Овалы ч. 6 Война Гл 35 Егор Рогозин

               34 глава романа здесь: http://proza.ru/2025/06/27/1786


               ОВАЛЫ
               
               Шестая часть. ВОЙНА

 
               
                «Нет у человека ничего прекраснее и дороже родины.               
                Человек без родины – нищий человек»

                Якуб Колас – белорусский писатель, драматург, поэт
                и переводчик (1882–1956)




                Глава 35. Егор Рогозин


                «Самое прекрасное, что мы можем испытать, – это
                ощущение тайны. Она есть источник всякого
                подлинного искусства и науки».

                Альберт Эйнштейн – швейцарский, немецкий и
                американский учёный, физик-теоретик (1879–1955)


                «В Заполярье не бывает лёгких боёв. Здесь каждый
                солдат – герой».

                Александр Герасимов – командир Полярной дивизии
                (1891–1963)


               
     Апрель 1942 года



     В начале апреля Рогозин и Гуцул получили указание от руководства НИИ свернуть работы, оборудование сдать на склады. Гуцулу предписывалось набрать команду из подчинённых и убыть на один из островов Земли Франца Иосифа для организации метеостанции. Указывалось судно, на которое требовалось погрузить отправленное по железной дороге имущество и оборудование. Прилагались и другие подробные инструкции.

     Рогозин и его работники неоднократно подавали рапорта с просьбой отправки на фронт. Обстановка осложнилась и рапортам дали ход – для защиты Мурманска Карельскому фронту не хватало бойцов.   

     Гуцулу предстояла серьёзная работа по организации отплытия, могли больше не увидится. Поэтому друзья решили попрощаться. Они сидели в кабинете Рогозина.   

– Егор, как поступим с артефактами?

– Я много думал над этим, Саша. Пришёл к такому решению – зелёный я забираю с собой, алый берёшь ты, а голубой я передам тестю – Нефёдову, ведь он один из нас, причастных к этой тайне. И самый старший.

– Всё это представляется не вполне надёжным, Егор, много разных рисков.

– Согласен, Саша. Но это – единственное решение, чтобы не привлекать к теме новых людей. Где-то спрятать артефакты, означает поделиться с кем-то сведениями о тайнике. Ведь в случае нашей гибели этот кто-то должен их извлечь и понимать, что делать с ними. Так что, других вариантов не вижу.

– Ладно, решено!

– И вот что ещё, Саша! Вот тебе конверт, который передал мне Бокий. В нём фотографии древних письмен. Некий шифр, имеющий отношение к артефактам. Оригинал – утрачен.  Возможно, говоря в шутку, «инструкция по эксплуатации». Но сейчас этим заниматься некогда.

     С этими словами Егор передал конверт бурого цвета с сургучными печатями Гуцулу. Тот озадаченно повертел его в руках и спрятал в портфель.

     Отворив тяжёлую дверцу сейфа, Егор достал металлический футляр и раскрыл его. Там покоились все три артефакта, мягко перемигиваясь каждый своим цветом. Гуцул улыбнулся и, не в силах оторвать от них взгляда, раздумчиво произнёс:

– Какая красота, Егор! Вот бы нам чем заниматься! А тут – война, смерти, страсти-напасти и... неизвестность, будь она неладна.

– Прорвёмся, Саша! – Егор достал из тумбочки бутылку водки, стаканы и кусок сала с хлебом, заботливо приготовленные Катериной, – отправляю завтра семью поездом в Москву к Нефёдовым. С медицинским начальством Кати вопрос решён тоже – пойдёт переводом в один из госпиталей Москвы, если повезёт, будет работать вместе со своей мамой Ларисой Дмитриевной. Эх! – вздохнул Егор.

– Мои тоже в Москве, будут встречаться с твоими. Так легче будет переживать разлуку. Наливай, Егор! Выпьем за Победу!

– И за жизнь, Саша! Хотя, говорят, от судьбы не уйдёшь, пусть же нам хоть немного повезёт!

