БАМ Начало
Улетать нужно было через день, и вот он, ночной сюрприз. Зуб болел не слабо, щека опухла, и через несколько часов пронзительной боли я сдался, и кинулся к врачу. Попасть к зубному без блата можно было по записи за месяц вперед, или же иметь опухшую рожу, и вытаращенные от дикой боли глаза. Всего этого у меня было в достатке, в результате чего я сидел в очереди к зубному в компании таких-же бедолаг. Ясно, что разговоры между болезными не клеились. Время шло, я уже совсем отчаялся, но вышедшая из кабинета медсестра наконец призвала меня на расправу. В кабинете стояли два кресла, что было необычно, но позже я понял, почему. Врач, привычно спросив, что у мня болит, усадила в одно из кресел, раскрыла мне рот, и с размаху треснула железякой по больному зубу. Я на мгновение отключился.
Врач что-то бубнила, слова с трудом пробивались через вату потерянного сознания, пока я, наконец, не стал понимать слова.
- Надо лечить, - услышал я конец фразы.
- А сколько это по времени, - наивно спросил я, поскольку это был первый больной зуб в моей жизни.
- Дней десять, - привычно ответила врач, - пока удалим нерв, потом запломбируем.
- Я завтра улетаю на Дальний Восток, на БАМ, - прошамкал я, - неужели ничего нельзя сделать?
- Только удалять.
- Рвите! – выбора у меня не было, не лететь я не мог, а зубов еще оставалось много.
Врач с хрустом воткнула тупую иглу в десну, делая обезболивание, но в этот момент было очень больно.
- Посиди минут двадцать, пока заморозится, - сказала она, повернулась к медсестре, и скомандовала: - Зови следующего.
Следующим был мужик лет сорока. Процедура осмотра повторилась, и врач тоже засадила ему порцию обезболивающего.
- Пойду покурю пока, - она стянула перчатки, и вышла в коридор.
Челюсть понемногу немела, боль уходила. Медсестра ковырялась с инструментами, мужик сидел тихо. Наконец врач вернулась в кабинет, одела перчатки, потыкала пальцем мне в щеку, и сказала:
- Ну-с, приступим.
Она взяла в руки какой-то блестящий инструмент, и подошла ко мне. Всё мое внимание почему-то сосредоточилось сначала на этом зловещем металлическом предмете, который гипнотически мерцал перед глазами, но потом я увидел руки, которые его держали. Это были сухие мускулистые руки спортсмена с многолетней практикой, крепкие как корни столетнего дуба, и их мертвую хватку я тут же испытал на себе. Врач прижала меня коленом к креслу, и вцепилась клещами в больной зуб. Зуб был почти коренной, молодой, и очень не хотел покидать такое родное ему насиженное место, поэтому упирался изо всех сил. Врачиха была опытна и упорна. Так они сражались некоторое время, совершенно позабыв о моем существовании. Слезы градом катились по щекам, сдавленное и не очень мычание рвалось изо рта, заполненного слюной и медицинскими щипцами. Врач сделала последнее усилие, что-то громко хрустнуло, и она с победным видом сунула бедный зуб мне под нос. Что я мог рассмотреть в этот момент? Кровь хлестала из развороченной десны, слезы лились нескончаемым водопадом, я плевался и кашлял, красота!
- Всё, всё закончилось, не бойся, - врач утешала меня как маленького ребенка, пока я приходил в себя, восстанавливая зрение и понимание окружающего мира.
- Нуте-с, теперь займемся вами, - врач повернулась ко второму креслу, в котором сидел мужик. Оно было пусто.
- Сестра, а где больной? – она недоуменно огляделась вокруг, как будто пациент спрятался в углу за ширмой.
Сестра выглянула в коридор, но никого не нашла.
Мужик, перед глазами которого развернулась полная крови и страданий драма по удалению моего зуба, не выдержал испытания, и банально сбежал. Я его понимаю, есть впечатлительные люди. Наш однокашник Вася Шапочкин, будущий профессор, на занятиях военной кафедры по оказанию первой помощи раненым танкистам, регулярно падал в обморок, слушая рассказы хирурга о кровотечениях, рваных ранах, и переломах.
