Стройбат. Дембельский аккорд

-Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы пионеры – дети рабочих...– вдруг запел Геша Помешкин глядя на двери штаба, из которых вышел прапорщик с первой роты. В курилке, построенной в виде шестиугольной деревянной беседки, с подвешенной  посередине на петлях половинкой небольшого металлического бочонка для окурков - нас было семеро. Мы трепались о том о сём и нервно курили, часто поглядывая на штаб части, дожидаясь старшину роты прапорщика Таргонского. Тот, с нашими документами на демобилизацию, находился там, дожидаясь когда командир части подполковник Иванов подпишет их, чтобы принести и вручить как награду за выполнение работ по ремонту роты, где мы, как заправская бригада строителей-шабашников, не считаясь со временем, пахали в течении девяти дней, почти не привлекая на помощь молодых. Мы переделали класс и ленинскую комнату, перенеся их с одной на другую сторону казармы. Зачем это было надо старшине – история умалчивает, тот был большой любитель обновлять и перестраивать помещение роты, и полёту его фантазии мог бы позавидовать любой архитектор. За два года нашей службы, что только не ремонтировали солдаты под его чутким руководством: почти месяц весь личный состав роты, в свободные минуты, хватал стеклышки и, сев на пол, отскребал ими масляную краску с досок, чтобы очищенные и белевшие как новенькие половые доски, покрыть красной морилкой и натерев воском - гордиться, что паркет есть только у нас - в казарме третьей роты. Три недели воины вручную копали большущий подвал под его каптёркой, вынося на улицу землю в вёдрах и трамбуя её вокруг цоколя казармы: а потом бетонировали в подвале пол, обкладывали кирпичом стены и штукатурили их. Полтора месяца обшивали снаружи казарму строганной доской, в которую она превращалась из необрезной и не строганной: после опиливания досок ножовками вдоль, и острожки их ручными рубанками. И прочее, и прочее и прочее - в этом же духе. Вот и сейчас - в мае 1978 года, видя перед собой столько бездельников, которых домой не отпускают за «успехи» в службе, не мог старшина этим не воспользоваться и не предложить нам дембельский аккорд, пообещав после его выполнения подписать у комбата документы на демобилизацию.

Многие ли из парней слышали сейчас, что такое дембельский аккорд? Уже давно  срок срочной службы солдата считают именно с того дня, когда его призвали в армию. Да и срок этот сократили с двух - до одного года. Призвали тебя, скажем, двадцатого мая и отпустят домой ровно через год. А в наше время это было не так, и поэтому выражение «дембельский аккорд» - знали все парни отслужившие в армии, независимо от рода войск. А суть его такова: приказ министра обороны Советского Союза о призыве на службу в СА и демобилизации из неё – выходил два раза в год: в конце марта и конце сентября, а сроки демобилизации в нем были указаны довольно расплывчато - весной: «в мае-июне» и осенью: в «октябре-ноябре». То есть, командир части мог отпустить любого воина домой в начале мая, а мог и в конце июня - разница очень существенная. Конечно, в первой партии шли отличники боевой и политической подготовки и лица приближённые к командованию: сержанты, ефрейтора, комсорги и командиры отделений не имеющие нарушений воинской дисциплины. А вот дальше начинались интриги. Всем хотелось домой пораньше, а по какому критерию выбирать? Тем более, если в части накопилось много хозяйственных и строительных работ, которые надо выполнить как можно скорее. Вот тут - то и шел в ход «пряник» под названием - «дембельский аккорд». Нескольким дембелям, имевшим за период службы проблемы с дисциплиной, предлагали выполнить определённую строительную работу и, после её завершения, выдать обходной лист (в просторечии – «обходняк») и, собрав туда подписи от библиотеки до бухгалтерии, получить штамп в военный билет, что он является демобилизованным воином,  честно отдавшим свой долг Родине,.
