У кассы

Если вы оставили окно открытым на ночь – не удивляйтесь тогда непрошеным гостям.
Особенно если живете в мансарде, как и я.
Птица, летучая мышь, какая-нибудь смешная зверушка, вроде розового хомяка. Или вор.
Последнее не самое неприятное, но рассказывать об этом я не хочу.
А тот гость принёс мне покой.
Тихий ночной дождь залил пол моей большой комнаты.
Проснувшись, я выскреб из под правого ребра томик современной поэзии и освободил правую щеку от пары десятков втиснувшихся в нее таблеток. И то, и другое должно было, по моим расчётам, избавить от боли.
Сев на кровати, я с интересом опустил ноги в сверкающую лужу. Соскользнув вниз, я стал источником небольшой волны, которая, как показалось, мягко вытолкнула меня в ванную.
"Не буду ничего сегодня есть. Ничего. Может жидкое что-то. Супчик. Супчик... Погуляю хорошенько, то-да-сё, желудок и успокоится. Еще посплю после. Точно, надо прогуляться", - думал я, рассеянно царапая щеткой закисшие зубы.
Мятое и пятнистое лицо в зеркале немного  расстраивало, но тут уж ничего не поделаешь.
После выпитого стакана подсоленной воды я понял, что моим планам на остаток дня мало что сможет помешать.
Раз не нужно готовить еду, то и дома оставаться незачем.
Пол я оставил мокрым, рассудив, что он должен высохнуть сам собой.
Тепло (и со вкусом) одевшись, я с мышиной осторожностью спустился через шесть лестничных пролетов в подъезд, - совсем не хотелось мне встречать кого-то. Хозяйку квартиры, например.
Белая дверь с окошком наверху выпустила меня, скрипнув и вдохнув уличный воздух взамен.
Я шагнул из тёмной арки наружу. Тут же, чуть мне не на голову, с окна второго этажа спустился вспугнутый ворон. Он обошел меня полукругом и осмотрел. Быстро успокоившись, черная маслянистая птица отвернулась и залезла себе клювом под крыло.
Отряхнув перышки и поправив прекрасный черный шарф, я пошел вверх по улице, ведущей от моего отсыревшего дома в светлую часть города.
"Можешь каркать мне в спину, я даже не обернусь", - подумал я, но ворон промолчал. В этот момент один мой ботинок тихо зачавкал, я подумал, что дождевая вода, видимо, добралась и до моей обуви, и забыл о вороне.
Звук входной двери был слабым, но слышным. Его не могли не услышать. Почему же не вышли поболтать, не окликнули из окна?
Когда давно не интересуешься людьми, неприятно вспоминать, что возможно сам пока еще интересуешь их.
*
... Пройдя вниз по берегу сонной реки до маленькой обмелевшей запруды, напротив кривого чёрного дерева, Корн остановился и посмотрел вверх и вправо, в ложбину между двумя обожженными холмами.  Печальная симметрия. Но дальше он увидел тёмно-красную крышу своего дома.  Оставалось всего около, или чуть больше часа пути. Почти всегда он возвращался с убитым зверем или птицей. Однажды, пять лет назад, он притащил на плечах маленькую антилопу.
Сегодня он шел просто так.
В воздухе висела взвесь каких-то красных частиц, дымно блестевшая на солнце, колыхавшаяся от слабых движений ветра и никак не желавшая оседать на землю.
*
Мне ужасно захотелось зайти в один большой, нарядный и богатый магазин.
"За какой это хорошенькой вещичкой отправились вы туда?", - слышу уже вопрос от человека, который начинает думать, что я начну сейчас хвастаться покупкой.
"И откуда у тебя, свинья, деньги ходить по таким свинским капищам, в то время, когда основная масса твоих сограждан ходит на яму, не имея никаких добрых предзнаменований?", - можно услышать и такое.
Подождите, подождите! Может быть тот магазин только показался мне дорогим, ведь я не знаю точно, как должны выглядеть истинно дорогие магазины.
И покупал я там обычную, мелкую вещь.
Думаю, это была тетрадь...
Да, у меня за день до того закончились страницы в журнале наблюдений.
... Очнулся я уже в очереди к кассе.