     После того как выпили, Гуцул рассказал, что с походом на архипелаг не всё так просто. Секретной почтой пришли дополнительные указания.

– Там будет не просто метеостанция для помощи нашим морякам и лётчикам. Нам предстоит организовать радиоперехват вражеских метеосводок. На архипелаге обнаружена активность немецких радиостанций. Они обеспечивают информацией свой флот, который ведёт борьбу против проводки союзных конвоев и нашего судоходства по Севморпути.

     Гуцул возбуждённо потрепал свою буйную цыганскую шевелюру.

– И это не всё! Где-то там немцы умудрились организовать базу с подозрительной деятельностью, цель которой неясна. Нашим лётчикам с воздуха обнаружить её не удалось. Но! У руководства нашего НИИ появилась информация от ГРУ, что фашисты придумали нечто подобное нашим приборам, с помощью которых мы нашли артефакты в экспедиции Кулика. Только их приборы – более мощные! Что они там ищут, Егор? Не артефакты ли, подобные нашим? Мне предстоит всё это распутывать. Дают в распоряжение современный американский тральщик с командой, десантниками и вооружением. Получили по ленд-лизу. Кстати, на нём установлен неплохой радар.

– Наша разработка радара – лучше, Саша! Правда, она на бумаге... На каком острове будете базироваться?

– Остров Рудольфа *, Егор. Очень суровая дыра! Мы примем участие в контроле акватории архипелага. Будет помогать и авиация. В случае обнаружения противника, будем его уничтожать.

– Мне больше по душе твоё задание, Саша! Я бы с удовольствием отправился вместе с тобой в эту «дыру», но приказ есть приказ.


***

     Через два дня после прощальной встречи с Рогозиным Гуцул завершил подготовку экспедиции и погрузку на тральщик оборудования, прибывшего в Мурманск по железной дороге.

     Справились оперативно и вскоре боевой тральщик, подав протяжный хриплый гудок, неспешно покинул порт и, рассекая форштевнем тёмную волну, отправился в холодную и хмурую морскую даль. Люди, кутаясь в полушубки, стояли на палубе и молча провожали взглядами полоску суровой, но родной земли, которая становилась всё тоньше, пока не исчезла в стылой влажной дымке.


***


     Егор Рогозин, завершая дела, связанные с научно-прикладной деятельностью, помнил про артефакты. Зелёный артефакт он поместил в портсигар, который подарила ему Катя, и перед отправкой на фронт переложил в новенькую полевую сумку, которую на память вручил ему Юра Верещагин в Москве, перед убытием в Испанию. В сумку же он поместил и вышитый кисет, подаренный дочкой. Дети изготавливали их на уроках труда.

     «Спасибо, Юра! Вот сумка и пригодилась!», – благодарно вспомнил друга Егор, – «И где вы сейчас с Настей? Куда вас занесла судьба?»

     Затем позвонил тестю в штаб ВВС и переговорил с ним:

– Василий Иванович, я убываю на фронт. Мне надо срочно передать вам на хранение одну вещицу. Это минерал из Сибири… голубого цвета… Его надо обязательно сохранить до моего возвращения. А если со мной что случится, то передайте его Саше Гуцулу... на память...

     Линии прослушивались военной цензурой. Поэтому Егор говорил завуалированно. Но Нефёдов сразу понял, о чём речь. Ведь они за прошедшие годы не единожды в домашней обстановке вспоминали Кулика и историю с артефактами.

     Егор продолжал:

– Подскажите, через кого передать?

– Егор, во-первых, выясни в комендатуре, где находится хозяйство Петрова. Обратись к нему, он всё сделает, как попросишь, я предупрежу. Во-вторых, желаю тебе удачи в бою и вернуться живым! Мы тебя очень любим, Егор! Будь здоров, дорогой мой!