Правда, когда мы отслужили первые полгода, неожиданно, появился ещё один способ демобилизоваться пораньше, которым успешно воспользовались осенью 1976 семеро дембелей из нашей роты. Четверо, были командирами отделений (один даже замкомвзвода), но трое в отличниках боевой и политической подготовки не числились, от слова «совсем». Но когда они дружно записались на строительство олимпийских объектов в Москве (которые только начинали строить) - второго ноября, раньше первой партии, всем призывом отбыли на эту великую стройку. Правда, уже в Москве, девяносто процентов этих воинов просто забирали свои документы, и разъезжались по домам. После нескольких попыток отправлять туда в первой партии всех, кто проявил такой патриотический порыв, даже нарушителей дисциплины – это дело прекратили и дембельский аккорд по прежнему оставался лучшим средством уйти домой пораньше.

 Услышав Генкино пение, я вспомнил, что сегодня День пионерии – 19 мая и мы, оказывается, уже отслужили целую неделю третьего года:
- Что, Геша, вспомнились счастливые пионерские годы? – спросил я его:
– да не был я пионером, не получилось. Хотя готовился: галстук старшего брата завязывать и гладить учился, пионерский значок примерял.
- Это ещё почему? - спросил я его:
- так мы со старшаками, как раз перед приёмом меня в пионеры, в кабинет директора школы залезли - я на шухере стоял, а они сейф ломали, а когда не получилось, разгромили всё там со злости. Старших потом в спецуху отправили, а меня, по малолетству, только в пионеры не взяли – сказали, что недостоин. А ты, Профессор, наверное, самым главным пионером был у себя в школе? Председателем?
– нет, не дорос - я барабанщиком был! Когда знамя вносили, мы с Мишкой Соколовым шли и барабанили со всем пионерским энтузиазмом – как два дятла! Юрка Дергаев шагал впереди со знаменем, а Лёшка Подрезов с Вовкой Горюновым – сзади с горнами. Эх, классно было!
Андрюха Белов, посмотрев на закрытые двери штаба и закурив очередную сигарету, спросил у Лёхи Листова: Слушай Лёшка, а правда, что к тебе домой, как в песне - «только самолётом можно долететь»? Сашка говорил - он показал на меня:
- что вы сначала к нему заедете, а потом к тебе на самолёте из Архангельска. Дорог  нет что ли никаких? – Дорог нет, зимой ещё на оленях или вездеходах можно до Архангельска добраться, а летом только на самолёте до Лешуконска. Теплоходы к нам не идут -  только летом, на баржах, северный завоз бывает: уголь, бензин, соляру, продукты и всё необходимое завозят, а пиломатериалы и прочее, заготовленное за зиму, вывозят – ответил Лёха. Андрюху перевели к нам из другой части, когда там разогнали «оборзевшую» вконец экспериментальную роту, созданную из воинов одного призыва с целью искоренения «дедовщины». Многие истории, которые мы уже слышали много раз – он не знал, и ему всё было интересно: 
– наверное к вам и вино не завозят – дорого на самолёте, только спирт? – трепался он:
- почему это не завозят? – завозят – обиженно сказал Лёшка: – раз в год, тоже на баржах! У нас неделю тогда мужики не работают – только вино пьют!  Дешево, сердито и много! – засмеялся он.
- Слушай Лёха – Андрюха, задумался и вдруг задал вопрос, который как-то не приходил мне в голову за эти два года: – а посуду у вас принимают? куда вы её деваете?  Но Лёха невозмутимо ответил: – конечно принимают, раз в год, когда баржи уходят, чтобы их пустыми не гнать – по три копейки за бутылку. Я у нашего председателя, перед армией, лошадь с телегой выпросил: – на 200 рублей посуды сдал!
Вся курилка грохнула от хохота, думая, что Лёшка шутит, и пытаясь подсчитать в уме количество сданных им бутылок. Все знали, что пустая бутылка везде стоит 12 копеек. Но я его словам верил - Лёха не был фантазёром: просто до армии он жил вместе с четырьмя взрослыми братьями и отцом, которые трезвенниками не были.
