёрской подачей образа было бы неоправданным преувеличением.

Что касается Амнерис в исполнении Натальи Евстафьевой, то мне хочется привести слова Московского обозревателя (так представляет себя автор цитируемой статьи «Новая «Аида»: Мариинский театр пригрел змею»), сказанные, правда, о другой певице: «Я не уверена, что это меццо… принадлежит царской дочери».
Глеб Перязев (Верховный жрец Рамфис), Ирина Матаева (Жрица ), Мирослав Молчанов (Царь Египта) исполнили свои партии достойно. Совершенно изумительно звучал хор, а партия хора в «Аиде» очень большая и важная, так что слушателям было от чего получить удовольствие (хормейстер – Никита Грибанов).

В финале Амнерис с безнадежной интонацией поёт: «Мира прошу…». Словно действие происходит в наши дни. Однако театральные критики и блогеры на этот аспект не обратили внимания (во всяком случае, мне не попались тексты с такой мыслью).
Зато нет ни одной рецензии на эту «Аиду» и почти ни одного комментария зрителей в соцсетях, где бы не упоминался живой питон. Получается, что он – самый запомнившийся персонаж данной постановки. Но речь-то идет не о цирковой программе, а об оперном спектакле…