Последняя осень

Минуло лето с его солнечными теплыми днями. Настала ранняя осень, и всё чаще синевато-свинцовая мгла стала заволакивать горизонт, неся ощутимую прохладу. Порывами ветра раньше времени срывало золотисто-багровые  листья с деревьев и кустарников, потускнела трава…
         Старый охотник-казах Токтогул сидел на клочке кошмы, брошенной на берёзовый чурбан у входа в низкорослую белёную с лицевой стороны мазанку, стоявшую у трёх берёз на краю аула. Его каурой масти конь, стоявший под берёзами, возрастом под стать  своему хозяину, понуро опустив голову, прикрыв глаза, пребывал в лёгкой дремоте. Глянув в сторону коня, Токтогул подумал: « Оба мы с тобой, друг мой, старики, сколько перетоптали по этой бескрайней степи….»
         Послышался крик гусей, он поднял голову, в небе пролетал клин, сердце невольно замерло, и Токтогул долго провожал их тоскливым взглядом. Всё улетает и уходит, ничто не стоит на месте, и нет возврата к прошлому. «Вот скоро пройдёт ещё одна осень моей жизни», -  со вздохом произнес вслух неожиданно для себя, как будто хотел, чтобы хоть кто-то его услышал, и глянул  на старого своего друга. Конь, будто понимая сказанное хозяином, фыркнув, взмахнул хвостом, затем опять погрузился в дрёму.
            Когда-то в этих местах был крупный совхоз, в который входил и их небольшой аул как  отделение, занимающееся животноводством. Молодые разъехались, старики поумирали, и опустел аул. Нет людей, и со всем этим ушла его молодость. Да что там молодость! Ушла целая эпоха. Давно нет хозяйства, в котором он работал пастухом. Остались они одни со старухой на этом краю аула среди заброшенных, опустевших полуразвалин  мазанок, некоторые уже сровнялись с землёй и поросли бурьяном. А на другом конце аула стояли три такие же мазанки, в одной жил его друг, тоже старик-  охотник  Акай со старухой, а две другие пустуют всю зиму, и только  с весны до поздней осени проживают в них две среднего возраста семьи, пасущие в этих местах табун лошадей и скот, отданныей людьми на откорм.   Отец Токтогула погиб в Великую Отечественную войну, когда ему не было ещё и десяти лет. И ему самому с тех пор пришлось так рано  научиться управляться со скотом и лошадьми, так всю жизнь и не отпустившие его от себя. Прошедшей ночью ему приснился сон, что отец живой и на крылатом коне Тулпаре летел и пел знакомую с детства песню про бескрайнюю степь.  Под звуки этой песни он проснулся. Вышел во двор, когда солнце давно отошло от горизонта. Жена хлопотала у печки, сложенной посреди двора….
  Залаял беззлобно дворовый пёс, помесь гончей с дворнягой.   Токтогул увидел, что к нему верхом на коне подъехал его друг  Акай.
       - Прогрело уже степь - сказал он, тяжело слезая с коня.
  -     Да, наверное, уже пора,  - ответил Токтогул, зная наперёд, о чём подумал и зачем приехал его друг
. –Что ж, будем собираться.  Конец сентября, байбаки-сурки  набрали жир и вот-вот залягут в свои норы. А сейчас самый раз выходить на охоту. 
-      Какие уже с вас охотники! - прервала разговор жена Токтогула.
-       Помолчи, старая!  Где такое раньше было видано, чтобы женщина вмешивалась в разговор мужчин, - добродушно оборвав её, он глянул на друга. – Бог создал женщину, чтобы чинить мужчинам разные неприятности – колкости, - уже злобнее отозвался старик, поднимаясь на ноги и идя к своему коню. – Со степью связана ещё одна строка его жизни - это охота.   
С годами он обрёл опыт в этом нелёгком деле, дававший ему душевный покой.
- Собираемся в дорогу, -  проводя коня мимо жены, буркнул старик. - Может, это последняя  наша с тобой поездка, - бормотал он, пристраивая на коня седло. – Охота - это последнее что осталось в моей жизни, что всегда радовало меня, и что бы ни было,  как тяжело не жилось, а надо поохотиться, ублажить свою душу.
Жена подала мужу, сидевшему верхом, хурджум с харчами, а затем долго смотрела им вслед, пока фигуры всадников не стали мутиться в её старческих глазах.
        Их путь следовал через раскинувшуюся степь, к многочисленным ручейкам-бурчакам, поросшим камышом и впадающим в солёное озеро. По склонам неровностей этих бурчаков-овражков растёт мелкий тальник с высокой осокой и  другой хвощевой травой. Это  места, посещаемые в степи  козами-косулями, часто делающими в них свои лежки.  Ближе к озеру, равнина, окружающая его, покрыта неровностями почвы, на которой начинают появляться бугорки, покрытые ржаво - серым грунтом. Такие картины сейчас стали редкостью, так как борозды пахарей наложили свой колорит на ландшафт, где в старые  времена рылся и пасся, спал по зимам, свистел по вёснам сурок. Появление охотников подняло среди сурков тревожный свист, заставивший их броситься к своим норам. Стреножив коней, пустили их пастись, а сами нашли укромное место в радиусе пятидесяти шагов от колонии у больших трёх кочек, поросших высокой травой. Сурки забежали в норы, и затих их тревожный свист. Но уже через небольшое время стали появляться их мордочки, а затем и сами вышли из нор. Их движения спокойные и медлительные. Вставая свечкой, озирают  всё вокруг своими заплывшими маленькими глазёнками. Они довольствуются самой низкой травой, оставшейся после скота, и поэтому нет им нужды уходить далеко от своих нор, лишь бы трава была ещё зелена.
