Победители

"ПОБЕДИТЕЛИ"
 Драматическая хроника по воспоминаниям женщин-фронтовиков.

Актеры играют разные роли, в зависимости от сцен.
Декорация произвольная… (возможно, вагон-теплушка). На сцене, словно призрак былого, на спинке стула – легкая косынка, рядом – видавший виды вещмешок, на столе – раскрытая книга. Выходят актер 1 и актриса 1 в потемневшей от времени военной форме.

СЦЕНА 1.
 ПРОЛОГ.
АКТЕР 1: Война… Тяжелое слово, в котором сконцентрирована вся тяжесть минувшего времени. Многие возьмутся дать определение этому слову. Но лишь тот, кто заглянул войне в лицо, кто вдохнул ее смрад, сможет постичь, что такое настоящая война.
 АКТРИСА 1: Народная… Священная… Отечественная… И чем дальше в прошлое уходят огни той страшной войны, тем меньше остается ее живых свидетелей. Но человеческая жизнь, увы, не бесконечна. Продлить ее может лишь неугасающая память. На стене вагона – пляшущая тень документальной хроники Великой Отечественной. Солдаты, очертя голову, бегут в атаку… Луч прожектора выхватывает из темноты фигуру солдата, сидящего на ящике. Он неспешно крутит самокрутку… СОЛДАТ 1: Это был мой первый рукопашный… Атака. По полю, словно разъяренный зверь, несется обезумевшая людская масса, оглушая все вокруг жутким, утробным криком: «Ура-а-а!!!». В голове лишь одна, навязчивая мысль: добежать, вцепиться в глотку врага и рвать! Рвать за погибших товарищей, за истерзанные города и села. И навстречу – такая же лавина – немцы! Представляете, две неудержимые стихии. Повсюду – вой, рев, крики, проклятья! И вдруг вижу – прямо на меня бежит здоровенный немец. Лицо искажено злобой, что мне даже страшно стало. И я, как дурак, про карабин забыл. А он несется, винтовку наперевес, и на конце ее – клиновидный штык, и с разбегу пытается меня им проткнуть. Я чудом успел отскочить, схватил винтовку за ствол и дернул на себя. Он не удержался на ногах, начал заваливаться, я винтовку отпустил, и он рухнул…
 (Свет прожектора меркнет, голос солдата стихает… Луч света озаряет другого солдата.)
СОЛДАТ 2: Самое страшное воспоминание о войне для меня – первое и, наверное, единственное осознанное убийство. Когда человек смотрит тебе в глаза, пусть даже самый злейший враг – выстрелить в него невероятно сложно. Потом мы стреляли, ходили в атаки, ставили мины, убивали… Но тот первый, леденящий душу страх, та боль, которую ты испытываешь, преследует тебя еще долго… (Свет гаснет, голос стихает.)
АКТЕР 1: Все, что нам известно о войне, известно в основном из мужских уст, из мужских рассказов. Мы словно в плену мужского взгляда на войну. Но на той страшной войне наравне с мужчинами сражались и женщины.
 АКТРИСА 1: Женщины не только спасали и перевязывали раненых, вели в бой танки и самолеты, но и стреляли из снайперских винтовок, бомбили, взрывали мосты, ходили в разведку, брали «языка». «Не женское это дело – убивать», – скажет одна из участниц той войны. Другая же начертает на стене поверженного рейхстага: «Я пришла в Берлин, чтобы убить войну».
 АКТЕР 1: Женская память о войне… Какая она? (Тусклый свет прожектора высвечивает лица трех актрис, возникающих из полумрака заднего плана.)
 АКТРИСА 2: Когда я расскажу вам все, что было, я опять не смогу жить, как все. Я пришла с войны живая, только раненая, но я долго болела, пока не сказала себе, что все это надо забыть, или я никогда не выздоровею. Неужели вам необходимо знать, что мы пережили? Любовь Новик, санинструктор.
 АКТРИСА 3: Живу с этим в душе все годы. Проснешься ночью и лежишь с открытыми глазами. Иногда думаю, что унесу все это с собой в могилу и никто об этом не узнает. Страшно было… Анастасия Демченко, старший сержант, медсестра.
 АКТРИСА 4: А я рада… Рада, что можно кому-нибудь рассказать. Когда посмотришь на войну нашими, бабьими глазами, она страшнее страшного. Мужчина – он мог вынести. Он все-таки мужчина. А вот как женщина могла… Я сама не знаю. Тамара Степанова, снайпер.
 АКТЕР 1: Когда слушаешь их рассказы, перед глазами предстает совсем другая война… С другим цветом, пространством, лицом.
 АКТРИСА 1: Это будет рассказ не о войне, а о человеке на войне. (Раздается тоскливый крик журавлей. Актрисы делают шаг вперед и устремляют взгляды вдаль… На вагоне-теплушке появляются фотографии юных женщин в военной форме, разных родов войск, павших в годы Великой Отечественной.)
 АКТРИСА 1: Как сейчас помню тот 41-й год…
СЦЕНА 2.
(Актриса 2 берет косынку, висящую на спинке стула. Звучит щемящее сердце предвоенное танго.)
АКТРИСА 2: Последний школьный звонок… Выпускной…
(Актриса 2 начинает кружиться с платком, проходя мимо остальных актрис. Они тоже поддаются очарованию музыки, начинают вальсировать.)
АКТРИСА 3: Все было так торжественно и трогательно, что никто не смог сдержать слезы. Это были слезы печали, расставания с детством, со школой… А потом мы поехали за город встречать рассвет.
АКТРИСА 4: И все вокруг казалось прекрасным, а будущее – чудесным и счастливым, ведь нам всего по 17, 18 лет… Мне Андрюша признался в любви и подарил свои первые стихи.
АКТРИСА 3: (берет книгу). Наташа, оживленная и немного встревоженная, широко раскрытыми, испуганными глазами смотрела вокруг. И где бы она ни была, с кем бы ни говорила, она чувствовала на себе его взгляд… Я много раз перечитывала эти строки романа. Представляла себя на первом балу… А как же иначе? Я хочу быть актрисой!
