Двое суток командира взвода из книги академия жизн

Начало шестьдесят второго года. Еще впереди были летний бунт шахтеров в Новочеркасске, осенний кризис в Карибском море, повышение в зиму цен на сливочное масло (с 2,80 до 3,50 руб.), а также проблемы с хлебом, мукой и прочими производными от зерна. А в начале весны все вроде бы было нормально, люди трудились, ждали и на что-то надеялись.
Я тогда служил командиром взвода в одной из инженерных частей, специализирующейся в основном на строительстве и оборудовании ракетных баз и точек, но выполнявшей иногда и другие разовые поручения командования. Часть наша была небольшая (500—600 чело-век), мобильная, больше года-двух на одном месте не задерживалась в силу своей специфики. В то время, о котором пойдет речь, мы выполняли одну важную работу для Криворожской дивизии, которая готовилась к генеральной проверке и нуждалась в кое-каких модернизационных преобразованиях.
Во взводе у меня были отличные ребята, костяк составляли бывшие шахтеры из Луганской области, были и из других мест Союза, но, повторяю, ребята были, что надо, во всех отношениях, взвод жил одной семьей в сорок человек и постоянно лидировал по всем показателям — как в пределах нашей части, так и в масштабе всего округа. Ко всему прочему, я был еще и комсоргом роты, а с уходом комсорга части (освобожденного) на учебу, на меня навалилась вся комсомольская работа части.
Как раз в это время проходила окружная комсомольская конфе-ренция. В силу ранее сказанного, меня избрали на нее делегатом Вторым от нашей части был Коля Панченко, сержант, командир отделения из моего взвода. Сейчас это может показаться невероятным, но тогда на конференции я, как командир одного из лучших взводов Киевского военного округа, попал в президиум, три дня просидел рядом и даже общался с довольно известными в стране людьми. Я сидел во втором ряду. Прямо передо мной — непоседливый, юркий герой Сталинграда генерал-полковник А.И. Родимцев, дважды Герой Советского
 Союза. Правее — невозмутимый, не проронивший за эти три дня ни слова — А.И. Покрышкин, трижды Герой. Левее сидел П.К. Кошевой — генерал-полковник, командовавший в то время округом .
В первом ряду, что ни фамилия, то знаменитость. В такой обстановке как-то очищаешься и поднимаешься даже в своих глазах. За-бываешь, как из года в год наша часть живет в палатках, где зимой волосы примерзают к брезенту, а под подушками прячутся мыши, летом нечем дышать, а весной и осенью все полы, тумбочки и сапоги завалены лягушками. И это в части, которая день и ночь что-то строит, а себя обустроить не может, не успевает при перемене мест.
Короче говоря, после такой «зарядки» я поехал в Тирасполь. Когда замполит, майор Истомин, выписывал мне командировочное удостоверение, я попросил у него разрешения на несколько дней заехать в Слободзею. Там у меня семья, на дворе весна, может, чем-то помогу. Майор ко мне хорошо относился и дал срок в 10 дней: три дня, мол, будет конференция, пару дней на дорогу туда-сюда, а пять дней для нелегальной побывки дома.
Стандартно предупредил, что командировка у меня в Киев, а не в Молдавию, поэтому если вдруг кто задержит, выкрутишься сам, но лучше не создавать себе проблем. Все прошло нормально, и к указанному сроку я был в Кривом Роге. Дома побывал, но того, что планировал, — не сделал, так как несколько дней шел дождь, и на огороде грязь никто не месил. Но крайней мере дома побывал, и то хорошо.
С собой в часть я вез чемодан с «гостинцами», в том числе литров десять доброго домашнего вина. Этот проклятый мною чемодан я тащил ночью часа четыре через весь растянутый на много километров шахтерский город, и где-то часов в шесть утра был на КПП дивизии. Там от дежурного узнал ошеломляющую новость: пока я отсутствовал, наша часть по какому-то срочному приказу, покинула территорию дивизии и куда-то уехала. Для меня это известие было убийственным — денег ни копейки, знакомых никого. Куда ехать, не знаю. Плюс бессонная ночь и «протаскивание» через весь город «гостинцев».
