Гипербола

Проходя мимо трансформаторной будки, Инна снова кое-что увидела и подумала с недовольством: «Везде эти загадочные письмена! Знать бы хоть, что они значат. Как будто молодёжное тайное общество их оставляет, секта какая-то». И вообще у учительницы-словесницы на пути в школу настроение было не ахти из-за нехватки взаимопонимания с сыном-подростком.

В школе Инна сначала направилась в учительскую.

– Привет, Инн, чего такая хмурая?
– Да вот, додумались устроить в нашей захолустной школе встречу с каким-то актёром. Комедийным.
– А-а! Михаил Болтышов. Ну да, будет в пятницу встреча с ним детей в актовом зале. Он ведь учился в этой школе. А чем это тебе не нравится?
– Да вот не знаю, Люд, чему он детей-то научит. Где он снимался-то, Болтышов этот? В недалёких комедиях. И герои его все развязные какие-то. Один фильм «Срочно жениться» чего стоит. Нет, чтобы с каким-нибудь серьёзным актёром наши дети встретились, с Певцовым, например. Или с каким-нибудь писателем, художником. А то с клоуном.
– Что, боишься что-то непристойное он скажет, развратит детей?
– Да не то, чтобы… Просто для детей это может оказаться пустой развлекухой.
– Зря вы так думаете, Инна Вадимовна! – заговорил молодой учитель. – Я думаю, это очень даже неплохо, что Болтышов ребячествует. Этим он расположит к себе детей, чтобы затем сказать им какие-то серьёзные, важные вещи.
– Ой, спасибо тебе, Виталь! Ты всегда во всём положительную сторону увидишь и утешишь. С тобой не впадёшь в тоску!

Виталий смутился от долгого взгляда женщин, кивнул головой и отвернулся. Этот учитель математики, которому не исполнилось и тридцати, отличался изысканной вежливостью.

– А вообще, если честно – продолжала Инна, – не с этим Болтышовым связано моё настоящее беспокойство, а с родным сынулей.
– С Максимом? А что с ним такое может быть?
– Ты-то, может, ничего и не заметишь, но вот со мной он стал каким-то отстранённым и грубым. Задерживается где-то, занимается не пойми чем. Дома в соцсетях зависать – тоже не лучший вариант, но так хотя бы на виду он.
– Возраст такой жуткий начался. Жажда самостоятельности, самоутверждения, гормоны всякие играют, половые в том числе. Мрачный возраст, что говорить. Пройдёт.
– Но нельзя же мне совсем устраниться из его жизни! Не хочешь, мол, не замечай мать, забудь, что она есть на белом свете, шляйся с кем хочешь, делай, что хочешь.
– А с отцом у него как дела?
– С отцом он получше, поразговорчивее. Но тоже не слишком.
– Он тебя просто ещё и в школе видит как учительницу. И здесь, и дома ты ему, можно сказать, надоедаешь. Извини уж, я так, по-простому. Может ещё дразнят его за тебя.
– По идее, надо бы гордиться тем, что твоя мама – учитель.
– Это ты так считаешь. А вот его одноклассники, возможно, по-другому. А вообще, в нашем вот роду послушания добивались в основном выработкой чувства долга. Вырабатывалось чёткое осознание того, что родители тебя кормят и одевают. И вообще, что ты существуешь на свете благодаря им. Одна моя дальняя родственница рассказывает, что у неё дочка, она вообще болезненно впечатлительная, как узнала, что без родителей её бы не было, так стала идеально слушаться, боясь, что от непослушания её не будет, исчезнет она. Хоть это и чересчур, и прошла это боязнь с возрастом, но ничего, до сих пор послушная девочка.
– Ну да, я тоже думаю, что чувство долга надо в Максиме развивать. А то если на жалость давить – как мама страдает без общения с тобой – не привыкла я в жалком положении находиться.

А вот Виталий теперь не вставил ободряющего слова. Он только, обычно улыбчивый, стал серьёзным до мрачности. При всей любви к детям, при том, как он прекрасно организовывал праздники и экскурсии, своими детьми он пока не обзавёлся.