АКТРИСА 4: Что это за профессия? Артистка? Несерьезно…
АКТРИСА 3: А я все равно хочу быть, как Орлова! (вскакивает на стул и с упоением демонстрирует небольшой отрывок из фильма «Цирк» с участием Любови Орловой). АКТРИСА 2: Девочки, рассвет! Надо загадать желание! Встретили мы рассвет, возвращаемся обратно.
АКТРИСА 1: Возвращаемся обратно… Город словно взбесился, бурлит, люди плачут… Отовсюду гремит радио.
 (Голос диктора: …Внимание, говорит Москва. Заявление советского правительства… Без объявления войны германские войска напали на нашу страну…)
АКТРИСА 1: Война…
АКТРИСА 2: Война?
АКТРИСА 3: Этого не может быть! У нас ведь столько планов – кто куда пойдет учиться, кто кем станет… Как война?
АКТРИСА 4: Взрослые плакали, а мы – нет. Мы совсем не боялись. Мы уверяли друг друга, что не пройдет и месяца, как мы «дадим по мозгам фашистам»!
АКТРИСА 2: Мы были отчаянно смелыми, до нас еще ничего не доходило… Поезда, прощальная музыка… Военная форма… А война была где-то там, далеко от нас… АКТРИСА 1: Это мы потом понимать стали, когда в дома начали первые похоронки приходить… Отца моего долго не брали, все ходил, просился, да не брали по здоровью и по возрасту… Но, наконец, ушел он в Сталинскую, или, как тогда ее называли, «Стальную» дивизию. (Медленно нарастает гулкий звук марширующих солдат, затем так же медленно затихает.) И тогда мы, девчонки, тоже решили пойти на фронт.
АКТРИСА 3: И нам пора воевать! Без нас война – не война!
АКТРИСА 4: И чтоб оружие непременно сразу дали!
СЦЕНА 3.
(Кабинет военкомата. Актёры 1 и 2 устанавливают стол и стул. Актёр 1 (командир) садится за стол.)
АКТРИСА 1. К военкоматам тянулись бесконечные очереди: юные и зрелые, призванные долгом и велением сердца. Страна истекала кровью, и я не могла остаться в стороне. (Берёт со стола заявление.) "Прошу зачислить меня в ряды Красной Армии. Готова с оружием в руках защищать родную землю от фашистской нечисти." (Актриса 2 кладёт заявление на стол.)
КОМАНДИР. Военная специальность имеется? Нет. Водить умеете? Снова нет. Раны перевязывать обучены? Молчание… Что же вы делать будете там, на передовой?
АКТРИСА 2. Сражаться!
КОМАНДИР. Когда мужчина рвётся в бой – это закон, но когда женщина… девчонка… Это против природы.
АКТРИСА 2. Это и есть моя природа. Я присягала Родине. Если потребуется быть санитаркой, научусь. Связисткой – стану связисткой. Лишь бы на фронт!
КОМАНДИР. Сейчас вы полны решимости, а попадёте под обстрел – запоёте по-другому. Думаете, мне доставляет удовольствие отправлять таких, как вы, в самое пекло?
АКТРИСА 2. На фронт!
КОМАНДИР. Ждите повестки.
(Выбегает из кабинета. Навстречу – актриса 4.)
АКТРИСА 4. Взяли?
АКТРИСА 2. Не отвертятся. Мы ещё не знали, в какую часть нас определят, куда нас направят. Да и не имело это значения. Главное – на фронт.
(Офицер, погружённый в бумаги, машинально отвечает, не поднимая глаз.)
АКТРИСА 4. Дяденька в гимнастёрке и сапогах!
КОМАНДИР. Это вы ко мне?
АКТРИСА 4. К вам. Вот моё заявление.
КОМАНДИР. Внимание! Сможете перевязать раненого бойца?
АКТРИСА 4. Конечно!
КОМАНДИР. А вытащить его из-под огня?
АКТРИСА 4. Смогу!
КОМАНДИР. А если ранен танкист?
АКТРИСА 4. Что танкист?
КОМАНДИР. Куда его ранили?
АКТРИСА 4. Куда?
КОМАНДИР. В танк!
АКТРИСА 4. В танк!
КОМАНДИР. А в танке – люк.
АКТРИСА 4. (Удивлённо.) Что?
КОМАНДИР. Чтобы спасти танкиста, нужно взобраться на броню, открыть люк, залезть внутрь…
АКТРИСА 4. Залезу!
КОМАНДИР. А если танк пылает? Снаряды рвутся, пули свистят… Вытащите из горящего танка здоровенного мужика?
АКТРИСА 4. Здоровенного… А я раз – и вытащу!
(Подходит к офицеру и, ухватив его под мышки, пытается поднять со стула.)
КОМАНДИР. Отставить! (С изумлением смотрит на девушку.) Сколько вам лет?
АКТРИСА 4. А сколько нужно?
КОМАНДИР. Что?
АКТРИСА 4. Ну… восемнадцать.
КОМАНДИР. Врать нехорошо!
АКТРИСА 4. Хорошо… Семнадцать с половиной.
КОМАНДИР. Заявление – сюда! Подрастите сперва. Кругом – марш! И чтобы я вас здесь больше не видел!
АКТРИСА 4. Я всё равно сбежала на фронт.
(Звучит мелодия "22 июня, ровно в 4 часа". Актриса 1 берёт вещмешок.)
АКТРИСА 1. День моего ухода на фронт был пронзительно прекрасен. Воздух светел, моросил мелкий дождь. Стояла я утром и думала: неужели я больше никогда сюда не вернусь? Но я верила, что вернусь, что смерть обойдёт меня стороной. Как это я могу умереть? Как это меня не станет?
(Выходят остальные актрисы с вещмешками, актёры в военной форме.)
АКТРИСА 2. Пришла на вокзал, ищу своих подруг – условились встретиться у поезда. И вдруг вижу – мама! Прибежала к самому вагону. Мама была строгая, не баловала поцелуями и похвалами. Если и похвалит, то ласковым взглядом. А тут она обхватила моё лицо руками и целует, целует… Смотрит в глаза, не отрываясь. Долго смотрит. И я поняла, что больше никогда её не увижу. Предчувствие… Захотелось бросить всё, отдать вещмешок и остаться дома.
