Наследие Арна. Время Вдов. Гл Первая. Ч. Вторая

                *   *   *
   Из четырех вдов, державших в своих руках бразды правления королевством — по крайней мере, злые языки охотно утверждали, что так оно и есть — Ингрид Ильва из Улвасы была самой молодой и красивой и немало богатых и благородных мужчин мечтали взять ее в жены.

    Из четырех женщин вдовствующая королева Сесилия Бланка была самой мудрой, когда дело касалось борьбы за власть, а ее любимая подруга Сесилия Росса из Форсвика лучше всех осознавала силу, заключенную в серебре и торговых сделках. Ульвхильда дочь Эмунда  лучше всех подруг  понимала образ мыслей мужчин и умела представить вещи так, чтобы добиться от  мужчины своего.

   Вместе они были сильнее пятисот всадников в железных доспехах, и когда время от времени сходились вчетвером в королевском замке Нёс, то в конюшнях и на поварнях начинали шептать, что собрался Высший совет королевства и конунг Эрик готов затанцевать под их дудку.

   Муж Сесилии Бланки конунг Кнут сын Эрика, умер после долгой продолжительной болезни, а силы зла уже готовились к войне. Тогда вдовая королева и была сослана в монастырь Рисеберга. Три ее подруги потеряли своих мужей в битве при Гестилрене. Сразу после победы вдовствующая королева Сесилия Бланка переехала к своему сыну-конунгу Эрику в Нёс. Она привезла с собой королевскую корону, хранившуюся в красивом кожаном футляре из Любека. Пока молодой конунг не был  женат, всю власть в королевстве  взяла в свои крепкие руки Сесилия Бланка.

    При таких обстоятельствах многие предполагали, что вдовы хотели как можно дольше оставить молодого конунга неженатым, чтобы через его мать  управлять и распоряжаться в стране, как им заблагорассудится. Однако на деле все обстояло совсем наоборот.

   Однажды летней ночью конца июля,  впервые собравшись вместе у Сесилии Бланки,  четыре вдовы надолго остались одни в западной башне. Сесилия Бланка приказала принести много белого вина, и еще долго после рассвета из  башне были слышны возбужденные голоса и смех, столь неожиданный, сколь и неуместный, учитывая траур, который носили все четверо.

     О чем думали и рассуждали вдовы в ту ночь, наверняка знать не мог никто. Однако их хитрость стала ясна на следующем заседании королевского Совета, состоявшемся вскоре после этого в Нёсе. На том совете присутствовала вдовствующая королева Сесилия Бланка в короне поверх черной  вдовьей вуали. Вскоре советникам дали понять, что женщина не собирается оставаться в том положении, в которое они стремились  ее поставить.

    Заседание совета было не многочисленным, поскольку сражение при  Гестилрене выкосило половину светских вельмож, а также потому, что архиепископ Валерий и некоторые из его ближайших доверенных лиц, таких как епископ Линчёпинга, не посчитали целесообразным являться в  Нёс так скоро после войны. Валерий справедливо подозревал, что конунг не отнесется благосклонно к архиепископу королевств, который поддерживал врага до последнего, благословлял датчан перед битвой и молился об их победе.

  Конунг Эрик избрал своим ярлом Фольке сына Биргера из Бьёльбо, а в отсутствие архиепископа самым влиятельным из представителей церкви на совете оказался епископ Бенгт II из Скары, с годами ставший сколь толстым, столь и богатым. Заседание проходило в восточном зале совета, на самой верхотуре круглой башни. Конунг восседал в кресле,  украшенном коронами Эриков. По левую руку от него сидел ярл  Фольке под львом Фолькунгов, а рядом пустовало кресло с крестом, предназначенное  архиепископу. Епископ Бенгт попытался втиснуть в него свое жирное тело, но конунг довольно едко пожурил его, и он вынужден был присоединиться к  епископам  Стрэнгнеса и Векшё, а также светскими людьми, сев на низкий мягкий табурет, оказавшиеся  весьма неудобными для столь тучного человека.

