Спасти разведчицу Женьку

«Спасти разведчицу Женьку»
Инсценировка по рассказу Вячеслава Кондратьева "Женька"
Действующие лица:
Женька – юная разведчица, всего девятнадцать весен.
Ушаков – старший лейтенант, с решимостью в глазах.
Женщина в купе – попутчица средних лет, хранящая взор настороженности.
Солдат – пожилой мужчина, испивший горечь войны, лет пятидесяти.
Светлана – однокурсница Ушакова, тень прошлого в настоящем.
Старушка – соседка Женьки, хранительница домашнего очага и тихих секретов.

ПРОЛОГ.
(Московский зимний дворик. Послевоенный вечер. Вдали, словно декорация к спектаклю, вырисовывается обветренный фасад старой пятиэтажки. Слева, припорошенная снегом, дремлет лавочка. Уличный фонарь, израненный ветром, скрипуче раскачивается, выхватывая из темноты фигуру мужчины в поношенной шинели. Он, не торопясь, бредет мимо дома, замедляет шаг и останавливается. Взгляд его, полный невысказанной тоски, устремлен на темные, безжизненные окна.)
Ушаков. После войны, когда Господь смилостивился и вернул меня, живого, в Москву, я, как и все, кто вырвался из огненной пасти войны, ощущал давящую душу вину перед павшими. И Женька… Ее образ возникал в памяти все настойчивее, словно незаживающая рана. Бродил я, как привороженный, по Садовой, мимо знакомого дома, и каждый раз, с замиранием сердца, застывал у подъезда. Но решиться войти, узнать о ее участи – не хватало духу. Сердце предчувствовало неминуемое, а разум отчаянно противился, отказывался принять горькую истину. Нет, я не лелеял пустых надежд, не мечтал о чудесной встрече… Меня сковывала боль от осознания: почему Женька перестала ждать меня и бросилась в самое пекло войны… (Пауза). Я встретил Женьку в сорок четвертом, в поезде, когда возвращался в Москву из госпиталя…
СЦЕНА 1.
(Купе вагона. За окном зима. Старший лейтенант Ушаков, погруженный в свои мысли, смотрит на убегающие вдаль пейзажи. Рядом с ним – пожилой, бравый солдат с лихими усами. Напротив, закутанная в платок женщина лет сорока, молча наблюдает за проплывающими за окном сугробами. За дверью – приглушенные голоса, шаги, шум поезда.)
Солдат. Так вот, решили мы, значит, для смеха, угостить пленного фрица нашей солдатской самокруткой. Так он как начал чихать! У них там, понимаешь, сигаретки – баловство одно… А наш табачок – огонь! Самое страшное на войне для солдата – не танки, не бомбежка, а когда махорки нет… Вот это беда!
Ушаков (солдату, с усталой улыбкой). В отпуск едете?
Солдат. Да, товарищ старший лейтенант. Инвалидность дали на полгода, а там – перекомиссия. Но думаю, отвоевался я свое… Легкое осколком прошито. Кабы пулей, может, и ничего…
Женщина (с тихой обреченностью). Когда же эта война проклятая закончится…
Солдат. Я думаю, гражданочка, если бы второй фронт открыли, тогда бы быстрее к победе пришли.
Ушаков. А пока что от американцев только тушенку да яичный порошок получаем.
Солдат. И чего тянут только…
(Раздается протяжный гудок паровоза. Дверь купе распахивается, и в купе входит девушка с походным вещмешком. На ней – видавшая виды телогрейка, ватные штаны, заправленные в огромные, явно не по размеру валенки. Подпоясана грубым солдатским ремнем. На голове – офицерская ушанка, надвинутая на самые брови, так что ни единой пряди волос не видно. Девушка быстрым, цепким взглядом оглядывает купе, бросает мешок на свободное место рядом с женщиной и садится. Женщина, бросив на нее недобрый взгляд, отворачивается к окну. Девушка открывает вещмешок, что-то ищет в нем, затем снова затягивает его на тугой армейский узел. Встречается взглядом со старшим лейтенантом.)
Женька (грубовато). Закурить не найдется, старшой?
(Ушаков удивленно рассматривает девушку, словно диковинную птицу.)
Солдат. Ишь ты, могла бы и повежливее.
(Женька, не обращая внимания на солдата, продолжает пристально смотреть на старшего лейтенанта. Он достает из кармана кисет, папиросную бумагу и молча протягивает ей.)
Женька (небрежно). Спасибочки.
(Женька ловко скручивает цигарку, и, закончив, снова смотрит на старшего лейтенанта.)
Женька. В тамбур пойдем?
(Ушаков усмехается и пожимает плечами.)
Ушаков. Пойдемте.
(Женька и Ушаков выходят из купе.)
Солдат (ворчливо). Во, боевая… Я давно прицеливаюсь стрельнуть у лейтенанта, да все как-то неловко, а она – хлоп! – и в дамках.
Женщина (шипит). Они там, на фронте, ушлые… Своего не упустят.
(Женщина, бросив злобный взгляд на вещмешок, отворачивается к окну.)
СЦЕНА 2.
(Тамбур вагона. Ушаков и девушка курят. Ушаков внимательно смотрит на девушку, нарушая молчание.)
Ушаков. Давно курите?
Женька. С начала войны. Когда всякие переживания пошли… (Пауза.) Последний месяц одну махорку тянула.
(Снова повисает молчание.)
Женька. В Москву?
Ушаков. Да, за назначением.
Женька. А где служите?
Ушаков. Я – командир автороты.
Женька. Тыловичок, значит… (Усмехается.) У вас война – мать родна.
Ушаков. Я понимаю, что командир автомобильной роты – это не командир роты автоматчиков, но на войне каждый делает то, что ему поручено. И, кстати, я был ранен и сейчас еду из госпиталя.
Женька. Я тоже несколько деньков в Москве побуду… Тиф подцепила, провалялась почти полтора месяца. Остригли наголо. Видите? (Снимает с головы ушанку.) Страшная, жуть? Да?