АКТЁР 2. По ва-го-о-о-нам!
(Актриса 2 медленно заходит в вагон и кричит.)
АКТРИСА 2. Мамаааа!
СЦЕНА 4.
(Дверь вагона закрывает актёр 2. На вагоне проецируется хроника (эшелон с солдатами, уходящий на фронт). После хроники открывается дверь вагона. Выходят актрисы.)
АКТРИСА 1. Долго нас везли в теплушках. Мы ещё не понимали, что такое война. И вот прибыли на место назначения, и тут нас впервые бомбили. А мы как раз в санпропускнике, в бане.
АКТРИСА 3. Началась бомбёжка, мы кое-как оделись и выскочили на улицу. А я голову полотенцем обмотала – красным, мама дала. Выскочили и не знаем, куда бежать.
(Звук самолёта. Шум падающих бомб, взрывы. Актрисы в рассыпную. Девушка (актриса 3) стоит на месте, на голове – красное полотенце. Выбегает молодой офицер (актёр 2).)
АКТЁР 2. Девушка, в бомбоубежище! Бросьте полотенце! Демаскируете!
АКТРИСА 3. Ничего я не демаскирую! Полотенце не сниму, мама не велела с сырой головой ходить. После бомбёжки он меня и нашёл.
АКТЁР 2. Почему не слушаетесь? Я ваш командир!
АКТРИСА 3. Ещё чего не хватало!
АКТЁР 2. Разговоры! Стройся!
АКТРИСА 1. Мы были готовы к подвигу, но не к армейской жизни. И армия не была готова к нам, потому что большинство девушек шли добровольцами. На нас не рассчитывали, не ждали. В начале войны не было женской военной формы, нам выдавали мужскую.
АКТЁР 1. Они пришли из юности, из вольной жизни, вели себя по-детски. А тут воинская дисциплина. Нужно было привыкнуть к форме, научиться различать звания, поражать "цель", ползать по-пластунски, наматывать портянки, не спать сутками, надевать противогаз за секунды, копать окопы… Существовала будничная, прозаичная сторона войны, о которой они не подозревали, когда просились на фронт.
(Выходит актриса 4 (Соколова), держа в руках огромные ботинки.)
СОКОЛОВА. Я в роте оказалась самой маленькой – рост метр пятьдесят три, обувь тридцать четвёртого размера. Военная промышленность такие размеры не шила, и мне достались ботинки сорок второго размера. Я их надевала и снимала, не расшнуровывая! (Надевает ботинки и делает шаг вперёд.) Тяжёлые! Ходила я в них, волоча ноги по земле. Мой строевой шаг по мостовой высекал искры и был похож на что угодно, кроме строевого шага. Страшно вспомнить первый марш! (Соколова поднимает правую ногу вверх. Выбегают другие девушки в форме и повторяют её движение. Затем делают несколько шагов строевым. Появляется старшина.)
СТАРШИНА (актёр 2). Отделение, становись! Равняйсь! Смирно! Носочки подровнять! (Осматривает строй.) Боец, что вы в карманы напихали?
СОКОЛОВА. Что природа дала, то и носим.
(Девушки смеются.)
СТАРШИНА. Отставить смех! Боец Соколова!
СОКОЛОВА. Я!
СТАРШИНА. Ко мне!
СОКОЛОВА. Есть!
(Соколова выходит из строя, делает несколько шагов к старшине, высоко поднимая ногу. Неожиданно ботинок слетает и летит в пах командиру.)
СТАРШИНА (от боли приседает). Ой!
СОКОЛОВА. Простите… (Подходит, отдаёт честь и громко кричит.) Товарищ командир, боец Соколова по вашему приказанию прибыла!
СТАРШИНА (сквозь зубы). Отставить! Являются черти, а бойцы прибывают. Ясно?
СОКОЛОВА. Ясно!
СТАРШИНА. Повторить подход к командиру!
(Соколова поворачивается кругом, отбегает от командира, волоча ботинки, поправляет форму, шнурки, выпрямляется и кричит.)
СОКОЛОВА. Я готова! Давайте!
СТАРШИНА. Чего давать?
СОКОЛОВА. Зовите!
СТАРШИНА. А-а-а… Боец Соколова, ко мне!
СОКОЛОВА (подходит к командиру и рапортует). Товарищ командир, боец Соколова по вашему приказанию прибыла!
СТАРШИНА. Вольно! Боец Соколова, как вы ходите? Устав не знаете! Форма сидит мешком! Строевой шаг – никудышный! Почему ноги не поднимаете? Три наряда вне очереди!
(Соколова переминается с ноги на ногу от боли, но, встречаясь взглядом с командиром, стоит смирно и улыбается.)
СОКОЛОВА. Есть три наряда вне очереди! (В зал.) Повернулась, чтобы уйти, а ботинки остались на полу. Ноги были в кровь стёрты.
СТАРШИНА. Отставить! Вот что, боец, сходите к нашему ротному сапожнику Паршину. Пусть он вам сошьёт сапоги из старой плащ-палатки, тридцать…
СОКОЛОВА. Тридцать четвёртого размера, товарищ командир!
СТАРШИНА. Лучше я сам схожу!
СОКОЛОВА. Пожалел!
АКТРИСА 1. Пожалел… Три наряда вне очереди!
АКТРИСА 2. Поблажек не давали. Хоть и девчонки. Только и слышишь…
АКТРИСА 1. "Разговоры прекратить!"
АКТРИСА 3. Вечером хочется посидеть, повышивать…
АКТРИСА 1. Не разрешается.
АКТРИСА 4. На отдых – два часа.
АКТРИСА 1. В это время писали письма родным.
(Выходит старшина.)
СТАРШИНА. Отделение, воздух!
(Девушки-бойцы стоят на месте.)
АКТРИСА 1. Упали!
(Девушки падают вниз.)
СТАРШИНА. Вперёд, по-пластунски – марш!
