Наследие Арна. Пролог. Часть Вторая

   Им подали теплого пиво, чтобы согреться; сидя в темноте, каждый погрузился в свои мысли. Вокруг пылали костры и доносились удары топоров. Плотники начали укладывать над головами узкие расколотые бревна, сооружая легкой крыши, и теперь то же самое происходило вдоль всей длинной оборонительной насыпи, обращенной к реке, где займут позиции лучники и арбалетчики и где несколько мужчин начали устраиваться на ночлег.

   Небо усыпали звезды, что предвещало не только холодную ночь, но и раннюю атаку, поскольку до рассвета оставалось всего ничего.

— Видишь эту крышу, епископ? — спросил ярл, прерывая долгое молчание. — Враг не заметит ее, когда на заре со звуком рога поднимется и двинется на нас. Там, на другом берегу, они выстроят своих лучников, полагая, что смогут осыпать нас градом стрел, прежде чем переправиться через реку. Вот только стоять они будут слишком высоко, а наша крыша с небольшим наклоном вниз. Будь сейчас светло, ты сразу понял бы, что по ту сторону не видно ни  берега, ни скал. Это значит, что  ни одна стрела не попадет в нас. Как поразишь цель, если не видишь ее?  Они впустую потратят множество стрел, прежде чем поймут это. Чтобы добраться до нас, им придется войти в реку, и тогда они узнают вкус наших выстрелов.

— Но огонь? Возможно и у них найдутся огненные стрелы, — неуверенно возразил епископ.

— Конечно найдутся. Но скоро на наших крышах появятся мокрые воловьи шкуры, так что их огонь нам не страшен. Внизу, у задней стены, поставят большие бочки с водой, если вспыхнут небольшие пожары.

— Твоя самонадеянность, ярл, пугает меня. Ты уверен, что предусмотрел все?

— Конечно нет, всего предусмотреть невозможно. Я говорил тебе, что на войне происходит много такого, чего никто не сможет предвидеть заранее. Просто я рассуждал так, как могу рассуждать я и несколько моих самых мудрых друзей. И я не самонадеян — самонадеянны во время войны только дураки, да и те не живут так долго, как я.

— Ты все еще не хочешь помолиться со мной?

— Нет, и ты знаешь почему.

— Тогда зачем тебе понадобился священник?

— Священник мне без надобности. Я хотел, чтобы ты был рядом, поскольку ты мой канцлер*. Ты умеешь вести переговоры, писать грамоты и соглашения, и, возможно, эти навыки понадобятся завтра, когда мы одержим победу. Или потерпим поражение.

* Канцлер в католической церкви- должностное лицо епархиальной курии, в обязанности которого входит составление и хранение документов.

— Если завтра Бог будет на нашей стороне и ты победишь, какую милость ты окажешь своим побежденным сородичам?

    Вопрос был не таким уж невинным, как могло показаться. Странным было то, что епископ вообще задал его — похоже, его одолевали дурные предчувствия. Ибо, если господа, особливо господа, которые были друзьями, побеждали один другого, они принимали решение, выпивали военное пиво и разъезжались каждый в свою сторону, дав одну-две клятвы, которые не всегда соблюдались. Своим вопросом епископ Кол давал понять, что сомневается в его снисходительности после победы. От долгого мрачного молчания ярла ему стало не по себе.

— Давай не будем делить шкуру, пока медведь не издох, — пробормотал тот наконец.

— Есть ли что-то, что сделало бы нашу победу несомненной, и что-то еще, что сделало бы наше поражение столь же несомненным? —  подумав, спросил епископ.

— Да — отрезал ярл. — Если бы сегодня вечером с нами были мои самые близкие форсвикеры, мы бы одержали верную победу. А поражение нам гарантировано, если враг не попадет в нашу ловушку, а начнет атаку совсем не в том месте, которое выглядит столь заманчиво. Что до меня,  на их месте я бы  наверняка встревожился, увидев перед собой оборону с полуоткрытой дверью. Я бы заподозрил ловушку.

