Всё По Заказу

                I


Похоже, Александра к сорока годам получила не всё так, как заказывала, а заказывала она в восемнадцать лет получить его дачу, на которой сейчас сидит, пьёт шампанское и пишет записку Деду Морозу и когда перечень пожеланий закончит, сожжёт эту бумагу над фужером шампанского, высыпет туда пепел желаний и выпьет всё до капельки… Люди говорят, главное верить, но Александра считала, главное своего добиваться, а вера нужна Богу… 
 
Что там ещё она написала помимо дачи…, провести эту Рождественскую ночь с хозяином дома и согреть его своим молодым дыханием, а там гляди и снегурочка получится через девять месяцев, а чтобы не сглазили и претензии не предъявили, или не дай Бог, чтобы жена раньше времени не узнала, то она до трёх месяцев даже себе в этом не призналась бы. Потом пусть до жены дойдёт, не от неё, конечно, от злых людей, она же овечка; на работе нужные люди, конечно, отвернутся, но их она за деньги всех вернёт, главное убедить его, что рядом с молодым телом мужской интерес не увядает.

Что такое пятьдесят, его флюиды, так их назовём, ещё могут оказаться шустрыми, так что дачу, снегурочку и домик у моря, неважно на каком побережье, она себе наметила…

Всё шло по плану, как и задумала эта маленькая, беленькая девочка, с жиденькими волосиками, с белёсыми глазками, с пикантным носиком и мелкими, как искусственный жемчуг зубками, это был её утренний образ, где-то даже беззащитный, поэтому, когда заместитель начальника управления по экономическим вопросам Кирилл Петрович Марьямов проснулся, то в первую минуту оторопел…

- Шурочка, что Вы тут делаете, сюда же в любую минуту Нина может прийти… 

- Кирилл Петрович, это Вы о чём? - наивно подняв свои прозрачные глазки спросила Саша, она терпеть не могла это деревенское Шурочка, с Сашей ещё как-то мирилась, но втайне не чаяла, чтобы обращались к ней не иначе, как Александра и позвольте…

И откуда это, подумать только, ведь год, как из-под Воронежа приехала в хоровое училище поступать и не только поступила, а уже и проснулась, пусть с заместителем, но начальника и по связям…

- Да не волнуйтесь Вы так, Вы же сами пригласили к себе на дачу сына с компанией встречать Новый Год, ребята все к двум часам ночи разъехались, а меня никто с собой не взял…, я же не знала кому принадлежит какая кровать, легла с краюшку, свет не включая, только потом, когда Ваши ласки разбудили во мне всё спящее с младенчества, я от этой сладости неиспытанной прежде, отказаться уж не смогла… А что касается Вашей супруги, так она же в Париже, Вы же сами сказали, что отправили её на Рождество к Ноэлю.

- Боже мой, это ж надо так, вроде и выпил-то чуть, чуть, бокал, ну два, а ничего не помню… Даже про Нинку забыл… А я-то, стало быть, так хорош, что молодая деваха от страсти сомлела, ну что ж это неплохо, молодец жеребец, - похвалил он свою мужскую удаль. 

- Шурочка, прости меня, я очевидно много выпил, не помню, мы с тобой, где познакомились…

- Не беспокойтесь Кирилл Петрович, я не обижаюсь, Вы такой человек, - при этом она развела руки, должно быть показывая его величие и Кириллу Петровичу это тоже понравилось, - а я что, ничего особенного, я из Воронежа, в прошлом году поступила в хоровое училище, кто-то из студентов позвал в кафе в канун декабря, а там Ваш сын был, он всех нас на дачу и пригласил, сказав, что папа мой отличный мужик, а мама Париж больше любит.   

— Вот негодник, - подумал Кирилл Петрович про сына, а в душе загордился, что отличным мужиком считает и грустить одного на даче не оставил. 

- Всё складывалось хорошо, а что эта овечка молоденькая, так это и неплохо, давно я позабыл младое тело, не помню кто-то из классиков так говорил и то, что миниатюрная, так это даже и хорошо, незаметную мышку с левый карман посажу, - и улыбнулся своему остроумию. И как я только имя её запомнил, наверное, потому, что сестру родную так зовут…, ну прямо всё к одному, если Нинку Шурой назову случайно, так ясен пень, тут всякий может ошибиться… Нет, а что, картинка складывается, как по маслу.