А Инна пожаловалась ещё кое на что:

– И эти надписи непонятные молодёжь оставляет на всех поверхностях, нигде от них не скроешься – заборы, трансформаторы, дома снаружи и внутри, окна в автобусах. Какая-то помесь арабской вязи с латиницей. Помимо того, что непонятно, так это ещё и совсем не красит никакую поверхность!
– Согласен, – заговорил Виталий. – Я тоже не понимаю этих надписей. Это представители субкультуры какой-то – рэперской, хипхоперской – оставляют их. Их значение публично никогда не объяснялось.

На уроке Инне пришлось выкроить минуть пять на разговор не о русском или литературе, а о предстоящей встрече детей с актёром-комиком в актовом зале. Учительница спрашивала, знают ли они, какие вопросы прилично задавать, а какие – нет. Дети изъявили желание спросить актёра о событиях его жизни, о том, какие предметы ему нравились в школе, о том, где он учился после школы, о его друзьях, возлюбленных – здесь в рамках целомудрия – родителях. Все эти вопросы для Инны оказались приемлемы. Но всё равно она не возлагала особых надежд на визит в школу комика. Не потому что она вообще не любила комиков, просто современное комедийное ремесло уж очень опошлилось, в первую очередь, оно уж очень часто затрагивает интимную сферу человека. А ещё, бывало, высмеивались представители учительской профессии. И вообще, теперешние комики высмеивали не пороки, а добродетели. Совершенно другими вспоминались Инне комедийные актёры советской эпохи, у тех не было сплошного смехачества, они могли говорить серьёзно, проникновенно, выражать и вызывать добрые чувства. А теперешнее комедийное искусство перестало чему-то учить, сделало смех самоцелью, гедонистической потребностью наряду со вкусной едой, интимной сферой и доминированием. Вот из таких размышлений и проистекало скептическое отношение Инны к визиту в школу комика. От слов Виталия этот скепсис только лишь уменьшился.

Дома Инна намеревалась начать бороться с отстранённой и пренебрежительной манерой общение с ней сына. Бороться тем методом, который ей сегодня подсказала коллега.
Максим опять пришёл домой с задержкой.

– Максим! – твёрдо обратилась она к нему, а тот не посмотрел на неё, по его лицу пробежала какая-то неприязнь.
– Можешь посмотреть на меня?
– Зачем? Что я тебя не видел что ли?
– Что это вообще за отношение такое, я тебе кто?
– Чего-то не знаю, надо подумать.
– Это что ещё за хамство?! – вспыхнула Инна.
– А чего ты такие глупые вопросы задаёшь? Какой вопрос – такой и ответ.

Тут Инна подметила, что он неплохо сообразил, но сохраняла грозный вид.

– Ты знаешь, что я для тебя делаю?
– Кормишь, учишь и всё такое. Довольна?
– А ты чем на это отвечаешь?
– Тем, что живу с тобой. И на уроки твои хожу.
– А уважение где?
– При твоей надоедливости нет.
– И чем я тебе надоедаю?
– Тем, что из-за твоих уроков меня дразнят маменькиным сынком и любимчиком. И тем, что я везде что-то должен, куда ни плюнь. И вообще, уймись уже, а?
– За такой разговор с матерью что мне с тобой делать?
– Подумай. Умная же.

Вот здесь Инна оказалась в замешательстве. Не дать смотреть телевизор – у него есть смартфон. Отобрать смартфон – сил не хватит. Перестать разговаривать? Он и так почти не разговаривает с ней. Подключить его отца? Отец вечером попробовал заговорить с Максимом и выяснил, что тому с матерью просто скучно, она его только лишь контролирует. В итоге Инна услышала от мужа, что ничего страшного не происходит, и холодность пройдёт после этого сложного возраста. И Инна согласилась просто подождать, но каким же тоскливым должно быть это ожидание!
               
                ***
Вот и дожила школа до того самого события в актовом зале. Подавляющему большинству учащихся было безусловно приятно ожидать встречи с известным кинокомиком Михаилом Болтышовым. Совсем не так был бы им приятен кто-нибудь слишком серьёзный – писатель, художник, политик, ещё кто-нибудь, кого предпочла бы видеть Инна Вадимовна.