Ушаков. Да нет. Отрастут.
Женька. А знаете, как они у меня расти будут? Вверх! Полгода одуванчиком ходить буду. Кошмар! На гражданке хоть платочком бы подвязалась, а в армии… Ладно, переживем и это.
Ушаков (улыбается). Конечно! Как в армию-то попали?
Женька. Да я уже два раза на фронт удирала. В первый – законно, через военкомат, а второй – так, партизанским манером. Как звать-то вас, старшой?
Ушаков. Михаилом Алексеевичем.
Женька. А меня Женька. Будем, значит, знакомы. (Протягивает Ушакову свою руку.)
Женька. Михаил Алексеевич, может, еще подымим?
(Ушаков достает кисет. Они закуривают по второй цигарке.)
Женька. В Москву приеду, а дома никогошеньки и ключей от комнаты нет. Придется, наверное, слесаря из домоуправления звать…
Ушаков. А есть ли сейчас слесари в домоуправлениях?
Женька (растерянно). И верно… есть ли? И что тогда – не знаю.
Ушаков. Кто-нибудь из соседей, мужичков, поможет.
Женька. Где они, мужички-то? Воюют все… (Машет рукой.) Ладно, переживем и это, у соседки переночую.
Ушаков. А где живете в Москве?
Женька. На Садово-Самотечной. У Лихова.
Ушаков. Удивительно. Совсем недалеко от моего дома. А я на Божедомке, напротив Уголка Дурова. Знаете?
Женька. Конечно, знаю.
Ушаков. Послушайте, Женя, я могу по дороге зайти к вам и помочь открыть дверь.
Женька (радостно). Здорово! А вы что, специалист?
Ушаков. Нет, но, наверное, смогу.
Женька. Ой, спасибочко, товарищ старший лейтенант! Значит, договорились?
Ушаков. Договорились.
Женька. Пойду валенки эти тяжеленные скину.
(Женька радостно покидает тамбур. Ушаков докуривает и тоже возвращается в купе.)
СЦЕНА 3.
(Купе. Женька снова развязывает вещмешок и достает буханку черного хлеба. В ее руке появляется армейский кинжал. Она отрезает от буханки большой ломоть и начинает жадно жевать.)
Женька. После этого тифа жрать все время охота.
Солдат. Как это тебе в госпитале удалось кинжальчик сохранить?
Женька. А я, дядя, разведчица. Я все сохранила, что нужно…
(Женщина оценивающе смотрит на Женьку и отворачивается к окну.)
Солдат. Что-то девчонок я в разведке не видал.
Женька. Мало ли чего ты, дядя, не видал.
(Женька зевает и откидывается на спинку сиденья.)
Женька. Слабость еще у меня. Как поем, так в сон клонит. Покемарить, что ли?
(Женька закрывает глаза. Солдат подвинулся ближе к Ушакову.)
Солдат (шепотом). ЧуднАя деваха. Видали, разведчица… Заливает, наверное?
Женщина (тихо). ЧуднАя? Они там нашим мужикам головы морочат, такие вот… Мы работаем невпроворот, зачахли совсем, голодуем, а эти на казенных харчах под наших мужиков лезут, чтоб им пусто было.
Ушаков (тихо, но твердо). Прекратите.
Женщина. А чего прекращать? Вы, мужики, за них, конечно, вам от них развлечения, а у моей подружки одна такая отбила мужа, развод он прислал и аттестата лишил. Так что мы знаем, как они воюют, подстилки…
(Женька резко вскакивает со своего места.)
Женька. Не смей про нас так!
Женщина (с вызовом). Смею! Я-то честная, я троих дитев без отца ращу! Это вы там под наших мужиков…
Женька. Замолчи! Чего мы там видели, тебе в сто лет не увидеть!
Солдат. Что вы, бабоньки родимые? Я понимаю, измотала вас война, измучила…
Женщина. Да я, кроме своего мужика, никого не видала, а она небось всю роту обслуживала.
Ушаков (громко). Перестаньте! Как вам не стыдно!
(В руке у Женьки вдруг появляется маленький черный "вальтер". Она направляет его на женщину.)
Женька. Тварь, замолчи!
Женщина (громко взвизгнула). Ой! Убьет же, проклятая, а у меня дети!
(Солдат загораживает своим телом женщину. Ушаков перехватывает руку Женьки и легко разжимает ее пальцы. Тяжелый пистолет оказывается в его ладони. Затем он хватает Женькин вещмешок.)
Ушаков (командным голосом). А ну, марш за мной! Быстро!
(Ушаков открывает дверь. Женька молча поднимается с места и уходит за Ушаковым.)
СЦЕНА 4.
(Другой вагон. Ушаков и Женька сидят на скамейке напротив друг друга.)
Ушаков. Ну, ты и штучка.
(Женька, сердито посмотрев на Ушакова, отворачивается к окну. Некоторое время они молча сидят. Появляется солдат.)
Солдат. Вот вы где, товарищ старший лейтенант.
Ушаков. Как там наша соседка? Успокоилась?
Солдат. Не беспокойтесь. Поговорил с ней как следует… по-простому… Полный порядок. Скоро ее станция будет. Сойдет, так вы потом можете снова идти в купе.
Ушаков. Спасибо тебе, товарищ… А то неприятностей не оберешься, если заявит она насчет пистолетика…
Солдат. Вы, товарищ старший лейтенант, ей эту пугалку дамскую не отдавайте. Она хоть и не убивает, но покалечить может, ну и вообще…
Ушаков. Я и не отдам.
Женька (отчаянно). Еще как отдашь, старшой! Это Лёшин подарок! Поняли? И ты, дядя, не подначивай тут, катись, откуда пришел.
Солдат (недоуменно покачивая головой). Ну и язвь девка.
Женька. Сказала – катись. Без тебя разберемся. Учат тут всякие…
(Ушаков резко поднимается с места.)
