Похождения Чичикова в губернском городе N
Фантасмагорическая комедия с чертовщинкой из жизни маленького человека.
По мотивам 1 части повести Н.В.Гоголя «Мертвые души»
«…вдруг откроется перед тобою, в тебе же, такое страшилище, что от ужаса поднимется волос. Лучше ж сделать ревизовку всему, что есть в нас, в начале жизни, а не в конце ее». Н.В.Гоголь.
СЦЕНА 1.
Комната, словно после побоища. Посредине – зеркало, мутное и зловещее. На столе – веер игральных карт, разбросанных как судьбы, да бокалы с вином, хранящие привкус горького похмелья. Возле стола – кресло, на спинке которого сиротливо повис фрак. Под креслом, в тени – ларец, маленький сундучок, набитый надеждами и разочарованиями. За дверью – вакханалия: голоса, звяканье стекла, надрывные звуки гитары, пьяная цыганская песня. В эту клоаку, пошатываясь, вваливается Чичиков с бокалом в руке. За кулисами – женский шепот: «Павлуша…»
ЧИЧИКОВ (надрывно поет): Я детинушка-сиротинушка, Бесприютная Я головушка! Без отца я взрос и без матери, На чужой дальней на сторонушке, Нет ни батюшки, нет ни матушки, Что ни братца-то, ни родной сестры, Что ни душечки молодой жены…
(Осушает бокал до дна).
ЧИЧИКОВ: Кто я?
(Снова женский шепот: «Павлуша!»).
ЧИЧИКОВ: Не Павлуша я вовсе! (Подходит к зеркалу, вглядываясь в собственное отражение). Я – Павел Иванович Чичиков! Коллежский советник! Не красавец, конечно, но и не урод. Не толст, не тонок, не стар, но и не юнец. Вот кто я! (Отходит от зеркала, ставит бокал на стол. Берет карты, мечет их с отчаянием и швыряет обратно. Открывает ларец, достает несколько жалких бумажек). И что я теперь? Проигрался, прокутил, промотался… А служил исправно! И что в итоге? Да кто ж нынче не зевает на должности? Все приобретают! За что мне такая доля? Я ведь зла никому не причинил: вдову не обобрал, сирот по миру не пустил, брал лишь от избытков. Там, где всякий бы взял! А эти кровопийцы, что в судах тысячами хапают, да не из казны – богатых грабят, последнюю копейку сдирают с нищего! Сколько сил, сколько труда, сколько терпения вложил, чтобы копейку заработать – и вот, удар! За что такая несправедливость? Почему я должен пропасть, червем издохнуть? Черт бы меня побрал! (В зеркале возникает зловещая рожа с рогами. Голоса за дверью стихают).
ЧЕЛОВЕК: Опять дурью маешься! (Чичиков оборачивается на голос, видит отражение в зеркале. Крестится. Отражение исчезает. Чичиков замирает в изумлении. Голос раздается вновь: Опять дурью маешься, сын мой?) (Чичиков оглядывается и видит в кресле своего отца).
ЧИЧИКОВ: Отец?!
ОТЕЦ: Пришел поглядеть на тебя!
ЧИЧИКОВ: Я думал, мы больше не свидимся, с тех пор как ты меня мальцом спровадил к дряблой старухе.
ОТЕЦ: Болел я часто, сынок. Пришлось отвезти тебя в город, к родственнице, чтобы ты там жил и учился.
ЧИЧИКОВ: А на прощание – одни наставления. Не дури, не повесничай, а главное – угождай учителям, начальству…
ОТЕЦ: Правильно! А коли будешь угождать начальству, то хоть и в науке не силен, и талантом бог не наградил, все равно в люди выйдешь, всех обгонишь! А еще… (Чичиков молчит). Не водись с товарищами. Они добру не научат, держись от них подальше!
ЧИЧИКОВ: Не было у меня ни друзей, ни товарищей.
ОТЕЦ: А если уж приспичило, то водись с теми, кто побогаче, чтобы при случае могли быть тебе полезны. Не угощай никого, а сделай так, чтобы тебя угощали. А главное – береги копейку и копи копейку. Копейка – надежнее всего на свете. Товарищ или приятель тебя надует, в беде первый предаст, а копейка не предаст, в какой бы переплет ты ни попал. Запомни на всю жизнь! Все сделаешь, все прошибешь на свете только копейкой!
ЧИЧИКОВ: Легко советовать, папаша. А сами что накопили?
ОТЕЦ: Не суди меня, сын мой. Жизнь у меня была жалкая, ничтожная, бессмысленная. От судьбы не уйдешь.
ЧИЧИКОВ: От судьбы не уйдешь? (Чичиков подходит к зеркалу). А я видел впереди совсем другую жизнь: экипажи… (в зеркале проносятся мечты Чичикова). Вкусные обеды, балы, заграничные наряды, прибыльная служба, уютный, богатый дом, где бы меня встречала молодая, свежая, белолицая бабенка, обязательно из богатого сословия, чтобы знала музыку, и милые дети, мои маленькие Чичиковы – резвый мальчуган и красавица дочка, а лучше – два мальчугана, две, а то и три девчонки в узорных бантиках, в кружевах. Чтобы у них непременно было достойное, безбедное будущее. Чтобы они гордились мной и знали, что я жил, а не прошел какой-то тенью или призраком по земле. И чтобы не было стыдно перед отечеством! Вот какую жизнь я хотел! (Отражение исчезает). А чтобы она воплотилась – нужен капитал, и немалый! А какое вы мне оставили наследство? (Оглядывается, но отца в кресле уже нет). Какое? Не бог весть какое: четыре заношенные фуфайки, два старых сюртука, полтина меди. Да кучу наставлений. А ими сыт не будешь. Хоть бы тысяч сорок, тридцать серебром! Поэтому надеяться было не на кого, только на свои руки, на голову. После учебы пришлось продать ветхий домишко с ничтожным клочком земли, уехать в город и с трудом поступить на службу. Стал работать, угождать, прогибаться, продвигаться, во многом себе отказывать, не досыпать, не доедать. Я много работал, работал, да ничего не заработал. Но мечта о безбедном будущем не давала мне покоя. Решил сызнова начать карьеру. Перешел наконец в службу по таможне. Граница рядом, вокруг – просвещенные люди, заграничные вещи, и главное – можно было за год скопить большой капитал. Казалось, сама судьба подарила мне эту должность. Работал, работал и получил чин, повышение, достойное жалованье. Я всегда помнил отцовский совет: «Береги копейку, копи копейку, копейка – надежнее всего на свете». Деньги стали смыслом моей жизни. Но чтобы жить в довольстве, такого капитала было мало. Попробовал работать… не совсем честно. На миллионы сулило выгод дерзкое предприятие. (В зеркале снова появляется человек с рогами. Чичиков его не видит).
ЧЕЛОВЕК: Бесчисленны, как морские пески, человеческие страсти…
ЧИЧИКОВ: Бесчисленны? Разоблачили меня! Конфисковали, описали все… Хотя оставили тысяч десять, несколько голландских рубашек, бричку, кучера да лакея. И что я теперь? Куда я гожусь? Что мне скажут потом мои дети?
ЧЕЛОВЕК: Отец – скотина, не оставил нам никакого состояния!
ЧИЧИКОВ: Плачем горю не поможешь…
ЧЕЛОВЕК: Нужно дело делать! (Чичиков подходит к зеркалу. И вместо человека с рожками видит свое отражение).
ЧИЧИКОВ: Нужно дело делать! Работать… работать. Мне нужно попасть к юрисконсульту. Где мой фрак?..
(Человек с рожками возникает рядом. Он помогает Чичикову надеть фрак).
ЧЕЛОВЕК: Позвольте полюбопытствовать, зачем вам нужен юрисконсульт?
ЧИЧИКОВ: Я бы хотел получить консультацию.
(На голове человека неожиданно появляется головной убор секретаря).