Получив заветный зуб на память, я вышел из больницы, зализывая языком рану на десне. Жизнь снова обретала смысл и формы.
Завтра я улетаю на БАМ.
До Хабаровска я летел на самолете ТУ-114. В то время это была очень современная машина, мощная и элегантная. Четыре мотора, восемь пропеллеров, она и сейчас даст фору многим воздушным лайнерам по комфорту, и просто уважению к пассажиру. Самолет напоминал уютный домик, а не сарай для перевозки народа, за свою жизнь я налетался достаточно, есть с чем сравнивать.
Самолет долго разбегался по полосе, и потом, нехотя и вальяжно, поднялся в воздух. Вальяжно – это правильное слово, определяющее его характер. Самолёт спокойно пролетел девять часов, после чего солидно и неторопливо приземлился на бетон Хабаровского аэропорта. Трап еще не подогнали, и стюардесса открыла люк, чтобы впустить глоток свежего воздуха в салон. Я сидел в первых рядах, и любопытство вытолкнуло меня из кресла.
- Можно посмотреть? – спросил я, и подошел к тамбуру.
- Только осторожно, - она улыбнулась, и немного посторонилась.
Я выглянул в люк, и полной грудью вдохнул свежий воздух. Воздух был вкусен, и немного сладок от керосиновых выхлопов. Внизу серым морем растекалось бетонное покрытие, разделенное на квадраты черными асфальтовыми полосами.
- Смотри не упади, костей не соберёшь, - пошутила стюардесса, - здесь шесть метров высоты.
- Сколько? – я не поверил своим ушам, мне казалось, метра три, не больше. Да, падать было не с руки, тем более на бетон. Вдали показался трап, и я пошел на свое место.
Ожидание вылета в Комсомольск-на-Амуре не оставило в памяти заметных воспоминаний, стандартный зал ожидания в стандартном аэропорте. Трудяга АН-24 загрузил в своё чрево плотную толпу пассажиров, и натужно звеня моторами, взлетел в небо. Теперь публика была попроще, летели в основном местные, а несколько заезжих, как и я, заметно выделялись среди по-походному одетых аборигенов. Я с интересом смотрел вниз в иллюминатор. Тайга началась сразу за взлетной полосой, и закончилась только перед посадкой в Комсомольске. Самолет летел не очень высоко, видно было хорошо. Зеленый ковер прерывался сверканием рек и речушек, нитками дорог, но очень скоро осталась только тайга, и тайга. Ничего вообще. Мне, привыкшему к плотной застройке в центральной части, где деревни, села и городки стоят недалеко друг от друга, стали понятны слова о необъятных просторах нашей Родины. Внизу никого! Захотелось домой.
Самолет заходил на посадку и снижался очень быстро, что было необычно, но позже нашло своё объяснение. Когда «аннушка» грузно стукнулась о полосу, и покатилась к стоянке, я увидел в иллюминатор два истребителя, стремительно разгонявшихся по параллельной взлётке. Военно-воздушная база, и гражданский аэропорт стояли рядом, только и всего. Самолет приткнулся куда-то носом, нас выпустили на поле забрать багаж из багажного отсека. Я по привычке озирался, пытаясь отыскать здание вокзала, но не находил его.