     Эту фразу Нефёдов произнёс, с трудом сохраняя ровный тон. Окончив разговор, Василий Иванович застыл с трубкой в руке. Лицо его исказила гримаса отчаяния и боли. Он медленно опустил трубку на рычаги, обессиленно рухнул на стул, рванул ворот гимнастёрки, словно не хватало воздуха, и, обхватив голову руками, застонал. Тихо, безнадёжно и страшно.

     Невероятная проницательность, которой одарил его десять лет назад артефакт, никуда не делась. Она когда-то мгновенно открыла ему росток взаимного чувства Юрия и Насти, о которых и сами они ещё даже не подозревали. Показала не только чувства, но и их надёжную будущность. Поэтому он с тайным чувством уверенности практически не переживал, когда те отправились в Испанию, в самое пекло войны.

     Теперь, после окончания разговора с Егором, ему разом явилась вся предстоящая горечь и неотвратимость трагедии семьи старшей дочери Катерины. Он не знал, в чём конкретно она заключается. Но точно знал: жди беду... Ужас его положения заключался в невозможности вмешаться и что-либо изменить в жестоком предписании судьбы.


***


     «Хозяйством Петрова» называли истребительно-авиационный полк, которым командовал «испанский» друг Юрия Верещагина – полковник Петров Михаил Никитич. Здесь, в Мурманской области, он и встретил войну.

– Да, Егор, знаю Василия Ивановича! Он замечательный человек и наш старший начальник. Между прочим, он – тесть моего друга, с которым воевали в Испании!

– Случайно, не Юрием ли Верещагиным зовут вашего друга, товарищ полковник? А он нам рассказывал про некого Петрова, отважного командира эскадрильи амиго Гонсалеса! – невольно улыбнулся Егор.

– Он самый, он самый! – удивился и обрадовался Михаил Никитич, – вот только судьба военная нас развела с Юрой.

– Мир тесен, товарищ полковник! Кстати, я тоже зять Нефёдова, женат на его дочери Катерине.

– Удивительные встречи случаются на войне! – изумился Никитич, – ну да ладно, что за вопрос у тебя, Егор, к авиации? Меня Василий Иванович предупредил о твоем визите.

– У меня есть пакет для Нефёдова. Как я понял вы бываете в штабе ВВС в Белозерске по делам. Нельзя ли ему передать его?

– А что в пакете, если не секрет, Егор?

– Редкий минерал, который подлежит изучению... после войны. Просто не хотелось бы по недоразумению утерять его на фронте. Было бы обидно.

– Это не проблема, Егор! Отвезу лично и передам из рук в руки! А ваш друг Верещагин удивительного мастерства лётчик. Я таких больше не встречал. И в полку у меня таких сейчас нет, хотя подготовка лётчиков отличная. К сожалению, несём потери. А Юрий выходил из боя без единой царапины на самолёте! Вот бы нам его сюда сейчас! Но... после академии он очевидно занят более серьёзными вопросами.

     Рогозин передал пакет с коробочкой Петрову, пообедал с ним в полевой лётной столовой, попрощался и убыл в Мурманск.      


***


     После разговора с Петровым, вечером Егор провожал на вокзале Катю с дочкой. Стоя у чемоданов, Леночка с грустью спрашивала:

– Папа, а почему ты с нами не едешь?  Ты уходишь на войну? А если тебя ранят, тебе же будет больно! Я не хочу, папа!

– Дочка, не грусти! Всё будет хорошо. Меня не ранят.

     У Кати, которая до этого держалась, блеснули слёзы. Она крепко обхватила мужа за шею и вдруг глухо зарыдала, проговаривая между рыданиями:

– Егорушка... плохо-то как... у меня на душе... ой, тяжко! Боюсь я... Обними меня покрепче, родной! Не отпуска-а-й!

– Катя, ну что ты! – целовал Егор мокрое от слёз лицо жены, гладил её и успокаивал, сам еле сдерживаясь.

