***

Гений и злодейство, или Еще раз о Ральфе Гринсоне
Тема гения и злодейства в психоанализе всегда была актуальной и как нигде далека от однозначных решений. Можем ли мы ценить талант физиков, работавших на нацистскую Германию? Ответ, вроде бы, прост. Можем ли мы ценить вклад в искусство Лени Рифеншталь и других творцов тоталитарной пропаганды? Очевидно, ответить на этот вопрос будет сложнее. В случае Ральфа Гринсона, личность которого продолжает вызывать интерес и споры, сложность вопроса увеличивается кратно. Как быть с психоаналитиком, учившем тысячи последователей правилам, которые сам же решительным и опасным образом нарушал? Тем, кто написал выразительные (и, возможно, искренние) строки об эмпатии и музыкальном слухе аналитика, о нейтральности и рабочем альянсе, о принципах анализа сопротивления – и в то же самое время был сводником для своих «элитных» пациентов, вторгался в их личную жизнь, использовал финансово, дискредитировал коллег, обнародуя конфиденциальные материалы, и т. д. Трудно представить такую широту и разнородность души, и трудно сохранить доверие к психоаналитическим откровениям автора, зная о нем столь нелицеприятные вещи. Но и трудно полностью отрицать значимость идей Гринсона. Не знаю, есть ли у кого-то простой ответ на данный вопрос – у меня точно нет. 
Несколько недавних и давних публикаций о Гринсоне:
Кратко о Гринсоне
Фрейд утверждал, что в психоанализе совпадают этика и техника. Случаи, подобные Гринсону, этот тезис явно опровергают. Г. Габбард после более чем 30 лет исследования случаев нарушения границ в психоанализе приходит к пессимистической позиции: 
«На протяжении моей карьеры консультанта мне часто звонили из этического комитета или профессионального общества в другом штате, и звонящий говорил: «Доктор Габбард, это последний человек, от которого мы ожидали, что он вступит в сексуальные отношения с пациентом». Часто подобным образом ведут себя выдающиеся аналитики, глубоко уважаемые как клиницисты, преподаватели и супервизоры, — но и более маргинальные специалисты тоже… В начале своей карьеры я пытался классифицировать клиницистов с историей нарушений сексуальных границ, думая, что возможно категоризовать таких коллег соответственно их позиции на спектре патологии супер-эго. … Меня долго беспокоило, что данная система классификации допускает морализаторство на тему того, кто «хороший», а кто «плохой». Тогда как эти категории и дальше небесполезны для обдумывания потенциала реабилитации и лечения, за последние десять лет или около того я пришел к заключению, что они в лучшем случае схематичны. Многослойная сложность мотивов и психопатологии в основании нарушений сексуальных границ поразительна.
Растущий корпус исследований говорит о том, что многие люди, считающиеся этичными, окажутся бесчестными или неэтичными при определенных условиях. Понятие морального лицемерия определяется как способность человека придерживаться некоего убеждения, действуя вразрез ему. Продуманно спланированные исследования в этой области подчеркивают повсеместную распространенность морального лицемерия — т. е. они показывают, что моральные суждения обычно зависят от контекста и люди, в общем и целом моральные или этичные, довольно легко оправдывают аморальное. Большинство людей склонны оценивать собственные моральные проступки как менее тяжкие, чем те же проступки, совершенные другими. Потому в своих более поздних работах я высказывался в пользу менее бинарного подхода к пониманию тех, кто нарушает границы пациентов. Иначе говоря, полагать, что существует одна группа достаточно этичных практиков, и другая группа сугубо неэтичных — чрезмерное упрощение».
Большинство пациентов питают некую версию фантазии, которую Сидни Смит назвал «золотой», а именно, что где-то есть человек, который удовлетворит все их потребности в отношениях, освященных совершенством. Эта фантазия, активированная присутствием аналитика, обречена на неудачу. В первую очередь, их отношения закончатся. Конец этих отношений неотделим от их начала, поскольку обе стороны с первого сеанса знают, что аналитические отношения — средство для достижения цели, а не сама цель. Один из наиболее горьких аспектов прекращения анализа отметил Мартин Бергманн, который однажды сказал, что переносная любовь это, быть может, самая лучшая любовь, которую когда-либо знал пациент. Потому понятно, что некоторые пациенты крайне неохотно ею поступаются. В других ситуациях, которые преподносит жизнь, отношения, скорее всего, будут продолжаться, если обе стороны чувствуют любовь. Потому я полагаю, что обе стороны в аналитическом предприятии могут организовывать маниакальные защиты, чтобы отрицать болезненную и неизбежную утрату, которая была железно гарантирована с самого начала лечения. Общей бессознательной фантазией может быть «мы можем восторжествовать над смертью»».