- Странно, - подумал я, тащиться с сумкой невесть куда не совсем приятное дело, и никакого автобуса. Местные, однако, не заморачивались столичными проблемами, а быстро схватили свою поклажу, и бодренько направились в известном им направлении. Я засеменил следом, справедливо рассудив, что они знают, что делают. Прошмыгнув в какую-то дырку в сломанном заборе, все таинственным образом растворились в пространстве, а я оказался перед рубленой из бревен избой, которую торжественно украшала обшарпанная вывеска «Аэропорт». Пока я, не веря своим глазам и разинув рот, таращился на эту достопримечательность, местная живность стала пробовать меня на вкус. Не комары, а мошка, бич тайги, набросилась со всех сторон, пытаясь укусить, ослепить, залезть в рот и за шиворот. Я замахал свободной рукой, отгоняя ненасытное крылатое племя от лица, чем только ещё больше привлёк к себе внимание тех, кто не успел прилететь на пир. Спасаясь, я влетел в избу аэровокзала, но там царила та же шобла крылатых. Я осмотрелся. Все местные лениво помахивали ветками, отгоняя настырных мошек, и любовались моими выкрутасами и коленцами. Я снова выскочил на свежий воздух, сорвал шикарный веник, взмахнул, и почувствовал облегчение. Через какое-то время, следуя примеру местных, рука уже совершала неторопливые движения, достаточные для того, чтобы отогнать летающую нечисть. Теперь надо было сориентироваться на местности. Автобус в город нашелся прямо за углом избы- аэропорта, его двери были наглухо задраены, несмотря на жару, но хоть как-то защищали находившихся внутри от мошки. Приоткрывшись на мгновение, двери со скрежетом сомкнулись за моей спиной, едва не прищемив мне пятки. Постояв ещё немного, автобус тронулся в путь, и народ немедленно бросился открывать форточки, чтобы встречный ветер выдувал мошку, и принес немного прохлады. Стало полегче, но самые отважные мошки всё же ухитрились спрятаться под сиденьями, и периодически кусали за ноги. Автобус, не развалившись в пути на дорожных ухабах, все-таки довез всех до железнодорожного вокзала, но полученные от родителей инструкции вели дальше, на пригородный вокзал, откуда и ходил поезд до нужной мне станции. Пришлось тащиться пешком ещё километр, благо мошки в городе было меньше, видно померла от выхлопных газов. Нужное здание мало чем отличалось от избы-аэропорта, видно, строили под копирку. Внутри было пусто, даже касса закрыта, и спросить не у кого. По расписанию до отхода поезда оставалось несколько часов, и я задремал на единственной вокзальной скамье, вцепившись в сумку обеими руками. Разница во времени давала себя знать, в Волгограде уже была глубокая ночь. Немного отдохнув, я вышел на улицу покурить, и, к счастью, увидел местного жителя неопределенного возраста, который неторопливо брел в пространстве.
- Скажите пожалуйста, это действительно вокзал Комсомольск-1? Здесь нет ни одной живой души почему-то.
Фигура недоуменно вытаращилась на меня.
- Приезжий, что-ль? – наконец полу утвердительно произнес мужик, - из Москвы, небось?
- Ну, да, мне нужно в поселок Березовый, а в вокзале никого нет, касса закрыта, - я настойчиво пытался втолковать ему свою проблему.
- Так придут, за час до отхода и придут, продадут тебе билет, а нет, так доедешь, проводница есть.
Становилось все интересней.
- А пожрать тут есть где рядом? Столовая. Или магазин.
- Не, столовой нет, а магазин там, - он неопределенно махнул рукой, - иди через пути, так короче.
Получив сигарету за информацию, мужик так-же неторопливо побрел дальше. Я понял, что неторопливость является отличительной чертой жителей Комсомольска.
Магазин был пуст, но полон консервных банок с различной продукцией сельскохозяйственной и рыбной промышленности, крупой и макаронными изделиями, типичный такой советский набор продуктов. Консервного ножа у меня не было, есть сухие макароны не хотелось. К счастью, у тетки продавца оказалось мороженое, я взял два стаканчика, и булку, обед для студента в самый раз. Когда я вернулся на вокзал, на лавке сидел взъерошенный солдатик. Я плюхнулся рядом, и настроился на ожидание. Солдатик рядом долго пыхтел и ёрзал, и, наконец, спросил:
- Ты Владимир?
- Да, а что?