«Все уехали?» — спрашиваю у дежурного. «Вроде бы все». Ну, куда мне деваться? «Знаешь, — говорю дежурному, — здесь недалеко от КПП, в недостроенном бассейне, мы оборудовали комнату под ротную каптерку. Там были нары, может, что-то осталось Я пойду посплю, а там видно будет». Дал дежурному бутылку вина, и он даже помог мне донести вещи до стройки. Уже рассветало, измученное
тело болезненно гудело, в голове рой мыслей — как быть дальше? И вдруг — о, радость! На втором этаже долгостроящегося бассейна, из трубы, которая выходила из установленной нами в каптерке печки-«буржуйки», шел дым. Значит, кто-то там есть! Часть наша три дня как уехала, не мог же огонь гореть в печи все это время.
Я сказал об этом дежурному. Он ответил, что, возможно, кто-то из солдат дивизии балуется. Рядом за забором был кирпичный завод, там круглосуточно смены работают, много девчат, так что все может быть... Ну, что будет, то будет, стучу в массивную из грубых горбылей дверь. И тут вторая радость — слышу хриплый голос старшины нашей роты Коваленко: «Якый там ... ломыться?» Неприятный голос неприятного старшины был для меня бальзамной музыкой. Раз наши здесь, значит, будем жить. Я поблагодарил дежурного, и он ушел довольный, что избавился от дополнительных проблем со мной. Раскрылась дверь, в проеме — старшина в трусах, со свечкой в руке. Посветил на меня: «А, цэ ты, Вася, ну, слава Богу, а я тэбэ жду, жду, уже тры дни тут сам дурию».
Старшина рассказал, что на второй день после моего уезда, поступила команда срочно переезжать в другое место, где-то в район города Коростеня, какое-то срочное дело. В течение трех дней три роты и первый взвод (мой взвод) нашей роты вместе со штабом уехали, а два взвода нашей роты, восемьдесят человек, оставили на месяц, чтобы закончить отдельные монтажные работы. Командир нашей роты теперь сам хозяин, имеет чистые бланки отпускных билетов, командировочных удостоверений, записок об арестовании, увольнительных и маршрутных листов и, чувствуя себя командиром части, последние три дня в ее расположении не показывается. Живет вместе с замполитом в городе, у каких-то женщин. Пьют там, и на том их служба обрывается. Командиров 2-го и 3-го взводов нет в наличии — один не приехал из отпуска, второй лежит в госпитале. Старшина за пятерых отдувается, и дошел до истерики (по его словам).
Все это он мне выложил в течение получаса, пока мы с ним и каптерщиком (моим тезкой) завтракали, чем Бог послал. А так; как он послал через меня много гостинцев, то мы их и попробовали. Домашнее вино из Слободзеи старшине понравилось с первой кружки, и он, опрокидывая в себя очередную, крякал и говорил: «Да, давно я нэ пыв такого доброго вына!»
После трех или четырех бутылок я сказал, что больше не могу и лягу немного отдохну, а потом пойду искать способы уехать вслед за нашей частью к своему взводу. И тут Коваленко взмолился: «Вася, я тэбэ ждав, як того архангэла. Мэни надо, кров из носа, до дому поихаты, в Полтаву. Жинка письмо прыслала. Е там проблэмы. Я на пару днив съизжу. Бо я тут скоро здурию». (Наша часть формировалась в Полтаве, поэтому основная масса офицеров и сверхсрочников имели там семьи). Мы с Коваленко уже пару лет вместе служили, и я не мог его не выручить, только спросил: «А как же командир, отпустит?» «Та пишов вин в однэ мисто, я ж тоби кажу, шо я ны иого, ны замполита уже тры дни нэ бачив, с того дня, як штаб уихав!» — простонал старшина. Ну что делать? «Ты когда хочешь ехать?» — спрашиваю. «А прямо зараз, а то ще ти ... заявлються, тоди вже нэ уйду!»
Он оделся, взял с собой два полных вещмешка с чем-то, а так как до автостанции путь был не близкий, то попросил меня проводить. По дороге он все клял нашего командира роты, «который за пьянкой и бабами забув за всэ». На станции мы около часа ждали автобус на Днепропетровск, а чтобы не терять время, растроганный старшина пригласил меня в привокзальное кафе обмыть его отъезд. Сопротивляться было бесполезно, хотя мне хотелось быстрее посадить его в автобус и распрощаться. Сделал я это лишь через полчаса, предварительно обцелованный и обслюнявленный отъезжающим в самовольный отпуск старшиной.