    В это же время для вдовствующей королевы Сесилии принесли удобное кресло того же любекского типа, что у конунга и ярла. Она села по правую руку от конунга, на что упитанный епископ  посмотрел с явным неодобрением.

   Епископ Бенгт вяло пробормотал молитву и конунг объявил заседание  Совета открытым. Он произнес это резко и по-скандинавски кратко, чем несколько удивил собравшихся в зале взрослых мужчин.

— Во имя Бога, мы приветствуем вас на этом совете, — начал он повелительно, словно, в самом деле, отдавал приказ. — Назрели два важнейших вопроса, их мы и рассмотрим в первую очередь. Прежде всего, мы хотим отправить послание конунгу Вальдемару Победителю, как его называют, хотя мы и наши войска дважды разбивали его, когда его армия вторгалась в пределы нашего королевства. Мы намерены предложить датскому конунгу Вальдемару взять в законные жены его сестру Рикиссу. Это один вопрос. Во-вторых, мы считаем нашу коронацию необходимой и предпочли бы, чтобы она состоялась как можно раньше. Это, мои уважаемые господа, вы должны принять со всевозможным вниманием. Если же у вас найдутся какие-либо возражения, то высказывайтесь коротко и по существу, имейте в виду, наше терпение не безгранично.

   Поначалу в холодном побеленном зале с пустыми стенами, на которых висело лишь распятие и герб с коронами Эриков и львами Фолькунгов, повисла тишина. Епископы удивленно переглядывались, а  епископ Бенгт громко вздохнул, поерзав могучим задом по неудобному низкому табурету.

— Итак, если у вас не имеются возражения против наших предложений, мы считаем заседание совета закрытым, — нарушил тишину конунг, опираясь на подлокотники кресла, словно намереваясь встать и уйти.

— Ваше величество, — простонал епископ Бенгт. — Все же эти вопросы требуют некоторого обсуждения.

— Хорошо! — отрезал конунг,  откинувшись на спинку кресла, и сделав вид, что приготовился слушать с огромным вниманием. — Но помните наши слова о ненужной болтовне!

   Епископ Бенгт почувствовал себя оскорбленным, но, с трудом проглотив обиду, сделал задумчивое лицо, словно тщательно обдумывает свою речь, прежде чем начать говорить.

— По моему мнению, мало вероятно, что конунг Вальдемар  будет настолько благосклонен к двукратному победителю, чтобы наградить его своей сестрой, — медленно и решительно начал епископ. — Более того, подобное предложение может создать впечатление, что мы слабы и привести к новой войне. Вот почему я считаю это скорее вредным, чем разумным. Что касается коронации: архиепископ королевства в настоящее время отсутствует, что вынуждает нас отложить этот вопрос на будущее. Таково мое мнение, и даже если оно противоречит вашему величеству, согласитесь, я не сказал ничего лишнего.

— Нет, но ты был до крайности наивен, — ответила  вдовствующая королева Сесилия Бланка, ошеломив на мгновение присутствующих в зале мужчин. В прежние времена женщина, даже королева, не осмелилась бы столь грубо вмешаться в решения совета.

— И поскольку ты не соизволил ответить мне, я с радостью и подробно объясняю, почему ты  наивен, — невозмутимо продолжила Сесилия Бланка, а ее сын Эрик даже бровью не повел. — Подумай о положении конунга Вальдемара. Он завоевал Саксонию и Шлезвиг, взял под контроль Гамбург, а вскоре  после этого и Любек. Победил в Польше, Ливонии и Курляндии. Однако он дважды потерпел поражение, стоившее ему крайне дорого, и оба раза в Западном Гёталанде — так что же творится в голове у столь могущественного правителя? Ну не сиди с открытым ртом,  ответь мне, если, конечно, тебе есть, что сказать!

— Вероятно, он думает, что должен смыть свой позор, что должен вернуться в третий раз и, наконец, разгромить нас на поле боя, — объяснил епископ, бросая нерешительные взгляды на мужчин в зале, словно не был уверен, правильно ли вообще отвечать женщине.

