Сборка жизни по инструкции папы

Иногда одно движение памяти — как поворот ключа в давно закрытом ящике. Так было и 1 июня, в День защиты детей. Что-то щёлкнуло — и перед глазами всплыла сцена: я, маленький, держу отца за руку, ветер колышет полы его пиджака, а он показывает охраннику на проходной своё удостоверение. Турникет щёлкает. Его впускают. Меня — нет.

Всё хотел записать эту историю — да не доходили руки. А она возвращалась каждый год — по запаху весенней пыли, по звонкому смеху с детской площадки, по старой фотографии, где мы с отцом на прогулке— как будто на границе двух миров: взрослого и детского.

Отец — Наиль Робертович. Он был инженером, начальником цеха на одном из заводов Уфы. Сейчас он на заслуженной пенсии. Человек сдержанный, сосредоточенный, внимательный к деталям. После развода с мамой он не исчез из моей жизни — наоборот, стал ближе. Не в быту, не в ежедневных мелочах, а глубже — в вещах, хоть и виделись чаще по выходным которые остаются с тобой на всю жизнь.

В одном из дворов Уфы, где мы гуляли, он учил меня по задним фарам определять марку машины. «Вот “Москвич” — у него круглые, у “Запорожца” — совсем крошечные, у “Чайки” — как у корабля. А вот “ЗИЛ” — запомни, их уже почти не делают». Мне было пять, но я запоминал. Не фары — жест, интонацию, паузу между словами. Так учат не технике — а вниманию, сосредоточенности, умению различать важное.

Потом были самолёты. Хоть я и видел их вживую позже, и летал на «Анушке» и на Ту-134, отец ещё в детстве научил меня различать модели по фотографиям. «Вот “Як” — лёгкий, манёвренный. А вот “Ту” — степенный, как поезд в небе. У каждого своя задача». Тогда я ещё не понимал, что он говорил не только о самолётах, а о людях.

Один раз мы с мамой проводили его до проходной. Он молча показал удостоверение, турникет щёлкнул, и отец скрылся за воротами завода. А я остался с ощущением, что его работа — это что-то важное, но недоступное для меня. Между нами и тем местом, куда он уходил, было невидимое стекло. Уже тогда во мне появилось лёгкое, необъяснимое отчуждение к этому месту. Оно было частью взрослого мира, от которого меня отделял не только турникет, но и возраст, и непонимание.

Но рядом — буквально на углу — был другой мир. Там, в Дворце культуры при заводе, каждый год устраивали лучшие в городе новогодние ёлки. С хороводами, ватным снегом, живыми актёрами, запахом мандаринов и звоном бубенчиков. Эти праздники были устроены для нас — детей тех самых людей, кто проходил через турникет в утренней тишине. Парадокс: за холодной проходной — взрослые заботы и ответственность, а чуть в стороне — детское чудо. В этом был какой-то особый баланс.

Теперь я понимаю: в детстве он защищал меня не громкими фразами, а самим фактом своего присутствия. Он учил не словами, а примером. Не рассказывал, как жить — просто жил. Строго, терпеливо, честно. Так, что спустя годы я и сам стал внимательным к деталям. И к людям. Писателем, который не пропускает мелочей. Сыном, который помнит.

1 июня — День защиты детей. И в этот день я вспоминаю: лучшая защита — это человек, рядом с которым ты чувствуешь — с тобой всё будет в порядке.
У меня был такой человек. Он и есть.
Мой отец. Наиль Робертович Арсланов.

Я никогда не был в Нью-Йорке, но видел фото Гранд-парка — и сразу подумал о парке Якутова в Уфе. Те же дорожки, те же скамейки под кронами деревьев, дети, кормящие голубей. И мне стало ясно: если бы мы с отцом оказались там, мы бы узнали этот парк без слов. Потому что настоящая защита — это не место, а человек рядом.

http://proza.ru/2025/05/19/1937