Но сказать ничего не успел, так как из штаба, с бумагами в руках, вышел старшина -  прапорщик Таргонский и двинулся в нашу сторону.

Наступило 31 мая 1978 года. Я проснулся около 9 часов утра и поглядев на  дрыхнувших на соседних койках друзей, оделся и взяв с тумбочки одну из кружек с остывшим чаем, принесённую с завтрака дневальным для нашей четвёрки дедов - откусил кусок белого хлеба, размазав по нему ложкой кругляш сливочного масла, и пошел с этим импровизированным завтраком из казармы на улицу, кивнув по пути  дежурному сержанту. Мы - четверо оставшихся в роте и всей части дембелей, чтобы никому не мешать, перебрались в дальний левый угол казармы, к стене кабинета  ротного. Внимания на нас никто из командиров уже не обращал, понимая, что на третьем году службы нам уже всё  «по барабану». С завода мы, по предложению начальника цеха, самостоятельно уволились уже больше двух недель назад и теперь целыми днями отсыпались, качали железо и колотили грушу на спортплощадке, наблюдая как по плацу гоняют прибывших недавно молодых, а вечерами играли в бильярд и смотрели телевизор. На подъёме нас не будили, дневальные просто приносили с завтрака и ставили на тумбочку четыре кружки с чаем, хлеб с маслом и, если была рисовая или пшенная каша, прихватывали и её, игнорируя перловку и овсянку – которые мы уже давно не ели. Посидев в курилке и допив чай, я отдал кружку дневальному, достал сигарету и увидев, что в курилке четвёртой роты (которая на период  «карантина» была переведена в клуб) курили недавно привезённые в часть молодые – не спеша подошёл к ним.
-привет салаги, дайте прикурить дедушке и, прикурив от одной из протянутых мне горящих спичек, посмотрел на смену, прибывшую заменить нас на боевом посту в военно-строительном отряде №135 города Череповца.
Даже не верилось, что два года назад, я был такой же, как эти сидевшие в курилке пацаны в балахонистой, неглаженной и не ушитой форме, в пилотках, смешно сидящих на их стриженных наголо головах с оттопыренными ушами, смотревшими  серьёзными, настороженными взглядами - и улыбнувшись сказал им:
– ничего парни, не тушуйтесь, два года быстро пролетят, дембель неизбежен как крах империализма!

Неожиданно, из-за поворота появились трое главных командиров нашей части. Впереди, в направлении штаба, быстро и целеустремлённо шёл сам комбат -  подполковник Иванов, а в его кильватере двигались два майора: начальник штаба и замполит. Прозвучала команда: – смирно! – молодые вскочили, офицеры козырнули на ходу, двигаясь дальше, но начальник штаба вдруг остановился и, переступив через низенькое ограждение газона, подошёл к курилке.
– воин, ты откуда? – громко спросил майор Исаков глядя на меня
– отсюда – удивлённо ответил я
- из какой части? – опять спросил тот
- из нашей, 135 ВСО – сказал я, ничего не понимая, так как майор меня знал.
– из какой роты? – третьей. Старшина в роте? - я кивнул головой и он, повернувшись в сторону нашей казармы, сказал: – пошли со мной! – и мы тронулись к роте.
В тот период начиналась очередная компания борьбы с «дедовщиной»: в соседнем, 782 ВСО произошло серьёзное ЧП - двое избитых «стариками» молодых попали в госпиталь, а четверо сбежали из части. С инспекцией прибыла серьёзная комиссия, и привезенных в нашу часть молодых, на время карантина, усиленно ограждали от контактов со старослужащими.