СЕКРЕТАРЬ: Я вас слушаю, Павел Иванович Чичиков.
(Чичиков видит секретаря. Делает легкий поклон).
ЧИЧИКОВ: Почтеннейший, мой доверитель желает заложить в опекунский совет триста душ крестьян.
СЕКРЕТАРЬ: Это не возбраняется.
ЧИЧИКОВ: Надо сказать, что имение-то ведь расстроено в последней степени.
СЕКРЕТАРЬ: Разумеется, кто же хорошее имение будет в казну закладывать?
(Чичиков сует секретарю деньги).
СЕКРЕТАРЬ: Да ведь я не один в совете, есть и другие.
ЧИЧИКОВ: Другие тоже не будут в обиде. Я сам служил, дело знаю.
(Чичиков дает секретарю еще деньги).
ЧИЧИКОВ: Но только вот какое обстоятельство: половина крестьян в этом имении вымерла, так чтобы не было потом каких-нибудь придирок.
СЕКРЕТАРЬ: Вот так имение! Мало того, что запущено, так еще и люди вымерли…
(Дает секретарю еще денег).
СЕКРЕТАРЬ: По ревизской сказке они числятся?
ЧИЧИКОВ: Числятся.
СЕКРЕТАРЬ: Ну, так чего ж вы оробели? Один умер, другой родится, а все в дело годится!
(Раздаются раскаты грома).
ЧИЧИКОВ: Один умер, другой родится, а все…
СЕКРЕТАРЬ: …В дело годится!
ЧИЧИКОВ: Ах, я Аким-простота! Ищу рукавицы, а они вон обе за поясом! Вот голова!.. Да накупи я всех этих, которые вымерли! Пока еще не подавали новых ревизорских сказок. Приобрету их, положим, тысячу, да положим, опекунский совет даст по двести рублей за душу. Получится двести тысяч живого капиталу! Ах, без земли нельзя ни купить, ни заложить…
СЕКРЕТАРЬ: Думай…
ЧИЧИКОВ: А если купить на вывод? Почему бы и нет? (Секретарь дает ему бумагу). Что это? (Читает). План раздачи в Херсонской губернии казенных земель к их заселению. Отдаются даром! Соображаю… Я их всех переселю туда! Пусть там и живут, покойнички! Ах, ведь захотят освидетельствовать купленных крестьян… (Секретарь дает другую бумажку). Я представлю свидетельство! Время удобное, недавно была эпидемия, имения брошены, управляются как попало. Остается найти такое место в России, где можно удобнее и дешевле купить эти душонки.
(Секретарь снимает головной убор. Он снова человек с рожками. Он протягивает ему тетрадь).
ЧИЧИКОВ: План приобретателя, помещика Чичикова Павла Ивановича. Любопытно! Вам изначально нужно незамедлительно посетить Губернский город N. Город N? Познакомиться с богатыми помещиками города… Интересно! А почему бы и нет? Загляну под видом избрания места для жительства, затем перезнакомлюсь с богатыми помещиками и… (с интересом читает). Вот голова, черт! Это будет получше таможенной службы! Риску меньше, а выгода какая! Такой капитал – и…
ЧЕЛОВЕК: И впереди безбедная жизнь!
(Человек подводит Чичикова к зеркалу. Чичиков поправляет одежду).
ЧИЧИКОВ: Будет трудно, хлопотливо, страшно…
ЧЕЛОВЕК: А ум на что дан человеку? Надо рисковать!
ЧИЧИКОВ: Рисковать? Да никто не поверит! Никто! (Весело). Селифан, готовь лошадей и бричку! Еду!
(В зеркале возникает бричка. Человек подталкивает Чичикова. И тот входит в зеркало, садится в бричку).
ЧИЧИКОВ: Трогай! В губернский город N!
(Человек с рожками делает магический жест. Начинается сильная буря, которая подхватывает бричку и несет ее вдаль).
ЧЕЛОВЕК: Блажен избравший себе из всех прекраснейшую страсть, которая растет с каждым часом, минутой. Безмерно его блаженство.
(Человек снова делает магический жест. Буря прекращается).
СЦЕНА 2.
Городская гостиница. Слышится приближающийся стук копыт – к крыльцу подкатывает бричка. В ней восседает Чичиков. Из дверей трактира, словно юркий ветерок, вылетает половой в лихо заломленной картузе и спешит к повозке.
ЧИЧИКОВ. Это город N, любезный?
ПОЛОВОЙ. Он самый, барин, город N.
ЧИЧИКОВ. Гостиница?
ПОЛОВОЙ. Гостиница, чего изволите.
ЧИЧИКОВ. Проводи барина.
(Половой, вышколенный услужливостью, провожает Чичикова в приготовленную комнату. Чичиков, небрежно достав, отдает ему сложенную бумагу. Половой, с усилием разбирая буквы, читает по слогам).
ПОЛОВОЙ. Колл… еж… с…
ЧИЧИКОВ. Коллежский советник Павел Иванович Чичиков. Помещик.
ПОЛОВОЙ. Милости просим, сударь. (Ведет его в комнату). Не угодно ли чего, сударь?
ЧИЧИКОВ. Любезнейший, я человек в ваших краях новый и хотел бы сразу войти в курс здешних дел.
ПОЛОВОЙ. Каких именно, сударь?
ЧИЧИКОВ. (Звонко чихает). Скажи, любезный, кто у вас губернатор, кто председатель палаты, кто прокурор?
ПОЛОВОЙ. (Задумчиво). Сударь, надо подумать…
(Чичиков оглядывает комнату. Обстановка скромная: стол, стул, в углу – большое зеркало, прикрытое кисейной тканью. Чичиков скидывает картуз, освобождает шею от косынки. Небрежным жестом бросает половому монету).
ЧИЧИКОВ. Думай живее и отвечай! Есть ли в округе состоятельные помещики? Сколько у них крестьянских душ? Не свирепствовали ли какие болезни в вашей губернии?
ПОЛОВОЙ. Губернатор нашего города – особа всеми уважаемая и препочтенная. Его превосходительство имеет орден святой Анны первой степени. Ходят слухи, будто "был представлен даже к звезде", за особые заслуги перед Отечеством.
ЧИЧИКОВ. Материальное положение?
ПОЛОВОЙ. Отличное, сударь! Об этом свидетельствуют те великолепные балЫ и вечера, которые его превосходительство постоянно дает для губернской знати, с угощением, достойным царского стола.
ЧИЧИКОВ. Женат?
ПОЛОВОЙ. Женат, сударь. Имеет прелестную дочь, шестнадцати лет от роду, только что выпущенную из института благородных девиц. Сама невинность и грация!
(Чичиков испытующе смотрит на полового).
ЧИЧИКОВ. Что еще можно сказать о губернаторе?
ПОЛОВОЙ. А… (Чичиков подбрасывает еще монету). Кроме организации блистательных балОв, у его превосходительства есть еще одно весьма необычное увлечение…
ЧИЧИКОВ. Какое же?
ПОЛОВОЙ. Губернатор занимается вышиванием разных домашних узоров. Редкая дама может похвастаться таким искусством!
ЧИЧИКОВ. Любопытно!
ПОЛОВОЙ. Вице-губернатор – также препочтеннейший и всеми уважаемый человек.
ЧИЧИКОВ. А хозяин этого трактира – большой ли мошенник?
ПОЛОВОЙ. О, пребольшой, сударь! Изрядный плут!
ЧИЧИКОВ. Ступай.
(Половой торопливо снимает картуз и отвешивает глубокий поклон. На голове у него на мгновение промелькивают маленькие рожки. Чичиков, слегка испуганный, смотрит ему вслед. Половой исчезает за дверью).