Вернувшись на территорию дивизии, я отправился в роту. Мы квартировали на втором этаже одной из казарм. Была суббота. До обеда — рабочий день. После обеда — баня. Нашел каптерщика (это вроде как заведующий ротным складом), дал задание готовить смену белья, прошелся по казарме. Кругом грязь, койки не заправлены, на тумбочках местами нет дверей. Нет даже дневального — заходи и выноси, что хочешь. Дежурный по роте, оказывается, пошел на почту, а единственный дневальный — спит. Я его поднял, заставил убираться, а сам зашел в ротную канцелярию, чтобы осмотреться и составить план дальнейших действий в новой для меня должности — ответственного за все.
В это время зазвонил телефон. Ну, кто мне может звонить? Взял трубку. Дежурный по дивизии передает приказ генерала, командира дивизии — командиру роты срочно явиться к нему. Я сказал, что ни командира, ни замполита нет, и положил трубку. На улице пошел
дождь, я сидел и размышлял над ситуацией, но минут через десять после звонка в канцелярию буквально влетел капитан — дежурный по дивизии. Узнав, что я здесь всего один, он сказал, что, как начальник гарнизона, командир дивизии приказал доставить ему старшего прикомандированной, как он выразился, «банды». Штаб дивизии — через большой плац. Пришлось подчиниться и пойти. Зашел — доложил. «Кто ты такой?» — заорал генерал. Я доложил еще раз. «А где командир роты?» Я говорю: «Не знаю». «Врешь!» Я точно не знаю и объясняю, почему. «Вот что, слушай меня внимательно, — начал генерал, — у меня завтра начинается инспекторская проверка. Приезжает Чистяков, главный инспектор Советской Армии, а ваши бандиты разложили уже всю дивизию, живут на центральной территории, ходят грязные, без погон, никому чести не отдают и никого не признают. Дурной пример заразителен, и уже наши солдаты начинают делать то же самое. Дальше я терпеть такое не намерен, поэтому сейчас к вам подойдут машины, грузитесь, и чтоб до вечера духу вашего здесь не было! Переедете в казарму разведроты на берегу Ингульца, а они переедут на ваше место. И смотри у меня!»
Я вернулся в казарму. Дело шло к обеду. Начали подъезжать с работы солдаты. Обед, баня. Восемьдесят ребят, которые быстро привыкли к безвластию в роте. Нет ни одного командира, один старшина, да и тому все стало не нужным. Солдаты удивились, что я делаю в роте в то время, когда взвод уехал. И сперва не очень-то оперативно старались исполнять мои требования. Но это недопонимание было быстро устранено. К двум часам пришли машины под погрузку. Я занялся ее организацией, что было не так просто, так как две трети личного состава улизнули в город, а те, что остались, домывались в бане и меняли белье. Нет необходимости рассказывать, как удалось со второго этажа под проливным дождем, да за короткое время перебросить все ротные и личные вещи. Но к двенадцати ночи я все же привез последнюю машину и зашел в наше новое ротное жилище. Это была старинная, еще с царских времен, казарма с метровыми каменными стенами, как после выяснилось, бывшая конюшня. А с послевоенных времен в ней квартировала вольнолюбивая и элитная рота дивизионной разведки.
Отпустив последнюю машину, я вошел в казарму. И тут случилось невероятное. Проходя по темному коридору, я услышал голос нашего командира роты, капитана Трофименко. По словам старшины, он уже
три дня не был в роте. О том, что мы переезжаем и куда, он знать не мог, в самом переезде не участвовал, как же он здесь оказался? Я нащупал дверь, откуда доносился голос ротного, толкнул — закрыто. Постучал. Голос капитана: «А ну, открой». Дверь распахнулась. Моему взору предстала довольно экзотическая картина: на полу небольшой пустой, без мебели, комнаты лежали семь человек. Пятеро чужих заросших грязных солдат, как выяснилось — грузин, не знаю, из какой части, и два наших «героя-командира» — капитан Трофименко и замполит роты, старший лейтенант Седов.
Раскрыв от удивления опухшие от многодневной пьянки глаза, капитан закричал: «Вася, ты откуда? Это мой лучший командир взвода», — обратился он в сторону собутыльников-солдат.