Вид, конечно, у меня был ещё тот: растрёпанные со сна волосы лезли на уши, из под расстёгнутого хэбэ виднелась десантная тельняшка, на чёрных погонах отсутствовали буквы СА, на рукаве, вместо двух полосок - пришито три, что указывало на третий год службы, как в военно-морском флоте. Усы, хоть и меньше, чем у легендарного песняра Владимира Мулявина, очертаниями их очень напоминали. Сапоги, с подбитыми каблуками, металлическими подковками, и голенищами гармошкой - проглаженные утюгом по слою сапожного  крема - блестели на солнце и смотрелись не хуже хромовых. Старшина был у себя и, когда мы с майором зашли в его каптёрку - встал и сказав начальнику штаба: – Здравия желаю! – вопросительно посмотрел на него.
– Товарищ прапорщик, это ваш боец? с вашей роты? – спросил его Исаков
- да, товарищ майор - ответил тот.
-  что у него за вид? что это за форма? У нас комиссия в части, а тут такое «чудо - юдо» вылезло! Срочно наведите порядок! – слушаюсь, товарищ майор! – гаркнул старшина, и скомандовал: - товарищ боец! побриться, подстричься, усы сбрить и доложить! Когда майор вышел - Таргонский глядя на меня тихо сказал:
– ты зачем, Петровский, на глаза начальству лезешь? Да ещё когда комиссия в части?
- Не было там никого, старшина, только наши: он, комбат и замполит. Тот махнул рукой и сказал: – иди Петровский с глаз моих, и не лезь больше куда не надо! - Я развернулся и вышел.
Своих я нашел в ленинской комнате: Сашка Дробыш терзал гитару, перебирая струны и все трое пели вразнобой грустными голосами:
– покидают вологодские края дембеля, дембеля, дембеля
– и куда не взгляни, в эти майские дни
- всюду пьяные бродят они...
- Завтра уже «июньские дни» будем петь – сказал Серёга Ульяновский и спросил меня: – а ты, Профессор, где бродишь?
– где, где..сначала с салагами общался, потом с начальником штаба и старшиной.
- ну и как? - с салагами интереснее – засмеялся я.

Через три дня, после обеда и дневного отдыха, к нам на спортплощадку прибежал дежурный по роте и отдышавшись, заговорил:
– деды, вас в штаб, к замполиту, срочно вызывают:
- ну раз вызывают, значит идём - и мы, постаравшись хоть немного привести себя в уставной вид, пошли в штаб, недоумевая что ещё от нас, «последних из могикан», потребовалось начальству.
Постучав в дверь кабинета и услышав: – войдите! - мы зашли, дисциплинировано доложили о своём прибытии и молча стояли перед ясными очами главного идеолога военно-строительного отряда майора Богданова, который с любопытством разглядывал нас, переводя взгляд с одного на другого.
– ну что, бойцы, долго ещё будете койки давить и по части болтаться? не надоело? – вдруг спросил он и увидев наши возмущённые физиономии, засмеялся.
– да мы что, товарищ майор, да мы уже третий год здесь Родине долг отдаём – сколько можно? не в морфлоте служим – возмущённо заговорил Серёга
- ребята с нашего призыва давно дома, некоторые уже на работу устроились – а мы всё в сапогах!
- Так знали же принцип комбата, он всех предупреждал, думали, что шутки шутит? вот Петровский заранее, видимо, готовился, даже ремень военно – морской где-то раздобыл – снова засмеялся замполит:
– Ладно, предлагаю вам дембельский аккорд! Быстренько сделаете и домой, с чувством выполненного долга! – добавил он.
– Так мы уже один сделали, товарищ майор – сказал я: – комбат документы не подписал, теперь что, и второй просто так делать? Всё равно не подпишет, сами же сказали про его принцип.

И вспомнил, как в день пионерии наш старшина, зайдя в курилку с подписанными документами из штаба, выдал их только троим: Андрюхе Белову, Геше Помешкину и Толику Матвееву, а на вопросительные взгляды остальных, развёл руками и ответил: – а вам, четверым, комбат не подписал! не знаю, что у вас с ним за проблемы, здесь мои полномочия – всё, закончились. И ушел в роту. А мы остались в курилке, в очередной раз осознав, что в армии принципиальная позиция командира гораздо важнее чем подчинённого, а его социальный статус выше. Поздравив друзей, которым повезло больше и, часа через два, проводив до автобуса и попрощавшись с ними, мы перешли в режим ожидания дембеля, который всё-равно был неизбежен.