Помню, стою в этой очереди, небольшой, человек в семь-восемь, но тянущейся необычно медленно. На лице у меня улыбка, призванная сказать окружающим "Э, дорогие мои, вообще-то я не вашего типа, но, из возвышенности и благородства терплю вас стоически, с иронией, и даже с сочувствием". Люди хмуровато улыбаются в ответ и опускают головы, понимая мои мысли. Проходит несколько минут, очередь как-то движется вперёд, я рассматриваю (изящно вытянув шею и полуприкрыв глаза) высокие звонкие потолки, змеино-лиственную лепнину, колонны, розетки, изгибы и переходы, весь старый дьявольский ар-деко, - всё это свежо, но уже тронуто полупрозрачной тенью тлена (как это и должно быть у деталей дорогого интерьера). И никаких безвкусных излишеств.
Искоса поглядываю на красные лица людей.
Держусь гордо, независимо.
И тут, вдруг (как это обычно и случается в нашей погрязшей в регрессе и косности стране), происходит нарушение древнего и мудрого порядка стояния в очередях. Порядочные граждане, честно выстаивающие положенное (к которым отношу и себя), начинают роптать, пусть слабо и обречённо. Но причина не только в самом факте нарушения, а также и в слабости и обреченности (а может - в силе и благородстве, так как я так до конца и не понял, был тот магазин дорогим или нет), но больше в поведении и облике нарушителей.
Высокий, худощавый, седоватый мужчина, с розовым орлиным носом и бледно-голубыми глазами, похожий на австрийца, аккуратно проходит вдоль толпы к кассе, и тут же останавливается, зачем-то раскрыв большую черную кожаную сумку. Он одет в черный костюм с коричневым жилетом, его длинная и сухая шея обвязана тонким шарфом. И вся одежда его вроде совершенно новая, но каким-то образом уже очень, очень давно ношеная. Бросив лакированным баритоном несколько слов кассирше, он смотрит затем на свою спутницу, - тоже неизвестно как, незамеченной, подкравшуюся к кассе с другой стороны. Дама, лет шестидесяти...и, невысокая, почти не полная, в простом темно-сером платье (из материала очень хорошего качества), и накинутой сверху то ли шалью, то ли мантией, заколотой брошью (птичка с рубиновым глазком), стояла, прижав к животу голубую картонную коробку. От её приятного, светлого лица - с маленькими аккуратными чертами, мраморным лбом и немного тяжеловатым подбородком, и особенно от ее спокойных глаз, - исходили, как мне тогда показалось, волны чувствительности и достоинства.
Но при этом, могу поклясться, она покачивалась, как пьяная.
Все уставились на неё с унылой недоброжелательностью, но ее ничего, понятное дело, не трогало.
Открыв коробку, она поморщилась и начала вынимать из нее своими маленькими руками пачки банкнот и передавать кассирше. Та их распечатывала, закладывала в счетную машинку, считала, аккуратно складывала, перехватывала резинкой, и отдавала седовласому. Мужчина брал деньги жесткими пальцами и складывал в сумку, недовольно поглядывая на даму.
(В этот момент у меня, как это бывает почти у всякого человека, полезли в голову мысли о возможном грабеже. Я рассчитал, что его было бы наиболее удобным совершить со стороны выходной двери,  располагавшейся всего в паре метров за спиной кассирши. Но я не грабитель по профессии, а метеоролог).
Наконец, спустя несколько минут, счёт был окончен, а чёрная сумка застегнута. Женщина держала в руках пустую коробку и рассеянно оглядывалась, не зная, что с ней теперь делать. Серьёзная красивая кассирша выхватила у неё картонку, быстро смяла и бросила куда-то себе под ноги.
Дама улыбнулась и прошла к своему спутнику.
И в этот момент одна женщина, - стоявшая все это время ближе всего к кассе, - с тяжелой загадочностью произнесла: "А теперь вы можете купить себе на эти деньги маленький автобус". И по-куриному дернула головой.
По очереди пробежало злорадное оживление.
Дама вздрогнула и отреагировала сразу, неожиданно грустным голосом: "Почему автобус? Нет, дело в том, что... Деньги мне нужны ..." Но тут седовласый твердо остановил ее, одним взглядом, и что-то тихо, но энергично произнес. Женщина осеклась, "австриец" аккуратно подхватил ее под руку и они бодро направились к выходу.
Они упорхнули мгновенно, как и появились.
Очередь призадумалась, в воздухе заискрилось любопытство, но всё быстро рассеялось и пришло в нормальное состояние.
"Интересная парочка", - озадачился и я, - "И кто же они такие? И зачем так лезть, прямо через толпу?
Не могли что ли подождать до вечера? И эти деньги в коробке?"
*
.... Корн размышлял, что без груза он доберётся домой минут на десять раньше. Не больше.
