Глава 18. Суд Тени

В кабинете стоял полумрак. Лишь жёлтое пятно настольной лампы растекалось по столу. Юнг вошёл и застыл: в его кресле сидела Аделинн, в вечернем атласном платье цвета спелого винограда, в расслабленной, непринуждённой позе, держа в руках его раскрытый дневник.

Мужчину кинуло в жар, потом в холод.

Она водила кончиком ногтя по строчкам, будто лаская каждую букву. Услышав, как он захлопнул дверь, девушка подняла на него глаза — в них плясало нетерпеливое веселье.

- Почему вы здесь? Кто вас впустил? - властный тон профессора не смог скрыть его волнения.

— Мне бы хотелось насладиться вашим обществом ещё раз. Тем более, наш последний сеанс я вынуждена была пропустить. Тони - очаровательное создание, была так любезна, что предложила мне кофе. А пока она отлучалась, я решила ознакомиться с тем, как на ваш взгляд, продвигается моё лечение...

Юнг понимал, что загипнотизировать Тони ей не составило труда.

- Верните мои записи, немедленно. - Профессор не намерен был позволять чертовке играть с ним на его территории.

 Дорогой доктор, — выдохнула Аделинн, протягивая ему дневник с ленивой усмешкой. — Весьма впечатлена вашим анализом. Вы пишете обо мне с такой деликатностью и с таким жаром… но перепутать меня с Лилит? Какая скучная банальность! По своему внутреннему устройству я гораздо ближе к одной ближневосточной богине любви… и победы над смертью…

Она откинулась в кресле, лениво играя кончиком своих длинных волос.

— К той, что губила своих многочисленных любовников, надо полагать... - заключил профессор.

Он вырвал дневник из её руки, почти дрожа от ярости. Его самолюбие было задето.

Аделинн рассмеялась низко - грудным, тёплым, вибрирующим смехом.

- Кто же ты, чёрт возьми?! — спросил, поддавшись внезапному порыву мужчина, глядя в мерцающие глаза своей гостьи.

— Доктор, милый доктор… — Она встала, медленно приближаясь к нему. — Досадно, что вы, лучшие представители научного мира, не желаете признать такие очевидные вещи. Историю пишут победители. Развенчанные божества объявляются демонами. Их имена прокляты и запретны для новых поколений. И вот наши имена, плоть и кровь становятся скверной, хотя некогда были святыней… Но мы остаёмся с вами, с теми, кто в потаённых храмах своих сердец почитает нас. И ваши самые сокровенные желания, фантазии, сны -  принадлежат нам. Это - бескровные богослужения в нашу честь. Но кто из живых богов удовольствуется только этим?

Она коснулась пальцами его щеки. Юнг вздрогнул от ледяного прикосновения.

— Доктор, такие, как я, всего лишь ищут в людях совершенной любви, — прошептала девушка, скользя пальцами вниз, к его горлу. - И, когда не находят, вершат свой суд… Потому что имеют такую власть.

Юнг отступил назад, глухо заговорив:

— Кто ты такая, чтобы судить людей? Скольких ты убила за свою жизнь? Скольких только в Цюрихе? Где те мужчины, которых так и не нашли?

Аделинн пожала плечами, как будто это был разговор о погоде.

— Большинство из них — пустышки. Пустой звон. К тому же их обращение с женщинами... Нельзя было назвать благородным. А вот романтик Густав, о котором вам все уши прожужжали мои впечатлительные друзья… Он скоро вернётся. Он правда уехал… Мы поссорились. Он приревновал меня. — Она склонилась к его уху, едва касаясь его губами. — …К тебе. Из-за моих фантазий о том, что я хотела бы сделать с тобой, прямо в твоём кабинете...

Юнг остолбенел. Сердце его колотилось, как у пойманной птицы.

— А я… кто я для тебя? — выдохнул он. — Тоже пустышка? Почему ты меня не убила? Зачем вторгаешься в мою жизнь?

Аделинн слегка отстранилась, провела языком по губам, глядя на него с почти любовной тоской. Глаза её вдруг потемнели.