Ушаков (командует). Встать!
(Женька встает и пожимает плечами.)
Ушаков. Сию же минуту извинитесь перед старшим товарищем!
Солдат. Да уж ладно, пойду я. Девчонка контуженая, может, чего там…
Ушаков (прикрикивает). Извинитесь!
Женька. А вы не кричите на меня! Я вам не подчиненная!
(Женька хотела сесть, но Ушаков опять прикрикнул.)
Ушаков. Я не разрешал вам садиться! Я жду!
(Женька вытягивается и, помявшись немного, сквозь зубы цедит.)
Женька. Извините, старший товарищ. Я ведь и вправду контуженая.
Солдат. Вижу, девонька, что нервов у тебя не хватает. Да и немудрено это, у нас, мужиков, и то…
Ушаков (командует). Садитесь.
(Женька опускается на скамейку. Ушаков садится рядом.)
Солдат. Ну, пошел я… Товарищ старший лейтенант, вы…
(Ушаков достает кисет и протягивает солдату.) Бери, солдат, у меня еще есть.
Солдат. Премного благодарствую, товарищ старший лейтенант. А то у меня табак закончился. А попросить не решаюсь… Счастливо доехать.
Ушаков. Тебе тоже.
(Ушаков протягивает ему руку. Они прощаются, и солдат уходит.)
Ушаков (добродушно). Хватит дуться, Женя. Сама же виновата…
Женька. Не выношу, когда на меня кричат. И терпеть не могу людей, которые обожают командовать. Вроде вас!Ушаков (спокойно, почти с мольбой в голосе): Я не такой, Жень, чтобы самоутверждаться за чужой счет. Но ты хамила… этого я вынести не могу. (Протягивает руку.) Мир?
Женька (резко оборачивается, взгляд стальной): Верните то, что взяли, и разойдемся, как корабли в ночи. Не хочу вас больше видеть. (Снова отворачивается к окну, спиной выражая презрение.)
Ушаков: Нет уж, сейчас не отдам. Только у твоего дома. (В голосе слышится упрямство, но и что-то еще…)
Женька (разочарованно): Неужели вы собираетесь меня сопровождать до самого дома?
Ушаков (мягко): Провожать.
Женька (с горькой усмешкой): А я-то думала, вы лучше…
(Снова тишина. Стук колес по рельсам – единственная музыка в этом немом диалоге.)
(Пауза затягивается…)
Ушаков (словно признаваясь самому себе): До самой Москвы мы с Женькой так и не нашли общего языка. Упрямая, как черт, девчонка. Поезд прибыл в столицу под покровом вечера. Мелкий, злой снег сек лицо, ветер выл, словно раненый зверь.
СЦЕНА 5.
(Ушаков натягивает на плечи шинель. Женька, уже одетая, прожигает его взглядом, полным неприязни. Ушаков поднимает ее вещмешок.)
Ушаков: Идем, Женя.
Женька: Товарищ старший лейтенант, сначала верните оружие.
Ушаков: Не здесь и не сейчас.
Женька (взрывается): Да вы упрямый… как… Да как вы смеете? Вы мне никто! Слышите? Даже не командир, не брат, не сват… Никто! И не смейте меня провожать! Я сама доберусь! (Вырывает вещмешок и пытается убежать, но Ушаков хватает ее за локоть.)
Ушаков: Не дури, Женька. Провожу до дома, и получишь свою игрушку. Не дергайся.
(Женька пытается вырваться, но хватка Ушакова – железная.)
Женька (сквозь зубы): Слушаюсь, товарищ старший лейтенант. (Отдает вещмешок и, сломленная, выходит за Ушаковым из вагона. Тишина, наполненная напряжением.)
СЦЕНА 6.
Ушаков: Город изменился до неузнаваемости по сравнению с сентябрем сорок первого. Затемнение, патрули на улицах, баррикады… и в глазах людей – суровая, настороженная сосредоточенность. Сейчас горели тусклые фонари, но даже при этом освещении чувствовалось, что людей на улицах стало больше. С трудом протиснувшись в переполненный троллейбус, мы с Женькой всю дорогу стояли, прижатые друг к другу. Ее дом оказался недалеко от автодорожного института, который я окончил за два года до войны. Поднявшись на четвертый этаж, мы замерли перед дверью ее квартиры.
Женька: Подождите звонить… Я ведь почти два года дома не была…
Ушаков: А у тебя никого нет? Родители в эвакуации?
Женька: Нет… Я с теткой живу. Ее муж – инженер, сейчас на какой-то стройке под Рязанью… Ладно, звоните. (Ушаков нажимает кнопку звонка. Тишина. Звонит снова.)
Женька: Вот те на! Соседка наша – старушка одна. Может, что случилось? Или в гости ушла, она это любила. (Ушаков начинает стучать в дверь. Ответа нет.)
Ушаков: Что будем делать?
Женька: Вы же обещали помочь открыть дверь…
Ушаков: Что ж, придется идти ко мне.
(Женька задумывается, смотрит на дверь с сомнением.)
Женька: Забыла, мы же соседи. Пушечку-то отдайте, а то не пойду.
Ушаков: Ты что, совсем в людях не разбираешься? (Достает из кармана Женьки пистолет и протягивает ей.) Держи!
(Женька хватает пистолет и тут же прячет его в карман.)
Женька: Вообще-то разбираюсь, но черт вас, мужиков, разберет… Пойдемте.
Ушаков: По дороге зайдем в коммерческий, купим чай, сахар, немного сыра и «Беломор».
СЦЕНА 7.
(Небольшая комната. Ушаков разливает кипяток из чайника по кружкам. Женька стоит перед зеркалом, пытаясь укротить непослушные волосы под мужским кашне. Потом садится за стол.)
Женька: Ну, вот, вроде на человека стала похожа…
(Ушаков улыбается уголком губ и приступает к чаю. Женька жадно набрасывается на бутерброды с сыром.)