(Актрисы ползут по-пластунски.)
СТАРШИНА. Я как учил? Землю жрать! Живот в землю! Вперёд! Я из вас сделаю солдат, а не мишени для фрицев!
(Девушки ползут и по очереди выкрикивают строчки из писем, останавливаясь и делая самолётик из письма.)
АКТРИСА 2. Мамочка моя милая! У меня всё хорошо! Не беспокойся! Мы обязательно победим!
АКТРИСА 3. Дорогие мои родные! Писать часто не могу. Времени нет. Учимся всему на ходу. Но я не унываю!
АКТРИСА 4. Здравствуйте, мамочка, сестрёнка, бабушка! Жива и здорова! Солдатская жизнь идёт своим чередом. Кушаем три раза в день. Целую, ваша дочь!
СТАРШИНА. Вольно! Разойдись!
(Старшина уходит.)
АКТРИСА 1. Солдаты, видя нашу молодость и неопытность, подшучивали над нами.
(На сцене появляется солдат (актёр 1) с двумя вёдрами.)
СОЛДАТ. Боец, чего стоишь? Бегом на кухню за чаем!
АКТРИСА 2. Я прихожу к повару. Он смотрит:
— Чего пришла?
Я говорю:
— За чаем.
— Чай не готов.
— Почему?
— Повара в котлах моются. Сейчас помоются, будем чай кипятить…
Я приняла это всерьёз, взяла вёдра и иду обратно.
СОЛДАТ. Где чай?
АКТРИСА 2. Повара в котлах моются. Сейчас помоются, будут чай кипятить.
СОЛДАТ. Какие повара? В каких котлах? Повара в бане моются, в солдатской, как и все! Бегом на кухню!
АКТРИСА 2. Вернулась на кухню, налили два ведра чая.
Несу чай, а навстречу мне – двое старших по званию. Мигом в голове всплыло, как нас учили: приветствовать каждого, мы же – рядовые. А тут сразу двое. Как же их двоих разом привечать? Иду, ломаю голову. Поравнялись. Ставлю ведра на землю, одному честь отдаю, да еще и кланяюсь. «Кто тебя так честь отдавать учил?» – спрашивает старший. А я отвечаю, не моргнув глазом: «Наш командир, товарищ майор!»
АКТРИСА 1. Ох, и сложно же все для нас, девчонок, в армии было! Дисциплина, уставы… вся эта военная премудрость ох как не сразу нам давалась.
АКТРИСА 3. Стою я на посту, самолеты охраняю. А в уставе что сказано? Если кто идет – останавливать: «Стой, кто идет! Стрелять буду!» И вижу – командир мой приближается. Ну, я на него винтовку наставила и кричу: «Стой, кто идет!» А он как шел, так и идет. Тогда я во всю глотку: "Вы меня извините, товарищ командир, но я сейчас в вас стрелять буду!" Представляете? Командиру! Нашему Иванычу!
АКТРИСА 3. Вояка!
АКТРИСА 1. Смирно!
(Звучит мелодия частушки.)
АКТРИСА 1. Ваш Иваныч парень бравый, Всех фашистов перебьет! И девчатам из отряда тоже спуску не дает!
АКТРИСА 2. Милый мой фашистов бьет, и мне тоже хочется! Дайте, дайте пулемет, стану пулеметчицей!
АКТРИСА 3. У фашиста нос кривой, и спина горбатая, А за пятою ногой следует десятая.
АКТРИСА 4. Дали немцу по башке, ходит, спотыкается. Получи, фашист, гранату, чтоб уж не маяться!
ВМЕСТЕ. Посадила я в саду черную смородину. Эх, я воевать пойду за Советскую Родину!
(Частушка заканчивается. Актрисы стоят по стойке смирно. Выходит офицер и дает им текст военной присяги.)
АКТРИСА 1. Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным бойцом…
АКТРИСА 2. Строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров, комиссаров и начальников. Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Рабоче-Крестьянскому Правительству.
АКТРИСА 3. Я всегда готов по приказу Рабоче-Крестьянского Правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Рабоче-Крестьянской Красной Армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.
АКТРИСА 4. Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся…
(На вагоне военная хроника. Последний кадр – взрыв снаряда.)
СЦЕНА 5.
АКТРИСА 1. Что было самым страшным на войне для нас, молодых девчонок? Страшно было видеть, как люди – твои сослуживцы, молодые девчонки и ребята – умирают у тебя на глазах каждый день.
АКТРИСА 2. Больно было видеть раненых и искалеченных солдат. Страшно было спать ложиться, потому что мы не знали, проснемся ли утром или нас ночью убьют фашисты. Холод, голод – мы все это прошли, и все было страшно – звуки, запахи, все было пропитано войной, и от этого было страшно. Но злость и ненависть к фашистам была намного сильнее этого страха. Желание прогнать немцев со своей земли было сильнее всего!
(Актриса 3 берет мишень в виде немецкого солдата (можно снайперскую винтовку).)