ЧИЧИКОВ. Чертовщина какая-то! Почудилось, наверное. Городишко небольшой, а помещиков, смотрю, немало. (Начинает приводить себя в порядок. Переодевается. Достает и принимается читать дневник. Вспрыскивает себя одеколоном). Губернатор… вице-губернатор, прокурор… полицмейстер… богатые помещики – вот это нужные людишки! Имеют отличное положение, сидят на своих местах надежно, крепко, и в шкатулках, наверняка, благодать Божия. Жадные и хитрые, как пить дать! Да и я не лыком шит. Надо непременно познакомиться и уговорить продать мне умерших крестьян, как можно больше, и за бесценок. Губернатор дает балЫ для губернской знати. Вот тебе и место для знакомств! (Подходит к зеркалу, сдергивает с него ткань. Внимательно изучает свое отражение). Какой у меня прекрасный подбородок! И кто же я после этого буду? Подлец? Почему же подлец? У нас подлецов нет! Есть люди благонамеренные, приятные, добродетельные. Я хозяин! Нет, лучше сказать, я приобретатель, помещик Павел Иванович Чичиков! Я готов!
(Неожиданно начинает звучать мазурка. В зеркале, словно сквозь воду, проступает танцевальный зал, наполненный нарядными дамами и кавалерами. Чичиков, завороженный, делает шаг и входит в зеркало…)
СЦЕНА 3.
Танцевальный зал утопал в ослепительном сиянии свечей и ярких ламп. Чичиков прищурился, стараясь унять резь в глазах. В вихре вальса кружились пары, пестрая лента платьев мелькала в такт музыке. Заложив руки за спину, Чичиков, словно хищник, высматривал добычу, скользя взглядом по танцующим. В углу зала, как стая ворон, сгрудились чиновники. Чичиков, словно плывущий по течению, направился к губернатору и расшаркался в глубоком поклоне.
ЧИЧИКОВ. Ваше превосходительство, правительство достойно наивысшей похвалы, ибо назначает на столь важные посты мудрых сановников. В губернии вашего превосходительства не въезжаешь, а словно попадаешь в райский сад. Дороги – бархат, воздух – нектар! (Поворачивается к следующему чиновнику.) Ваше превосходительство… драгоценнейший Иван Григорьевич… Жизнь моя – тернистый путь, усыпанный лишениями и страданиями. Я претерпел гонения на службе за правду, нажил врагов, покушавшихся на мою жизнь. И ныне, утомленный скитаниями, ищу тихую гавань, где мог бы провести остаток дней в покое и умиротворении. (Обращается к следующему чиновнику.) Мне довелось испить горькую чашу, милейший Петр Петрович, претерпел на службе… за правду. Мне пришлось многое выстрадать, добрейший Григорий Иванович… Жизнь мою можно уподобить утлой ладье, брошенной в бушующее море.
Чичиков, словно бабочка, вспорхнул к юной барышне и, галантно поклонившись, пригласил ее на танец. Они закружились в вихре вальса, но внезапно музыка оборвалась, и зал, словно мираж, растаял в воздухе. Чичиков очнулся перед зеркалом в своем гостиничном номере.
ЧИЧИКОВ. Чиновники остались довольны. Губернатор, после моего визита, изволил отозваться обо мне как о благонамеренном человеке. Прокурор нарек меня не только дельным, но и ученым мужем. Жандармский полковник, отведав моего общества за обедом, пожал мне руку и изрек: «Вы, Павел Иванович, почтенный человек». Но венец всех похвал – признание жены полицмейстера, которая на балу призналась, что столь любезного и обходительного кавалера ей еще не доводилось встречать. Словом, куда ни кинь, всюду клин: я, выходит, весьма и весьма порядочный человек.
(Чичиков достает заветный дневник.)
Приглашений получил – не счесть! С кого же начать? Ага, помещик Манилов. Если приятель приглашает к себе в деревню за пятнадцать верст, то это значит, что верст тридцать придется отмахать. Селифан!
(Появляется кучер.)
КУЧЕР. Гуда изволите, барин?
ЧИЧИКОВ. Селифан, в деревню, к Манилову!
СЦЕНА 4.
(Манилов стоит на пригорке и, прищурившись, смотрит вдаль, словно пытаясь разглядеть горизонт.)
МАНИЛОВ. Сто двадцать пять… сто двадцать шесть… сто тридцать…
(К Манилову, словно ангел-хранитель, подлетает жена и нежным платочком вытирает ему пот со лба.)
ЖЕНА. Душечка, ты, наверное, утомился?
МАНИЛОВ. Насчитал двести изб!
ЖЕНА. Разинь свой ротик, я тебе за это положу кусочек сахара.
(Они слились в нежном поцелуе.)
А какая у нас беседка! С голубыми колоннами, словно небесный шатер!
МАНИЛОВ. Не беседка, душечка, а храм уединенного размышления, обитель муз и вдохновения. (Снова поцеловались.) Как было бы чудно, душечка, если бы вдруг от нашего дома прорыть подземный ход до городской площади. Там театр… гуляют знатные и нужные люди… И мы будем прохаживаться туда… сюда… инкогнито, словно тени.
ЖЕНА (мужу). Проведи, душенька.
МАНИЛОВ. Как было бы прекрасно, если бы через пруд воздвигнуть каменный мост, а на нем – лавки, лавки… пестрые, шумные, полные диковинных товаров!
ЖЕНА. Выстрой, душенька!
МАНИЛОВ. И чтобы в лавках сидели купцы и продавали разные мелкие товары, необходимые для крестьян: ленты, гребни, зеркальца…
ЖЕНА. Разинь свой ротик, я тебе еще положу кусочек сахарку. Душенька, к нам приближается бричка! Какая красивая, ладная…
МАНИЛОВ. Неужели это едет к нам сам Павел Иванович Чичиков?
ЖЕНА. Тот самый Чичиков, с которым ты имел честь познакомиться на вечере у губернатора?
МАНИЛОВ. Да, душечка, он самый! Я от него был без памяти! Такая воспитанная личность, умнейшая, просвещенная! Я его сразу пригласил к нам в деревню. Вот человек слова: дал обещание и приехал! Пусть готовят обед! Я тебя позову!
(Жена, словно лань, убегает.)
МАНИЛОВ. Павел Иванович, вы таки нас вспомнили!
ЧИЧИКОВ. Обещал навестить – вот и навестил.
МАНИЛОВ. Богом забытое место! Но оттого и славно! Какая для нас с женой честь и радость! Прошу вас, проходите!
ЧИЧИКОВ. Только после вас.
МАНИЛОВ. Нет, Павел Иванович, вы гость.
ЧИЧИКОВ. А вы хозяин. Пожалуйста, проходите.
МАНИЛОВ. Ну, да уж извольте проходить вы!
ЧИЧИКОВ. Да отчего ж?
МАНИЛОВ. Ну, да уж оттого!
(Оба, словно два галантных кавалера, протиснулись в дверь боком, слегка прижав друг друга.)
МАНИЛОВ. Позвольте мне вам представить жену мою. Душенька! Павел Иванович приехал!
ЖЕНА. Павел Иванович! Какая для нас честь и радость!
МАНИЛОВ. Моя прелестная супруга, Лизонька.
ЧИЧИКОВ. Очень приятно! Павел Иванович Чичиков.
ЖЕНА. Уж такое право наслаждение! А я все спрашиваю мужа: «Да что же твой приятель не едет?»
МАНИЛОВ. Погоди, приедет!
ВМЕСТЕ. Вот вы и приехали!
ЖЕНА. Хотите сахарку?
ЧИЧИКОВ. Покорнейше благодарю!
ЖЕНА (мужу). Разинь, душенька, и ты свой ротик, я и тебе положу кусочек.
(Они слились в сладком поцелуе.)
ЧИЧИКОВ. Какие у вас высокие отношения! Можно позавидовать!
ЖЕНА. Какое счастье, что вы нас посетили!
МАНИЛОВ. Это майский день!
ЖЕНА. Именины сердца!
ЧИЧИКОВ. А как я рад находиться в таком почтенном обществе!