Ушаков: Вы уж меня простите, Женя. Никак напиться не могу. Настоящий, крепкий чай… Как его не хватало на фронте!
Женька: А я можно «Беломорину» выкурю? Надоело самокрутки крутить. (Ушаков протягивает пачку. Женька достает папиросу. Закуривает, делая короткие, нервные затяжки.)
Женька: Привычка – курить короткими затяжками… Так солдаты в окопах курят. Одну цигарку на троих. Стараются глотнуть как можно больше дыма, прежде чем передать другому. (Делает очередную короткую затяжку и протягивает папиросу Ушакову. Он делает затяжку и смотрит на тлеющий огонек, который то вспыхивает, то почти гаснет.)
Ушаков: Так курил водитель, Сашка Круглов. Молодой совсем, сибиряк. Мы с ним разгружались у самой передовой, и вдруг – обстрел. Его убило… Он принял на себя всю силу осколков от мины, разорвавшейся слева от машины… Спас мне жизнь, по сути. Я сидел в это время в машине, справа… (Пауза.) Меня только ранило осколками.
Женька: Мало кому из этой войны живыми выйти посчастливится.
(Ушаков кладет потухшую папиросу. Женька встает и начинает ходить по комнате. Подходит к книжной полке, рассматривает корешки. Достает толстый том, листает.)
Женька: Знаете, что я у Майн Рида больше всего любила? «Белый вождь»! Вот это роман! У вас нет?
Ушаков: Нет.
Женька: Жаль. Перечитала бы… Леша тоже этот роман очень любил.
Ушаков: Сколько тебе лет, Женя?
Женька: Много уже… Девятнадцать скоро.
Ушаков: Скажи, ты и правда в разведвзводе воевала?
Женька: Правда. Леша был моим командиром, а я – рядовой. Леша не москвич, мы с ним в тридцать девятом познакомились, когда он в институт приехал поступать… Поначалу он меня в поиск не брал. Но со мной такое творилось, когда они уходили, что стал брать – в группу прикрытия. До немцев он меня не допускал. Говорил: «Не девчачье это дело».
Ушаков: Разумеется, не девчачье…
Женька: Пять дней они в тылу у немцев пропадали. Все уже надежду потеряли, только я одна ждала и верила… И вышли они к своим, чуть ли не в сорока километрах от нашей части. Леша раненный сильно, его на себе ребята тащили… Ну и сразу в санбат… Да они почти все были ранены, только один в часть вернулся и все рассказал. Я туда – пешком. Пришла, а Лешу уже в госпиталь эвакуировали, в полевой… А в какой – неизвестно. Вернулась в часть, жду писем от него… Жду… А потом этот тиф проклятый. Наверное, подцепила, когда в одной деревне ночевала на обратном пути. И меня – в госпиталь. Завтра к его тетке пойду, может, она что знает? (Снова подходит к книжной полке.) Он меня за маленькую считал. Вот и дал Майн Рида. А сам он много серьезного читал. А «Белый вождь» был его любимым романом, когда ему тринадцать лет было. Пока он в Москве был, я здорово поумнела от одних разговоров с ним. Поняли? А потом мы переписывались до войны. У меня знаете, сколько писем от него? Тысяча, наверное!
Ушаков: Роман в письмах.
(Женька тушит недокуренную папиросу. Стоит молча. Потом берет со стола новую папиросу, спички. Закуривает.)
Женька: Пока курим, хотите, расскажу, как я на фронт второй раз убежала?
Ушаков: Расскажи.
Женька: Я не говорила, как от Белоконя убежала?
Ушаков: Нет.
Женька: Так вот, я на фронт летом сорок второго попала. Сначала в тылах болталась, при штабах связисткой. Ну, там и начали в меня все влюбляться. Проходу не было! А я ведь воевать поехала, с Лешей где-нибудь на передовой повстречаться. А тут какая-то тыловая жизнь, скучная… Ну и выпросилась я в стрелковый батальон. Там и хлебнула лиха! И смертей навидалась, и ранений… И контузило меня там здорово. Три недели в санбате отлеживалась. В общем, хлебнула… Выписываюсь, и меня направляют в минометный полк, которым этот самый Белоконь и командует. К нему – телефонисткой. А я с ним в санбате познакомилась. Приходил он на перевязки. Ну, и разговорились. Он – москвич тоже… Я брыкаюсь, конечно! Хочу, дескать, к своим ребятам, в свой батальон! А он мне: «Дурочка, я же спасти тебя хочу! Насмотрелась уже на войну, не хватит ли? А меня не бойся, не из таких я». И верно. По-хорошему он ко мне относился. Хоть в одном блиндаже и жили… Но потом… Потом чую – начинает он мне нравиться. А я же Лешу люблю! Ну и что делать? Мотать надо, да поскорей! А куда? С фронта не убежишь! Но тут Белоконь меня в Москву в командировку посылает. За всякими там канцтоварами для штаба… Конечно, он это мне приятное захотел сделать, чтобы я дома побывала. Поехала я, все достала, вернулась… А полк куда-то перебросили. Я туда-сюда… Никто ничего не знает…
Ушаков: Это бывает…
Женька: Вернулась тут моя тетка, начала действовать. Был у нее знакомый полковник из ПВО. Зачислили меня туда. Служу в Москве, а тетка упрашивает этого полковника вообще демобилизовать меня. Как-то это у них вышло. Через полгода демобилизовали меня – для продолжения учебы. Я же на третий курс уже перешла. Вам не скучно?
Ушаков: Нет, рассказывай.
Женька: И вот, в начале сорок третьего, совершенно неожиданно приезжает Леша в Москву. Вместе с ПНШ их полка. Остановились они у меня, конечно. У Лешиной тетки комнатка маленькая, а у меня – две. Пролетели эти дни, как во сне… А за день до их отъезда я к Леше: «Забери меня с собой! Не могу я здесь одна!» А он? Знаете, что он? Я и не думала, что он так ругаться умеет! «Только тебя, дурочку, сумели спасти, а ты опять, как мотылек, на огонь! И думать об этом забудь!» Ладно, забыла… А сама соображаю, думаю: наверняка у ПНШ в планшетке какие-нибудь бланки из части имеются… Ну и стибрила я у него бланк! И штамп, и печать на нем, как полагается.
