Масленица. Миниатюра

Последние зимние ночи всегда самые липкие и тягучие. Кажется, что они не выпустят тебя из своих объятий. Густой, как варящийся крахмал, воздух, пропитан запахом морозного гниения. Её дом с кривыми, скрипучим ставнями и дырявой крышей теперь был крайним — дальше лишь присыпанные снегом поверх прогнившей листвы пепелища. 

На Лизино протёртое одеяло упала крыса. Судорожно осмотревшись, зверёк панически пискнул и, с разгону разбив стекло, сиганул в окно. За звоном стекла последовал звук когтей, царапающих стену изнутри. Не крысиных. Что-то тяжёлое, дышащее мокрым смердящим хрипом, ползло по перекрытиям. Оно не спешило. Оно играло.

Стук из подпола. Стон половиц. Хриплое бульканье. Шорох под дверью маминой спальни, будто гора мокрых листьев прилипла к порогу. Лиза, прижала к груди плюшевого зайца с отгрызенным ещё прошлой зимой ухом. Вскоре она уже кралась по коридору, по памяти перескакивая на редкие “тихие” половицы. Старинное зеркало на стене отражало только тьму: густую, маслянистую, пульсирующую. 

Стараясь не думать о родителях, она впихнулась в сапоги и просочилась во двор. Смех твари из недр дома взорвался льдистыми иглами, впиваясь в спину. Лиза побежала. Тварь последовала, будто тысяча тараканов по шершавому насту. Лиза упала, расцарапав ладони, обернулась.  

Тварь застыла в трех шагах — высоченная с глазами, как провалы в вечность. Длинные ветвистые руки тянулись к ней. Лиза вскочила и, воюя с промерзшей слякотью, побежала к площади.

В центре был меловой круг, в нем не хватало последней черты. Лиза, задыхаясь, повернулась лицом к преследователю. Крепко сжимая заготовленный мелок, она выждала момент и замкнула круг. Тварь врезалась в невидимую стену в дюйме от её лица. Лиза оскалилась. Под камнем был тайник: масло, спички. Первым вспыхнуло расшитое платье, потом гнилая солома. 

В этом году весна победила, черный дым от чучела Масленицы против ветра тянуло в лес. Год до следующей зимы — не срок для того, кто привык ждать веками. Дома зеркало всё ещё отражало тьму.