— Конечно, он обдумывает и этот вариант, — продолжила Сесилия Бланка столь же невозмутимо, как прежде. — После двух сокрушительных поражений победа должна цениться еще дороже. Просто во имя чести, хотя он мог бы спокойно продолжать свои благочестивые крестовые походы на востоке. И сколько бы серебра он ни вложил в вооружение новой армии против нас, победа отнюдь не гарантирована, поскольку две его сильнейшие армии были уничтожены. Ну неужели он действительно захочет начать новую войну против христианской страны на севере вместо того, чтобы нацелиться на язычников на востоке? Что, если он сможет избавиться от этой проблемы, восстановив мир, почетный мир, который будет стоить ему только его сестры Рикиссы? Будь на его месте, ты бы не согласился?

   Оглядевшись, епископ Бенгт заметил, что все мужчины в зале молча размышляют, как это бывает, когда говорится что-то достойное внимания. Никто не ухмыльнулся насмешливо, никто даже не подумал  многозначительно переглядываться. Он начал тщательно обдумывать свой ответ. Конунг и его ярл сидели неподвижно, ни один мускул не дрогнул на их лицах. Очевидно, они решили позволить королеве взять обсуждение вопроса в свои руки.

— Мы дважды разбивали его войско в пух и прах, — начал епископ Бенгт, обескураженный отсутствием поддержки со стороны других мужчин. — Если  король Вальдемар придет в третий раз, мы снова победим его с Божьей помощью!

— Теперь ты не только наивен, но и безмерно жесток к жизням других! — отрезала Сесилия Бланка. — Ты сам провел бессчетно поминальных служб после Лены и  Гестилрена. Тебе следует дважды подумать, прежде чем призывать сиротить женщин и детей нашего королевства. Кроме того, победа при Гестилрене сломала нам хребет. Мы потеряли наших лучших воинов и, прежде всего, нашего маршала  Арна сына Магнуса. Если ты не доверяешь моим словам, спроси нашего ярла.

    Епископу Бенгту казалось, что он спит и видит кошмар. Он помнил лишь один случай, когда его выбранила женщина, но тогда он был совсем юным викарием, а сейчас это происходило ни где-нибудь,  а на королевском совете. Вдобавок ко всему, он сидел ну очень неудобно, его  объемное пузо свисало на колени, не давая ему вздохнуть.

— Королева говорит верно, —  ярл прервал первым долгую и неловкую тишину, повисшую в зале. — Нет у нас сейчас той силы, что была при Гестилрене. Мы потеряли много хороших людей, и самая тяжелая утрата — наш главнокомандующий, благодаря кому мы в основном и победили. Новая война против конунга Вальдемара станет для  нас величайшим несчастьем. Нам следует опробовать все возможности, чтобы предотвратить эту беду, поэтому со стороны нашего конунга  мудро и благородно решить эту проблему, взяв в жены Рикиссу, сестру датчанина. Если Вальдемар жаждет мести и захочет новой войны, тогда мы ничего не добьемся и будет война. Однако, если он испытывает сомнения, только представьте, он не знает, сколь многих мы потеряли  и думает, что мы сильны, то, как мудрый правитель, он должен предпочесть протянутую нами руку. В этом я поддерживаю мнение королевы.

— Таково и наше мнение! — добавил конунг Эрик, прежде чем кто-либо в зале успел возобновить спор.

— Но с коронацией возникнут известные затруднения... — покраснев, прошептал епископ Бенгт.

— Вовсе нет! — оборвал его конунг. — На столе позади тебя, рядом с нашей печатью, пером и пергаментом, лежит королевская корона,  по праву завоеванная в Лене у Сверкера сына Карла. Он отдал его нам добровольно, в обмен на свою жизнь и обещание больше никогда не возвращаться в королевство. Он нарушил клятву, поэтому мертв. Но корона принадлежит нам, так говорит Святой Отец в Риме, если нас правильно информировали. У тебя, епископ, другое мнение?