АКТРИСА 3. А я расскажу, как первый раз вышла на охоту, так у нас, снайперов, это называется. До этого я закончила снайперскую школу. В школу отбирали молодых девушек, да и то не всех. А только с идеальным зрением и здоровьем. Потом я узнала, почему не брали мужчин. Оказывается, женщины умеют плавнее нажимать на спусковой крючок. У снайпера есть шанс только на один выстрел, и сделать его надо не по повару или солдату, а по офицеру или командиру. Помимо винтовки, саперной лопатки и бинокля мы брали с собой на охоту две гранаты. Одну – для противника, другую – для себя. Мы знали, как с нами, со снайперами, обращались немцы, если мы попадали к ним в плен. Так вот, вышла первый раз на “охоту”. (Опускается вниз, положив мишень рядом). Замаскировалась, веду наблюдения. И вдруг вижу: подошла повозка, солдаты по цепочке начали передавать какой-то груз. И тут появился немецкий офицер. (Поднимает мишень, придерживая ее рукой). Я приготовилась стрелять. Но офицер постоял, что-то скомандовал, потом скрылся.(Опускает мишень). Я испугалась, что его упустила. И когда он появился снова,(поднимает мишень) я уже хотела плавно нажать на спусковой крючок, и вдруг такая мысль мелькнула: это же человек, хоть он и враг, но человек, и у меня как-то начали дрожать руки, по всему телу пошла дрожь, озноб. Какой-то страх. Я же его вижу в оптический прицел, хорошо вижу. Как будто он близко… И внутри у меня что-то противится. Что-то не дает, не могу решиться. Но я взяла себя в руки, и плавно нажала спусковой крючок. Он взмахнул руками и упал. (Мишень падает вниз). Убит он был или нет, не знаю. Но меня после этого еще больше дрожь взяла, какой-то страх появился: я – убила человека?!. Когда по мишеням стреляла – ничего, а тут: я – убила! Не могла после этого стрелять, руки дрожали. Но потом страх прошел. И вот как…. Как это случилось… Мы уже наступали, шли мимо небольшого поселка. И там, около дороги, увидели барак или дом, невозможно было уже разобрать, это все горело, сгорело уже, одни черные камни остались. Многие девочки не подошли, а меня как потянуло. В этих углях я увидела человеческие кости. Я взяла золу, а у меня на ладонях звездочки. Это же наши солдатики, раненые или пленные, сгорели. После этого, сколько я ни убивала, мне уже не было жалко. Как увидела эти черные звездочки…
АКТРИСА 4. Снаряд попал в склад с боеприпасами, вспыхнул огонь. Солдат стоял рядом. Молоденький, мальчишка совсем. Он охранял склады. Его опалило. Уже это был не человек, а черный кусок мяса. Он только подскакивал, а все смотрят из окопчиков, и никто ничего, все растерялись. Я схватила простыню, подбежала, накрыла этого солдата и сразу легла на него. Он вот так побился и затих. Сердце разорвалось. Меня затрясло. Стою вся в крови, подошел старый солдат и обнял меня.
(Подходит солдат.)
АКТЕР 2. Кончится война, и если она останется жива, с нее человека все равно уже не будет, ей теперь все время этот ужас переносить.
АКТРИСА 1. А для меня самое страшное – это первый бой. Небо гудит, земля гудит, кажется, сердце разорвется, кожа на тебе вот-вот лопнет. Не думала, что земля может трещать. Все трещало, все гремело. Мне казалось, вся земля вот так колышется. Я просто не могла… Как мне все это пережить… Я думала, что не выдержу. Мне так сильно страшно стало, и вот я решила: чтобы не струсить, взяла комсомольский билет, макнула в кровь раненого, положила себе в карманчик и застегнула. И вот этим самым я дала себе клятву, что должна выдержать, самое главное – не струсить, потому что, если я струшу в первом бою, то я уже дальше не ступлю шага. Меня заберут с передовой, отправят в медсанбат. А я хотела быть только на передовой, отомстить за свою кровь лично. И мы наступали, шли по траве, а трава выросла в пояс… Там уже несколько лет не сеяли. Идти было очень тяжело. Это на Курской дуге. После боя меня вызвал начальник штаба.
ОФИЦЕР. (актер 1) Ты куда лезешь? Куда тебя несет? Убьют, как муху. Это война. Давай переведу хотя бы в санчасть…
АКТРИСА 1. Прошу оставить меня в роте.
ОФИЦЕР. Моли бога, чтобы сразу убили, а если останешься без глаз, без рук? Ты подумала об этом? Кому ты потом такая нужна будешь?
АКТРИСА 1. Я об одном прошу: оставьте меня в роте.
ОФИЦЕР. Заладила: «Оставьте». А ты знаешь, что такое рукопашный бой? Это ужас. Человек таким делается… это не для человека… Бьют, колют штыком в живот, в глаз, душат за горло друг друга. Вой стоит, крик, стон. И хруст – хрящи ломаются, кости человеческие трещат. Для войны это и то страшно, это самое страшное. Я все пережил, все знаю. Тяжело воевать и летчикам, и танкистам, и артиллеристам, всем тяжело, но пехоту ни с чем нельзя сравнить. (Достает из кармана гимнастерки фотографию.) Красивая?
АКТРИСА 1. Молодая.
ОФИЦЕР. Наша Ромашка. Мы ее так звали. Берегли. А тут бой. Ранило командира, она поползла его спасти. И вдруг перед ней снаряд. Командира – насмерть, она доползти не успела, и ей обе ноги раскрошило. Мы ее несли в медсанбат, а она кричит не от боли: "Пристрелите меня! Я жить такая не хочу". Как ты не можешь понять, ты женщина и должна любить. Тебе детей рожать, а не бегать с автоматом. Думай!
АКТРИСА 1. Никому не поверю, если скажет, что страшно не было. Вот немцы поднялись и идут, ещё пять-десять минут – и атака. (Снова на вагоне идет военная хроника. Солдаты бегут в атаку.) Тебя начинает трясти… но это до первого выстрела. А как услышишь команду, уже ничего не помнишь, вместе со всеми поднимаешься и бежишь. И тебе не страшно. А вот на второй день ты уже не спишь, тебе уже страшно. Все вспоминаешь, все подробности, и до твоего сознания доходит, что тебя могли убить, и становится безумно страшно. Сразу после атаки лучше не смотреть на лица, это совсем другие лица, не такие, как у людей.

СЦЕНА 6.
АКТРИСА 2. Солдаты… народ, конечно, рубаха-парень, но добрый. И справедливый. Такой вот, знаете, окопной справедливости, чтоб за правду насмерть стоять – я потом нигде не встречала. Помню, как нас вши заедали… Солдатам проще – скинул исподнее, вытряхнул да и дело с концом.
(Выходят бойцы (актеры) в кальсонах, держа в руках гимнастерки. Хлещут себя, словно вениками.)
АКТРИСА 2. А каково девчонке? Ищешь закуток, брошенную землянку, там, забившись в угол, раздеваешься донага и пытаешься эту гадину повывести. Иногда, правда, помогали. Кто-нибудь встанет в дверях и кричит: «Эй, не лезьте! Маруська там вошь гоняет!»