— Доктор… я так надеялась на вашу помощь. Но вы не оправдали моих надежд. Вы предали своих собратьев. Зная, насколько я опасна, вы не сообщили о моей природе полиции — лишь бы сохранить свою драгоценную репутацию. Погибли люди. Но ваша слава растёт. И будет расти.

- Вы могли бы освободить меня. Ведь я полностью была в вашей власти. Я сама обеспечила вам идеальные условия для моего уничтожения. Но вы вновь проявили преступное малодушие. Вы струсили в самый ответственный момент… и позволили мне продолжить охоту в Цюрихе.

Она слегка наклонилась к нему, тон её стал неожиданно мягче, почти жалобным:

— И вы… не полюбили меня. Всего лишь вожделели. По одной причине. Вы любите только себя. Для других в вашем чёрством, эгоистичном сердце нет места.

Юнг отвернулся, немного смутившись. Но его голос был твёрд.

— Я — Мужчина. Если я не буду главным для себя, я не смогу быть главным ни для кого.

Аделинн тихо рассмеялась, едва слышно, словно журчание ручья в тёмной пещере.

— «Отвергнись себя, возьми крест свой и следуй за Мною.…» — задумчиво произнесла она евангельскую цитату, смакуя каждое слово.

— Именно поэтому тебе так ненавистно учение Распятого, Карл. Потому что оно требует отдать себя полностью… и без остатка - чему то Высшему - Совершенству. Пожертвовать собой - ради Любви... А ты всё ещё мечтаешь быть богом, которому поклоняются, основать религию и церковь имени себя. Вот почему я захотела познакомиться с тобой ближе. - Чтобы посмотреть, упадёшь ли ты на колени… или вонзишь мне кол в сердце.

Юнг не понимал, почему он в этот момент был так спокоен и внутренне собран. Он не собирался спорить с ней, кошмарной, невозможной женщиной. Всё происходящее казалось просто нереальным. Как наваждение. Он знал, что может позвать на помощь, но не хотел этого. Он должен поставить точку. Прекратить это безумие. Сам.

- Ни то, ни другое. Наверное я тебе просто не по зубам, - задумчиво констатировал профессор.

-  У нас есть ещё немного времени, мой невыносимый, жестокий доктор. - Примирительно улыбнулась девушка. - Быть может, я смогу немного сгладить впечатления. Твой сон обо мне - она игриво улыбнулась, - выражал твои страхи. Я не так холодна, как тебе могло показаться.

Её губы алели, приближаясь к его рту. Он понимал, что может произойти, но знал также, что должен разобраться с этим сам.

- Я не могу допустить, чтобы столь ошибочное представление обо мне осталось с вами на всю жизнь. Отравляло ваши воспоминания. Всё может быть иначе! - примиряюще шептала Аделинн, уже у самого его лица. - Вы можете познать меня - без предрассудков, по-настоящему. Но учёный в вас сейчас должен уступить место мужчине.

Одним молниеносным движением она прильнула к его губам и впилась в его рот поцелуем, таким глубоким, что он чуть не задохнулся, и когда он уже собирался вырваться — вдруг почувствовал, как её клыки вонзаются в его шею. Нет, только не это...

Мир взорвался внутри него огненным сполохом боли и наслаждения. Он знал, что этот момент наступит снова. Знал, внутренне содрогался и предвкушал его с того самого вечера, когда это впервые произошло. Его тело подчинилось её власти, он доверился ей, что уже овладела его телом и волей здесь, одной холодной октябрьской ночью. Как будто это было вчера...

Профессор поймал себя на мысли, что сдаться на её милость приятнее, чем сопротивляться. Отдать контроль - и будь, что будет... Сейчас уже не было мучений, пульсирующая боль стихала. Её губы были ледяными, но язык горяч, как пламя свечи.

Его сознание рванулось прочь из тела, растворяясь в алом мареве. Казалось, он летит сквозь пылающие звёзды.