Саша тем временем всё прибрала, после Рождества мусору много собралось, оладий с яблочками напекла, на стол накрыла и в его домашней кофте, которая ей была по колено, чувствовала себя хозяйкой, говоря себе:

- Пока на недельку, а там что-нибудь придумаю, вернее я мысль свою ночью проведу, а он потом за свою преподнесёт, куда мне торопиться…

В училище её любили за усидчивость, а главное, за чистый, церковный голосок, просто сама просветлённая монашка, ни дать ни взять, а червь шикарной жизни алчно притаился между двух уже округлённых небольших грудей, как белый налив. 

Она не говорила, что скучает на опустевшей даче, несмотря на то, что Кирилл Петрович полный день копался в бумагах, не просила увеселений, ни о чём не спрашивая, напекла пирогов, наварила борща, всё припасённое в погребах нашла, делая всё молча, привычно, ненавязчиво, по семейному, зато ночами смеялась, стонала и так дрожало всё её маленькое существо, что он в своих глазах поднимался до вершин забытой молодости…

В ночь последнего блаженства, перед приездом жены, убрав весь дом и погружаясь в сладость любовного греха, тихо шептала, как будет без него скучать, проводя проворными пальчиками по вздрагивающим участкам его тела.

- Не волнуйся Шурочка, я что-нибудь придумаю….

Рано утром, проводив Шурочку в училище, Кирилл в благодушном настроении заехал на базар, купил зимних роскошных хризантем, пахнущим терпким запахом осени и поехал в аэропорт…

Нине было сорок восемь лет, свой закат она встречала печально, считала, что несправедливо рано отзвенели колокола и рано скукожилось сердце…, никто уже не смотрел ей вслед и в глаза тоже…

- Думала, поеду в Париж, огни рекламы, медленный снег, яркая карусель и вернётся былое счастье…

Были огни, снег и карусель, и счастье было у тех, кто в обнимку сидел в каретах, над ними медленно кружилось небо в ярких серебренных звёздах…, а она медленно шла вверх по скользким ступенькам смотреть на чужое счастье, шла спотыкаясь, борясь с отдышкой и думала: 

- Ну куда тебя понесло…, сидела бы рядом с Кирюшей на тёплой даче, с пахнущей, разноцветной ёлкой у изразцовой печки, как во дворце Меншикова, заказала бы шикарный  стол в Елисеевском, достала бы из погреба все соления и маринады, припасённые с лета, да с печёной картошечкой… И зачем меня сюда принесло, нельзя в чужое веселье со своим одиночеством… Кирюша добрый, безотказный, хочешь Париж-пожалуйста…

Так она и доплелась до каруселей, постояла, посмотрела на холодный блеск чужой радости и от всего внутри скопившегося заплакала… Как в фильме “Ночи Кабирии” Федерико Феллини…

Первые минуты встречи, хризантемы и улыбающийся Кирюша были счастливыми, но настроение упало, когда она увидела дачу, прибранную так, как никогда раньше… и какие-то мелочи, как её расчёска в другом ящичке, в кухне ровно сложенные полотенца и что совершенно сбило её с понимания, так это борщ, словно оставлен на плите, как немой укор.

- Кирюша, а кто у тебя тут был… - врасплох заданный вопрос заставил его непривычно выкручиваться…

- Что ты имеешь в виду…, - спросил он, надеясь пока что придумать ответ.

Но она этот шанс не дала. 

- Правду скажи…

Правду сказать не мог, от этого раздражённо сказал:

- Ты по Парижам ездишь, не знаю с кем… и меня это, в сущности, не интересует… А мне допрос устраиваешь…, с кем я был выясняешь… Со всеми… Их человек десять было, я что всех должен тебе по имени назвать…, Виталик приводил друзей на Новый Год, потому что тебе наш лес с русскими полями не нужен, тебе Елисейские подавай, - и высказав находу придуманные претензии, раздражённо хлопнул дверью и уехал с дачи...

И она осталась опять одна, за что…, за то, что скоро пятьдесят… Виталик вырос и летал в своих проектах, строя свою жизнь; Кирилл весь в себе и в своих экономических связях, а она мечется, не ощущая больше в себе той уверенной женщины…, фигура раздалась, косточки, верно от каблуков высоких, появились, шея, руки, что и говорить, всё не то…, а душа не готова принять это не то, и Кирюша не помощник, не приголубил, а Бог знает на что обиделся и уехал…, и опять ей стало себя до боли жалко…

А Кирилл Петрович сперва испугался, а потом обороняясь, сам напал, а потом даже обрадовался случаю увидеть свою овечку и обнять этот маленький комочек, чтобы она смеялась, рассыпая свой белоснежный жемчуг…   

Саша сидела в валенках в своём холодном общежитии, закутанная в бабушкин серый платок и учила сольфеджио… У Кирилла Петровича сжалось сердце от нежности к ней и одновременно, вспомнив последнюю ночь, он схватил её в охапку, словно кулёк и целуя её маленькое личико, приговаривая, - милая моя, замёрзшая моя, - усадил в машину и покатил по праздничной Москве, сквозь снежную метель и ветер, навстречу своему счастью…


                II


Сперва это была гостиница, там он снял номер на три месяца, а за это время купил у семьи, уезжающей за рубеж, небольшую квартиру, возле метро Аэропорт, купил за наличные, не торгуясь, за что семья оставила вполне приличную итальянскую мебель. 