БОЙЦЫ. Не лезьте! Маруська там вошь гоняет!
БОЕЦ 1. А банный день! Целое событие!
БОЕЦ 2. А по нужде сходить! И то проблема!
(Бойцы садятся на корточки и с помощью гимнастерок делают некое подобие ограждения.)
АКТРИСА 2. Как-то приспичило, забралась под кустик у бруствера траншеи. Немцы, видать, то ли не сразу заметили, то ли дали спокойно управиться, но как только стала штаны натягивать – просвистело слева и справа! Я кубарем в траншею, а штаны у щиколоток… Ох, и гоготали потом в окопах! Дескать, Маруськин зад фрицам глаза ослепил! Поначалу, признаться, злилась я на этот солдатский смех. А потом поняла: смеются не надо мной, а над своей горькой солдатской долей, над кровью и вшами, смеются, чтоб выжить, чтоб с ума не сойти. А мне было достаточно, чтоб после жаркой схватки кто-нибудь в тревоге крикнул: «Манька, ты жива?!»
БОЙЦЫ. Манька, ты жива?!
АКТРИСА 2. Жива!
(Бойцы поднимают актрису на руки с криком «Ура!»)
СЦЕНА 7.
(Актриса 1 облачается в медицинский халат. Актриса 2 (Новик) сжимает в руках санитарную сумку.)
АКТРИСА 1. (врач) Медсанбат… Кровь и копоть передовой. Ад кромешный. Раненых – как скошенной травы. Не успевали… Каждый третий – в землю сырую. Стоишь, бывало, над операционным столом, а руки – плети, бессильно повисают. Уткнешься лбом в окровавленное тело – и сил нет. Там, на войне, девчонки враз старели. Когда мальчишке, безусому еще, на твоих глазах конечность оттяпают, вся детскость мигом из головы выветривалась. И раны – каждая с печатью личной трагедии. Война калечила, не выбирая, у каждого – свой персональный ад. (актрисе 4). Собирайся. Машина ждет, повезешь в госпиталь живой груз.
МИХАЛЫЧ. (актер 2) Товарищ военврач, там девушка вас спрашивает.
ВРАЧ. Пусть зайдет.
(Входит ЛЮБА (актриса 3).
ЛЮБА. Катерина Ивановна!
ВРАЧ. Люба! (Поворачивается). Люба! (Обнимаются). Жива! Как сбежала из госпиталя, как дезертировала, проще говоря, и в воду канула. Ни слуху, ни духу.
ЛЮБА. Я записку оставила.
ВРАЧ. «На дежурство не приду, уезжаю на фронт. На передовую.» А после – молчок. Что я могла подумать? Садись, Люба, напою тебя нашим фирменным чаем. Солдаты раздобыли. Михалыч, чайку нам, фирменного!
(Михалыч приносит дымящийся чайник. ВРАЧ расставляет на столе кружки).
А у нас тут тоже своя передовая. Третьи сутки на ногах, вали;мся с ног. Раненых – не счесть. Ноги – словно чугунные, отекли. А ты как, Люба?
ЛЮБА. (греет ладони о горячую кружку). Перед самой войной видела, как мужики здоровые, кровь с молоком, на вокзале вагоны с зерном разгружали, мешки по шестьдесят-восемьдесят кило таскали. Столько же, в среднем, человек весит. Мешки таскают, а у самих рубахи от пота хоть выжимай… А на передовой девчонок – как я – пруд пруди. Хрупкие, невесомые, балетные… И, знаешь, мы выносливее оказывались, чем те, кто постарше. Не знаю, чем это объяснить. Вытаскивали на себе мужиков, в два-три раза тяжелее себя. Раненого тащишь, да еще его оружие, шинель эта проклятая… Сбросишь шинель. Идешь за следующим. И так – раз пять, шесть за одну атаку. Самой не верится.
(Замечает на стуле шинель. Подходит к ней, берет в руки. Звук взрыва. Шинель падает. ЛЮБА опускается на колени и бережно поднимает шинель).
А это… это уже в Сталинграде было. Одного протащу – оставляю, потом – другого. И так по очереди их тяну, потому что тяжелые очень, нельзя оставлять, у обоих ноги выше колена разворочены, кровью захлебываются. Там каждая секунда на счету, каждая минута – как год. И вдруг, когда я подальше от боя отползла, дыма меньше стало, я вдруг вижу, что тащу одного нашего танкиста… и одного немца… У меня – столбняк. Там наши гибнут, а я фрица спасаю! Паника… Там, в дыму, не разглядела ничего. Вижу: человек умирает, кричит… А-а-а… Они оба обгоревшие, черные от копоти. Одинаковые. А тут я разглядела: медальон чужой, часы не наши, форма эта… проклятая. И что теперь? Тащу нашего и думаю: возвращаться за немцем или нет? Понимала же, если брошу, он умрет скоро. От потери крови. И я поползла за ним. И тащила их обоих!
ВРАЧ. (обнимает Любу). Не может быть два сердца – одно для ненависти, другое – для любви. У человека оно одно.
МИХАЛЫЧ. Товарищ военврач, там раненых с передовой привезли.
ВРАЧ. Подожди меня.
(Врач уходит с медбратом. Появляется актриса 4 (Новик). Небольшая пауза. Люба достает из вещмешка яблоко, кладет на стол и уходит. Заходит ВРАЧ. Подходит к столу.)
НОВИК. Сдала я раненых, назад машина пустая шла, так я хоть выспалась… (подходит к врачу). Товарищ военврач, мне стыдно.
ВРАЧ. Что такое?
НОВИК. Я выспалась… Спала в машине…
ВРАЧ. Вот и славно, что выспалась. Хоть один человек будет в форме, а то все как тени бродят. Иди! Там новых привезли.
(Новик отступает на шаг и оседает на стул. Плачет.)
НОВИК. Я больше не могу… Не могу! Я хочу домой! Домой, к маме!