     Только сейчас он вдруг внезапно понял и невыносимо остро ощутил, что они могут больше не увидится. Потому что война. Ощущение, которое невозможно выразить словами, властно пробрало всё его существо – до ползучего страха, который будто пытался сломить волю и внушить – а судьба-то твоя вовсе не в твоих руках!

     Неужели может статься так, что он не увидит и не обнимет больше никогда этих, столь дорогих ему, людей?! Нет, это невозможно! Он обязательно вернётся!

– Я вернусь! Всё будет хорошо! Ждите меня!

     Они стояли, крепко обнявшись втроём, не желая размыкать объятий. Но ход военных событий был неумолим. Паровоз с шумом пустил вниз белесые конуса пара, издал протяжный гудок, зафыркал из трубы сизым дымом, тронулся и с лязгом потянул за собой вагоны. Уплыли прижавшиеся к окну родные лица со слезами на щеках. Сердце Егора рвалось из груди. Подождав пока исчезнут в ночи красные огоньки последнего вагона, сильно опечаленный Рогозин побрёл в казарму, не видя перед собой ничего, кроме лиц Кати и дочки.


***


     Егора назначили командиром взвода. Сформировали подразделение, теперь уже бывшие сотрудники и коллеги по гражданской стезе, а также приданные институтской лаборатории рабочие. Взвод в составе роты прошёл короткие учебные сборы и боевое слаживание на ближайшем полигоне, получил обмундирование, оружие и амуницию, погрузился в полуторки и убыл на передний край.

     Передний край оказался одной из линий эшелонированной обороны в районе Петсамо*. Взвод занял оборону в цепочке из четырёх железобетонных дотов, возведенных на пологих высотках в тундре. За дотами на обратных скатах высот оборудовала позицию батарея гаубичного артиллерийского полка с четырьмя 122-мм орудиями. Между дотов заняла позиции батарея противотанковых пушек отдельного истребительно-противотанкового полка. Также заняли оборону пехотинцы. Они оборудовали окопы для стрельбы лёжа, глубже зарыться было невозможно – камень и талые воды.

     Сколько хватало обзора, перед позициями стелилась тундра, усеянная неглубокими мёртвыми озёрами и протоками между ними, образовавшимися после таяния снегов. Всюду валуны и камни. Кое-где оставались тающие сугробы снега. Для наступающей пехоты врага местность – крайне неудобная.

     Получив от командира роты боевую задачу, Рогозин рассматривал лист карты. Как указывал командир, рядом проходила дорога, ведущая к Петсамо. Она пролегала через линию нашей обороны. По ней осуществлялось снабжение наших оборонительных порядков. Дорога и была целью немцев. Прорыв врага по этой дороге грозил большими неприятностями оборонительной системе наших войск на данном направлении в целом. Поэтому приказ командования гласил – прорыва немцев не допустить, стоять насмерть!


***


     Вскоре завязались ожесточённые бои.

     Немцы обрушивали град снарядов из тяжёлой артиллерии с большого удаления, где они были недосягаемы для обороняющихся. ДОТам с толстыми бетонными стенами снаряды не причиняли критического вреда, но для пехоты и артиллеристов их огонь был крайне губительным. Укрыться негде. Это не средняя полоса, где грунт позволяет в короткий срок выкапывать окопы полного профиля, соединяя их траншеями.

     После огневых налётов шла немецкая пехота, которая не лезла на рожон, а пыталась группами подобраться к позиции ползком и короткими перебежками, чтобы в огневом контакте выяснить результаты работы своей артиллерии. В составе этих групп наибольшую опасность представляли снайперы и гранатомётчики. 

     Рогозин это быстро понял, когда появились первые потери во взводе. Они происходили именно от огня снайперов, старавшихся бить по бойницам. Если боец в ней неосторожно долго маячил, то бывал обречён.