Ушаков: Нехорошо, Женя, воровать.
Женька: А в Москве сидеть хорошо, когда все воюют? Когда Леша почти каждую ночь в поиск ходит! Уехали они, проводила я их на вокзал, а на другой день – в военкомат с бланком этим. На котором написала, что просят направить такую-то, то есть меня, в распоряжение командира такого-то полка.
Ушаков: А ты авантюристка, Женя.
Женька: В военкомате дядька покладистый нашелся. Выдал мне направление. А паспорт взять либо забыл, либо решил, что я вольнонаемной еду… Короче говоря, через три дня заявилась я в часть, как снег на Лешину голову! И что тут было! Кричать он на меня не стал. Он вообще сдержанный. А просто дал мне в сопровождение разведчика своего с приказом посадить меня в первую же попутную машину. Вот и потопала я обратно, будто под конвоем. Разведчик пожилой, хмурый, со мной – ни слова. Только, когда в машину посадил, сказал: «Поезжай домой, девонька, и дожидайся своего Лешу. А тут тебе не место. Страшная у нас работа. Поняла?» Ничего я, конечно, не поняла. Через три километра выпрыгнула из попутки и – обратно. Пришла в расположение полка и прямо к начштаба. Вот, говорю, направление у меня к вам, зачисляйте!Он и знать не знает, что я к Леше прибилась. Спросил, чертить умею ли, а я, будто фокус показала – да я, говорю, после двух курсов техникума черчу, как сам бог! Ну, и вписали… А через неделю на разведчика этого нос к носу столкнулась, он головой покачал, да Леше и сдал, конечно. Вот такая оказия. Леша, само собой, мог начштаба уломать, чтоб меня обратно сплавили, но я – хоть в петлю лезь, обратно не поеду! Ну, он и смирился…
(Женька умолкла. В воздухе повисла пауза.)
Ушаков. Так кто же тебе Леша, я так и не взял в толк?
Женька. Леша – он и есть Леша, он мой. И всё тут.
Ушаков. Муж?
Женька. Какой муж! Он же блажной! Одно талдычит, что не имеем мы права, война, мол, идет, нечего вдов плодить, ну и вообще…
Ушаков. Что вообще?
Женька. Завтра мне чуть свет надо его тетку изловить до работы. Выспросить, в каком он госпитале. Вы мне на полу постелите.
Ушаков. Нет уж, на полу я сам пристроюсь.
Женька. Тогда не забудьте разбудить. А то я сейчас могу сутки спать, не просыпаясь.
Ушаков. Разбужу, как штык.
Женька. Спокойной ночи.
Ушаков вышел в коридор, закурить. Дать Женьке скинуть сапоги, да улечься. Вернулся, а из-под одеяла на меня смотрела ее мордашка. Я понял, что ей надо было выплакаться, рассказать всё, чтобы я не подумал, что она какая-то ППЖ, жизнью битая, а чтоб увидел я обыкновенную девчонку, которая просто любит своего Лешку до безумия.
(Пауза.)
Разбудил я Женьку ни свет ни заря, в семь часов. А до того чайник вскипятил, хлеба с сыром нарезал. Женька ела, как с голодного края, торопливо. Потом собралась, ватник натянула, ушанку нахлобучила.
(Женька стоит у двери.)
Женька. Спасибо, старший лейтенант, что приютили, выслушали.
Ушаков. Оставь, Женя, пистолетик. На патруль нарвешься – отберут. Надеюсь, попрощаться зайдешь?
(Женька вытащила пистолет, кинжальчик.)
Женька. Зайду, конечно. А вечером вы будете дома?
Ушаков. Наверное. Думаю, пока в резерве, разрешат на квартире жить.
Женька махнула рукой. Тогда – привет, до вечера.
Ушаков. Какой же подарочек ждет командира взвода разведки Лешу, если война для него благополучно закончится, и женится он на этой пигалице.
(Пауза.)
СЦЕНА 8.
Ушаков. Женька не пришла ни в семь, ни в восемь часов. На следующий день я решил зайти к ней. Дверь открыла интеллигентная старушка и сразу пригласила войти.
(Небольшая комната.)
Старушка. Вы, наверно, от нашей Жени?
Ушаков. Да… Она еще не появлялась?
Старушка. А разве она в Москве?
Ушаков. Да, мы ехали в одном вагоне. Заходили вчера вечером, но никто не открыл… Она вчера пошла к тетке Леши. Вы не знаете, где та живет?
Старушка. Жила неподалеку, но потом съехала. А что с Лешей?
Ушаков. Тяжело ранен, и Женя не знает, в каком он госпитале.
Старушка. Господи, ранен… Женя – девчонка без царя в голове. Вы этого не заметили?
Ушаков (улыбнулся). Странноватая девица. Она говорила, что живет с теткой, а где ее родители? Она что, сирота?
Старушка. Нет… Тут какая-то запутанная история, подробностей я не знаю. Ее мать… Кстати, тоже чудная женщина, отдала ее еще грудную своей бездетной сестре. А отец? Видимо, разошлись. Короче, за все время, пока мы живем вместе, и отец Женин, и мать появлялись тут раза два-три… Тетка любит девочку, но ее муж – строитель, и они мало живут в Москве. Пока Женя была маленькой, брали ее с собой, а потом приходилось на зиму ее оставлять одну… Девочка, в общем-то, заброшенная и… по-моему, очень одинокая. Когда появился Леша, то ли двоюродный, то ли троюродный ее брат, они сразу же очень сдружились… Ну, а о ее побегах на фронт вы, наверно, уже наслышаны? Ох уж эта Женя, вечно с ней какие-нибудь истории.