— Нет, если дело обстоит так, — простонал епископ Бенгт. — Однако, могут возникнуть проблемы с архиепископом Валерием…

— Нам верится в это с трудом, — вновь прервал его конунг. — Валерий в праве выбирать между исполнением обязанностей архиепископа и бегством из страны. Наша коронация состоится, как только мы получим ответ Вальдемара.  На этом совет закончен. А теперь мы предпочитаем пригласить гостей к столу, отведать наши угощения и напитки.

  При этих словах конунг поднялся, взял мать под руку и покинул зал совета без суеты и излишних любезностей.  Епископ Бенгт затаил дыхание и тяжело поднялся, чувствуя, что больше не в силах терпеть навязанное ему пыточное устройство.

  Сделав таким образом первый шаг, вдовы навязали свою волю,  о которой договорились однажды ночью  в западной башне королевского замка Нёс.
                *   *   *
     Отправив датскому конунгу Вальдемару Победителю послание с покорной просьбой положить конец всякой вражде и скрепить мир браком между Рикиссой и конунгом готов и шведов  Эриком сыном Кнута, двор погрузился в томительное ожидание и бездействие. Никто ничего не мог бы сделать ни словом, но делом, пока не пришел ответ из Дании.
    Однако во время праздности и нестерпимого ожиданий слухи разносятся быстрее обычного. Так по Нёсу поползли шепотки, что властью в королевстве заправляю четыре вдовы, что не очень-то способствовало чести конунга Эрика. По этой причине Сесилия Росса, Ульфхильда дочь Эмунда и Ингрид Ильва решили соблюсти приличия и расстаться на время. Они договорились, что разумнее всего встречаться вдали от любопытных ушей и злых языков, и в следующий раз местом сбора была назначена Ульвоса.
    Подъезжая через неделю к Ульвосе, вдовствующая королева Сесилия Бланка, сопровождаемая самой скромной свитой и  подругой Ульфхильдой дочерью Эмунда, встреченной ею по пути, стали свидетелями необычайного зрелища. Проезжая по двору, гости замерли, увидев, как из-за построек появились четверо стражников Ульвосы, неся на руках отчаянно брыкающегося человека в  шелковых одеждах. Они оттащили его к ближайшей навозной куче и без колебаний швырнули в нее орущего и пинающего гостя в дорогом праздничном наряде. Подруги ошеломленно взирали на странную картину, пока из двери длинного дома не вышла сама хозяйка Ингрид Ильва. Она метнула во двор одну за другой несколько вещей, среди которых оказалось нечто, похожее на тяжелое золотое ожерелье с дорогими сапфирами, сопровождая это действо грубой непристойной бранью. Казалось, ее глаза метали искры от гнева.

   При виде потрясенных подруг, ее дурное настроение мгновенно испарилось. Она тут же дала знак слугам забрать лошадей, и совсем скоро они сидели в длинном доме среди мягких подушек  и попивали вино, а Ингрид Ильва, смеясь, рассказывала, что это уже третий кандидат в женихи, которого она отправила в навозную кучу, и  надеется, что слухи об этом обычае в Ульвосе быстро распространятся ветрами сплетен. Ульвхильда  возразила, что вряд ли этот слух обретет крылья — скорее, он поползет ногами улитки, ведь мало кто из мужчин, оказавшись в коровьих лепешках, почувствует непреодолимую потребность похвастаться. Слова Ульфхильды их позабавили, а когда чуть позже на лодке из Форсвика приплыла Сесилия Росса и Ингрид Ильва вынуждена была  рассказать все заново, они хохотали, как сумасшедшие.
    Ингрид Ильва единственная молодая женщина среди четырех вдов еще долго могла рожать новых сыновей. По этой причине именно ей выпало несчастье  принимать не нужные ей ухаживания жаждущих ее руки женихов. Тот факт, что ей не исполнилось еще и тридцати зим, несмотря на то, что у нее было пятеро сыновей, а выглядела она так, словно не рожала вовсе, определенно не уменьшал ее беспокойства. Слава о красоте Ингрид Ильвы ходила по всему Восточному Гёталенду.

   В этом смысле три остальные вдовы чувствовали себя в большей безопасности. Ни одна из них не смогла бы родить нового сына, зато все три женщины были очень богаты. Из этого следовало, что ни один мужчина в шелковой одежде не украсил бы их навозную кучу  и у них не было нужды приобрести богатство путем замужества.

