Полкан

На одной из осенних охот мне довелось услышать от старшего товарища своего Петра Ивановича занятную историю. И вот о чём он поведал.
Было это в канун 1949 года. Учительствовал я тогда в тех местах, - начал он. – В аккурат под Новый год прибыл я к своему дядюшке Алексею Петровичу, жившему в деревне в 20-ти верстах от райцентра. Решил навестить стариков, да заодно поохотиться хотелось.
Приехав попутным обозом, пройдя краем огородов вдоль сухостоя подсолнухов, забитого почти сплошь кураем, подошёл к землянке в одной связи, в которой находились и все хозяйственные постройки, оканчивающиеся возвышающимся стогом сена.
- Алексей Петрович, принимай нежданного гостя, - начал я, едва переступил занесённый снегом ракитовый плетень, увидав копошившегося у стога сена сутулого старика.
- Петруша, - повеселел старик, - не забываешь нас, молодцом!
- Снега-то нынче намело у вас.
- Да, этого добра хватает. Ну, пойдём в хату, а ружьишко – то, кстати,- сказал он, увидав, что на плече у меня двустволка. – Сегодня же и устроим им баталию в честь Нового года.
- Кому? – удивлённо спросил я.
- А вот Полкан знает кому, – он кивнул на выбежавшего нам навстречу молодого мохнатого чёрного пса. Тот, чуя по повеселевшим глазам своего хозяина что- то опять недоброе, затеянное им, жалобно заскулил, прижав хвост. Побежал прочь. Мы вошли в сени, а затем в жарко натопленную переднюю. Там я встретился с тётей, обрадовавшейся моему приезду. Екатерина Филипповна (так звали хозяйку) стала хлопотать по хозяйству, заботясь о раннем ужине по случаю моего приезда. Старики доживали, по выражению самой хозяйки, свой век вдвоём.  Война забрала у них двух сыновей, осталась дочь, ещё до войны вышедшая из- под родительского крова, жившая в городе и изредка навещавшая их. Алексей Петрович был одним из первых, кто вступил в колхоз, и проработал там вместе с женой до преклонного возраста. Небольшая колхозная помощь старикам и домашнее хозяйство позволяли им иметь кое- какой материальный достаток. Стало быстро темнеть. Появился багровый месяц, но постепенно на закате дня надвигалась свинцовая тьма, безжалостно поглощая зимний день, и теперь все, чем жила днём деревня, стаивали в себе постройки дворов, которые стали вырисовываться чёрными силуэтами с дымящими трубами землянок. На дворе  потянуло лёгкой изморозью. В доме сели ужинать, стол был заставлен разными солениями, вкусно по всему дому пахло тётиными  пышками. За ужином шёл обычный родственный разговор, связанный с хозяйством, урожаем. И другим, что всегда являлось обыденным и волновало любую крестьянскую  семью…
  Екатерина Филипповна стала одёргивать мужа, как только тот участился пополнять стаканы с водкой, чувствуя, что на этом может закончиться празднование Нового года. Расположившись после ужина у протопленной печи, мы со стариком затянули самокрутки. Из приоткрытой двери печки было слышно, как завывал в трубке лёгкий ветерок, вздувая при этом лучинки не прогоревшего до конца в печи кизяка.
 - А что там за история с Полканом, дядь Лёша, что за новогодний сюрприз вы уготовили? – вдруг спросил я, расслышав сквозь стоявшую тишину вой  какого- то дворового пса.
 - Ты старый, опять за своё. Совсем с ума выжил,- понесла Екатерина Филипповна на мужа, догадываясь, о чём зашла речь.
- А что такое? – никак я не мог взять в толк.
- Ай, - покачав головой, продолжала она,- волков у нас тут развелось нынче, по крышам пешком ходят. Утром выйдешь, а они в подсолнухах сидят, так он (показала рукой на мужа) Полкана на приманку им выставляет. Будет мучить животину- то, она, хоть и собачья, всё же живая душа. Ох, доиграешься старый дурак, сожрут и Полкана, и тебя вместе с ним в придачу.
- Да ладно тебе, заладила, сожрут, не сожрут,- рассердился старик.
- Да, да.
- Не лезь не в своё дело, - уже утвердительно отрезал он.
Она уже молча продолжала возиться у стола.
Я рассмеялся.
- Вот оно что! Ну и как приманка, срабатывает, - взяли что-нибудь, а?
Выпустив клуб дыма после затяжки самокрутки, старик заулыбался.
- Во всякой охоте свои премудрости, - не без удовольствия начал он,- когда это, мать, - повернувшись, обратился он к жене - недельки три, наверное, прошло, как двух переярок взяли?
- Да, - не услышав ничего в ответ, протяжно произнёс он, покачивая головой, - правда, Полкашу после этого эксперименту на руках в сени заносить пришлось, ноги у бедняги отнялись.
- Вот такие – то, брат, дела. Погодка - то, кажется, сегодня способствует удачной охоте, - глянув в чернеющее окно, заключил он.
- Ну ладно, я пойду, своё хозяйство погляжу и приготовлю заодно местечко, а ты приляг малость с дороги, - сказал он мне, видя, что я с ужина слегка захмелел. – Время у нас ещё есть, а там, как встретим Новый год, выйдем на засидку.  Должны на новогодний гостинец повадиться серые. Не может такого быть, чтоб не пришли.