Ушаков. Женя оставила у меня кое-какие вещи, поэтому передайте ей, что вечерами я дома. Пусть заходит…
(Пауза.)
Ушаков. В управлении мне разрешили жить на своей квартире, так как мест в общежитии не хватало, но я должен был каждый день приходить и узнавать насчет назначения. Из центра города я пошел пешком. Было приятно, но как-то странно бродить по московским улицам, оживленным и многолюдным, как будто и войны никакой нет.
СЦЕНА 9.
(Ушаков идет по улице.)
Женский голос. Миша!
Ушаков (радостно). Женька! (Обернулся. Пауза.) Но это была не Женька, а Светлана, та самая Светлана Иноземцева, его однокурсница, с которой он учился в институте до войны. Она еще была и жена, а теперь, может, и вдова его друга – Димы Иноземцева, который пропал без вести в первые месяцы войны.
Светлана. Как я рада, Миша, что встретила тебя. Ты давно в Москве?
Ушаков. Я из госпиталя. Пока вот в Москве, но жду назначения. Я тоже рад тебя видеть. От Димы никаких новостей нет?
Светлана. Нет, Миша… Дима либо погиб, либо в плену, что равносильно смерти. Я пытаюсь с этим смириться, но, увы, ничего не выходит.
Ушаков. Надо надеяться. Ты неплохо выглядишь.
Светлана. Стараюсь не раскисать. Ты же знаешь, я всегда старалась выглядеть хорошо. На фронте никто не окрутил?
Ушаков. У нас в автороте нет женщин. Да и не до этого.
Светлана. Когда вернешься, у тебя будет великолепный выбор. Будут вешаться на шею женщины всех возрастов.
Ушаков. Еще надо вернуться. Война еще не кончилась, и всякое может случиться.
Светлана. Да, а у нас, у женщин, впереди ничего нет. Как-то странно и трудно жить без будущего.
Ушаков. Ты молода, красива, и тебе нечего особо беспокоиться.
Светлана. Брось, Миша, все это слова. Кажется, я тебе нравилась, Миша?
Ушаков. Да, и очень.
Светлана. А сейчас?
Ушаков. Наверно, и сейчас.
Светлана. Я очень одинока, Миша… Очень.
Ушаков. Надо верить, что Дима жив…
Светлана. Все, что ты мне можешь сказать, я уже давно знаю. Почти три года я, как мертвая среди живых, и больше не могу…
Ушаков. Я понимаю тебя, но таких, как ты, много…
Светлана. Думаешь, от этого легче? Я боюсь одиночества, Миша. На работе легче, там люди, а дома… Дома просто страшно. Это хорошо, что тебя встретила. Может, зайдешь ко мне? Посидим, выпьем вина, вспомним институт, друзей… Просто поговорим. Хочется забыться хоть на миг и ни о чем не думать…
Ушаков. Ко мне должен прийти фронтовой товарищ.
Светлана. Ты просто боишься.
Ушаков. Кого?
Светлана. Меня… Но ты не бойся. Я поняла, что у тебя есть женщина…
Ушаков. Да нет у меня никого.
Светлана. Миша, извини меня… Береги себя.
Ушаков. У меня есть твой телефон… Я…
Светлана. Не стоит звонить. До свидания.
(Светлана уходит. Ушаков провожает ее взглядом.)
СЦЕНА 10.
Ушаков. Женька появилась лишь на четвёртый день, словно тень из прошлого.
(Комната Ушакова. Дверь с грохотом распахивается, и Женька, как вихрь, врывается внутрь. Она резко опускается на стул напротив Ушакова, её глаза мечутся, словно загнанный зверь.)
Женька. Дай закурить.
(Ушаков, не говоря ни слова, протягивает ей папиросу, чиркает спичкой. Женька жадно затягивается, выпуская клубы дыма, словно пытаясь выдохнуть боль.)
Женька. (голос тих и пуст, словно выжженная земля). Вот и всё… Нету Лёши…
(Ушаков подходит к ней, осторожно берёт её за руку, пытаясь разделить её горе.)
Ушаков. Держись, Женя.
Женька. (резко отдёргивает руку, словно прикосновение обжигает). Я не плакаться пришла — за вещицами. Завтра в Лёшину часть еду, довоевывать… (Пауза повисает в воздухе, тяжёлая и гнетущая.) Что, отговаривать будете?
Ушаков. Да нет… Только ты говорила, что твой Лёша не хотел этого.
Женька. Не хотел. Но там друзья его, свои ребята, а здесь… чужие все какие-то.
Ушаков. Почему чужие? К тебе, по-моему, хорошо относится твоя соседка… Кстати, очень милая старушка.
Женька. (вскидывает брови, удивлённо). Откуда вы её знаете?
Ушаков. Заходил к тебе домой.
Женька. Это зачем же?
Ушаков. Беспокоился о тебе.
Женька. Чего это вдруг?
Ушаков. Хотел проститься. Не сегодня-завтра получаю назначение.
Женька. А на какой фронт?
Ушаков. Не знаю.
Женька. Хорошо бы на наш. Тогда бы вместе поехали.
Ушаков. Женя, тебе не надо никуда ехать. В вашем разведвзводе наверняка уже новые люди. Без Алексея тебе будет трудно. Относиться к тебе будут по-другому, чем при нем, сама же знаешь.
Женька. Нет… я должна…
Ушаков. Ты ничего не должна, Женя. Свое ты отвоевала, и пора подумать о будущем… И потом… война не для женщин, Женя. Надо это понять.
Женька. Я была храбрее многих мужчин…
Ушаков. Всё равно — война не для женщин. Есть хочешь?
Женька. (качает головой, отказываясь). Нет.
Ушаков. Поешь, потом я провожу тебя домой. Кстати, ключ от твоей комнаты у соседки.
Женька. Чего вы со мной возитесь, старший лейтенант? На кой чёрт я вам сдалась?