Он слышал песнопения - странные, хоровые, древние, и от этих голосов его трясло в сладостной агонии. Видел пурпурные лилии, плавно раскрывающиеся в темноте. Мгновениями ему казалось, что он — не мужчина, а просто сосуд, через который течёт какая-то древняя энергия.

Он знал, что этот момент настанет. Он знал и хотел его, проклиная себя. Больше не было смысла это отрицать. Его плоть пылала. Он чувствовал, как уходит из него кровь — и вместе с ней уходит что-то гораздо более сокровенное: его страхи, его гордость, его трезвый рассудок. Сама жизнь вместе со всеми своими радостями, горестями и бесконечной суетой уходила из его вен, утекая в бездну, которая пульсировала где-то в глубине её жадно обхватившего его рта.

И в этом исчезновении было что-то прекрасное.

В какой-то миг он ощутил слияние их сознаний - его и её. Он видел в её памяти бесчисленные ночи охоты. Мужчин, млеющих в её объятиях. Их мольбы и стоны. Он видел древние города, храмы и ритуалы крови...

И вдруг он постиг её истинную суть — не женщину, но сияющую бездну. Как будто само Ничто раскрыло перед ним врата и манило в себя, обещая безграничное блаженство и освобождение.

В этот миг Юнг испытал экстаз столь сильный, что его тело выгнулось, а из горла вырвался глухой стон.

Он думал: Может, так и должно быть? Может, стоит отдать ей всё? Плоть, душу, имя… Чтобы стать частью этой великой Тайны?

И сквозь пульсацию боли и восторга он услышал её голос, обволакивающий, как мёд:

— Спасибо, доктор… Вы можете быть очень полезны… в самом деле…

Девушка отстранилась лишь на мгновение, и он увидел её глаза — не глаза женщины, а пульсирующие синим светом звёздные туманности.

Губы, её влажные губы, перепачканные в его крови - теперь уже горячие, снова впились в его шею.

Его била крупная дрожь, члены его тела пульсировали от нестерпимой сладости  отдавания своего самого сокровенного - ей. Он знал, что ещё немного - и назад будет не повернуть. Так вот ты какая, вот в чём твой секрет - блаженство, которое захватывает тебя всего...

Но в самой сердцевине этого блаженства таилось нечто иное. Он ощущал это, как что-то иномирное и враждебное себе. Карл вдруг понял — это была вспышка осознания - что он всего лишь очередная жертва. А за обещанием вечности скрывается лишь ненасытная бездна, в которой мерцают втянутые ей обесточенные души.

Он тотчас осознал очевидную, пугающую и завораживающую своей глубиной правду - те мужчины, что не пережили встречи с ней - они сами отдали ей себя полностью в этот миг блаженства. Они не пожелали, чтобы она останавливалась. Но он пожелал. Он не мог уйти вот так... Ему было, ради чего жить. И ради кого. Слишком много поставлено на карту: его имя, его жизнь, Эмма, его пациенты и друзья, мир, в котором всё ещё было солнце и вкус кофе по утрам. Чёрт, он не хотел умирать — и не хотел, чтобы она выиграла.

- Оставь меня, - прошептал он, не приказывая, а, скорее, умоляя.

Где-то в самой глубине его существа боролась за существование суть того, кем он был. - Человеком. Учёным. Мужчиной, любящим жизнь и женщин... Он чувствовал, что ещё миг — и она выпьет из него последнюю волю к сопротивлению, а следом - и последнюю искру жизни. Его внутреннее солнце вспыхнуло, не желая отдавать ей свою суть, весь свой свет.

И Юнг прохрипел, из последних сил, сквозь оцепенение и дрожь:

— Отпусти меня… во имя Христа… если это хоть что-то для тебя значит…

Хватка его гостьи мгновенно ослабла. Но тьма уже накатывала, густая и липкая, как смола. Усилием воли приоткрыв веки, он встретился взглядом с мерцающими глазами Аделинн — полными сожаления.

— Прощайте, доктор, — сказала она почти ласково.

А затем его мир рухнул в темноту.