            Когда я проснулся, уже было приготовлено Алексеем Петровичем всё для предстоящей охоты. У входа стояли две двустволки, на табурете у печи подсушивалась пара валенок. К часу ночи мы стали собираться к выходу. Одевшись потеплее, вышли через сарай в аккуратно прилаженный к нему ракитовый загон, используемый летом для птицы, с другой стороны вплотную возвышался стог сена. Сверху были положены несколько осиновых жердей, накрытых клочком сена. Внутри также было припасено сено. В ракитовом переплёте в сторону огородов была сделана небольшая щель, через которую можно было стрелять.
- Вот тут, брат, и будем коротать ночку до прихода волков,- сказал Алексей Петрович, глядя на меня.
- Устраивайся здесь поудобней, а я пойду за Полканом.
 Я посмотрел через сделанную расщелину, в лицо хлынул морозный ветерок. Впереди лежала белизна с искрившимися при лунном свете снежинками.   Вдали темнел сухостой подсолнуха и несколько кривых полусогнутых стволов вербы, справа торчали верхушки занесённого снегом ракитового плетня палисадника.
   Вдруг заскулил Полкан, и Алексей Петрович, неся его на руках уже в ошейнике с цепью, остановился в шагах тридцати от места засидки у брошенного ранее клочка сена. Накоротко привязав пса, уходя, клочком сена убрал за собой следы. Полкан то взвывал, нарушая стоявшую тишину, то умолкал, не переставая при этом дрожать не столько от холода, как от страха.
  - Позиция у нас, я тебе скажу, неважная, – произнёс Алексей Петрович уже  над ухом у меня, - вон там бы залечь, против ветру.
Он кивнул головой в сторону палисадника.
- Но тут оно, брат, надёжнее, чуть что в сараюшку шмыгнуть можно, кто знает, сколько их пожалует. И ветерок слабоват, понимаешь, - о чём- то подумав, добавил он.
  Поставив заряженные ружья, мы уселись поплотнее друг к другу на припасённое сено, укрывшись сверху принесённым стариком тулупом.
  Полкан смолк окончательно. Время шло томительно медленно. Я начал засыпать. Прошло, наверное, немало времени, пока сквозь дремоту я услышал над ухом тихий голос Алексея Петровича:
- Вот они, родненькие.
- Очнулся? Тихо, - старик поднёс палец к губам, - дождались- то, наконец.
- Теперь ни звука, только жестами,- также всё шёпотом произнёс он.
Я припал к расщелине. Вдали за подсолнухами, стоящими не менее чем в ста шагах от засидки, появлялись и исчезали слабые двигающиеся огоньки.
Мы всматривались вдаль, держа ружья наизготовку.  Дремоту сняло как рукой. Стояла лунная ночь. Привыкнув глазами к сизоватой мгле, отчётливо различалась на искрившейся от лунного света белизне даже тень от стоявших вдали столбов верб. Вдруг Полкан заскулил, и в тот же  миг справа вдали, между верхушек занесённого снегом плетня палисадника сверкнуло несколько пар глаз, ещё и ещё раз  стали появляться на снежном покрывале бегающие тени по эту сторону плетня. Мы сосредоточили на них всё наше внимание. Кровь подступила к вискам. Полкан  без умолку протяжно продолжал скулить.
  В шагах семидесяти, по ту сторону плетня,  остановившись, сверкнув огоньками глаз, были видны приподнятые морды парочки волков, отчётливо вырисовывавшиеся на фоне лунной ночи. Они никак не решалась сигануть через плетень. Мы переглянулись. Алексей Петрович опять молча перевёл взгляд в сторону волков, дав понять, что необходимо немного  выждать. Постояв в нерешительности, парочка молодняка, скрывшись по ту сторону плетня, вдруг неожиданно в шагах сорока без труда перемахнув через него, резко бросилась в сторону пса. Выстрел Алексея Петровича остановил одного, я ударил дуплетом по второму. Оставшись довольны удачными выстрелами, мы уже собрались выходить, но тут протяжный вой Полкана заставил нас вновь припасть к забору. И в ту же минуту из- за стога сена выскочил волк. Мы оцепенели от неожиданности. Алексей Петрович всё же успел моментально, не целясь, выстрелить оставшимся патроном. Но было уже поздно. Мы выбежали. На снегу лежали рядом, оскаля пасть, матёрый/ старый волчище и Полкан с вырванным горлом.
  - Да, вот такие- то, брат, дела, - немного помолчав, глядя на меня, произнёс старик. – Старуха была права. Чему быть, того не миновать. Дал ты мне фору, старый бес, - дернув, наклоняясь, за ухо матёрого, причитал Алексей Петрович. – Объегорил, обошёл, значит, кто мог подумать, а?
- Ты, брат, извиняй,- снимая ошейник с разорванного Полкана, всё причитал старик.
- Не углядел, старый дурак.
И, помолчав, добавил:
- Старуха была права. Ну, что у нас там? Молодняк, ясное дело,- глядя на парочку притащенных мною с огорода волков, уже без удовольствия, продолжал он,- старый в лоб не полезет.
    Убравшись после охоты, мы вошли в сени. Неотступно по – прежнему морозило. Опять, как ни в чём не бывало, восстановилась царящая тишина.
До рассвета было ещё далеко.