Он знает, что как только войдёт в маленькую калитку в живой изгороди, закроет её за собой, сразу скрывшись от невысокого солнца, он пройдёт вдоль дома, мимо высокой старой груши, колодца и абрикоса, не прикоснувшись ни к воде, ни к плодам, а слегка только проведя ладонью по пиону, стоящему в горшке на ящике у колодца, войдет в кухню, молча сядет на тяжёлый табурет, грузно расставив ноги, осмотрит и отложит ружье... его маленькая дочь Клара станет смотреть на него, ничего не спрашивая, а потом все-таки возьмёт за руку и поведёт в свою комнату, чтобы показать как она запеленала и украсила свою кошку, а если та вырвалась, пока её не было (скорее всего, так как кошка уже повзрослела и научилась выпутываться и убегать), то начнёт вздыхать и жаловаться на непослушание неблагодарного животного, вызванного, скорее всего, нечистотой породы, и покажет ему спеленатую куклу, специально подготовленную на случай кошкиного бегства..
*
Вскоре и я добрался до кассы, расплатился и вышел в пассаж. Домой мне совсем не хотелось.
Должен сказать, что у меня есть здесь одно место, уголок, куда я иногда захожу. Так, в общем ничего особенного. На самом верхнем уровне, ближе к ажурной стеклянной крыше и к небу над ней, я люблю немножко посидеть, отдохнуть и подумать. Мне не везде думается одинаково.
Поднявшись на эскалаторе, я быстро нашёл знакомый диванчик, осмотрелся, снял ботинки, потом пальто и мой красивый серый твидовый пиджак (моя гордость), сложил их на спинке диванчика, и тихо, блаженно устроился.
А вокруг был почти настоящий маленький сад. В больших коричневых деревянных ящиках - росли декоративные пальмы, а также еще и другие деревья, - все тонкие, шершавые, изогнутые, с чистыми и здоровыми листьями. Кроме больших ящиков с деревьями, там были еще ящики поменьше. В них росли маленькие нарциссы и глицинии.
Было там и еще кое-что. Внутри этого маленького сада, скрытые за деревьями, на тяжелых мраморных тумбах стояли две чудесных, огромных птичьих клетки. О, это настоящие апартаменты, пентхаусы для пернатых - не меньше двух метров в диаметре и трех-четырех в высоту.
Как я видел, их регулярно мыли и чистили, что очень правильно, иначе все давно превратилось бы в грязный курятник.
Птицы были хорошо устроены и обеспечены: и пищей - зерно нескольких видов, кедровые орехи, и молоком, и каким-то специальным птичьим витаминным напитком (как утверждал работник, назвавшийся "менеджером зелёной зоны"), налитым в красивые серебряные поильнички, а также и еще какими-то зернами, название которых я не знаю. Вряд ли есть где-то на свете более удобные и просторные жилища для прирученных птиц. Может быть, разве что во дворце какого-нибудь восточного шейха-орнитофила. Но об этом мы мало знаем.
В одной клетке, стоящей сразу позади дивана (на котором всегда сижу я), жили два больших белых попугая, а в другой - группа простых, но певучих, птиц, вроде канареек. Я пытался как-то даже заговорить с ними, но ни попугаи, ни маленькие птицы не обратили на меня внимания. Видимо, они были или слишком горды собой, или слишком довольны жизнью, чтобы искать нового общения.
Запахи влажной земли, птичьих перьев, согретых солнцем и человеком листьев, негромкий звон птичьих погремушек и суетливое шуршание птиц действовали на меня щекотливо умиротворяюще, совсем как дорогое лекарство, которое выдала мне однажды сердобольная хозяйка моей комнаты.
Очень приятно иметь в жизни что-то постоянное.
Людей нигде рядом не было, я скромно наслаждался одиночеством и уютом. Хотя мне трудно было считать это место "своим", всего раза три до того бывал я там, но я все же чувствовал с ним какую-то связь, и ни разу она не омрачалась разочарованием. Меня всегда тянуло туда, когда бы я ни оказывался поблизости, - посидеть, подремать, хотя бы несколько минут.
Возможно этот магазин все же был дорогим.
В карликовом искусственном садике мой расслабившийся ум начинал ворочаться, шевелиться, оттаивать что ли,  в нем просыпались старые, подростковые мечты об экзотических странах, диких и прекрасных местах, первозданных и чистых долинах и темных заморских чудесах. Это не были бесплотные выдумки, о нет, более того, я строго следил за тем, чтобы все фантазии соответствовали настоящим, хоть и далеким образам, о которых я когда-то читал, где-то видел. Мне не хотелось мечтать о фальшивых местах.