— Тогда я буду молиться, чтобы самонадеянность врага оказалась сильнее его хитрости, — вздохнул епископ.

— Да, это благодать - тихо помолиться, не превознося себя, — усмехнулся ярл.

   Закусив губу, епископ Кол решил более не поднимать вопрос о молитве. Ярл проявил в этом вопросе своеволие, противоречащее любому здравому смыслу. Ни одному здравомыслящему мужчине на Севере не пришла бы в голову нелепица не помолиться в ночь накануне великой битвы. Но лишь подумав  об этом, епископ вспомнил о человеке, который, возможно, был таким же.
 
— Мне так и не довелось познакомиться с твоим дедушкой Арном, — тихо сказал он, словно желая подчеркнуть, что больше не намерен тратить слов ни о войне, ни о молитвах. — Я знаю, что Арн сын Магнуса был великим человеком, но что  он был величайшим воином среди всех вас, мне тоже ясно. Скажи, каким он был, когда не надевал доспехи?

— Не похожим ни на кого другого, и оставленное им наследство вынести нелегко, — задумчиво ответил ярл. — Я говорю совершенно серьезно, без насмешки и шуток — он действительно был  святым. Ни один человек не захочет, чтобы его сравнивали со святым, но меня так называли всю мою жизнь. Ты-то знаешь, что я далеко не такой.

— Да, — протянул епископ. — Тебе, ярл, далеко до святости. Ты жесткий человек, Биргер, и и я не очень-то  уверен, что ты сможешь встретить своего дорогого дедушку Арна в следующей жизни.

— Ну вот, ты снова сравниваешь меня с ним! На его смертном одре я поклялся в двух вещах и сдерживаю свою клятву по сей день. Прежде всего сохранить королевство единым и назвать Швецией, так я и сделаю, если завтра мы победим. Во-вторых, построить город в Агнефите, в месте слияния озера Меларен и Балтийского моря. Я уже начал это и решил назвать город Стокгольмом. Что ж, возможно завтра я не сдержу свое обещание, если мятежники разобьют нас. Посмотри, это меч Арна сына Магнуса! Он всегда со мной, когда я не уверен в победе, и, поверь,  сражаясь с ним, я не проигрывал ни разу.

  Епископ Кол подумал, что в мече ярла нет ничего особенного, за исключением, пожалуй, ножен, гораздо более скромных, чем у мечей великих людей, всего лишь из черной кожи без украшений и с простым рыцарским крестом поверху рукояти. Ярл обнажил меч и на клинке заблистали странные золотые письмена, на неведом епископу языке. Ярл бережно водрузил меч на стол между окороками и хлебом, а священник осторожно провел пальцами по золотым буквам и наклонился ближе, пытаясь в свете костра прочесть символы и  не понимая ни единого слова.

— Что это за язык и что на нем написано? — оставив попытки прочесть, спросил он.

— Если я скажу тебе, что там написано, ты возропщешь и лицемерно закатишь глаза, — сдерживая смех,  ответил ярл. — Вот слушай: « Это подарок короля, имя которого ты знаешь, Арну сыну Магнуса в 1191 год от Рождества Христова». Большего я не скажу.

— Он был рыцарем меча?

 — Нет, тамплиером. Можно сказать, священник и берсерк* в одном лице. Это он создал кавалерию Форсвика и мы все его дети, даже те несколько мерзавцев на другом берегу реки. Мы, стоявшие друг за друга, а ныне предавшие один другого. Если бы он узнал об этом, ему было бы больно.
 
*Согласно древним северным легендам, берсерки были свирепыми воинами, которые при определенных обстоятельствах впадали в транс и творили чудеса храбрости, оставаясь при этом неуязвимыми.

— А как бы он отнесся к завтрашней победе?

— Уж точно, не так, как я. Он был святым, и говорю тебе в последний раз — я не такой. Ты собираешься ночевать здесь? А вот это не советую. Скоро рассвет, и именно сюда полетит большинство стрел, враги видели мой герб и, несомненно, мой плащ тоже. Пойдем, я отведу тебя в более безопасное место!