Ушаков. Уж и сам не знаю, на кой? Вот и завтра собирался к тебе зайти.
Женька. Заходите, если не лень, мне все равно.
(Пауза, полная невысказанных слов.)
Ушаков. И действительно, на кой чёрт сдалась мне эта упрямая и взбалмошная девчонка? Пусть делает, что хочет, и отправляется, куда ей вздумается. Кто я ей — сват, брат, в конце концов? Возможно, завтра или послезавтра я получу назначение и уйду на фронт, где может случиться всякое, так что же думать мне о какой-то случайно встреченной и даже малосимпатичной девице? Занесу завтра её вещицы, которые она, конечно, забыла взять сегодня, ну и распрощаюсь с ней навсегда. (Снова пауза, тягучая и давящая.)
На другой день, как и предчувствовало сердце, я получил назначение — не обманывают фронтовые предчувствия! — на 2-й Прибалтийский, и вечером должен был уже отправиться с Рижского вокзала к месту. Я решил зайти к Женьке, намереваясь поговорить с ней в последний раз и убедить её не ехать на фронт.
СЦЕНА 11.
(Женька встретила Ушакова, закутанная в цветастый платок, накинув старенький серый свитерок поверх короткой юбчонки. В руках Ушакова – её вещмешок, набитый нехитрым скарбом.)
Ушаков. Ну что, надумала?
(Женька, молча, кивком головы приглашает Ушакова пройти в комнату. Там царит хаос: на полу и на кровати разбросаны письма, исписанные дрожащим почерком.)
Женька. Лёшины письма… Читала.
Ушаков. Я уезжаю сегодня вечером… Женя, что ты решила?
Женька. А вам-то что? Неужто в Москве других дел нету?
Ушаков. Мать моя под Каширой живёт, заехать не имею права.
Женька. Это почему же?
Ушаков. Я же не в отпуску, Женя, — в резерве. Из Москвы выехать не могу.
Женька. Я бы убежала.
Ушаков. Но у меня партизанских навыков нет.
Женька. Благоразумный вы дядечка, аж до противности.
Ушаков. Брось этот тон, Женька. Видишь же, хорошо к тебе отношусь.
Женька. Уж не знаю, чем заслужила?
Ушаков. В том-то и дело, что ничем… Тем не менее, хочу знать, что решила?
Женька. На фронт поеду. Если хотите, вас провожу, и поеду на днях.
Ушаков. Женя… ты…
Женька. Да не уговаривайте вы меня! У меня своя голова на плечах. Спасибо за вещи…
(Женька развязывает мешок, роется в вещах и вдруг замирает, наткнувшись на книгу…)
Женька. (в голосе – неподдельное удивление). Майн Рид… «Белый вождь»… Откуда?
Ушаков. Одевайся, Женя.
Женя. (растерянно). Это зачем?
Ушаков. Нужно.
Женя. Кому?
Ушаков. И тебе, и мне. Ну, не рассуждай и слушай старших по званию. (Придаёт голосу командные нотки). Одевайся! Быстро!
(Ушаков помогает Женьке накинуть шубу, её взгляд – полон недоумения. Женька смотрит на свои ноги.)
Ушаков. Можно в валенках. Возьми только паспорт.
Женька. А это ещё для чего?
Ушаков. (уже почти кричит). Не рассуждай!
(Женька послушно достаёт паспорт и прячет его в карман.)
Ушаков. А теперь пошли.
(Ушаков крепко берёт её за руку, и они выходят из комнаты, словно беглецы.)
СЦЕНА 12.
(Улица. Ушаков не отпускает руку Женьки, словно боится, что она ускользнёт. Они идут быстрым шагом, Женька то и дело оглядывается.)
Женька. Куда ты меня ведёшь?
Ушаков. Много будешь знать — рано состаришься. Смотри, там Автодорожный институт. Я здесь учился.
Женька. А я вон в той школе училась. (Показывает пальцем на противоположную сторону улицы). Видите, внизу серое здание? Я, правда, там только до седьмого класса училась. Потом в техникум пошла.
Ушаков. В какой же?
Женька. В строительный. Может, встречались до войны, я ведь каждый день мимо вашего института проходила.
Ушаков. Возможно… Только таких упрямых девчонок мне не попадалось.
Женька. Я тогда не упрямая была. Даже тихонькая…
Ушаков. Трудно представить.
Женька. Вы меня случайно не в «Форум» ведёте? (Останавливается, упираясь ногами в землю). Так я не хочу кино смотреть.
Ушаков. Нет, не в «Форум». Идём.
Женька. А куда же?
(Пауза, наполненная тревогой.)
Ушаков. (не отвечает, но перед аптекой крепче сжимает её руку и резко втолкнул в дверь. Она не успела даже разглядеть вывески и, войдя в помещение, растерянно озиралась, не понимая, куда же я привёл её.)
СЦЕНА 13.
(Небольшое казённое помещение. Стол, покрытый поблекшей клеёнкой. Несколько стульев. Ушаков усаживает Женьку за стол, словно приковывает её к месту.)
Ушаков. Садись. Будем заявление писать.
Женька. Какое заявление?! Вы куда меня завели?
(Женька испуганно крутит головой, пока её взгляд не натыкается на дощечку с надписью: ЗАГС.)
Женька. Вы что, старший лейтенант, с ума сошли?
(Женька пытается вскочить, но Ушаков, схватив её за плечо, грубо прижимает к стулу.)
Ушаков. Сиди! Как твоя фамилия и отчество?
Женька. (механически, словно заученный стих). Варламова Евгения Викторовна. (Взрывается). Вы что, всерьёз чокнулись?
(Ушаков, не отпуская её плеча, берёт лист бумаги, ручку и начинает писать.)
Ушаков. (решительно, словно отрезает). Всерьёз! Распишемся, я уеду, а ты будешь меня ждать. Поняла?
Женька. Ничего я не поняла! Пустите меня!
Ушаков. (приказным тоном). Нет уж, милая, раз я решил — не отвертишься.