Учителя расположились возле окон с двух сторон.

При рассказе Болтышова о своём жизненном пути дети немало удивились, что он, изображая на экране, в основном, хулиганов и недалёких типов, в их возрасте, оказывается, отличался хорошим поведением и учёбой, школу окончил с серебряной медалью.

Дети тем временем не болтали и вообще слушали Болтышова так, как не всегда слушали учителей, в связи с чем последние выражали друг другу зависть к гостю.

И вот, актёр заговорил об одном драматическом эпизоде его жизни, когда у его родителей прогорел бизнес и к тому же они перессорились со всеми партнёрами, будучи слишком высокомерными и настроили против себя многих. В результате ему пришлось переехать с ними в глухой посёлок как будто в изгнание.

– С тех пор я не люблю чьего-либо высокомерия, – подытожил рассказ Болтышов.
– Так, ребята, есть вопросы? – огласила актовый зал завуч.

Руку подняла девочка из седьмого класса.

– А вы стыдитесь своих родителей?
– Что? – выпучился Болтышов. – Боже упаси! Чтобы я стыдился своих родителей? Если я когда-нибудь их постыжусь, вы меня найдите и выстрелите мне в голову из самого мощного пистолета. Кто стыдится своих родителей – недостоин жить! Потому что они дали тебе жизнь, дали тебе шанс появиться на этот свет, видеть его и дышать кислородом. Стыдиться родителей – значит стыдиться того, что живёшь, и выход один – не жить.

Во время этой речи актёра Виталий изумил коллег тем, что резко сорвался с места и побежал к ступеням на сцену. Далее все находящиеся в зале испытали настоящий шок. Виталий подбежал к комику и прокричал:

– И скольких ты собрался убить? Прикинул, мразь?

Последовал удар кулаком в лицо. Актовый зал взвыл. Болтышов не мог ничего ответить, просто застыл с вытаращенными глазами и забыл, где находится. Виталий же довольно спокойно стал от него отходить и вдруг развернулся.

– Кого ты призываешь убить, ублюдок? Детей алкоголиков, преступников, всяких моральных уродов, которые естественным образом стыдятся таких родителей и которых надо только пожалеть? Я тебя посажу за призывы к убийствам, понял?

Виталия слышали не все в зале, так как говорил он это не в микрофон, хоть и громко. К спустившемуся со сцены учителю подбежал охранник.

– Что случилось?
– Да врезал ему. Было за что.
– Виталий Сергеевич, вам не плохо?
– Нисколько. Если только ему плохо, – он показал назад, на сцену. – Сейчас позвоню в полицию и попрошу его привлечь к ответственности.

Никто особо не задумывался о том, куда направился Виталий – учителя поднялись на сцену приводить в чувства Болтышова.

– Как вы себя чувствуете, Михаил?
– Мы ничего такого не ожидали. Виталий Сергеевич у нас всегда – сама вежливость… Как-то не так он ваши слова воспринял.

А какой гул голосов начался у детей!

– Вот и всё, Виталь Сергеич круче вас!
– Что вы так растерялись?
– Не получилось у вас нас поучить!
– Теперь наш кумир – Виталь Сергеич! Его мы ходим видеть в фильмах, а не вас!

Дальнейший разговор актёра с детьми стал невозможен. Учителя провожали Болтышова с просьбами всё забыть и никуда не жаловаться.

Инна не входила в число тех, кто его особенно успокаивал, просил и предлагал медицинскую помощь. Она первая отделилась от озабоченной толпы и направилась в учительскую обдумать произошедшее. Там она увидела Виталия и инстинктивно вздрогнула – вдруг он и на неё накинется, что ему теперь в голову взбредёт? Но коллега находился во вполне здравом рассудке.