     Охотники принялись стеречь выходивших сурков, чтобы улучить удобный момент, когда некоторые из них отойдут как можно дальше от норы. 
-Хорошо, если застрелим наповал, -  повернувшись, сказал другу Токтогул. - А то подранок уйдёт в нору, не докопаемся и за сутки. 
Акай, понимающе кивнул головой.  Но вот, кажется, настал тот  момент, когда удачи не миновать. Они медленно потянулись за ружьями. Прогремели выстрелы. Два толстяка задергали, припав на бок, своими короткими, неуклюжими ножками и, опустив мордочки, замолкли. Остальные не стали хорониться в норы, а лишь несколько приблизились к ним и даже не бросили кормиться.
   -Вай, вай! – запричитал Акай, перезаряжая ружьё.   Только тот стал нацеливать опять ружьё, Токтогул опустил его стволы. 
    - Подожди! – и перевёл взгляд на заросли мелкого бурьяна у тальника, на котором появилась пара коз-косуль. Встревоженные шумом  выстрелов, они стояли с запрокинутыми вверх головами, осматривая всё вокруг.
    - Если начнём преследовать, вряд ли придётся рассчитывать на удачу, могут легко уйти, - не отрывая взгляд от коз, наставлял друга Токтогул.
     - Есть возможность заполучить более заветный трофей,- уже улыбаясь, глядя на друга, отозвался Акай.
     - Надо взять в сторону и отступить к ручейкам, ближе к озеру, рано или  поздно  они всё равно подойдут к воде, там и будем их подкарауливать, - высказал своё Токтогул.
     Старики ещё раз взглянули вдаль на пасущихся лошадей, затем на стоявших ещё коз, и в их старческих глазах от напряжения появились слёзы.
Охотники переглянулись молча тяжело поднялись и как можно скрытней двинулись к воде.
     - Спешить некуда, они ещё нескоро подойдут к озеру, а подойдут обязательно, поскольку воды здесь больше нигде нет,- на ходу бормотал Токтогул.   
  Место было выбрано удачно. У самой воды молодая высокая поросль камыша хорошо прятала охотников, и они могли оставаться незамеченными для подошедших к воде животных… 
     Солнце начало клониться к закату. Скоро начнут надвигаться сумерки, и охотники уже посчитали  бесконечной тратой времени ждать их у водопоя, как вдруг застрекотала, пролетая, невесть, откуда появившаяся сорока, явный признак того, что кто-то  приближается к воде. На вытоптанной к ручью тропинке, проходящей через молодую поросль камыша,  показалась пара коз.  Впереди идущий самец, вытянув шею, вдруг замер у самой кромки воды и своими большими выпуклыми,  лучезарными глазами тревожно озирал вокруг. Затем пара резко дернулась назад,  самка скрылась в зарослях, а самец замер на месте, повернувшись к воде своим бесхвостым, широким белым задом.
  Токтогул не отрывал от него глаз,  и руки сами потянулись к ружью. Прибрежный ветерок высекал слёзы из напряжённых глаз, и животное иногда  ему казалось песочно-жёлтым пятном. Из неморгнувшего глаза слеза сошла сама, между ним  и желтым пятном лёг ствол.  Потом мгновенный удар в плечо, грохот в ушах ушёл вместе с дымом перед глазами. Вышли из укрытия. На тропе, пахнущей солончаком и тонким запахом сырости мелководного ручья, лежал самец, на шее которого багровыми струйками выступила кровь.
  Друзья вытащили тушу на побережье. Токтогул грузно опустился на поросшую травой кочку, а его друг ушёл за  лошадьми. Он  остался один со своими мыслями. Его взгляд уныло  скитался по одноликим безрадостным прибрежным зарослям.
  «Такая удача, а нет радости на душе,- думал он про себя. - Ушли мои лучшие времена», - и от этого местность стала для него ещё более унылой…
    Солнце, двигаясь к закату, всё больше стало усыплять, мысли стали шевелиться вяло, но не покидали его, а лишь лениво ползли, как эти облака, куда был устремлён его взгляд.
    Багряный закат у горизонта стал затухать, когда они возвратились в аул.    
    Слезая с коня, Токтогул вдруг покачнулся, но успел уцепиться за луку седла. Акай соскочил с седла:
  - Что с тобой?  Тебе помочь?
  - Не надо! – натянув поводья, повёл коня к берёзам….
 Акай, свежевавший во дворе козу, вдруг, оставив работу, глянул в сторону друга, неподвижно сидящего на перекладине, опираясь плечом в берёзу.
   Предчувствуя беду, он подошёл к своему товарищу.   В старческих мутных зрачках Токтогула отсвечивали блёстки вечерней зари, а на лице застыла слабая улыбка, как будто он радовался этому багровому закату.