(Ушаков снова с силой прижимает Женьку к столу, не давая ей вырваться.)
Женька. (вдруг улыбается, лукаво прищурившись). Вы что ж, выходит, влюбились в меня с первого взгляда?
Ушаков. (невозмутимо продолжает писать). Разумеется.
Женька. Так я вам и поверила!
Ушаков. Ладно, об этом потом поговорим, а пока вот держи и подписывай.
(Ушаков протягивает ей бумагу с заявлением. Женька берёт её и начинает читать, её лицо становится всё серьёзнее. Затем она приподнимается и внимательно смотрит на Ушакова, словно пытаясь разгадать его замысел.)
Женька. Вот вы какой… Это вы для меня, чтоб я на фронт не ехала? Да?
Ушаков. (забывшись, выпаливает). Да! (Тут же спохватывается и поправляется). Не только. Я хочу, чтоб ты ждала меня. Проводила и ждала моего возвращения. Поняла ты наконец, упрямая девчонка?
Женька. (тихо, почти шёпотом). Поняла.
(Женька берет заявление и рвёт его на мелкие кусочки, словно уничтожает последние сомнения.)
Ушаков. Я напишу другое.
Женька. Не надо. (Осторожно дотрагивается до его плеча). Не надо… Если вы и вправду хотите, я вас и так буду ждать. Просто так. Вы хотите?
Ушаков. И не поедешь на фронт?
Женька. Если вы не хотите… не поеду.
Ушаков. Остаёшься в Москве, начинаешь в своём техникуме заниматься и… и будешь ждать меня. Поняла?
Женька. А стою ли я?
Ушаков. (улыбается, впервые за этот день искренне). А это мы потом увидим. (Пауза).
Мы вышли на улицу и направились обратно, к Женькиному дому. Во дворе, словно подкошенная, Женька вдруг всхлипнула и опустилась на лавку. Закрыла лицо руками и заплакала, беззвучно и горько, словно выплакивая всю боль и страх войны. Я не стал её успокаивать, а просто стоял рядом и ждал, когда она перестанет плакать.
Ушаков. Что ты, глупенькая?
Женька. (поднимает заплаканное лицо, красное от слёз). Вам и вправду нужно, чтоб я ждала?
Ушаков. (уверенно, глядя ей прямо в глаза). Да, Женя.
Женька. Это здорово, наверно…
Ушаков. Что здорово?
Женька. Когда нужна… А вы не врете?
(Женька встаёт и смотрит на Ушакова широко раскрытыми, полными надежды глазами. Ушаков не выдерживает и прижимает её к себе.)
Ушаков. Женя, я хочу, чтобы ты меня ждала! Слышишь? Ждала!
Женька. Я, наверное, сейчас похожа на заброшенного и одинокого котёнка, которого подобрали на улице… (Пауза). Я ведь никому особенно не была нужна… Даже Лёше, по-моему, не очень…
(Женька приподнимается на носки и впервые прижимается к щеке Ушакова, робко и неумело. Закрывает глаза и нежно целует его в губы.)
Женька. Постоим еще немножко… Я только согрелась.
Ушаков. Мне пора… Женя.
Женька. Спасибо тебе за подарок… Я буду вечерами перечитывать «Белого вождя» и думать о вас.
(Ушаков отходит от Женьки, чувствуя, как её взгляд прожигает его насквозь.)
Ушаков. Женька долго стояла на перроне и махала рукой, пока я видел её.
По прибытии в часть я сразу же послал Женьке письмо с адресом своей полевой почты. Она аккуратно отвечала на каждое мое письмо, вкладывая в свои строки всю свою нерастраченную нежность. Но через некоторое время вся эта история стала казаться мне далёкой и несерьезной, словно сон, и мои письма становились всё прохладней, суше и формальнее. Однажды Женька не ответила мне на письмо. Недели через две я ей снова написал. Ответа не было. Почему Женька мне не отвечала? Что могло случиться? И только через месяц пришел ответ. (Достает пожелтевшее письмо). Но писала его не Женька, а старушка-соседка. Она писала, что «эта сумасшедшая девчонка опять удрала на фронт». Я сделал всё, чтоб спасти Женьку, но она сама не захотела… меня ждать. И мне было немного стыдно признаться себе, что я почувствовал некоторое облегчение. Последнее время эта переписка тяготила меня, словно ненужный груз. Да, тогда это было так… (Пауза, полная сожаления).
Эпилог.
Ушаков. (Сидит на скамейке в тихом сквере, его взгляд устремлён в пустоту). Женька перестала мне писать, перестала меня ждать и уехала на фронт, потому что… она увидела по моим письмам, что не так-то нужна она мне. И, наверное, решила, что на фронте она будет нужней, и в третий раз, мотыльком, как говорил её Лёша, полетела в огонь войны.
(Ушаков смотрит на окна старого дома. В одном из окон четвёртого этажа загорается свет, словно маяк в ночи. Слышны приглушенные голоса, доносящиеся из открытого окна.)
Голос Ушакова (за кадром, читает письмо). Не знаю, как тебе, Женька, но мне страшно хочется тебя увидеть… Вот уже два месяца, как мы расстались, и только письма дают возможность познать твои чувства, настроение…
Голос Женьки (за кадром, отвечает на письмо). Здравствуй, Михаил Александрович, старший лейтенант. Сижу в своей комнате… Передо мной книга «Белый вождь», которую ты мне подарил… Оказывается, ты мне её подписал… Какой молодец… «На долгую память дорогому другу Женьке от старшего лейтенанта Михаила Александровича…» Сейчас смотрю в окно… и пишу тебе письмо… Хорошая рифмочка… окно, письмо? Рождаются стихи…Виновата ли я что тогда в тишине.Я склонилась к тебе на плечо..И тогда на моих на открытых устах поцелуй прозвенел горячо..
( Ушаков сидит на скамейке. Свет в окне продолжает гореть. )