За эти три месяца Кирилл Петрович старался все вечера проводить с Шурочкой, обожая её тихий провинциальный нрав, не подозревая, какие скороходовские планы вынашивает эта белокурая головка. 

Кирилла Петровича за глаза, да и в глаза тоже она называла не иначе, как благодетелем, рассказывая всем, какое счастье ей упало с неба в Новогоднюю ночь, рассчитывая, что мир не без добрых людей и кто-нибудь да преподнесёт Нине нечаянную радость к 8 Марта в виде снегурочки. 

Заметно ещё не было, но врач уже определил тринадцать недель и на учёт поставил… Кириллу Петровичу эта новость могла не понравиться, Саша преподнесла ему по-своему:

- Я не хочу, чтобы нашему счастью что-либо помешало, поэтому я записалась к врачу…, наверное, это больно, но неважно, я потерплю…

От благородства маленькой девочки защемило сердце, и он сказал:

- Не ходи никуда, Виталик вырос и снегурочку вырастим, раз Бог послал её в Рождественскую ночь… 

И Шурочка, обхватив его ноги и целуя их вслух приговаривала:

- Благодетель, Благодетель Вы Кирилл Петрович…, Благодетель…

С той дачей у Саши не получилось, Виталий встал на сторону матери и сказал отцу:

- Как мужчину, могу тебя понять, но как сын, мать в обиду не дам, маме надо бы оставить дачу, а мне, что на улицу идти, или ты оставишь мне Московскую квартиру…, а тебе останется любовь всей твоей жизни в лице Саши…

И Кирилл Петрович согласился, пристыжено опустив голову…

Жене, конечно, преподнесли мартовский подарок, но она уже знала и переболела, а сыну была благодарна, что он морально её поддержал и, оценив благородство разделённого имущества, молча оформила развод, оставаясь с Кирилл Петровичем в родственных отношениях.

Многие в то время выезжали за границу и продавали всё поэтому, имея деньги, а у Кирилла Петровича они водились, связи те же деньги, он купил шикарную большую квартиру в районе Театральной площади…

Казалось, у всех наладилась жизнь и прав был Виталик, уходить нужно достойно…

Виталик так и не смог простить отцу мамино разбитое сердце. Нина действительно быстро сдала, не справилась ни с ушедшей молодостью, ни с ушедшим мужем, а редкие подружки, которые поначалу забегали, распивали с ней бутылку, а пьяные слёзы слушать не хотели и сын, видя это, взял мамину угасающую жизнь в свои руки, отвёз её в Прагу, где из женщин после пятидесяти делают тридцатипятилетних красоток и за это время поменял ту пресловутую дачу на писательский коттедж, чтобы мама находилась среди интеллигентной публики, и нашёл женщину, которая раз в неделю, из соседней деревни приносила продукты и делала уборку…

Через какое-то время Нина вышла замуж за венгерского писателя, который приезжал на Рождество в соседний коттедж и который понятия не имел, что женится на ровеснице. У Виталика родился сын Степан, на пару с приятелем они открыли ресторан, Александра не доучилась в хоровом училище, а занялась экономией, неплохо разобралась в делах мужа, удвоив их капитал и расширив круг богатых друзей, некоторые стали по истечению времени её покровителями…

Снежана, она же снегурочка пошла в третий класс, девочка была замкнутая и неприветливая. Сдал только Кирилл Петрович, ритм жизни набирал обороты, а мотор всё тот же, без отдыха давал сбои…

Александру узнать невозможно, гладко зачёсанная лакированным блеском маленькая головка с точёной длинной шеей, ярко красный большой рот и из-под чёрных ресниц бело-прозрачные глаза, романтик-драматик…, завораживающая красота женщины. И всегда высокий каблук, и длинная обнажённая шея. Когда она проходит, народ останавливается…