     В свою очередь из ДОТов немцев поливали жестоким пулемётным огнём – боеприпасов хватало. А наши снайперы, выглядевшие натуральными лешими в своей тряпичной лохматой маскировке, залегали в тундре и выцеливали гранатомётчиков врага. Это было приоритетной задачей – попади граната точно в бойницу, и почти всем в ДОТе – конец. Стоило немцу попытаться прицелиться, а для этого высунуться с гранатомётом над камнями, как он тут же получал пулю.

     Немцы, не добившись успеха, откатывались и готовили новые атаки. Это повторялось изо дня в день. Убитых и раненых между боями вытаскивали и увозили в тыл.

     Однажды прибыла команда сапёров и приступила к минированию прилегающей с запада местности. Командир сапёров сообщил Рогозину, что завтра ожидается очень большой накат немцев, поэтому и минируют. На дороге установили противотанковые мины, в поле – противопехотные.

– А что, друг, ожидаются танки?

– Не знаю. Но таков приказ, товарищ. А дыма без огня не бывает. Понимаешь?

– Понимаю...


***


     Над тундрой царил полярный день. Весеннее солнце лило с небес яркий свет. Стояла мёртвая тишина. Немцам трудно  подойти незамеченными. Но за танками, пожалуй, могут скрываться от огня. Дозорные внимательно наблюдали за полем боя.

     ДОТы соединяла телефонная линия, которую то и дело приходилось восстанавливать связистам. Им надо было обладать особой ловкостью, чтобы, передвигаясь по-пластунски, избежать пули немецкого снайпера. Рогозин по телефону предупредил старших в ДОТах о возможной тяжести предстоящего завтра боя.

     Бетонный пол в ДОТе был усеян латунными гильзами. Их кучи можно было загребать ногами.

     Рогозин уселся на снарядный ящик, прислонился к бетонной стене и, словно в яму, впал в забытье. Егору хотелось из него выйти, но это не удавалось, будто его удерживали за плечи. Он чувствовал, как в сознание вливается некая информация. Она относилась к артефактам. Поначалу сумбурная, она постепенно прояснялась по смыслу.

     Приятный женский голос спокойно ему нечто объяснял, как на лекции. Когда голос смолк, тягучая пелена спала с его глаз. Егор приходил в себя. Пулемётчик и второй номер кемарили, обнимая станковый пулемёт.

     Егор вспомнил, что на фоне женского голоса мелькали какие-то странные древние знаки, приобретая вместе с голосом определённый смысл: «Так вот что было на фотографиях в конверте! Удивительно!»

     Рогозин лихорадочно расстегнул полевую сумку, достал блокнот, химический карандаш и торопливо стал записывать. Он так спешил, что строчки выходили кривыми, буквы недописанными, а слова – сокращенными. Егор боялся упустить главную суть странной информации. Говорилось примерно то же, что Блюмкину внушал зелёный артефакт – через озарившее его на короткое время понимание тайных древних записей. 

     «Древняя цивилизация погибла, оставив возможность своего возрождения, сохранив меня как своего представителя и продолжателя. Она оставила в моём распоряжении три могучих сущности.

     Первая – зелёная, основная и управляющая; вторая – голубая, созидательная и третья – алая, разрушительная.

     В полной мере реализовать их мощь на пользу человечеству как новой цивилизации возможно только когда они будут рядом со мной. Нас обеспечивает энергией неисчерпаемая сила нашей планеты. 

     «Сущности» носят искусственный характер, хранят код и мощь цивилизации, их создавшей. Они могут локально воздействовать на отдельных людей. Могут влиять на угрозы человечеству, предостерегать и поправлять.

     «Сущности» бесполезны для деятельности, ведущей к угрозам существования жизни и возрождению моей цивилизации и будут таким угрозам жёстко препятствовать. Воздействуют на отдельных индивидуумов, чьи действия противоречат гуманным принципам и позитивному развитию. Вплоть до уничтожения таких деятелей и результатов их деструктивной деятельности.