Он облегченно вздохнул, засияв лицом, и затараторил, будто за ним гнались. Оказалось, отец отправил его встречать меня в аэропорте, чтобы любимое чадо не плутало, и сопроводить до дома. Военный, выбравшись из таежной глуши в цивилизацию, пустился во все тяжкие, в результате чего и опоздал в аэропорт к прилету самолета, а я уже уехал. Расплата за разгильдяйство обещала быть суровой. Примчавшись на вокзал, он снова не обнаружил искомого, я-то в это время ходил в магазин. Солдатик совсем отчаялся, представляя грядущий перевод из теплого места при штабе в строительный батальон на трассе, и уже подумывал о дезертирстве или штрафбате, как свершилось чудо, и пропажа нашлась. Теперь он не отходил от меня ни на шаг.
Как и предсказывал местный, за час до отходя поезда появилась кассирша, она продала нам два билета, потом стали появляться разные люди в спецовках и сапогах, почти все с рюкзаками, многие с ружьями. Были и откровенно уголовные личности, или мне так показалось. Состав подали минут за пятнадцать до отхода, когда я уже начал впадать в отчаяние, всего четыре вагона, один багажный и три пассажирских. Народ деловито загрузился за пять минут, и через какое-то время стал раскладывать на столиках нехитрую снедь. Стало понятно, что для всех это дело обыденное, как автобус, подъехал, сели, поехал. Так, в последствии, и оказалось. Двести километров до поселка поезд шёл восемь часов, останавливаясь у каждого километрового столба, или просто по требованию, охотники «голосовали» на путях, и поезд их подбирал.
Тайга, однако.
Мы вдвоем заняли купе, благо места в вагоне хватило на всех, и я стал разглядывать окружающую действительность. Крепкие мужики, почти все бородатые, загорелые, одеты в подобие местной униформы – штормовка, рубашка в клетку, кепка, сапоги – все то, что оптимально для жизни в тайге. Они дружно курили папиросы, разливали в металлические кружки какие-то жидкости, закусывали, громко матерились и смеялись. Для них происходящее было нормальным, но для городского жителя, пусть даже бывшего студента, слегка через чур. Я стал смотреть в окно, любуясь красотами проплывавшего мимо мира. По мере отдаления от города, следы цивилизации исчезали в геометрической прогрессии, и вскоре все пространство заполонили березы, сосны и ели, которые то убегали от полотна дороги, то стояли почти вплотную. Вскоре лес уже стоял на расстоянии вытянутой руки от вагона, и создавал ощущение зеленого тоннеля, пробитого поездом в лесном массиве. Собственно, так оно и было.
Несколько раз попадались недостроенные мосты, насыпи без рельсов, но со старыми шпалами, сквозь которые проросли уже большие березовые деревья, странные строения из почерневших бревен, сильно похожие на бараки.
- Так мы едем по старому БАМу, его ещё зеки строили, потом железную дорогу после войны достраивали до поселка, чтобы возить лес из леспромхоза, часть дороги и мостов использовали, часть нет, так и стоит все брошенное, - солдатик охотно делился со мной знаниями окружающего мира.
Вагоны неторопливо грохотали на стыках, поезд лениво полз в неизвестность, и создавалось впечатление, что сейчас из леса выскочит банда махновцев на сытых конях, и с гиком, свистом и стрельбой возьмет вагоны штурмом. «Деньги, часы и кольца на стол», - так и звенело в ушах. Не мудрено, вагон был неизвестного года выпуска, довоенный, наверное, старше меня намного, лавки и сиденья фигурные, все отделано тонкой рейкой, и на удивление, прекрасно сохранилось, несмотря на неугомонных пассажиров. Света в нем тоже не было, под потолком качались дедовские кованые фонари со свечкой внутри, полумрак внутри вагона рассеивался только за счет окон, которые никто, кроме дождей, в этой жизни не мыл. Солдатик стал поглядывать на часы.
- Скоро станция, стоянка 20 минут, может, я в магазин сбегаю, куплю чего на ужин?