     Несмотря на возраст, ярл с легкостью сбежал по ступенькам задней части крепостной стены. Однако епископу, бывшему значительно моложе, спуск дался нелегко. Они прошлись по лагерю, где все еще кипела работа: раскалывали новые бревна и связывали их вместе или заостряли колья, создавая препятствия для верхоконных. Где бы они не появлялись, епископ благословлял воинов и рабочих, и всюду, где видели приближающегося ярла в плаще, подбитым горностаем, работы прекращались. Им обоим потребовалось время, чтобы преодолеть двести ступеней до холма, где стояли катапульты и где ярл намеревался устроиться на ночлег. На рассвете перед началом битвы они вновь пройдут вместе по лагерю, заверил он священника, не прекращавшего благословлять людей, которые, вероятно к завтрашнему полудню будут мертвы.

   Когда они достигли холма с каменными пращами и ярл принялся объяснять, как они устроены и как их предполагают использовать, по лагерю пронесся сигнал тревоги,  приближались чужаки, и воины взялись за оружие.

   Всадники не могли атаковать в темноте, и все же над лагерем повисло зловещее предчувствие, словно из мрака приближалась чародейская угроза, хотя фырканье лошадей и лязг стремян слышались все отчетливее. Вскоре раздались гневные голоса, а затем и возгласы о том, что рыцарь Сигурд привел форсвикеров.

  Услышав это, ярл напрягся, сжал руку священника с такой силой, что тот едва не вскрикнул от боли, и совершил то, чему епископ верил с трудом. Упав на колени, он вознес на латыни долгую благодарственную молитву Господу и Богородице. Глядя на ярла, священник со слезами на глазах подумал, что в Царствии Небесном раскаявшийся грешник принесет радости больше, чем сотня праведников.

   Ярл  молился искренне и страстно, и епископу показалось, что он заметил пару слезинок на грубом, изуродованном войной лице с неровным квадратным подбородком, придававшим ярлу Биргеру  устрашающий вид как для божьих, так и для мирских людей.

   Всадники остановились на краю лагеря, и двое из них спешились, а со всех сторон к ним потянулись руки, придерживая их коней.

    Рыцарь Сигурд был стар, на несколько лет старше ярла, но он шел сквозь толпу лучников и копейщиков с высоко поднятой головой, как пристало великому воину, которым он был всегда. Его длинные седые волосы ниспадали на плечи, шлем по обычаю всех форсвикеров свисал на цепочке с одного плеча.

     Ярл, за ним епископ Кол, медленно вышли ему навстречу, и никому не могло прийти в голову, что ярл только что поднялся с молитвы, поскольку никто не мог представить себе их ярла на коленях. Остановившись у ярко горящего костра, он спокойно ждал появления рыцаря Сигурда. Они встали друг против друга и никто из них не желал заговорить первым,  они просто обменивались взглядами, сохраняя в лице неподвижность.

— Сигурд, если ты пришел испить вечернего эля, то выбрал поистине странное время, — громовым голосом, чтобы слышали все вокруг, наконец, поприветствовал его ярл. — И все же ты желанный гость. — добавил он после недолгого молчания.

— Я буду рад твоему приветственному элю, ярл Биргер — ответил Сигурд тем же суровым тоном. — Но надеюсь, что в твоем лагере достаточно пива и хватит на всех, потому что нас много и мы скакали во весь опор, боясь опоздать.

— Откуда вы ехали и сколько вас? —  мрачно переспросил ярл.

— Если считать по обычаю Форсвика, нас двенадцать эскадронов, сто девяносто два бойца. Мы собрались в Лене и отправились сюда, как того требует честь, — ответил рыцарь Сигурд, и его застывшее лицо расплылось в улыбке.

   Настроение рыцаря немедленно передалось ярлу, и отбросив всю свою гордость, тремя большими шагами кинувшись вперед, он заключил родича в объятья.

— Ты и наши друзья принесли нам победу, — прошептал ярл, обнимая Сигурда. — У нас найдется пиво. Но надо оставить что-то и на завтра, когда все закончится.