     Но только я, потомок древних, могу реализовать истинный потенциал трёх сущностей и придать им практическую направленность с глубоким смыслом.

     Я нахожусь в состоянии пассивного ожидания. Укрыта с моей миссией миллионы лет тому назад моей цивилизацией при глобальном столкновении с врагами. Я – гарант её возрождения.

     Меня смогут активировать только указанные сущности. Это их функция. Они «знают» моё местоположение. Меня невозможно уничтожить известными людям способами – я под защитой. И моя активация возможна только при определённом уровне развития вашей науки, который позволит понимать нашу информацию и возможности, используя их эффективно. Эта информация – не монолог, а лишь озвученное закодированное древнее сообщение».

     Егор потрясенно дописывал то, что ему открылось. «Так вот откуда сны Кулика со странной женщиной! Вот почему пока не дано её увидеть. И вот почему надо сохранить артефакты для страны! А мы ещё не «созрели» и поэтому нам никакая «мощь древней цивилизации» не откроется и не поможет, хоть ты тресни! Рано! А нам надо заниматься своим делом, побеждать врага! Чтобы свершилось то, что в послании».


***


– Товарищ лейтенант! Разрешите? Вот списки погибших, как вы просили, – подал помятый листок бумаги с фамилиями и данными о погибших сержант, его заместитель из соседнего ДОТа. Рогозин, перед тем, как вместе с телами передать документы скорбной эвакуационной команде, заносил их в блокнот.

– Хорошо, сержант! Готовьтесь к бою! Думаю, будет жарко... 

     Немцы основательно подготовились к прорыву. На этот раз всё началось с команды «Воздух!»

     На позиции роты обрушились «Юнкерсы» – фашистские пикировщики. Многотонные железобетонные ДОТы затряслись от взрывов вместе с каменистой сопкой.

     Бомбардировщики в небе становились в смертельную карусель и один за другим с воем пикировали на позиции. Сопки затянуло чадом и дымом от разрывов бомб. Казалось, это будет продолжаться вечно. Сверху на ДОТ слышным градом обрушивались падающие камни, подброшенные мощными взрывами. Глянув в амбразуру, Рогозин увидел, как бомба попала в противотанковую 76-мм пушку, подбросив её вверх, как игрушку и разметав расчёт. Сквозь толстые стены слабо доносились крики раненых и команды командиров.

     Наконец появились наши истребители и вступили в воздушный бой с «Юнкерсами» и «Мессершмиттами». Теперь бойцы, задрав головы, наблюдали, как, чадя чёрным дымом, к земле устремились подбитые немецкие самолёты. Один рухнул в озеро. Раздался взрыв, взметнулся фонтан воды. Гибель врагов бойцы сопровождали криками «ура!» и яростным ликующим матом. Небо распарывал треск авиационных пушек и пулемётов, вой моторов, работающих на предельных оборотах.

     Ещё не завершился воздушный бой, как заработала вражеская артиллерия. С душераздирающим воем полетели к сопке тяжелые снаряды. Всё вокруг покрылось густыми разрывами. Сквозь висевший в воздухе грохот, раздался еле слышный зуммер полевого телефона. Рогозин схватил трубку.

– Товарищ лейтенант, танки!

     Рогозин выглянул в амбразуру. По дороге в их направлении медленно ползли немецкие танки. По ним открыла огонь гаубичная батарея, но танки приближались и, не понеся урона от гаубиц, быстро вошли в «мёртвую зону» от навесного огня. За ними перемещалась, укрываясь за броней, пехота.

     В первый танк угодил выстрел нашей противотанковой пушки и разул его. Тот завертелся на месте. Второй подорвался, наехав на мину, и остался чадить без движения изнутри. Очевидно экипаж погиб. Вскоре его охватило пламя. Остальные танки начали съезжать с дороги и открыли огонь по противотанкистам. Пехота рассыпалась в стороны, завязался стрелковый бой.