ВРАЧ. Что? Что я слышу! Не могу! А что ты, голубушка, думала, когда на фронт просилась? Думала, пальчик перевяжу, шину наложу – и все? Нет! Война – это смерть, кровь, смерть и кровь… (показывает медицинские карты). Да! Смерть! Я до сих пор помню своего первого раненого. Лицо помню… У него был открытый перелом средней трети бедра. Представляешь? Кость торчит, осколочное ранение, все выворочено наизнанку. Я знала теоретически, что делать, но когда я к нему подползла и увидела вот это… Меня скрутило, затошнило. И вдруг слышу: «Сестричка, попей водички…» Это мне раненый говорит. Я эту картину, как сейчас, вижу. Как он это сказал, я мигом в себя пришла. «Ах, – думаю, – чертова тургеневская барышня! Раненый человек погибает, а ее, нежное создание, тошнит…» Я развернула индивидуальный пакет, закрыла им рану – и мне сразу легче стало. И помощь оказала как надо.
(Врач достает фляжку и кружку. Наливает спирт и протягивает кружку девушке.)
ВРАЧ. На, пей!
НОВИК. Что это?
ВРАЧ. Микстура от страха. Давай до дна.
НОВИК. (выпивает и багровеет. Рот приоткрыт, слезы из глаз). Это же спирт… Голова кругом…
ВРАЧ. Ничего, догонишь. Боец Новик, а ну – марш на свой боевой пост, к операционному столу! И запомни, девочка, мы с тобой на войне и занимаемся нечеловеческим, человеческим делом!
(Врач уходит. Новик смотрит ей вслед.)
НОВИК. Я не могла идти, меня все еще трясло. И тут я вспомнила, как в Жмеринке мы под бомбежку попали, состав остановился, и мы врассыпную… Всю ночь мы в лесу просидели, прятались, а состав разнесло в щепки. Под утро немецкие самолеты на бреющем полете стали лес прочесывать. Куда денешься? В землю, как крот, не зароешься. Я обхватила березу и стою: «Ох, мама, мамочка! Неужели я погибну? Выживу – буду самым счастливым человеком на свете». Кому потом ни рассказывала, все смеялись. Да что им стоило в меня попасть? Стою во весь рост, береза белая… И вот, уже через пять минут я стояла у операционного стола. И пошло-поехало: оперируешь сутками, потом чуток вздремнешь, быстро глаза протрешь, умоешься – и снова за свой стол. И через два человека – третий мертвый. Не успевали… И вот, уже через пять минут я стояла у операционного стола.
(Выходит актер 1.)
АКТЕР 1. Есть статистика: потери среди медиков переднего края занимают второе место после потерь стрелковых батальонов пехоты. Что такое, например, вытащить с поля боя раненого бойца… и ни одного?
АКТРИСА 3. А я расскажу. Вот поднялись мы в атаку, а немец давай нас косить из пулемета. И батальона – как не бывало. Все лежат. Не все убиты, многие ранены. Немцы бьют, огня не прекращают. И вдруг, как черти из табакерки, из траншеи выскакивает сначала одна девчонка, потом вторая, третья… (выбегают актрисы с медсумками). Они стали перевязывать раненых и оттаскивать их в укрытие. Даже немцы на какое-то время остолбенели от изумления. К часам десяти вечера все девчонки были тяжело ранены, а спасла каждая – максимум два-три человека.
АКТРИСА 2. Награждали нас скупо, в начале войны наградами не разбрасывались. Вытащить раненого надо было вместе с его личным оружием. Первый вопрос в медсанбате: где оружие? В начале войны его не хватало. Винтовку, автомат, пулемет – все это тоже надо было тащить.
АКТЕР 1. В сорок первом был издан приказ номер двести восемьдесят один о представлении к награждению за спасение жизни солдат: за пятнадцать тяжелораненых, вынесенных с поля боя вместе с личным оружием – медаль "За боевые заслуги".
АКТРИСА 4. За спасение двадцати пяти человек – орден Красной Звезды.
АКТРИСА 2. За спасение сорока человек – орден Красного Знамени.
АКТРИСА 3. За спасение восьмидесяти человек – орден Ленина.
СЦЕНА 8.
АКТРИСА 1. Война… Смерть, страх, изнуряющая работа – все сплелось воедино. И женское долготерпение, безграничная любовь, верность, нежность, пробивающиеся сквозь пепел.
(Вдали, словно призраки, в свете прожектора возникают две фигуры.)
АКТЕР 1. Комбат и медсестра. Они обвенчались под грохот канонады. Какая уж тут свадьба? Но любовь их была сильнее войны. Он уходил в бой, а она рвалась следом, твердила, что не простит себе, если он погибнет, не увидев ее глаз, если она не разделит с ним его последний миг. "Пусть, – говорила она, – нас убьет вместе. Одним снарядом накроет". Умереть вместе или вместе выжить – третьего не дано.
АКТРИСА 1. Там, на фронте, любовь дышала на ладан. Каждая секунда могла стать последней. Любили отчаянно, до боли, без остатка. Знали, что уже через минуту любимого может не стать. Неискренности не было места, ее выжигало огнем войны. Слишком часто наша любовь заканчивалась фанерной звездой на безымянной могиле.
(Актрисы выходят, неся в руках солдатские шинели. Вспыхивает страстное танго. Они кружатся в танце со своими тенями, с шинелями, ставшими символом утраты. Музыка обрывается. Актриса 2 прижимает шинель к груди.)
АКТРИСА 2. Мой муж погиб… Мгновенно. Осколок… Смерть – вспышка, секунда… Мне передали, что привезли тела, я примчалась… Обняла его, не дала забрать. Похороны? Утром решила – увезу его домой, в Беларусь. А это тысячи километров. Военные дороги… Хаос… Все решили, что я сошла с ума от горя. "Успокойтесь, вам нужно поспать". Нет! Я шла от одного генерала к другому, пока не добралась до командующего фронтом, Рокоссовского. Сначала он отказал… "Помешанная! Сколько их уже похоронено в братских могилах, лежат в чужой земле…" Я вновь добилась приема:
– Хотите, встану перед вами на колени? – Я вас понимаю… Но он мертв… – У меня нет от него детей. Дом сгорел дотла. Даже фотографии – пепел. Ничего не осталось. Если я привезу его на родину, останется хотя бы могила. И мне будет куда возвращаться после войны.