Денег у него, ясное дело, не было, и я дал червонец из личных запасов. Поужинать не мешало бы, молодой организм требовал подзарядки. И действительно, вскоре поезд остановился среди дремучего леса, и народ из вагона дружно рванул к выходу. В тамбуре организовалась небольшая сутолока, но быстро рассосалась, и я остался наедине с собой. В метре от вагона сплошной стеной стояли небольшие березки, из которых доносился удаляющийся топот десятков ног, спешащих к одним им неведомой цели. Даже с высоты площадки вагона ничего не было видно, но ведь где-то там находился заветный магазин, к которому спешили местные мужики. Я курил, и ждал, время текло, и двадцать минут уже были на исходе, вгоняя меня в очередной ступор по поводу того, что поезд уйдет по расписанию без пассажиров. Я был дремуч, как тайга, несмотря на высшее образование. Поезд никуда не спешил, он ждал.
Первого возвращавшегося я услышал издалека. Треск веток сопровождался негромкими матюками и сопением, как будто человек не шёл, а полз. Зеленая стена расступилась, и на насыпь, отдуваясь, вышел мужик. Руки его были согнуты в локтях, и на них, как на подносе, лежали бутылки, штук двенадцать! Уложены были профессионально, горкой, горлышко к горлышку, чтобы удобнее нести.
- Чё вытаращился, помоги, - мужик вплотную подошел к тамбуру. Я спустился на последнюю ступеньку лестницы, и осторожно стал снимать бутылки с его рук, и ставить на пол тамбура. Пока мы занимались разгрузкой, из леса появился ещё один «несун», потом ещё двое. Первый ловко вскочил на подножку, и стал помогать сотоварищу, передавая бутылки мне, как по цепочке. Это был белый портвейн местного разлива, в таре по 0,7. Еще один мужик заскочил в тамбур помогать мне, и дело пошло веселее. Мне стало интересно, а как они потом разберутся с этим морем пойла, но все оказалось банально просто. Каждый взял из кучи столько, сколько купил, и не больше. Законы тайги суровы.
- У тебя что, ничего нет? – спросил какой-то местный, забирая остатки бормотухи из тамбура, - возьми вот пузырь, - он протянул мне бутылку.
- Спасибо, я жду своего, он тоже пошел.
Мужик пожал плечами, и молча скрылся в чреве вагона.
Солдатик примчался последним. Ну, ясно, последним ушел, последним пришел. В руках он торжественно нес четыре бутылки, какие-то консервы, и булку хлеба. Хмурая проводница пропустила его внутрь, помахала флажком, и закрыла дверь. Поезд тронулся.
В вагоне продолжались задушевные беседы, сдобренные вновь приобретенным портвейном, мат и сизый дым папирос медленно утекали в сторону тамбура. Поезд периодически останавливался, кто-то входил, кто-то выходил, но общая картина менялась мало. Проводница зажгла свечи в фонарях, черные тени колебались в такт перестуку вагонных колес, вино приятно булькало в горлышке бутылки. Солдатик тихо спал, поезд тащился в темном безмолвии без надежды доехать до конечной станции, однако очередная остановка неожиданно оказалась последней. Поезд стоял где-то среди тайги, и деловитая проводница привычно выталкивала публику на выход. Я спрыгнул с подножки, и осмотрелся. Что очень удивило, в поселке не было ни огонька, даже на станции, где по обыкновению освещение всегда есть. В свете луны окружающие предметы выглядели так, как будто я смотрю в танковый прибор ночного видения. Романтика во всей красе.
Сколько помню, этот поезд никогда не приходил по расписанию вовремя, потом-то я на нём наездил достаточно, опоздал он и на этот раз, поэтому родители меня не встречали. Солдатик, пыля сапогами по дороге, быстро довел до небольшого домишки, постучал в окно, и тут-же исчез на всякий случай. Дверь открылась, и мама со свечкой в руках обняла блудного сына.