ЖЕНА. Павел Иванович, как вам показался наш город?
ЧИЧИКОВ. Прекрасный город! Общество самое обходительное!
ЖЕНА. А как вам наш губернатор? Не правда ли, прелюбезнейший человек?
МАНИЛОВ. Препочтеннейший человек!
ЧИЧИКОВ. Совершенная правда! А какой искусник! Как хорошо вышивает разные домашние узоры! Я даже никак не мог предполагать этого.
МАНИЛОВ. А как вам наш вице-губернатор? Не правда ли, какой милый человек?
ЧИЧИКОВ. Очень, очень достойный человек!
ЖЕНА. Ну, а как вам жена полицмейстера? Не правда ли, прелюбезная женщина?
ЧИЧИКОВ. О, это одна из достойнейших женщин, каких только я знаю!
МАНИЛОВ. О, Павел Иванович, позвольте мне быть откровенным: я бы с радостью отдал половину всего моего состояния, чтобы иметь часть тех достоинств, коими обладаете вы!
ЧИЧИКОВ. Да помилуйте, какие достоинства! Я – никто по сравнению с вами!
МАНИЛОВ. Не скромничайте…
ЧИЧИКОВ. Покорнейше, покорнейше благодарю. Почтеннейший друг, я понимаю, что сейчас не время для деловых бесед, но мне бы хотелось с вашего позволения перемолвиться с вами об одном весьма важном деле.
МАНИЛОВ. С огромным удовольствием поболтаю с таким умнейшим человеком. Позвольте же мне вас, дорогой друг, попросить в мой кабинет.
ЖЕНА. Я вас покину. Пойду распоряжусь по поводу обеда.
МАНИЛОВ. Вы извините, если у нас нет такого обеда, какой подают на паркетах и в столицах.
ЖЕНА. У нас по русскому обычаю – щи, но от чистого сердца!
МАНИЛОВ. Позвольте же мне вас, дорогой друг, попросить в мой кабинет.
ЧИЧИКОВ. Сделайте милость, не беспокойтесь так для меня, я пройду после.
МАНИЛОВ. Нет, Павел Иванович, нет! Вы – гость!
(Они входят в кабинет.)
МАНИЛОВ. Вот мой скромный уголок.
ЧИЧИКОВ. Приятная комнатка!
МАНИЛОВ. Позвольте вас попросить расположиться.
ЧИЧИКОВ. Позвольте мне присесть на стул.
МАНИЛОВ. Позвольте вам этого не позволить! Простите, здесь лежит книга «Сын Отечества». Читаю… Никак не дочитаю. Поболтаем?
ЧИЧИКОВ. Поболтаем!
МАНИЛОВ. И о чем же?
ЧИЧИКОВ. А вот о чем!
МАНИЛОВ. Я внимательно вас слушаю, Павел Иванович.
ЧИЧИКОВ. Скажите, со времени последней ревизии много ли у вас крепостных крестьян умерло?
МАНИЛОВ. Умерло? Достаточно… Жизнь, понимаете… Одни умирают… А позвольте узнать, для чего вам это нужно?
ЧИЧИКОВ. Нужно! Я хотел бы купить крестьян.
МАНИЛОВ. Купить крестьян! Но позвольте спросить вас, как желаете вы купить крестьян – с землей или просто на вывод, то есть, без земли?
ЧИЧИКОВ. Как вам сказать? Нет, я не то чтобы совершенно крестьян… Я желаю приобрести мертвых.
МАНИЛОВ. Извините, я несколько туговат на ухо, мне послышалось престранное слово?
ЧИЧИКОВ. Я полагаю приобрести мертвых, которые, впрочем, значились бы по ревизии как живые.
МАНИЛОВ. Каких?
ЧИЧИКОВ. По закону – живых, но в действительности – не живых.
МАНИЛОВ. А!? Я пытаюсь понять… У меня, простите, конечно, не такое блестящее образование, как у вас, и мне… Я понял вас! Вы изволили выразиться так для красоты слога?
ЧИЧИКОВ. Нет, я говорю о тех душах, которые действительно уже умерли. Итак, если нет препятствий, то с Богом можно бы приступить к совершению купчей крепости.
МАНИЛОВ. Как, на мертвые души – купчую?!
ЧИЧИКОВ. А, нет! Мы напишем, что они живы, так, как стоит в ревизской сказке. Я привык ни в чем не отступать от гражданских законов. Я уважаю закон и должен его исполнять. Я немею перед законом! Может быть, у вас есть какие-нибудь сомнения?
МАНИЛОВ. Ничуть! Но позвольте, не будет ли это предприятие, или, чтобы еще более, так сказать, выразиться – негоция, несоответствующей гражданским постановлениям и дальнейшим видам России?
ЧИЧИКОВ. Никак. Казна получит даже выгоду, получит законные пошлины.
МАНИЛОВ. Так вы полагаете…?
ЧИЧИКОВ. Я полагаю, что это будет хорошо.
МАНИЛОВ. Хорошо!
ЧИЧИКОВ. Теперь остается договориться о цене.
МАНИЛОВ. Как – о цене? Неужели вы полагаете, что я стану брать деньги за души, которые, того… мертвые? Если уж вам пришло такое, так сказать, фантастическое желание, я дарю их вам, и купчую беру на себя!
ЧИЧИКОВ. Почтеннейший друг!
(Жмет руку Манилову.)
МАНИЛОВ. Помилуйте, это для меня сущее ничего, а умершие души, в некотором роде – совершенная дрянь.
ЧИЧИКОВ. Очень не дрянь! Если бы вы знали, какую услугу вы мне оказали! Мне, человеку без племени и без роду! Человеку, которому в жизни пришлось такое пережить… нужду, голод… Я – как барка какая-нибудь среди свирепых волн! (Внезапно.) Не плохо бы купчую совершить поскорее.
МАНИЛОВ. Конечно!
ЧИЧИКОВ. Вы уж, пожалуйста, сделайте подробный реестрик всех поименно.
МАНИЛОВ. Сделаю! Не беспокойтесь, друг наш любезный!
ЧИЧИКОВ. И, не плохо было бы, если бы вы сами наведались в город.
МАНИЛОВ. Наведаюсь! О, будьте уверены! Я с вами расстаюсь ненадолго.
ЧИЧИКОВ. Прошу прощения, но мне пора. Дела!
МАНИЛОВ. Как, вы уже покидаете нас? Лизанька, Павел Иванович оставляет нас!
ЖЕНА (входя). Как, вы уже уезжаете? Мы, наверное, надоели Павлу Ивановичу.
ЧИЧИКОВ. Что вы, сударыня! У вас прекрасный дом! У вас чудное, благородное семейство! Здесь, вот где, да, здесь, в сердце, пребудет приятность времени, проведенного с вами! Прощайте!
ЖЕНА. Вы ничего не кушали!
ЧИЧИКОВ. Благодарю. Все было хорошо и достойно. Но дела! Не позабудьте просьбы!
МАНИЛОВ. Право, останьтесь, Павел Иванович. Посмотрите, какие тучи!
ЧИЧИКОВ. Это маленькие тучки.
(Чичиков и Манилов обнимаются. Чичиков исчезает. Пауза.)
МАНИЛОВ (один). Не пошутил ли он?! Не спятил ли с ума невзначай? А? Нет, глаза были совершенно ясны! Мертвые?!
(Чичиков садится в бричку, достает свою тетрадь. Неожиданно появляется рука, которая протягивает ему перо. Чичиков делает пометки.)
СЦЕНА 5.
Бричка Чичикова рассекала мрак. Дождь, словно плетью, хлестал по размытой дороге.
ЧИЧИКОВ. Селифан, эй, сокол, не видать ли впереди огонька, признака жилья?
СЕЛИФАН. (заплетающимся языком) Никак нет, барин, хоть глаз выколи! Тьма кромешная, словно сам черт полог раскинул. В такую пору и кнута не разглядишь.