Сознание мое мгновенно, легко уносило меня в такие секунды куда-то, где трудно оказаться хоть на самом современном корабле или самолете. Словно не было меня никогда, а был, где-то не здесь, то рыжеволосый охотник-бельгиец, отдыхающий на своей плантации, то геолог-португалец, нашедший кимберлитовую трубку в Анголе, то толстый немецкий переселенец, сидящий в шезлонге посреди лужайки на самом берегу у мыса Доброй надежды и пространно рассуждающий о преимуществах местного кофе. С закрытыми глазами я разговаривал на чужих языках, впитывая чужие слова вместе с криками птиц и запахами маленьких теплых деревьев.
В тот день, посидев совсем недолго, я подумал, что могу, пожалуй, идти домой и попробовать что-нибудь съесть. Желудок мой получил хороший отдых.
Я спустил ноги в ботинки, нагнулся и стал затягивать шнурки.
Однако, тут я заметил, что не один.
Вернее не заметил, а услышал.
Скрип железа по стеклу, смех и человеческие голоса принесли с собой удивление, досаду, а затем и страх.
Я выпрямился, съежился - от мысли, что кто-то мог видеть меня и слышать мои ксеноглоссические рулады. "Решили сумасшедший. Смеются: "Пришел этот глупый мечтатель... И, представляете, он сидел здесь! Что-то бормотал. И испачкал нашу мебель!"
Место полностью испорчено, мне придется искать новое.
И когда я найду такое?
Как жаль, как жаль.
Или же мне всё послышалось? Померещилось?
Посмотрев на птиц, я суетливо осмотрелся вокруг.
Никого.
Я встал, подошел вплотную к клетке с попугаями, и начал оглядываться, пытаясь увидеть невидимых людей.
Но, может быть, все таки ничего не было? Показалось?
*
... Корн знал, что после того, как Клара пожалуется на кошку, он покачает головой, согласившись, и суровым голосом предложит наказать её, выгнав из дома. Клара серьёзно посмотрит на него, а потом опустит глаза и скажет, что так поступать точно не следует, потому что домашнюю кошку никто не ждёт в саванне. Потом они выйдут во двор, посмотрят на вечерние Драконовые горы, и поднимутся по сложенным из больших грубо обтесанных камней ступеням снова в дом, где мать Клары уже налила им в чашки ройбуш пополам со сливками из буйволиного молока.
... Но что там? Там... Слева, метрах в десяти. Корн отвлёкся. Он не узнал этого звука. Метрах в шести, в траве. Тихое шуршание, вздох, шевеление... Трава примята немного не так... А как ей должно быть примятой? Не так, не так.
Корн был уже в том возрасте, когда знают, что мелочи не обманывают.
Шевеление? Змея. В это время года? Вряд ли.
Может птенец красавки выпал из гнезда на дереве?
Корн внимательно осмотрел одинокую сухую акацию.
Не место для гнезда.
Его узкое лицо с родинкой над левой бровью вытянулось и как-то одеревенело. Он протер потный лоб от налипших песчинок и чешуек глины.
Может быть это просто бессмысленная игра стихии, ветра, испарений земли, а не знак какой-то отдельной жизни, опасной или безразличной? Пусть он и не слишком опытный охотник, но точно не мальчик.
Кто-то тихо поскребся по коре дерева...
"Трус. Эта трава совсем невысокая, кто там может спрятаться?"
Что ж, сегодня не думал он охотится, но если бог решил так, мешкать не станет.
Корн вздохнул, вытащил и плавно переломил ружье. Оба ствола готовы, но он вытащил патроны и сунул их в карман куртки. На их место вошли два других, дорогих, надёжных. Он поводил рукой через рубашку от шеи и вниз, чтобы отодрать проклятые песчинки и чешуйки.
Корн медленно встал, не отводя глаз от дерева, принял удобную позу и принюхался. Ветер дул с гор и в нем не было ничего особенного.
Неожиданно из-за холмика коричневой земли высунулась маленькая пушистая голова со смешными ушами по бокам.
*
Но тут я снова услышал смех. Снова. Как раз оттуда, куда и смотрел.
Чье-то присутствие вытолкнуло меня из моего собственного мира, о котором мог знать только я.
Мне вдруг захотелось увидеть этих людей, получивших надо мной такую власть.