     Мужчинам в королевстве, по крайней мере с их мужской точки зрения, гораздо проще было бы жениться на вдове. В этом случае они избегали тяжких переговоров с жадными родичами, размышлявшими о приданом, и могли не заботиться об утреннем подарке невесте после первой брачной ночи.  Мужчина и женщина принимали решение сами. Не удивительно, что мужчины чаще предпочитали богатых вдов. Гораздо труднее было понять, что они сами могли предложить в обмен на богатство, которым намеревались завладеть. Именно на этот вопрос, столь непонятный, по крайней мере, обеим Сесилиям, Ингрид Ильва остроумно и непристойно ответила, что, во-первых, мужчины убеждены, что ни одна женщина не способна жить без их мужского члена, а во-вторых, что незрелых сыновей невозможно воспитывать без тяжелой мужской руки.

  Насмешка, вспыхнувшая в ее глазах, тут же угасла, когда она произнесла последние слова, но они вновь заискрились гневом, когда она заговорила о  рыцарях из навозной кучи, вообразивших, что могут занять место Магнуса Монескёльда, считающих себя достойными взять на себя опеку над внуками Арна сына  Магнуса и превратить их в трутней и бездельников, которые только и способны, что пьянствовать на свадьбах и играть в кости. На своих детей у нее имелись совершенно иные планы, и она утверждала, что их ждет великое будущее, если она займется воспитанием своих мальчиков без помощи какого-нибудь вспыльчивого лентяя, живущего под одной с ней кровлей. Ее дети, уверяла она, вырастут мужчинами, имена которых будут помнить так же долго, как имя Арна сына Магнуса.

    Говоря о будущем ее сыновей, она воспламенилась такой страстью и гневом, что перестала походить на добрую заботливую мать. Веселая болтовня исчезла, мимолетно сменившись мрачным настроением. Однако прочитав во взглядах старших подруг удивление, смешанное со страхом, Ингрид Ильва опомнилась, в нескольких словах извинившись за то, что эти глупые женихи  затуманили ей разум, и поспешила загладить свою вину  очередной историей о  потенциальном муже, искупавшемся в коровьем навозе. Подруги нерешительно улыбнулись, но вскоре хорошее настроение вернулось заговорщицам — так они без сомнения воспринимали друг на друга. Они действительно были заговорщицами и вели страну к миру и процветанию, как это было на протяжении многих лет правления Сесилии Бланки и  ее мужа конунга Кнута сына  Эрика.

    Они перешли к обсуждению серьезных вопросов, что не помешало им насладиться несколькими бутылками превосходного вина. Уехав из Нёса, они избежали необходимости сидеть в шумных залах на бесконечных пирах среди рвоты и пролитого пива; им принесли легкую пищу: немного запеченной рыбы, седло новорожденного ягненка и другие подобные мелочи.

    Женщины были убеждены, что конунг Вальдемар примет их предложение, предпочтя отправить в Швецию не новую армию, а свою сестру Рикиссу. Им было немного жаль ее, они слышали, что ей нет и двадцати; им самим было хорошо известно, как тяжело юной женщине,  внезапно увезенной из монастыря, оказаться на брачном ложе с чужим мужчиной , в худшем случае — со стариком. Они не знали о девушке ровным счетом ничего, кроме того, что ее мать, София, славилась своей красотой по всей Скандинавии. Что ж, в этом случае, Рикисса станет не только юной, но и самой прекрасной королевой.

   Сын Сесилии Бланки Эрик был бы ей под стать. Ему не исполнилось тридцати, и он, определенно унаследовал редеющие волосы отца. Однако он был сильным, высоким и стройным. Он был могучим воином, и дважды побил  ее брата, не проигравшего ни одной битвы. Юная Рикисса не могла не принять это за честь.

    Возможно, девушка представляла себе жестокого правителя, закованного в доспехи с походкой в раскоряку,  с лицом и телом, испещренных боевыми шрамами от многочисленных боевых походов, старца, от которого воняет по ночам.