ЧИЧИКОВ. Держи крепче, остолоп, опрокинешь!
СЕЛИФАН. Да что вы, барин, как можно! Я завсегда осторожный.
ЧИЧИКОВ. Да ты пьян в стельку, как сапожник под Рождество!
СЕЛИФАН. Никак нет, Павел Иваныч, ни капельки! Просто с добрым человеком словом перемолвился, да закусили малость, а от доброго слова душа веселится.
ЧИЧИКОВ. Вот я тебе ужо выговорю, так узнаешь, как с хорошими людьми беседовать!
СЕЛИФАН. (обреченно) Коли за дело, секите, барин, не впервой.
(Вдали раздается яростный собачий лай.)
ЧИЧИКОВ. (оживляясь) Эге, усадьба! Живей, Селифан, погоняй кляч!
(Чичиков стучит в покосившуюся калитку. Лай псов становится оглушительным. В мутном окне мелькает слабый свет.)
ГОЛОС. (из-за двери, сварливо) Кто там ломится?
ЧИЧИКОВ. (вежливо) Приезжие мы, матушка, сбились с дороги. Пустите странников переночевать.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. (еще более сердито) Вишь ты, незваный гость, в ночь глядя! Здесь тебе не трактир. Помещица тут живет, а не постоялый двор!
ЧИЧИКОВ. Далеко ли, добрая женщина, до города?
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Верст шестьдесят, не меньше будет.
ЧИЧИКОВ. Что ж нам делать, матушка? Сбились мы, видишь, с пути истинного. Не ночевать же в такую непогодь в чистом поле.
СЕЛИФАН. (поддакивая) И то верно, время-то какое… волки шастают.
ЧИЧИКОВ. (шипит сквозь зубы) Молчи, дурья твоя башка! Пусти переночевать, прошу по-христиански.
ГОЛОС. Да кто вы такие будете?
ЧИЧИКОВ. Дворянин я, матушка. Павел Иванович Чичиков, коллежский советник.
ГОЛОС. (после паузы, уже мягче) Ладно, Бог с вами. Заходите, коли так.
(Скрип открывающейся калитки. Чичиков, сжимая в руке увесистый ларчик, входит во двор, тонущий в грязи. Собаки не унимаются.)
ЧИЧИКОВ. (входя в дом) Простите великодушно, матушка, за беспокойство в столь поздний час.
КОРОБОЧКА. (оглядывая гостя с любопытством) Ничего, ничего, Павел Иваныч. Волею судеб, видно, занесло. С дороги бы не мешало подкрепиться чем-нибудь, да только стряпать сейчас невмоготу, ночь на дворе.
ЧИЧИКОВ. (кланяясь) Благодарю вас, сударыня. Ничего не нужно, кроме скромного угла для ночлега. А не знаете ли вы помещика Манилова?
КОРОБОЧКА. Манилова? Нет, не припомню такого. В округе не водится.
ЧИЧИКОВ. А помещика Собакевича?
КОРОБОЧКА. Собакевича? И такого не слыхивала. Нет у нас тут Собакевичей.
ЧИЧИКОВ. Какие же здесь есть помещики?
КОРОБОЧКА. Бобров есть, Свиньин, Канапатьев…
ЧИЧИКОВ. Люди богатые или так себе?
КОРОБОЧКА. Нет, батюшка, чтоб очень богатые, таких нет. У кого двадцать душ, у кого тридцать, а чтоб сотней владели, таких сроду не было. (Чичиков про себя отмечает, что заехал в знатную глухомань.) Вот здесь и прилягте, батюшка, на этом диванчике. Ну, прощайте пока, желаю вам снов сладких. Не нужно ли еще чего? Может, водицы подать?
ЧИЧИКОВ. (улыбаясь) Нет, нет, матушка, ничего не нужно. Все у меня есть.
КОРОБОЧКА. Может, вы привыкли, чтоб кто на ночь пятки почесал? Покойник мой без этого уснуть не мог. Бывало, как начну чесать, так и засопит, бедняга.
ЧИЧИКОВ. (морщась) Не нужно, благодарю вас. Я лягу и тотчас же провалюсь в сон. Устал с дороги.
(Коробочка степенно удаляется, оставив Чичикова в полумраке комнаты. Слышно мерное тиканье старинных настенных часов. Чичиков кое-как устраивается на жестком диване и моментально засыпает. В комнату крадется лукавый черт, заботливо накрывает его дырявым одеялом. Рассвет. За окном оглушительно кудахчут куры и гогочут гуси. Чичиков, потягиваясь, встает и смотрит в окно.) Да, деревушка не сказать чтоб маленькая. Избы справные, видать, хозяйство крепкое. (Надевает дорожный фрак, осматривая себя в мутном зеркале.)
КОРОБОЧКА. (входя в комнату) Здравствуйте, Павел Иваныч. Как почивали? Не жестко ли было?
ЧИЧИКОВ. (бодро) Превосходно, сударыня! А вы как, матушка?
КОРОБОЧКА. (жалуясь) Ох, худо, отец мой. Бессонница замучила. Все поясница болит, да нога, что повыше косточки, так вот и ломит, не дает покоя.
ЧИЧИКОВ. (присаживаясь рядом в продавленное кресло) Пройдет, пройдет, не извольте беспокоиться, матушка. На это грех пенять.
КОРОБОЧКА. Дай-то Бог, чтоб прошло. Я-то и свиным салом мазала, и скипидаром притирала, да все без толку. Покорнейше прошу к столу. А с чем чайку прихлебнёте? У меня во фляжке фруктовая настойка.
ЧИЧИКОВ. (облизываясь) Недурно, матушка, с удовольствием отведаю и фруктовой. (Чичиков щедро наливает в чай настойку и жадно пьет.) У вас, я вижу, деревенька завидная, матушка. Сколько в ней душ крестьянских?
КОРОБОЧКА. Душ-то в ней, отец мой, без малого восемьдесят, да времена нынче тяжелые. Вот и в прошлом году такой неурожай был, что Господь упаси.
ЧИЧИКОВ. (оглядывая избы) Однако ж мужички на вид дюжие, избенки крепкие, не развалюхи. А позвольте узнать фамилию вашу. Я, признаться, несколько рассеян…
КОРОБОЧКА. Коробочка я, коллежская секретарша.
ЧИЧИКОВ. А имя отчество?
КОРОБОЧКА. Настасья Петровна.
ЧИЧИКОВ. Настасья Петровна? Чудесное имя! У меня тетка родная, сестра моей покойной маменьки, тоже Настасья Петровна была.
КОРОБОЧКА. А вы ведь, я чай, заседатель какой-нибудь? Из суда, что ли?
ЧИЧИКОВ. (отрицательно качает головой) Нет, матушка, я не заседатель, а так… ездим по своим делишкам, по казенной надобности.
КОРОБОЧКА. (разочарованно) А, так вы, значит, покупщик? Как же жаль, право, что я продала мед купцам так дешево! Ты бы, отец мой, у меня, верно, его купил.
ЧИЧИКОВ. (отмахиваясь) Нет, матушка, меду мне не надобно.
КОРОБОЧКА. Что ж другое? Разве пеньку? Да вить и пеньки у меня теперь маловато, полпуда всего осталось.
ЧИЧИКОВ. (загадочно улыбаясь) Нет, Настасья Петровна, у меня другого рода товарец на уме. Скажите-ка мне, у вас умирали крестьяне?
КОРОБОЧКА. (вздыхая) Ох, батюшка, восемнадцать человек преставилось. И все как на подбор – славный народ, работники каких поискать! После того, правда, и народилось детишек, да что в них толку – все мелюзга одна. А тут еще и заседатель нагрянул – подать, говорит, уплачивать с души! Народ мертвый, а плати, как за живого! А на прошлой неделе и вовсе беда приключилась – сгорел у меня кузнец, такой искусный мастер был, и слесарное дело знал.