Ну вот и всё… Побережье Черногории, там, где берег Адриатического моря отделён от Италии. Кажется это полуостров Луштица, именно там Александра приобрела небольшой кусочек Рая с пляжем, с оливковой рощей, куда и причалила с небольшой компанией друзей, отмечать сразу и новоселье, и своё сорокалетие…

Кирилл Петрович остался в Москве, он, конечно, храбрился, но перепады давления, августовская жара и сердце, оно давно уже скрипело, а он всё не смазывал и не смазывал, всё откладывал да откладывал, а тут решил лечь на пару недель подлечиться. Бокерия, приятель его, главный кардиохирург страны, давно говорил:

- Ох Кирилл, с огнем играешь…

Вот он и решил, пусть Шурочка одна поедет, отдохнёт от шума городского, как говориться, по-прежнему любя, называл Шурочка и она ему снисходительно прощала, давно относясь, как к папе…

Любила ли она Снежану, трудно сказать, до третьего класса вроде возилась с ней, но всё больше, как с младшей сестрой и Снежана в ней не чувствовала мать, росла в ней непомерная зависть, потом злость, а с годами не пойми на что, обида и если Саша ставила себе цели кнутом или пряником достигать их, то Снежана считала, что ей все должны…

Она давно уже жила в той первой квартире возле аэропорта, окончив школу учиться не пошла, устроилась воспитательницей в детский сад, с родителями практически не общалась…

Кирилл Петрович в новой большой квартире как-то не прижился, от дел потихоньку отошёл, амбиции все потерял и после шестидесяти вроде был дома, а вроде его присутствие никто не замечал. Уйдёт в свой дальний кабинет и что он там делает, и никому до этого нет дела.

Да, выдохся его последний десятилетний пилотаж, и он с этим смирился, единственное, что доставляло ему боль, это Виталик, который так и не простил его распушённый павлиний хвост, как он говорил.

Даже то, что ни он к Снежане не прикипел ни она к нему, тоже его это не расстраивало, а вот по сыну кровному скучал и душа терзалась, а девочка так, будто в придачу к Шурочке была.

Скорее всего Бокерия, зная его изношенное сердце, позвонил Виталику и тот вместе с Ниной пришли к отцу с цветами и фруктами… Нина обняла его, как самого родного человека на свете, забыв в тот момент и о венгерском муже, с которым десять лет живёт на две страны, и про его другую семью, словно никого никогда не было… и бесчисленных лет в разлуке тоже не было…, а была только родная рука с иглой под капельницей и гладя её, у обоих текли слёзы…

Дозвониться до Черногории чужие люди не смогли, Снежана с турком куда-то улетела, меняя периодически партнёров, поэтому Нина с Виталиком сами и место нашли, и проводы должные устроили, и наплакались вдоволь, обвиняя во всём только себя… 

Александра вернулась отдохнувшая на девятый день…, печальные известия нашла на автоответчике от дежурной медсестры…

В госпиталь вошла, как на подиум, - про себя говорили медсестры, в чёрной широкополой шляпе, длинной чёрной юбке и коротенькой майке на одной широкой лямке. Та медсестра, что звонила, передала Александре место захоронения, а Бокерия, человек далеко не молодой, знавший Нину с Кириллом с юности, к ней не вышел…, воспитание не позволило быть слугой двух господ… 

Снежана вернулась беременная, не зная в точности от кого и то, что отца больше нет тоже не знала, но сейчас самоё большое её волнение заключалось в том, что она не поняла в свои 22 года, что давно беременна, пока её ещё не родившийся ребёнок, возмущенно не забарабанил ножками, недовольный образом жизни будущей мамаши…, её ночными гулянками, выпивкой, различным куревом и грубым сексом.

Папе не расскажешь, совета не спросишь и к маме идти желания не было. Весь ужас сознания её, наверное, заключался в том, что в ней живёт демонический плод прелюбодеяний и она ищет пути избавления от уже практически живого ребёнка… В клинике, попробовав склонить кого-то на преступление, от неё все бежали, как от чумы…, в роддоме, в эко центре, везде её следы оставляли ужас и криминал. 

Тяжёлая карма жить без Бога в душе и без веры, без сострадания. Рано или поздно за всё приходит расплата…

Побережье Черногории, берег Адриатического моря, там недавно Александра приобрела кусок ада…, именно туда последним рейсом и прилетела Снежана…, не найдя другого выхода из своего положения… Там и приютила её тяжелая морская волна… Божья кара, подарок Александре на сорокалетие.



Наташа Петербужская © Copyright 2025. Все права защищены.
Опубликовано в 2025 году в Сан Диего, Калифорния, США.