Молчит. Ходит по кабинету, из угла в угол.
– Вы когда-нибудь любили, товарищ маршал? Я хороню не мужа, я хороню любовь.
Молчание.
– Тогда позвольте мне умереть здесь же. Зачем мне жить без него?
Он долго молчал. Потом подошел и поцеловал мою руку. Мне дали специальный самолет на одну ночь. Я вошла в самолет, обняла гроб и потеряла сознание…
(Танго возобновляется. Внезапно музыка обрывается. Актриса 4 медленно опускает шинель и достает из кармана белый шелковый платочек.)
АКТРИСА 4. А это мой Коля подарил… Моя первая любовь… Я никому не рассказывала, даже лучшей подруге. Любила его там, как никого и никогда. Хоронили мы его… Он лежал на плащ-палатке, словно на погребальном саване. Немцы обстреливают… Нужно хоронить быстро, война не ждет. Ребята нашли березу, стали копать могилу под ней. А я стою и шепчу себе: "Запомни это место. Вот эта береза, дорога, вдали деревня, еще дуб… Запомни, только запомни". Но как запомнить, когда все березы вокруг полыхают, как свечи? И вот настало время прощаться. Ребята меня вперед толкают. Иди первой. И тут я поняла… Они знали о моей любви… А самое страшное, а вдруг и он знал? Вдруг он тоже любил меня? Вспомнила, как он на Новый год подарил мне маленькую немецкую шоколадку. Я целый месяц не ела ее, носила в кармане, как талисман. А потом подарил этот платочек… Лежит он на плащ-палатке, сейчас его засыплют землей, а я стою и улыбаюсь… Потом подошла, наклонилась и поцеловала его. Это была моя первая и последняя любовь.
(Актриса 1 (офицер) подходит к Актрисе 1.)
АКТЕР 1. Сколько мы с тобой уже воюем?
АКТРИСА 1. Три года.
АКТЕР 1. И два месяца.
АКТРИСА 1. Запомнил…
АКТЕР 1. Вот закончится война, что будешь делать?
АКТРИСА 1. Поеду к маме.
АКТЕР 1. Это хорошо, когда тебя кто-то ждет. Выходи за меня замуж!
АКТРИСА 1. Замуж?! Среди этой копоти, дыма, развалин… Замуж? Да ты посмотри на меня! Разве я женщина? Посмотри, во что я превратилась! Сначала сделай из меня женщину! Дари мне цветы, говори ласковые слова… Я этого хочу!
(Зависает пауза. Офицер медленно подходит к актрисе, пытается обнять, но она ускользает. Он собирается уйти. Звучит фонограмма – Голос диктора: "От Советского информбюро. Войска Первого Белорусского фронта, под командованием маршала Советского Союза Жукова… завершили разгром Берлина…")
АКТРИСА 1. Победа!
(Актриса 1 падает, как подкошенная. Офицер успевает подхватить ее и крепко прижимает к себе. На заднем плане – кадры военной хроники. Солдаты ликуют…)
СЦЕНА 9.
ОФИЦЕР. Вот она, Германия. Перешли черту. Родина… Освобождена.
АКТРИСА 1. Я не узнавала наших солдат… Словно преобразились. Чистые рубахи, откуда ни возьмись – цветы в руках. Никогда больше не видела таких счастливых лиц.
АКТРИСА 2. Мне казалось, войдем в Германию – пощады не будет никому. Зачем жалеть их детей, если фашисты наших уничтожали?
АКТРИСА 3. Почему жалеть их матерей, когда они наших вешали?
АКТРИСА 4. Мы ничего не забыли. И от этой памяти холодело внутри: что же будет с нами? С нашими солдатами?
АКТРИСА 2. И вот однажды, в каком-то разоренном поселке, увидели детей – голодных, жалких. И я, клявшаяся ненавидеть их всех, собирала у своих бойцов всё, что у них было – крохи пайка, заветный кусочек сахара – и отдавала немецким детям. Нет, я ничего не забыла, всё помнила… Но смотреть в эти голодные детские глаза – выше моих сил.
АКТРИСА 1. Шли мы как-то проселочной дорогой, а навстречу немка с детьми. Один ребенок на руках, двое по бокам жмутся. Поравнялась она с нами, упала на колени, что-то лопочет, а сама руку к груди прижимает и на детей своих показывает. Я потом поняла: благодарила, что живы ее дети остались. Ее дети!
АКТРИСА 4. Там, на войне, каждый о своем мечтал: кто домой вернуться, кто до Берлина дойти… А я лишь об одном молила – дожить бы до восемнадцати. Умереть раньше… Страшно было, не дожить до своего восемнадцатилетия.
АКТРИСА 3. Дожить бы, девчонки, и увидеть счастливых людей после войны… Какая красивая, светлая жизнь наступит.
АКТРИСА 2. Люди, столько пережившие, будут друг друга жалеть, сколько добра в мире станет…
АКТРИСА 1. Таких, как мы тогда, наверное, больше не будет. Таких наивных, искренних, настоящих…
АКТРИСА 4. Не могу видеть, как дети играют в войну. Хочется забыть ее, да память не отпускает. Тяжело жить с такой измученной душой, с такой жестокой ношей воспоминаний.
АКТРИСА 1. Что же будет с нами, если люди забудут? Если не передадут эту память дальше? Кем мы станем без нее в этом большом и тревожном мире?
ЭПИЛОГ.
(Крик журавлей пронзает тишину. Фотографии женщин на вагоне медленно тают, словно уносятся в небо, вслед за журавлями). Актеры смотрят вверх, провожая взглядом птиц.
АКТЕР 1. У нас, у живых, много прав. Но одного права у нас нет и никогда не будет. У нас нет права забывать, что сделали наши фронтовики во имя Победы.
АКТРИСА 1. Мы все в неоплатном долгу перед ними.
(На вагоне – монумент солдату. Вечный огонь. Актеры снимают пилотки.)