ЧИЧИКОВ. (сочувственно) Разве у вас был пожар, матушка?
КОРОБОЧКА. (крестится) Бог миловал от такой напасти. Сам сгорел, отец мой, кузнец-то. Внутри у него как-то загорелось – видно, чересчур выпил, – только синий огонек пошел от него, весь истлел, и почернел, как уголь. А такой был преискусный кузнец! Теперь и выехать мне не на чем – некому лошадей подковать.
ЧИЧИКОВ. (философски) На все воля Божья, матушка. Против мудрости Божией не попрешь… А не уступите ли их мне, Настасья Петровна?
КОРОБОЧКА. (недоуменно) Кого, батюшка?
ЧИЧИКОВ. Да вот этих-то всех, что померли.
КОРОБОЧКА. Да как же я могу их уступить?
ЧИЧИКОВ. (простодушно) Да так просто. Или, пожалуй, продайте. Я вам за них деньги дам.
КОРОБОЧКА. (округлив глаза) Да как же это? Я, право, в толк не возьму. Нешто ты их откапывать из земли собираешься?
ЧИЧИКОВ. (многозначительно) Э-э, матушка! Покупка будет значиться только на бумаге, а души будут прописаны как бы живые. Формальность, одним словом.
КОРОБОЧКА. Да на что ж они тебе, мертвые-то? Какая от них польза?
ЧИЧИКОВ. (уклончиво) Это уж мое дело, Настасья Петровна. Не все вам знать.
КОРОБОЧКА. Да ведь они же мертвые, одна земля от них осталась.
ЧИЧИКОВ. (терпеливо) Да кто же спорит, что живые? Потому-то вам и убыток от них, что мертвые. Вы за них подати платите, а теперь я вас избавлю от лишних хлопот и платежей. Понимаете? Да не только избавлю, еще сверх того и денег дам – пятнадцать рублей ассигнациями. Ну, теперь ясно?
КОРОБОЧКА. (сомневаясь) Право, не знаю… Ведь я мертвых никогда еще не продавала. Непривычно это как-то.
ЧИЧИКОВ. (удивленно) Еще бы! Это было бы поистине удивительно, если бы вы их кому-нибудь продали. Или вы думаете, что в них есть в самом деле какой-нибудь прок?
КОРОБОЧКА. (задумавшись) Нет, этого-то я не думаю. Что ж в них за прок? Проку никакого нет. Меня только то и смущает, что они мертвые…
ЧИЧИКОВ. (в сторону, с досадой) Ну, баба, кажется, крепколобая! Как с ней сладить? (Коробочке, уже громче) Послушайте, матушка. Да вы рассудите только хорошенько: ведь вы разоряетесь, платите за них подать, как за живых…
КОРОБОЧКА. (перебивая его) Ох, отец мой, и не говори об этом! Еще на той неделе взнесла больше полутораста рублей. Да и заседателя подмаслила, чтоб не придирался.
ЧИЧИКОВ. (торжествующе) Ну, видите, матушка? А теперь примите во внимание то, что заседателя вам подмасливать больше не нужно, потому что теперь я буду платить за них. Я принимаю на себя все повинности. Я совершу даже крепость на свои кровные деньги. Понимаете ли вы это?
(Старуха задумалась. Она видела, что дело, точно, как будто выгодно, да только уж слишком новое и небывалое. А потому начала сильно побаиваться, чтобы как-нибудь не надул ее этот покупщик. Приехал ведь бог знает откуда, да еще и в ночное время.)
ЧИЧИКОВ. (подталкивая ее к решению) Так что ж, матушка? По рукам, что ли?
КОРОБОЧКА. (все еще сомневаясь) Право, отец мой, никогда еще не случалось продавать мне покойников. Живых-то я уступала, вот и третьего года протопопу двух девок продала, по сту рублей каждую, и очень он благодарил меня, такие вышли славные работницы, сами салфетки ткут.
ЧИЧИКОВ. (отмахиваясь) Ну, да не о живых дело. Бог с ними. Я спрашиваю про мертвых.
КОРОБОЧКА. (опасливо) Право, я боюсь на первых порах, чтобы как-нибудь не понести убытку. Может быть, ты, отец мой, меня обманываешь, а они того… они больше как-нибудь стоят. Мало ли что.
ЧИЧИКОВ. (начиная терять терпение) Послушайте, матушка… Эх, какие же вы! Что ж они могут стоить? Рассмотрите сами – ведь это прах. Понимаете ли? Это просто прах, тлен. Вы возьмите всякую негодную, последнюю вещь, например, даже простую тряпку, и то тряпке есть цена – ее хоть по крайней мере купят на бумажную фабрику. А ведь это ни на что не нужно. Ну, скажите сами – на что они нужны?
КОРОБОЧКА. (соглашаясь) Уж это точно, правда. Уж совсем ни на что не нужны. Да ведь меня только и останавливает то, что они мертвые.
ЧИЧИКОВ. (в сторону, уже начиная выходить из себя) Эк ее, дубинноголовая какая! Пойди ты сладь с нею! В пот бросила меня, проклятая старуха! (Тут он, вынув из кармана платок, начал отирать пот, в самом деле выступивший у него на лбу.) Вы, матушка, или не хотите понимать слов моих, или так нарочно говорите, лишь бы что-нибудь говорить. Я вам даю деньги – пятнадцать рублей ассигнациями. Понимаете ли? Ведь это деньги! Вы их на улице не сыщете. Ну, признайтесь, почем продали мед?
КОРОБОЧКА. (охотно) По двенадцати рублей пуд.
ЧИЧИКОВ. (восклицая) Ну, видите ли! Так это за мед! Вы собирали его, может быть, около года, с заботами, со старанием, с хлопотами. Ездили на пасеку, морили пчел, кормили их в погребе целую зиму! А мертвые души – дело не от мира сего. Тут вы со своей стороны никакого старания не прилагали, на то была воля Божья, чтоб они оставили мир сей, нанеся ущерб вашему хозяйству. Там вы получили за труд, за старание двенадцать рублей, а тут вы берете ни за что, даром. Да и не двенадцать, а пятнадцать! Да и не серебром, а все синими ассигнациями!
КОРОБОЧКА. (колеблясь) Право, мое такое неопытное вдовье дело! Лучше ж я маненько повременю, авось понаедут купцы, да и примерюсь к ценам.
ЧИЧИКОВ. (негодуя) Срам, срам, матушка! Просто срам! Кто ж станет покупать их? Ну, какое употребление он может из них сделать?
КОРОБОЧКА. (робко) А может, в хозяйстве-то как-нибудь под случай понадобятся? Всякое в жизни бывает.
ЧИЧИКОВ. (раздраженно) Мертвые в хозяйстве? Воробьев разве пугать по ночам в вашем огороде, что ли?
КОРОБОЧКА. (испуганно крестясь) С нами крестная сила! Какие ты страсти говоришь!
ЧИЧИКОВ. (снисходительно) Да, впрочем, ведь кости и могилы – все вам останется. Перевод только на бумаге. Ну, так что же? Как же? Отвечайте по крайней мере. (Коробочка снова задумалась.) О чем же вы думаете, Настасья Петровна?
КОРОБОЧКА. Право, я все не приберу в толк, как мне быть. Лучше я вам пеньку продам.
ЧИЧИКОВ. (в отчаянии) Да что ж пенька? Помилуйте, я вас прошу совсем о другом, а вы мне пеньку суете! Пенька пенькою, в другой раз приеду, заберу и пеньку. Так как же, Настасья Петровна?
КОРОБОЧКА. (твердо) Ей-богу, товар такой странный, совсем небывалый! Не по себе мне от него.
ЧИЧИКОВ. (в сердцах) Чтоб тебе!.. Черт, черт!