Я не знал, какие слова должен сказать им, но твердо решил не уходить так, молча.
Пройдя вперед, я их увидел.
Там было... Местечко, уголок, вроде моего, просто комната, отгороженная стеклянной стеной, даже без дверей. Какой-то офис-закуток. Всего метрах в двадцати от моего диванчика. Я понял, что никогда не смотрел в ту сторону.
Я тихо подошел к стеклянной стенке.
Внутри были двое. Он сидел, она стояла, а на столике между ними лежали три пистолета "Глок", все разных размеров, и знакомая черная сумка. Мне стало слышно о чем они говорят.
- И ты правда стал бы стрелять, если кто-то решил бы напасть?
- М-даа...
- Хорошо. Но они же были под деньгами. Как ты их собирался вытаскивать?
- Ну, это же не вода. И не...
- Да. Видно, что ты не военный.
- Аа?
- Как это все глупо, как будто специально! Как можно было все так устроить. Это... Глупо. А зачем, скажи, ради бога, три? Один тебе, один, хорошо, мне, а третий?
Мужчина сложил из пальцев пистолетик и произнес "пфафф".
- Запас. Больше патронов.
Женщина ничего не ответила и отвернулась. И тогда она и увидела меня.
А я замер, как большой и мягкий горный баран, на которого со скалы обернулся ястреб. А может быть это был блик от стекла, отразившийся от её маленьких глаз? Сейчас мне все видится несколько по-другому.
Сморщив маленький белый лоб и брови, она кивнула мужчине и указала на меня своей маленькой рукой.
Мужчина повернул голову в мою сторону, привстал в кресле и дважды отчётливо и медленно моргнул.
Этот жест отчего-то произвел на меня странное и чудовищно пугающее впечатление. Я подумал, что вижу некий условный знак. "Сейчас убьют, изрешетят тебя, прямо через эту прозрачную стенку. И стекло войдет в раны, маленькие невидимые осколочки. Это лишнее. Боль, заражение и смерть. А может пули закончат все дело".
Мой желудок сжался и затвердел как мороженая слива.
Страх охватил меня, я даже не мог закрыть глаза.
Но мужчина только усмехнулся, посмотрел на женщину и развёл руками. Она нахмурилась.
- Хорошо. Я позову Бориса.
Борисом оказался высокий и сухощавый человек, очень похожий на мужчину с пистолетами, - разве что нос покрупнее, а волосы короче и седее. Он появился с противоположной от меня стороны. Подойдя к даме, он слабо улыбнулся и что-то негромко спросил. Дама снова указала ладонью через стекло на меня.
Я все стоял там, как будто должен был это делать.
Борис осмотрел меня скучным взглядом, потёр длинным белым указательным пальцем над бровью, затем повернулся к женщине и сказал: "Нет. Я его не знаю".
Мужчина посмотрел на даму и пожал плечами. "Может тогда..." - остальное было сказано шёпотом, прямо в ухо Борису.
Мне было все равно. Я несколько отупел от напряжения и хотел просто, чтобы все поскорее закончилось.
Женщина сказала "Пожалуйста". Борис ответил "Если хотите" - и вышел ко мне. Оказалось, что он немного хромает.
"Что вы здесь делаете? Вы следите за их высочествами? У вас какое-то дело? И кто вы?", - начал он еще на ходу, остановившись в метре от меня.
У меня зачесался нос и заныл желудок. Я стал рассеянно водить ладонью по животу.
Борис аккуратно вдохнул и выдохнул через свой крупный нос. По его расстроенному лицу было видно, что он уже все понял: перед ним грубый человек с неясными целями и взглядами. Это его, кажется, успокоило.
Я подумал, что нужно что-то сказать. "Сидел. Там", - просвистел я натужно. "А зачем вы подошли к их высочествам так близко и подслушивали?"
Он вроде как бы хотел разозлиться на меня, но его охлаждало небольшое презрение. Это можно понять, обычный рабочий день, все идет размеренно и однообразно, и тут приходит какая-то важная персона и требует разобраться с очередным извращенцем. Почему он просто не позвал охрану? И почему он называет эту парочку "высочествами"?
"Я не удивлен, что вы не узнали их высочеств, пусть и бывших. Бывших высочеств. Люди... народ продолжает оказывать им поддержку и сейчас. Правительство считает правильным обеспечить им жизнь, достойную их положения. И заслуг".