Майор поднялся из-за стола и ответил: – про ваш первый аккорд слышал, но я там не при чём, а здесь - слово офицера даю, что когда закончите, проблем с демобилизацией не будет - уедете домой в тот же день. Понятно?
– так точно - ответили мы невпопад и задумались. Его обещание, подкреплённое выражением «слово офицера!» звучало серьёзно, и переглянувшись друг с другом - решение мы приняли.
– ну тогда пошли работу смотреть! – сказал замполит и мы, всей компанией выйдя из штаба, тронулись вглубь территории части. 
Замполит привел нас к клубу, расположенному за плацем, на котором проходили  строевые занятия и смотры. Он открыл входную дверь и мы зашли в зал. На сцене лежали новые кресла и, оглядев эти залежи, мы стали понимать нашу задачу
- В общем так – сказал майор: – дело простое: снять старые ряды стульев, разобрать их и вынести на улицу. На их место собрать и поставить новые кресла, скрепив их между собой старыми креплениями, разметить и прикрутить ряды к полу. Инструменты, кое-какие, возьмёте у заведующего, шурупы тоже - и вперёд. Вас четверо – за неделю, думаю, управитесь! – подытожил он и посмотрев на нас спросил: – вопросы есть? – и добавил ещё раз: - как закончите, так и поедете домой, слово даю, понятно? - Мы молча кивнули и он вышел из клуба.

В том, что мы оставались в части последними «из могикан» был виноват «принцип» нашего комбата подполковника Иванова, наше невезение и недисциплинированность. Комбат пришел в часть около года назад и, по прибытию перед всем личным составом - объявил, что будет безмерно укреплять дисциплину во вверенной ему части, нарушителей воинской дисциплины наказывать по всей строгости закона, но больше всего это коснётся тех раздолбаев, которые будут обмывать приказ о своей демобилизации – это его принцип, и те кто это сделает, будут служить согласно этого приказа до 30 июня, весной, и до 30 ноября, осенью - а потом отправятся на гаупвахту и уже оттуда поедут домой.
- Я пьяниц и самовольщиков раньше отпущу, чем таких деятелей. Всем понятно?
– так точно: – ответили мы, не обратив особого внимания на его слова.
Осенний приказ прошел без эксцессов, никто его не обмыл, а может просто не попались и, со временем, все подзабыли про этот «принцип» комбата. Свой приказ мы ждали, как и в прошлом году - 30 марта, до этой даты молодые и отсчитывали «сколько дедушке до приказа». И когда 27 марта, на перекуре в цехе, к нам с Лёхой подошел Андрюха Перов - отслуживший год, смышлёный и хитромудрый паренёк из Мурманска и сообщил, что получил посылку и приглашает нас откушать на ужине   малосольной мурманской сёмужки – мы, конечно, не отказались. Но такой деликатес глупо было дегустировать «на сухую» и когда, по прибытии вечером в часть, дежурный лейтенант отправил нас протрезвляться в камеру временно задержанных, где ранним утром мы и услышали в новостях по радио о том, что министром обороны СССР подписан приказ о демобилизации и новом призыве - что оказалось для нас настоящим сюрпризом! А Серёге Ульяновскому и Сашке Дробышевскому в этот день тоже не повезло - выходя вечером из женской общаги, где отмечали день рождение одной подруги, они угодили прямо в руки патрулю и когда мы встретились с ними на губе, отсидев там по десять суток – то по прибытию в часть комбат напомнил нашей четверке о своём «принципе», и не стал слушать никаких оправданий. Вот и пришлось нам стать дважды «последними из могикан»  - призванных в советскую армию последним приказом о мобилизации маршала Гречко, который подписал его в конце марта 1976 года, а сам умер 26 апреля, и как сказал однажды, в сердцах, наш ротный капитан Власутин: – видимо из-за того, что узнал, кого он призвал этим своим приказом! И второй раз – уже с помощью комбата - подполковника Иванова и его «принципиальной позиции».