КОРОБОЧКА. (пугаясь) Ох, не припоминай его, Бог с ним! Ох, еще третьего дня всю ночь мне снился, окаянный. Такой гадкий привиделся, а рога-то длиннее бычачьих!
ЧИЧИКОВ. (устало) Я дивлюсь, как они вам десятками не снятся. Из одного христианского человеколюбия хотел…вижу, бедная вдова убивается, терпит нужду. Да пропади она и околей со всей вашей деревней!
КОРОБОЧКА. Ах, какие ты забранки пригинаешь!
ЧИЧИКОВ. Да не найдешь слов с вами. Право, словно какая-нибудь, не говоря дурного слова, дворняжка, что лежит на сене. И сама не ест, и другим не дает. Я хотел было закупать у вас хозяйственные продукты разные, потому что я и казенные подряды тоже веду…
(Казенные подряды подействовали сильно на Настасью Петровну)
КОРОБОЧКА. (почти просительным голосом) Да чего ж ты рассердился так горячо? Знай я прежде, что ты такой сердитый, я бы не прекословила.
ЧИЧИКОВ. Есть из чего сердиться! Дело яйца выеденного не стоит, а я стану из-за него сердиться!
КОРОБОЧКА. Ну, да изволь, я готова отдать за пятнадцать ассигнациями! Только смотри, отец мой, а насчет подрядов-то: если случится муки брать ржаной, или гречневой, или круп, или скотины битой, так уж, пожалуйста, не обидь меня.
ЧИЧИКОВ. Не обижу, матушка. Фу, черт! (Отирает пот.) В городе какого-нибудь поверенного или знакомого имеете, которого могли бы уполномочить на совершение крепости?
КОРОБОЧКА. Как же. Протопопа отца Кирилла сын служит в палате.
ЧИЧИКОВ. Ну, вот и отлично. Надо вам написать к нему доверенное письмо. Ладно, я сам напишу.
КОРОБОЧКА. Пишите. ЧИЧИКОВ. Эк, уморила меня проклятая старуха! (Достает из сумки бумаги.) Матушка, нужно подписать бумаги.
КОРОБОЧКА. Так уж, пожалуйста, не позабудьте насчет подрядов.
ЧИЧИКОВ. Не забуду!
КОРОБОЧКА. А свиного сала не покупаете?
ЧИЧИКОВ. Покупаю, только после.
КОРОБОЧКА. Если нужны будут птичьи перья, приготовлю!
ЧИЧИКОВ. Хорошо, матушка.
ЧИЧИКОВ. Ну, пора ехать. Прощайте, матушка.
КОРОБОЧКА. Да что же, батюшка, вы так спешите? Да ведь бричка еще не заложена.
ЧИЧИКОВ. Заложат, матушка. У меня скоро закладывают. Селифан! (Выходит)
КОРОБОЧКА. Прощайте, батюшка! Если нужны будут птичьи перья, приготовлю! (Еще раз пересчитывает деньги). Батюшки. Пятнадцать ассигнациями. В город надо ехать. Промахнулась, ох, промахнулась я, продала втридешева. В город надо ехать. Узнать, почем ходят мертвые души. Ой, батюшки, лошади не подкованы… Фетинья, вели закладывать! В город ехать! Стали покупать. . . Цену узнать нужно!
СЦЕНА 6.
Небольшое старое поместье, словно затерявшееся во времени. Из покосившейся избы выходит человек, облаченный в неопределимую рубище, и начинает вытряхивать из ветхих мешков жалкий скарб. Обветшалые тряпки, сломанные игрушки, осколки посуды – все это летит на спинки покосившихся кресел, словно пытаясь вдохнуть жизнь в заброшенный уголок. Чичиков, застыв в изумлении, наблюдает за этой странной сценой.
ЧИЧИКОВ. Послушайте, матушка, барин дома?
ПЛЮШКИН. А что вам нужно?
ЧИЧИКОВ. Дело есть.
ПЛЮШКИН. Дело? Здесь хозяин.
ЧИЧИКОВ. (оглядывается по сторонам, словно не веря своим глазам). Где же?
ПЛЮШКИН. Что, батюшка, слепы вы что ли? Да ведь хозяин-то я.
(Чичиков удивленно отступает назад, лихорадочно подбирая слова.)
ЧИЧИКОВ. Я, наслышавшись об экономии вашей, и редком управлении имениями… почел за долг познакомиться и принести свое личное почтение.
ПЛЮШКИН. (пробормотал сквозь сморщенные губы). А черт бы тебя побрал с твоим почтением. Покорнейше прошу садиться. Я давненько не вижу гостей, да и, признаться сказать, мало вижу в них проку. Завели пренеприличный обычай ездить друг к другу, а в хозяйстве-то упущения, и лошадей их сеном корми. Я давно уже отобедал, а кухня у меня низкая, прескверная, труба-то совсем развалилась, начнешь топить – и еще пожару наделаешь.( увидел на полу клочок соломы.) Такой скверный анекдот, сена хоть бы клок во всем хозяйстве. Да и как прибережешь его? Землишка маленькая, мужик ленив, работать не любит, думает как в кабак, того и гляди, на старости лет пойдешь по миру…
ЧИЧИКОВ. А мне, однако ж, сказывали, что у вас более тысячи душ.
ПЛЮШКИН. Кто это сказывал? Вы бы наплевали в глаза тому, кто это сказывал. Он пересмешник, видно, хотел пошутить над вами. Удумал, тысяча душ! А поди подсчитай. И ничего не насчитаешь. Последние три года проклятая горячка выморила у меня здоровенный куш мужиков.
ЧИЧИКОВ. Скажите! И много выморила?
ПЛЮШКИН. До ста двадцати наберется.
ЧИЧИКОВ. Вправду, целых сто двадцать?
ПЛЮШКИН. Стар я, батюшка, чтобы лгать. Седьмой десяток живу.
ЧИЧИКОВ. Соболезную я, почтеннейший, соболезную.
ПЛЮШКИН. Соболезную! А вот соболезнование в карман не положишь. Вот возле меня живет капитан, черт знает откуда взялся, говорит – родственник. "Дядюшка, дядюшка" – и руку целует. А я ему такой же дядюшка, как он мне дедушка. И начнет соболезновать, вой такой поднимет, что уши береги.
ЧИЧИКОВ. Мое соболезнование совсем не такого рода, как капитанское. Я делом хочу доказать. Я готов принять на себя обязанность платить подати за всех умерших крестьян.
ПЛЮШКИН. А вы не служили на военной службе?
ЧИЧИКОВ. Нет. Я служил по статской.
ПЛЮШКИН. По статской! А это поди вам самим в убыток?!
ЧИЧИКОВ. Из уважения к вам и для удовольствия вашего готов и на убыток.
ПЛЮШКИН. Ах, батюшка! Ах, благодетель мой! Вот утешили старика… Дай бог вам всяческих утешений! Как же, позвольте спросить вас, только чтобы не рассердить вас, вы за всякий год беретесь платить за них подати и деньги будете выдавать мне или в казну?
ЧИЧИКОВ. Мы вот как сделаем: мы совершим на них купчую крепость, как бы они были живые и как бы вы мне их продали.
ПЛЮШКИН. Купчую крепость… это все издержки…
ЧИЧИКОВ. Из уважения к вам, готов принять даже издержки по купчей на свой счет.
ПЛЮШКИН. Батюшка! Желаю всяких утешений вам и деткам вашим. (Подошел к окну.) Эй, Прошка! Иди сюда! Стой и слушай! Поставь самовар, и скажи Мавре, чтобы сходила в кладовую: там на полке есть сухарь из кулича, она знает, пусть подаст его к чаю. Постой, куда ты? Дурачина! Бес у тебя в ногах, что ли, чешется?.. Ты выслушай сначала: сухарь поиспортился, так пусть она его соскоблит ножом да крох не бросает, а снесет в курятник. Да смотри, не входи в кладовую, не то я тебя березовым веником… Теперь иди! Им ни в чем нельзя доверять. Глуп, как дерево, а попробуй что-нибудь положить, мигом украдет! Надо бы, батюшка, совершить купчую поскорее, потому что человек сегодня жив, а завтра и Бог весть.