      Поскольку Эрик не таков, Рикисса будет приятно удивлена, увидев своего будущего супруга впервые. «Это хорошо», — рассудили все четверо.

    Она приедет, испуганная и одинокая, взяв с собой лишь нескольких личных горничных,  поскольку знатные дамы вряд ли захотят сопровождать ее к чужеземному королевскому двору. Так что будущей королеве вовсе не позавидуешь. Хмурая и застенчивая, она останется в Нёсе совсем одна. Это уже вовсе нехорошо.

     Сесилия Роза первая придумала, как помочь юной Рикиссе. До Лёдесе всего несколько дней пути, заметила она, и несомненно, именно туда датский корабль доставит юную принцессу.

   Конечно, все они, кроме Ингрид Ильвы, были убеленными сединами пожилыми женщинами, однако, скакать на лошадях они не разучились, а летом неделя верхом туда и обратно не составляла для них никакого труда. Итак, они решили отправиться навстречу молодой датчанке и первыми приветствовать ее на берегу, а потом по пути к замку Нёс утешать ее и рассказывать только хорошее об Эрике и его королевстве.

— Нам остается только молиться, чтобы датский конунг оказался более благоразумен и не жаждал войны, и чтобы  Рикисса действительно приехала,— вздохнула  Сесилия Росса.

— Об этом вообще не стоит молиться, — заверила Ингрид Ильва. — Она  придет, я уже вижу, как она спускается на берег. На ней красный плащ и белое платье, расшитое золотыми нитями, а на голове тонкий золотой обруч. У нее длинные распущенные волосы и голубые глаза. Я отчетливо вижу, как он спускается по узкому, шаткому мосту. Все будет хорошо.

    Никто не возразил Ингрид Ильве, которая, как говорили, обладает даром предвидеть будущее.

    После долгих скитаний по Западному Гёталанду и трижды попав не в тот замок или тинг, посланники конунга Вальдемара, наконец, нашли Эрика  сына Кнута в замке Лена. Они привезли драгоценные дары: два золотых скипетра, которые, согласно посланию конунга, пригодятся для коронации.  Конец одного венчал крест,  другого — орел с распростертыми крыльями, оба были из лучших трофеев, захваченных победоносными датским воинами.

    К  дарам прилагалось послание конунга Вальдемара, в котором тот сообщал, что с радостью отдаст свою сестру Рикиссу в жены Эрику сыну Кнута. Если Бог и время позволят, она прибудет в Лёдесе через два дня после литургии в День Святого Петра, но сам он не сможет сопровождать сестру, поскольку срочные военные дела задерживают его в чужих краях. Послание было скреплено печатями датского короля и архиепископа.


   Ни конунг Эрик, ни ярл Фольке даже не смели надеяться на столь благополучный исход дела, и хотя теперь им пришлось поторапливаться со всеми приготовлениями, они заказали приветственный эль для шести датских господ, которые оставались у них три дня,  опустошив запасы пива  до дна.

   Тот факт, что не только сам Вальдемар, но и его архиепископ скрепили пергамент, доставленный посланниками, приводи конунга  и его свиту в восторг, граничащий с  блаженством. Теперь их собственный коварный архиепископ Валерий,  пытавшийся возложить корону на голову Сверкера, отняв  ее у клана Эриков, остался ни с чем. Послание конунга Вальдемара не могло быть  истолковано иначе. Война закончилась, и как только Рикисса разделит брачное ложе с Эриком , связав двух конунгов кровным союзом,  Эрик сын Кнута и его люди смогут рассчитывать на поддержку датского конунга. Независимо от того, действительно ли его задерживали важные дела  или он всего лишь нашел предлог, но  конунг Вальдемар предусмотрительно держался подальше от враждебного королевства, пока не распит свадебный эль, причем с христианского благословения. По крайней мере, Эрик на его месте поступил бы именно так.