– Вы уж простите, Инна Вадимовна, что я вас так напряг. И не только вас, а весь наш педагогический коллектив. Просто по очень уж больному месту меня ударил этот Болтышов. Мой отец был алкоголиком и считал меня генетически неполноценным. На улицу с ним было стыдно выходить – как только не выделывался. Прохожим, бывало, грубости говорил, в том числе девушкам. А мать ему в основном бездумно угождала, унижая и себя, и меня. То, что я сейчас такой вежливый и интеллигентный – это просто мне прекрасный коллектив в пединституте попался. Быстро я в таком кол-лективе смог выбраться из своего униженного положения и забыть про него вообще. Вернуться к своей природной расположенности к людям. За это всё спасибо институту, а никак не родителям. Извините уж за такое признание, нарушающее стандарты восприятия чьих-либо родителей. А что сказал этот клоун? Главное, что дали жизнь, а что дальше с ней делали, как коверкали, опустошали – неважно. Дети – что-то навроде изделий, с которыми, когда они изготовлены, дальше можно делать что угодно. Кто родил, тому всё можно. «Я тебя породил, я тебя и убью» – вот какая мудрость. Вам как словеснику известно, откуда она.  Это какой-то старшизм. Такой термин я придумал прямо сейчас в этой учительской. Из этого вполне логично следуют подростковые самоубийства. Чтобы перестать быть должными. И звонил я сейчас в полицию отсюда, хотел, чтобы клоуна привлекли за призывы к массовым убийствам. Объяснил, что он сказал, а мне говорят – это просто гипербола. То есть часть клоунады. Как на меня подействовала эта гипербола – вся школа видела. На этом позвольте мне, Инна Вадимовна, закончить своё признание.

Когда входили другие учителя, Виталий и им объяснял свой поступок, только гораздо короче.

После неординарного происшествия в актовом зале Инна начала кое в чём прозревать, а после исповеди Виталия прозрела окончательно. Ведь она тоже так смотрела на своего сына – как только лишь на должника! Вот на него и навевает тоску тот факт, что кроме должника в нём никого не видят. И не подозревала Инна у Максима какого-то личного пространства, сферы жизни, в которой он никому ничего не должен. Когда она у него что-то спрашивала о школе, это было какое-то требование отчёта, а не чистый добрый интерес. И сегодня же она решила обратиться к сыну по-другому.

Он пришёл сегодня раньше неё, при её приходе бросил на неё машинальный, дежурный взгляд.

– Ну как, Максим, ты удивлён увиденным сегодня в актовом зале?
– Хм. Вообще-то да, – ухмыльнулся он.
– А знаешь, сынок, мне действительно интересно знать, с кем ты проводишь время после школы, – сын посмотрел с приятным изумлением. – Мне правда это интересно. Скажи, Максюш.
– Да так, с дебилами всякими по дворам хожу.
– С Артёмом и Сашей поди?
– Ну да-да, с этими… И ещё из старшего класса.
– Скажи-ка честно, а ты не курил с ними?
– Один раз вдохнул вейп, – Инна шумно вдохнула воздух. – Не буду больше, извини, мам. – Максим посмотрел виновато. – И вообще, они мне поднадоели, дебилы какие-то. В математике ни бум-бум, по-английски ничего, кроме ругательств не знают. Всё, в общем, надоело мне бродить с ними.
– Так-так… А хотел бы ты этим летом проехать по Золотому Кольцу?
– А это чего?
– Это старинные русские города, дорога между которыми образует кольцо. От их архитектуры веет духом старины. Или вот ещё! В литературные места, где писатели жили? Например, Ясная Поляна, где Толстой жил, или Константиново, где Есенин? Там всё пропитано духом их творчества. Да ещё и природа прекрасная.
– Что ж? Было бы неплохо… Но мне ещё это заслужить надо, учиться хорошо. Что ж, постараюсь заслужить.

Максим улыбнулся с добротой и надеждой. Дальше он сам спросил у матери, какой класс наиболее способный на её уроках. И вообще, начался такой душевный разговор между ними, какого давно уже не было.

Как учитель-словесник Инна прекрасно знала, что такое гипербола. Но никак она не могла предположить, что данная фигура речи поспособствует такому преображению её восприятия.

                2025