Следующим утром началась работа! Отдохнувшие физически, но измученные морально – мы с отвёртками, стамесками и гвоздодёрами в руках – откручивали шурупы, крепившие ряды из старых стульев зала, собранных «с бору по сосенке» при перебазировании сюда военно – строительного отряда больше 20 лет назад. Многие шурупы было невозможно открутить (шуруповёртов тогда не было) и мы отчаявшись это сделать, просто вырывали крепления из пола – стараясь как можно меньше сломать их при этом: новых креплений взять было негде и использовали старые. В наше время никаких особых проблем при выполнении этой работы бы не было: в магазинах есть любые крепления, саморезы, аккумуляторные шуруповёрты и прочие инструменты, и мы бы сделали эту работу за два-три дня. А тогда нам пришлось здорово попотеть, зарабатывая мозоли на руках, выполняя этот дембельский аккорд №2 - на стыке культуры, строительства и архитектуры. Замполит каждый день заходил к нам в клуб, проверяя как движется  работа и поддерживал нас морально: добрым словом, советами и разговором.
Среди привезённых в часть молодых, половина которых была призвана с Западной Украины, оказалось шестеро баптистов, которым вера не позволяла брать в руки оружие. Оружия в стройбате отродясь не было, так как задачи у военных строителей были другие, и это даже вошло позже в один из рассказов известного юмориста об американском шпионе, который в своём рапорте в ЦРУ писал, что у СССР есть  воинские части, под названием - стройбат: «там служат такие звери, что им даже оружие не доверяют!» – и возможно это было недалеко от истины: молодые принимали присягу без автоматов, зачитывая её текст перед строем и расписываясь в ведомости.
Но на втором году нашей службы, кому-то из высокого начальства пришла в голову мысль проводить церемонию принятия присяги так же, как в строевых частях: читать текст с автоматом на груди, и для этого дела в соседней школе, с директором которой наш начальник штаба майор Исаков приятельствовал - стали брать два учебных автомата. Хоть они и были учебные, но предназначение своё выполняли: воин, с автоматом на груди, принося воинскую присягу - чувствовал себя торжественно, и на фотографиях, которые он отправлял родным и невесте - выглядел браво. В общем, до прибытия в часть этих религиозных молодых людей – проблем с таким «оружием» никогда не было. Но и объяснения, что автоматы ненастоящие – переубедить их не смогли, и баптисты присягу принимать отказались категорически. Нам было интересно, чем закончится этот конфликт закона и религии и, когда майор в очередной раз пришел проверить нашу работу, Сашка Дробышевский и задал ему этот вопрос: – товарищ майор, а что будет с баптистами, которые присягу принимать отказались? Посадят? – замполит помолчал, посмотрел на нас с таким выражением, будто проглотил три дольки лимона (видимо мы не первые спрашивали его об этом) и ответил: – что будет, что будет – да ничего не будет, будут служить как все остальные. Солдаты из них получше вас будут. Они не пьют, не курят, не обманывают командиров – им это их религия запрещает. Не то что вы, раздолбаи, которые хоть пять раз присягу примете – но крови у командиров «выпьете» столько, что не дай Бог никому! - и когда он ушел, мы посмотрели друг на друга и захохотали, осознав его правоту.