Рядом лежала наполовину пустая кислородная подушка с грузинской чачей (виноградная водка, довольно крепкая). «Налей ему», — обратился капитан к старшему на вид, заросшему солдату. Тот протянул мне кружку чачи и кусок маринованного огурца. Больше ничего съестного на полу, устланном какими-то агитационными плакатами, не было. Я ровно сутки назад вышел из вагона поезда, день был довольно сложный, обстоятельства свалились на меня всякими пакостями, одно за другим, поэтому, выпив залпом кружку чачи и откусив огурец, я напустился на капитана, высказал за минуту все, что о нем думал, и вышел из комнаты.
Вышел на воздух. Дождь, наконец, перестал. Постояв несколько минут, снова вошел в казарму. В коридоре полумрак. В самой казарме, разбитой на отдельные боксы еще в бытность ее конюшней, горела всего одна лампочка, от мокрых постелей шел пар. Хотел быстро пройти коридор, но сделать это оказалось непросто. Меня, оказывается, ждали. Ждали те пятеро солдат, что пили с капитаном. Пьяные, они обиделись, что я обругал их друга, капитана, ну, и решили наказать. Они отсекли меня от казармы и от выхода, окружив, постепенно оттесняли в угол. Посредине, с чем-то блестящим в руке, двигался старший. Я видел только их фигуры и слышал его голос «Ти на кто потянул»? «Ну, — думаю, — только этого мне еще не хватало за день!»
А ведь дело дрянь. Их пятеро, ребята здоровые. Пьяные и чужие. Речка рядом Никто еще меня здесь не видел. Так что всего можно ожидать. Потихоньку отступаю в угол. Полукольцо сжимается. Шутить здесь никто не собирается. «Успокойся, успокойся». Да куда тут успокоиться! Здесь могут успокоить навеки. И за что?

Когда они приблизились метра на полтора — решение уже было принято. Я мгновенно уперся одной ногой в угол, оттолкнулся и прыгнул горизонтально земле. Еще в школе по прыжкам с места мне не было равных.
Старший из подонков от моего удара головой отлетел на несколько метров в конец коридора и отключился, а я проскочил в казарму. Несколько ребят, к счастью не спали, разбирали вещи. Почуяв неладное, выскочили мне навстречу. Кто-то поднял еще несколько наших ребят. События развивались ускоренно, как в комедийном кино. Очнулся и поднялся сбитый мною солдат. Как раз в это мгновение из комнаты вышел капитан. И тут же получил удар от «пострадавшего» грузина. Он не понял в темноте, кто его ударил, и напал на «друга»-капитана. «Вася, — закричал капитан, — меня убивают». «А, — думаю, — вспомнил и обо мне»! Ну, ладно, те пятеро были сметены буквально за несколько минут, и больше я их в жизни не видел. Поблагодарив ребят, хотел, наконец, пойти спать, но не тут-то было. Оклемавшийся капитан вместе с замполитом, начали ходить по боксам, выяснять, как рота оказалась здесь без приказа командира и т. д. Если кто-то из солдат огрызался, замполит хлестал его подобранной где-то резиновой оболочкой от кабеля, а капитан, отвешивая тумаки направо и налево, демонстрируя знание русских матерных оборотов, одновременно раздавал подписанные командиром части бланки отпускных билетов, увольнительных и командировочных удостоверений. Кстати, восемь солдат, заполнив бланки, укатили на второй день в отпуск, предварительно, как после выяснилось, поставив капитану «магарыч», в виде трехлитровых банок самогона. Такой, видимо, была такса. Мы еще вернемся к этому вопросу, но чуть попозже.
Мне пришлось вмешаться. Забрав у капитана «балетку» (маленький чемоданчик с ротными документами), я буквально силой выпроводил их в ту комнату, где они пили, дал пару матрацев и уложил обоих спать. Организовав дежурство, пошел на основную территорию, в нашу каптерку. Каптерщик ждал меня там. Мы проверили, что и где из вещей ротного осталось на этой территории. Все имущество перевезли туда, куда нас определили, а тяжеленный сейф кое-как перетащили в каптерку. Сделали сверку по ротным спискам, вроде бы все нормально. Я налил по кружке вина, так как мои вещи были в каптерке, и хотел лечь спать. Но было уже начало пятого, рассветало, и я решил, что не стоит мучиться зря. Пошел в нашу бывшую казар-
му, еще раз все осмотрел, там же побрился, умылся и к шести часам прибыл к новому месту расположения.