– Огонь! – скомандовал Рогозин. И из ДОТов длинными очередями равномерно застучали «Максимы», кромсая немецкую пехоту, высекая искры из камней и вспарывая фонтанчиками воду, которая была всюду и в которую залегли немцы, пытаясь укрыться за камнями.

     Ещё одно противотанковое орудие смолкло, поражённое выстрелом из танка. Осталось два. Воодушевлённые немцы ринулись было в атаку, но смертельная свинцовая пурга из ДОТов опять бросила их на землю.

     Огонь вражеской дальнобойной артиллерии прекратился, чтобы не поразить своих.  И командир гаубичной батареи сразу принял правильное решение, выкатывая свои гаубицы на гребень пригорка для стрельбы прямой наводкой. Первый выстрел снёс башню разувшемуся танку, который продолжал вести огонь по ДОТам, пытаясь угодить снарядом в амбразуру.

     Ранило пулемётчика, он ахнул и сполз, схватившись за грудь, на пол. Меж почерневших немытых пальцев обильно сочилась алая кровь. За пулемёт, сбросив с себя ватник и амуницию, встал Егор. Танки сползли с дороги, тяжело и медлительно маневрируя среди россыпей камня. К ним потянулась перебежками пехота, стремясь укрыться от смертельного огня пулемётов.

     Исход боя был предрешён. В этот момент из-за большого валуна высунулся немецкий гранатомётчик и быстро произвёл выстрел. Граната, оставляя дымный след, влетела прямо в амбразуру, снесла пулемёт и разорвалась. Все, кто находился в ДОТе, погибли.

     Белобрысый гранатомётчик, молодой и не очень опытный, вместо того, чтобы укрыться за валуном, изумлённо раскрыл рот, наблюдая, как из амбразуры в бетоне вырывается сизый дым от взрыва. Это было последнее, что он видел в жизни. Прямо в разинутый рот ему и влетела пуля нашего снайпера, разорвав голову под каской...


***


     За окном московской квартиры в небе раздался протяжный страшный грохот. Девочка, сидевшая у окна с книжкой, заплакала и побежала к матери.

– Мамочка, я боюсь! Мне страшно! Это война, мама?!

– Леночка, не бойся родная! Это не война, это всего лишь гроза! – Катерина прижала к себе дочь, и сама заплакала. Плач перешёл в рыдания.

– А почему ты плачешь, мама?

– Не знаю, дочка! Наверное, я вспомнила нашего папу.

– Мамочка, я тоже всё время вспоминаю его.

     Теперь они, обнявшись, плакали вдвоём.

     На столе уже три дня лежало извещение, именуемое в народе «похоронкой». Катя один раз прочитав страшное содержание, тряхнувшее её словно током, боялась к нему опять прикоснуться. «Егорушка-а-а, как мне жи-и-ть, ка-а-к?!», – рвался стон из её души, которая не желала и не могла принять жестокую реальность и страшный поворот судьбы.

 
     Сильнейший ливень под раскаты грома накрыл столицу. За окнами стало темно. Струи дождя сильно барабанили по стёклам. Но ливень прекратился так же внезапно, как и начался. Тучи ушли и брызнуло солнце. Его лучи были веселы и безмятежны. А слёзы продолжали бежать по прекрасному лицу молодой женщины. Горе – не дождь. Оно вселяется в сердце навсегда.


***

     Наши войска, сорвав наступление немцев на данном участке фронта, продвинулись вперёд и готовили наступление, призванное нанести решительное поражение фашистам и освободить Советское Заполярье от захватчиков. ДОТы остались в тылу наступающих войск. Неминуемое возмездие ожидало врага.    






                Остров Рудольфа * – один из островов архипелага
                Земли Франца Иосифа.
               
                Петсамо * – название посёлка Печенга в Мурманской
                области в 1920-1944 годах.




                Продолжение следует:

                Картинки взяты из открытого доступа в Сети.

               


                10.07.25

                пгт. Отрадное Московской обл.