А в следующий его приход, я обратился к нему с просьбой: – товарищ майор, мы работу послезавтра закончим, а потом ещё придётся обходные подписывать, на завод ехать, всех там обходить: начиная с начальника цеха, до прачечной и хотя мы там уволены, в обходняке части эти графы есть, и никуда от них не деться. Может дадите  их мне сегодня, я съезжу на завод и подпишу там  за всех четверых, а ребята завтра и втроём к вечеру закончат, день сэкономим. Вы работу примете и послезавтра нас домой отправите? – и затаив дыхание мы стали ждать его ответа:
– хорошо – ответил замполит и добавил – зайди Петровский в конце дня в штаб, забери обходные у секретаря. Завтра, с первой сменой, езжай на завод, подписывай -  приедешь и мне их занесёшь. В конце дня я зашел в штаб и получив четыре заветные бумажки, на всю нашу компанию, прибежал обратно в клуб, где томились и нервничали ребята – и подняв обходные над головой радостно крикнул: – ну пляшите, дембеля! домой послезавтра!
– надо же - сказал Дробыш – не обманул майор! не зря «слово офицера» дал. А если бы комбат не подписал? что бы он сделал? Я внимательно рассматривал бумаги и перевернув их на другую сторону: увидев, что на листочках стоит подпись – майор Богданов - громко засмеялся.
– Нет Сашка, майор  уверен был, что словом своим не рискует – так как знал, что  комбат в отпуск уходит, а он за него остаётся. Учись сержант!
На следующий день я последний раз побывал на заводе, которому отдал два года своей жизни и до сих пор благодарен, что судьба и министерство обороны не отправило меня ни в пустыню, ни в сибирские снега, ни на Новую Землю, куда я был записан в первой команде и только случайно не попал. Приехав с первой сменой в часть и успев подписать обходные и здесь, я пришел к ребятам и застал там майора, который дотошно принимал работу и делал замечания, показывая что надо исправить. Тот взял у меня подписанные обходные и сказал: – завтра, в 10 утра, будет автобус, билеты на поезд сегодня вам возьмут и кто-нибудь из прапорщиков проедет с вами до вокзала, перед поездом выдаст деньги, не все конечно, а из расчёта командировочных. Остальное заработанное получите дома, переводом, а то слишком много инцидентов бывает, когда и без денег приезжают домой, и в гробах.
И пожав нам всем руки – добавил:
– счастливо вам дембеля, всего хорошего на гражданке, ребята вы неплохие, но постарайтесь прежде чем что-то сделать – головой думать! Она у каждого из вас одна и какая бы не была - она ваша и никто, кроме вас, её вам не сбережёт. Не забывайте, что родные вас ждут! Удачи вам всем и всего хорошего!

Утром, 15 июня, мы все четверо снова сидели в курилке роты, и ждали когда к штабу подъедет автобус части. Ярко, по летнему, светило солнце: мы курили и смотрели вокруг, запоминая окружающее, и понимая, что прощаемся с серьёзным периодом нашей жизни, которую прожили, возможно, и не совсем так - как ждали от нас командиры, но не сломавшись от трудностей, не совершая подлостей и не предавая друзей. Из-за поворота вышла рота, которую вёл с плаца старшина – прапорщик Таргонский.
– рота, стой, раз-два! равнение направо! мы встали, подхватили свои портфели и прощаясь, пожали руки ребятам и старшине!
– служите, салаги! - посмотрев на строй, сказал Серёга и мы, козырнув всем оставшимся, пошли к автобусу. На душе было радостно, но какие-то нотки придавали ей своеобразную грустную тему. Я в последний раз посмотрел на строй роты, старшину – прапорщика Таргонского, которого почти весь первый год службы ненавидел лютой ненавистью и часто мечтал, что после дембеля, встречу и убью, а сейчас было даже немного грустно расставаться с этой жизнью с этим своеобразным, грубым и жестоким человеком, который был здесь на своём месте. Наверное, такие  «педагогические» методы и были нужны для поддержания дисциплины в наших «королевских войсках» – как ещё часто называли стройбат. И вспоминая сейчас этот период жизни, испытания и друзей, которых приобрёл там – понимаю, что он дал и опыт и закалку и не прошёл бесследно в моей дальнейшей жизни.