Когда я проснулся, приближался полдень, солнце ярко светило в окна, намекая, что пора вставать. Кровать стояла у окна, напротив была печь, и еще одно окно, за печью была маленькая комната, где спали родители. Все это до боли напомнило мне бабушкину хату в Лосево, маленький домик, разделенный на две части русской печью. Даже хозяйственная пристройка была почти такая же, видимо это был стандарт, проверенный веками. На маленьком столе мама оставила мне завтрак, основу которого составляла красная икра, обычное по местным меркам дело. Душа, однако, настоятельно требовала не пищи, а выйти наружу, и найти известное место. Я быстро оделся, и вышел из дома. Необычный воздух и тишина задержали на мгновение перемещение к деревянному сооружению стандартной формы, но ненадолго. Когда я вновь вышел на свободу, настало время более детально осмотреться. А посмотреть было на что. На востоке четко виднелись горы, вершины которых были покрыты снежными шапками, это в июле! На западе невысокие покрытые зелеными «кудряшками» сосен сопки толпились, как бабки в очереди за молоком, с другой стороны здоровенные березы подпирали небо, некоторые росли прямо в поселке, который так и назывался - Березовый. Чуть в стороне от нашего домика стояла здоровенная рубленая изба, в которой жили хозяева, дворовые постройки типа сарай, и, естественно для Сибири, ворота, висящие на громадных пихтовых стволах, врытых в землю. В тени этих ворот на чурбаках расслабленно сидели два старших лейтенанта, и смотрели на меня. Как воспитанный человек, я поздоровался.
- Ты Владимир, сын Ивана Васильевича, - толи спросил, толи подтвердил один из них, - иди к нам, поболтаем. Отказываться было неловко, и я подошел. Мы познакомились.
- Бери чурбак, садись.
Я взял чурбак из кучи неподалёку, поставил в круг, и уселся на шершавый срез. Мы молча разглядывали друг друга. Ребята расстегнули воротники форменных рубашек, галстуки и фуражки небрежно болтались на кусте рядом, загорелые лица резко контрастировали с белой шеей, типичный результат ношения формы в солнечную погоду. На военных сборах мы все так ходили, загорелое лицо и кисти рук, поэтому патруль легко определял нас в толпе, когда ходили в самоволку. Для начала разговора мы дружно закурили, начали обмениваться информацией, и скоро весело болтали, как закадычные друзья. Ребята приехали на обед, и ждали машину, которая должна была их забрать, и везти обратно на трассу строительства дороги.
Здесь тоска, девок мало, есть клуб, и на праздники танцы под магнитофон. Свет выключают в десять вечера, электричеством поселок снабжает старенький дизель, его берегут, да и ночью спать надо. Поселок, в основном, живет старым патриархальным укладом, и не спешит принимать современные новшества. После сигарет и разговоров в горле пересохло, и я попросил напиться. Рядом стояли два ведра, бока которых были покрыты мелкими бисеринками конденсата, одно из вёдер было прикрыто фанеркой, на которой стояла обычная эмалированная военная кружка. Старлей снял фанерку, и зачерпнул из ведра.
- Только смотри, холодная, - он протянул кружку. Я взял кружку, она действительно была холодная, и осторожно начал пить. После второго глотка я понял, что это совсем не вода. Остановиться – значит, потерять лицо, опозорить фамилию, этого допустить я не мог, и поэтому неспеша допил холоднющую жидкость до конца. Ловким движением фокусника старлей выудил из-за спины блюдце с нарезанным лимоном, и предложил закусить, что я и сделал. Потом кружкой снова зачерпнул воды, но уже из второго ведра, и дал запить разведенный спирт, чтобы слегка утихомирить огонь во рту. Второй старлей быстренько сунул мне сигарету в зубы.
-Могешь, - уважительно пробасил первый, - добро пожаловать на БАМ.
Наша задушевная беседа продолжилась, но вскоре за забором засигналила машина. Ребята хватанули ещё по полкружки, пососали лимон, аккуратно поставили спирт в уголок за кустом, ведро с водой на хозяйское крыльцо, и попрощались.
- Увидимся ещё, отдыхай, - они застегнули рубашки, одели галстуки, и вышли за ворота.
День начинался неплохо.
Вот только что скажет мама?
Владимир Сухов
июль 2019
Свидетельство о публикации №225071101266