     Но больше всех радовался ярл Фольке. Он презирал раболепного архиепископа Валерия, называя его просто ублюдком, мать которого родила его незнамо от кого. Кроме того, ярл ненавидел духовенство, симпатизировавшее архиепископу, например, чрезвычайно толстого и жадного епископа Бенгта из Скары. Теперь все эти священнослужители будут вынуждены подчиниться, и, возможно, сам Бог вознамерился показывать им, что люди церкви должны держаться подальше от светской власти. По крайней мере, именно это имел в виду конунг Вальдемар.
 
    Посовещавшись, Эрик сын Кнута и его ярл пришли к убеждению, что прежде должна состояться коронация. Да, Эрик сын Кнута уже давно принял королевский титул, и никто не посмел бы оспаривать его прав, но все же разница между конунгом по наименованию и конунгом коронованным и благословленным была существенной, особенно для духовенства.
 
   Естественно Эрик предпочел бы приветствовать свою будущую королеву как коронованный конунг. Он опасался, что в противном случае сестра одного из самых могущественных правителей в мире сочтет своего жениха недостойным себя.

     Он стремился,  чтобы коронация прошла в соборе архиепископа в Упсале. Однако его тайные осведомители, пристально следившие за коварным архиепископом, сообщали, что в ближайшее время тот намерен отправиться в Линчёпинг. Итак, Эрик решил короноваться именно там, хотя городской собор еще не был достроен. В конце концов, освященная Богом церковь,  должна  выполнять свою задачу.

    Во все уголки королевства поскакали гонцы с письмами, скрепленными печатью конунга.

     Новость, достигшая Форсвика,  поначалу вызвала замешательство. Сесилия Росса, предварительно пославшая весточку  ближайшим своим друзьям, просила начать собирать свиту для встречи Рикиссы в гавани Лёдесе. Рыцарь Бенгт сын Элин из Имсеборги и рыцарь Эмунд сын Йона, младший сын Ульвхильды, уже прибыли в Форсвик с более чем двадцатью воинами каждый. С таким же числом всадников ожидалось прибытие Торгильса сына Эскиля из Арнеса, племянника Арна. И вот теперь письмом от королевского секретаря все они  вместе с юнкером Биргером приглашались на коронацию, и Эрик  пожелал, чтобы сорок Фолькунгов верхом на конях представляли честь и славу знамен их клана.

   Вскоре проблема, изначально грозившая сорвать встречу невесты в Лёдесе,  была успешно решена. В Форсвике уже десять дней чистили гербы, заменяли или перекрашивали седла, украшали золотом и серебром поводья, стремена и металлические конские налобники. Уже сейчас Форсвик мог отправить на коронацию сорок форсвикерских всадников.

      Сесилия Росса заглянула на минутку  в свою каморку и начала изучать календарь — занятие, неизвестное большинству  даже в Форсвике. Теперь она была готова пригласить в рыцарский зал друзей своего покойного мужа, ставшими ее друзьями, и разобраться со всеми, казалось бы, неразрешимыми проблемами. По ее расчетам, они могли  без труда выполнить оба срочных обязательства, одно из которых теперь угрожало помешать другому.

  Корабль Эскиля  сына Магнуса  несколько раз на дню пересекал Вёттерн между Форсвиком и порогами Му, а его лодки постоянно курсировали между Форсвиком и Вёттерном на западе и между порогами Му и Линчёпингом на востоке. В Форсвик доставляли железо и шкуры, известняк, кирпичи и сушеную рыбу, семена, муку и многое другое. Если приостановить торговлю на время, скапливая запасы в городе, это не вызовет хаоса, с которым они впоследствии не смогли бы справиться.
   Сорок всадников могли отправиться в Линчёпинг хоть сейчас, а их люди доставят потом на телегах и лодках их одежду и доспехи для коронационных торжеств.
   Торгильс сын Эскиля и его воины отправились в Линчёпинг на лодках, а его люди и лошади остались готовиться, ожидая возвращения с коронации остальных, чтобы отправиться в Лёдесе встречать невесту. Времени на дорогу оставалось достаточно, чтобы прибыть туда через два дня после Петрова дня. То, что поначалу казалось непосильным бременем, с легкой руки  Сесилии Россы разрешилось запросто.