Решил поднять ребят часов в семь. Пусть отдохнут после такой ночи. Дежурный по роте доложил, что капитан с замполитом в пять часов встали. Капитану было плохо, он искал санинструктора, которого накануне два раза «опоясал» шлангом и облаготельствовал отпускным билетом. Естественно, тот ночью ушел на вокзал и уехал домой на 10 дней. Капитан озверел и сказал, что он сделает из него сливной бачок, потом пошел отбирать отпускные билеты у тех, кто еще не уехал. Утихомирившись, капитан с замполитом ушли в город. Куда — неизвестно. «Ну, и, слава Богу, меньше проблем роте достанется», — подумал я.
В семь поднял роту, за час собрали койки, навели порядок в боксах, приготовились идти на основную территорию завтракать. Я их построил, пересчитал. Пятерых не хватает. Командиры отделений сообщают, что их и вечером не было. Наитие подсказывает — что-то сейчас произойдет, а что — не знаю, но неприятное. На всякий случай обошел казарму. С другой стороны тоже был вход, там какие-то прикомандированные жили, связисты или монтажники. Я попросил у их командира пять человек, как будто чувствовал какую-то проверку. И точно. Не успела рота тронуться на завтрак, как со стороны дивизии показалась серо-зеленая туча, движущаяся в сторону нашей «новой» казармы. По мере приближения меня все больше охватывала противная дрожь. Туча состояла из нескольких десятков генералов и офицеров. Посредине шел командир дивизии с каким-то незнакомым генерал-полковником. Рядом вышагивали начштаба дивизии, зам. по строевой и т. д. Короче, весь генералитет и штаб вместе с главным военным инспектором министерства обороны. Они стремительно приближались, рота стояла и ждала моей команды. Я молча смотрел на процессию и лихорадочно искал в голове причину столь представительного визита. Не находил А в том, что они шли именно к нам, я уже не сомневался. Повернул роту направо, доложил старшему по званию, генералу Чистякову. Прерывая меня, он разъяренно спросил: «Все здесь?» — и пошел к строю. Я подтвердил, что все мои 72 человека в строю, 8 в отпуске.
Минут двадцать инспектор обходил роту, вглядывался в лица, затем спросил у командира дивизии: «А где твой автобат?» «В лагере», — ответил генерал. «А еще кто есть в твоем гарнизоне?» Командир

дивизии извивался перед инспектором и пытался уверить того, что это (какую-то пакость) сделали солдаты не его дивизии.
«А еще есть инженерные части?» — спросил Чистяков. «В Апостолово», — ответил комдив. «Поедем в Апостолово», — бросил инспектор и сел в подошедшую «Волгу». Командир дивизии посмотрел на меня, как немецкий комендант города на пойманного диверсанта-партизана и с матами тоже сел в машину. Они уехали, а я повел роту на завтрак.
Как выяснилось позже, причина посещения нас столь высоким начальством была довольно прозаична. На рассвете московская инспекция вместе с командованием дивизии выехала в лагеря, чтобы к подъему быть там. Впереди шла двадцать первая «Волга» командира дивизии. На переднем сидении — Чистяков, а три местных генерала — сзади. В это же самое время один из наших солдат, весело погулявший всю ночь у девчат на кирпичном заводе, с очумелой от пьянки и бессонья головой, двигался в сторону нашего нового расположения. Заметив в тумане движущуюся «Волгу» и приняв ее за такси, он начал останавливать. Водитель, увидев солдата, — притормозил, мало ли что впереди. Наш боевик небрежно открыл правую переднюю дверь и так же небрежно произнес: «А ну, вылазь к ... матери!» Потом пьяный разглядел три звезды на генеральском погоне, сразу отрезвел и, закрыв дверцу, бросился бежать. Очнувшись, за ним бросились три местных генерала. Но у них были разные весовые категории. Солдат с перепугу просидел весь день в ремонтируемой печи кирпичного завода. А оскорбленный Чистяков, запомнивший его лицо, искал по всей дивизии. Погон у солдата не было, но висела одна петлица с эмблемой автомобильных войск.