"Я видел их внизу. Они несли коробку. Коробку с деньгами", - развёл я руками, показывая размеры той коробки. "Да, да", - выговорил Борис устало. - "Как я, кажется минуту всего назад, здесь объяснял, правительство поддерживает наших бывших высочеств. Сейчас в бюджете нет свободных денег и оно заняло необходимую сумму у нашего магазина. Что тут необычного?" "А почему всё открыто, все же видели". "А почему я должен вам что-то говорить? Почему вы спрашиваете? Вы жуналист?" "Я? Нет, вам показалось, я не журналист. Я метеоролог".
"Вам лучше сейчас просто уйти. И всё".
Я почувствовал, что мои брюки потихоньку начинают спадать с меня и сунул обе руки в карманы, чтобы их поддержать. Вообще за последний год окружность моей талии уменьшилась, из-за чего пришлось проколоть в ремне пять новых дырок, но я все равно считаю себя толстым. Черт его знает, окуда все эти запасы. Это очень неудобно. Видимо настало время делать новую дырку.
"Почему, я ведь покупатель? Я купил вещь, у вас, внизу, когда этим двум давали коробки с деньгами". Сказав это, я развернулся и на негнущихся ногах пошел к эскалатору. "Постойте". Борис медленно подошел ко мне сзади. Я развернулся к нему лицом.
"Я скажу вам, раз вы... Ее высочество больна. Очень больна. Она практически умирает. И ей нужно как можно быстрее получить лечение. У нас это невозможно. Поэтому она летит за границу, а его высочество ее сопровождает. Это все".
"Зачем он мне это сказал?" - подумал я.
Я молчал.
"Теперь вам ясно?" - спросил Борис.
"Да. Простите, я не знал".
"Хорошо". Борис замолчал, ожидая, когда я наконец уйду.
И я ушел.
*
Корн вытянул шею и откинул назад капюшон куртки, чтобы получше осмотреть львенка. Совсем еще маленький детеныш, размером, пожалуй, меньше кошки его дочери Клары. Почувствовав вдруг огромное напряжение в плечах и шее, Корн опустил ружье и начал медленно вращать плечами и наклонять голову вправо и влево. По-видимому, это было ошибкой.
Потерявшая детеныша мать нашла его как раз в тот момент, когда Корн с полуприкрытыми глазами увлеченно разминал свои плечи и шею. Заметив его, худая львица хотела рыкнуть, но у нее не получилось.  Получилось только слегка фыркнуть. Пыль и чешуйки глины заполнили ее нос и горло, сильно мешая и обонять, и дышать.
Схватив детёныша зубами за загривок, мать прыгнула и быстро понесла его в сторону реки. Корн очнулся от шума, удивлённо крякнул, и вскинул ружье, выцеливая то львицу, то детёныша. "Вот черт, надо же, надо же..." - быстро успел он подумать
Корн очень сильно испугался умереть, и он действительно умер, потому что молодой лев, четырех лет от роду, не имевший никакого человеческого имени, без всякого звука прыгнул сбоку и очень удачно разодрал ему и шею, и аорту. Он успел подумать и пожалеть о том, что не сможет к вечеру быть дома, и вообще... но все же легкая смерть пришла быстро, намного быстрее, чем смерть смотрителя преторийского зоопарка, разодранного неделю назад тупыми когтями другого льва, успевшего получить человеческое имя "Гунгу". Он тоже ходил поблизости, так как считал детеныша своим.
*
С того случая я перестал думать о своих далеких странах. Видимо, мой испуг нарушил что-то в тонких психических каналах. Каналах... Тьфу, не знаю, как это все называется. Или же причина всех этих видений гнездилась в моем больном желудке. Я недавно узнал, что там, в желудке, и вообще во всех человеческих кишках ученые нашли целую массу нервных клеток! Вот и гадай теперь, откуда пришла эта мысль - из головы, или из желудка?
Я думаю, что хорошая, добрая еда и теплое кресло у окна - совсем не так мало.
Сто миллиардов нервных клеток в желудке. Подумать только...
И я ходил еще раз в то место, это правда. Но оно безнадежно испорчено. А попугаев я выпустил. Не знаю, куда они сумели улететь, далеко, или совсем близко, добрались ли они до мест, о которых я им рассказывал, или предпочли вернутся в клетку, облетев весь тот дорогой магазин, и не найдя ничего себе по вкусу.
Мне это неизвестно.
Хожу я теперь в обычный, маленький магазин недалеко от своего дома. Хозяин разрешает мне сидеть там у окна и смотреть старые журналы.