Пришли с завтрака. Каптерщик подбегает: «Командир, там старшину нашего привезли, побитый весь, в каптерке лежит». Бегу на ту территорию — в каптерке старшина Коваленко, губы разбиты, один глаз черный, двух зубов нету. «Вася, — стонет старшина, — побылы мэнэ патрули-сволочи в Днепропетровски, забралы всэ и докумэнты. Ты иды, найды их».
Документы я нашел у коменданта города. Он рассказал, что старшина по дороге в Днепропетровск заснул и никак не хотел выходить из автобуса, подрался с водителем. Тот позвал патруль. Он и с патрульными начал драку. Ну, его успокоили. Переночевал в комендатуре, а утром с оказией вернули в дивизию. Он уже «освежился» из моих запасов и хотел спать. «Лежи здесь и не высовывайся, я сам во

всем разберусь, тебя никто не видел, и ладно», — сказал я и опять поплелся в казарму. Сводил роту на обед. Вдруг вижу, на подходе к казарме — пятиместный ГАЗ-69. Подхожу — подполковник, начальник политотдела дивизии. Злой, аж слюна брызжет. «Это твой?» — спрашивает и вытаскивает из машины нашего очередного самовольщика. «Мой», — говорю.
Подполковник как понес! «Меня, фронтовика-разведчика, этот пьяный гад остановил на мосту, открыл дверцу и говорит: «Ты, салага-лейтенант, добрось меня до дивизии...» Мой сын старше него, а он залил глаза так, что уже подполковника от лейтенанта не отличает!» Ну, я пообещал применить к этому «гаду» самые жестокие кары, и на этом мы с комиссаром расстались. Солдаты разошлись по казарме отдыхать, а я присел на врытый у казармы в землю газовый баллон и задумался: «Ну, что же еще? Что? Давайте еще что-то!»
Накаркал. В четыре часа дня прилетел на машине дежурный по дивизии. Вручает мне приказ начальника гарнизона, то есть того же комдива: «Роте отправиться в расположение своей части. В 20.00 на станцию Кривой Рог будут поданы три товарных вагона. Два под личный состав и один под имущество. Отправление в 24.00». Дежурный, язвительно улыбаясь, добавил устно: «Генерал сказал, что найдет способ застрелить тебя, если ты не уберешь отсюда свою банду до полуночи. Машины будут в шесть часов», — и уехал.
Не буду утомлять читателя рассказом о том, как я доставлял и грузил в вагон вещи, как собирал по городу отпущенных в увольнение солдат, как получал сухой паек и т. д. Главное, к 23.30 все было собрано и погружено, включая побитого старшину. Не было только командиров и восьми солдат, уехавших в отпуск. Ждали отправки. И как всегда — неожиданность. На каком-то самосвале появился наш капитан. Обрюзгший, грязный, мятый, он сразу начал орать, проверять, ну и т. д. Сгрузил с машины несколько бутылей самогонки. Ровно в полночь мы тронулись в путь.
Солдаты ехали в двух оборудованных нарами вагонах, капитан, старшина, я и каптерщик — в вагоне с имуществом. Вагон был забит до крыши. Мы с каптерщиком расположились наверху на матрацах, капитан со старшиной — на пятачке, возле двери. Они вдвоем, втемную, сделали два «хет-трика», то есть оприходовали трехлитровую банку самогона и трехкилограммовую банку тушенки. Ребята они были малорослые, но объемные, места для их размещения было мало,
—поэтому они сами не спали, да и нам не давали. А я уже и спать не хотел. Лежал и думал: «Веселое у меня возвращение из отпуска получилось. Двое суток вроде бы старался, но везде остался виноват. Может, лучше было бы опоздать на эти два дня? Ну, что бы мне было? И все же интересно, а что бы без меня здесь было?»
Мои мысли на рассвете прервал рев капитана: «Ты, алкоголик раздолбанный, где мой ботинок, как я теперь перед личным составом покажусь? А ну, разувайсь!» (Нога капитана на ходу просунулась в приоткрытую дверь, и ботинок с нее слетел. А может, и снял кто-то.)
«Ну, — думаю, — служба продолжается!»