ЧИЧИКОВ. Хоть сию же минуту. Мне нужен список всех умерших крестьян по именно.
ПЛЮШКИН. Список?! Я как знал, батюшка, всех их списал на особую бумажку, чтобы при первой подаче ревизии всех их вычеркнуть. Список! (Начинает искать бумагу.) Издержки готовы принять на свой счет. Приказные такие бессовестные! Прежде, бывало, полтиной меди отделаешься да мешком муки, а теперь пошли целую подводу круп, да и красную бумажку прибавь… Вот он реестрик. Тут все тунеядцы. Парамонов, Пименов, Григорий Доезжай-не-доедешь. Все здесь. (Чичиков улыбнулся, спрятал список в карман.) ЧИЧИКОВ. Теперь для совершения крепости вам необходимо будет поехать в город.
ПЛЮШКИН. В город! Да как же в город? А дом как оставить? Ведь у меня народ – или вор, или мошенники: в день так оберут, что и кафтана не на чем будет повесить. ЧИЧИКОВ. Так не имеете ли какого-нибудь знакомого, которому могли бы поверить совершение купчей крепости?
ПЛЮШКИН. Что вы, батюшка, какие знакомые? Все мои знакомые или перемерли, или раззнакомились. Какие знакомые? Ах, батюшка! Есть! Председатель, Иван Григорьевич. Езжал в старые годы. По заборам вместе лазили. Как не знать! Уж не к нему ли написать?
ЧИЧИКОВ. И конечно, к нему.(Плюшкин ищет бумагу.)
ПЛЮШКИН. В школе были приятели. Надо написать. А где здесь лежала чистая бумага? Куда запропастилась: люди у меня такие негодные. Я смотрю, вам не очень приятна обстановка в доме?
ЧИЧИКОВ. Нет, что вы, сударь…
ПЛЮШКИН. А ведь было время, когда все текло живо и совершалось размеренным ходом: двигались мельницы, работали суконные фабрики, столярные станки. И я, как бережливый хозяин, за всем этим зорко следил. Как трудолюбивый паук, бегал хлопотливо по всем концам своей хозяйственной паутины. В доме были открыты все окна. Гости приезжали не только пообедать, но и поучиться у меня хозяйству, мудрой скупости. Гостей встречала говорливая, приветливая супруга. Она у меня славилась хлебосольством. Навстречу выходили миловидные дочки, обе белокурые и свежие, как розы, выбегал сын, разбитной мальчишка, и целовался со всеми, мало обращая внимания на то, рад ли, или не рад был этому гость. Сам хозяин являлся к столу в сюртуке, хотя несколько поношенном, но опрятном, локти были в порядке: нигде никакой заплаты. Но добрая хозяйка вскоре умерла, дети выросли, разъехались кто куда. В доме стало пусто. Ничего в этом доме не найдешь. Люди у меня такие негодные. Мавра, Мавра! (Приходит Мавра.)
ПЛЮШКИН. Куда ты дела, разбойница, бумагу?
МАВРА. Ей-богу, барин, не видывала, кроме небольшого лоскутка, которым изволили прикрыть рюмку.
ПЛЮШКИН. А я вот по глазам вижу, что подтибрила.
МАВРА. Да на что ж бы я подтибрила? Ведь мне проку в ней никакого: я грамоте не знаю.
ПЛЮШКИН. Вот погоди-ко: на Страшном суде черти припекут тебя за это железными рогатками.
МАВРА. Да за что же припекут, коли я не брала и в руки четвертки. Уж скорей другой какой бабьей слабостью, а воровством меня еще никто не попрекал.
ПЛЮШКИН. А вот черти-то тебя и припекут. Скажут: "А вот тебя, мошенница, за то, что барина-то обманывала". Да горячими-то тебя и припекут.
МАВРА. А я скажу: "Не за что. Ей-богу, не за что. Не брала я". Да вот она лежит. Всегда понапраслиной попрекаете.
Уходит.
ПЛЮШКИН. Экая занозистая. Ей скажи только слово, а она уж в ответ десяток… (Пишет.) А не знаете ли какого-нибудь вашего приятеля, которому понадобились беглые души?
ЧИЧИКОВ. А у вас есть и беглые?
ПЛЮШКИН. В том-то и дело, что есть.
ЧИЧИКОВ. А сколько их будет числом?
ПЛЮШКИН. Да десятков до семи наберется. Ведь у меня что год, то бегают. Народ-то больно прожорлив, от праздности завел привычку трескать, а у меня есть и самому нечего.
(Отдает письмо Чичикову.)
ЧИЧИКОВ. Будучи подвигнут участием, я готов дать по двадцати пяти копеек за беглую душу.
ПЛЮШКИН. Батюшка, ради нищеты-то моей уж дали бы по сорока копеек!
ЧИЧИКОВ. Почтеннейший, не только по сорока копеек, по пятисот рублей заплатил бы… Но состояния нет… По пяти копеек, извольте, готов прибавить.
ПЛЮШКИН. Ну, батюшка, воля ваша, хоть по две копейки пристегните.
ЧИЧИКОВ. По две копеечки пристегну, извольте. Сколько их у вас? Вы, кажется, говорили, семьдесят?
ПЛЮШКИН: Нет. Всего наберется семьдесят восемь.
ЧИЧИКОВ: Семьдесят восемь по тридцати за душу… Это будет двадцать четыре рубля девяносто шесть копеек. Пишите расписку.
(Плюшкин коряво выводит расписку.)
ПЛЮШКИН: Письмо председателю вы, батюшка, отдайте. Да, пусть прочтет, он мой старый знакомый. Вместе с ним по заборам лазили. Однокорытники были.
(Чичиков отсчитывает медяки. Плюшкин, пересчитав, прячет их в необъятный карман.)
ПЛЮШКИН: А что, вы уж собираетесь ехать?
ЧИЧИКОВ: Да, мне пора.
ПЛЮШКИН: А чайку?
ЧИЧИКОВ: Покорнейше благодарю. В другой раз.
ПЛЮШКИН: Как же, я приказал самовар поставить. Я, признаться сказать, не охотник до чаю: напиток дорогой, да и цена на сахар поднялась немилосердная. Мавра, не нужно самовар. А у меня где-то был славный ликерчик, если только не выпили. Народ – такие воры! Еще покойница делала. Мошенница-ключница совсем было его забросила и даже не закупорила, каналья. Козявки и всякая дрянь было понапичкалась туда, но я весь сор-то повынул, и теперь вот чистенькая, я сейчас найду и налью вам рюмочку.
ЧИЧИКОВ: Нет, покорнейше благодарю. Нет, пил и ел. Мне пора. (Поспешно уходит.)
ПЛЮШКИН: Пили уже и ели? Да, конечно, хорошего общества человека хоть где узнаешь: он не ест, а сыт. Прощайте, батюшка, да благословит вас Бог. Мавра, запри ворота!
(Чичиков покидает поместье. Садится в бричку.)
ЧИЧИКОВ: (заглядывая в заветную тетрадь) Вот неожиданное приобретение! Я, конечно, предчувствовал, что здесь у Плюшкина будет кое-какая пожива, но такой прибыльной никак не ожидал. Не только мертвые, но и беглые! Всего двести с лишком душ. Сущий подарок судьбы! Следующий – Собакевич!
(От радости, захлестнувшей его, Чичиков грянул песню во всю ширь русской души:)
Тройка вихрем несется, тройка летит, Вздымая клубы пыли из-под копыт, Бубенчик под дугой, заливаясь, поет, Упоительной трелью в сердце зовет. К ней, к заветной, летит он стрелой, К любушке милой, к радости своей, К ней, к заветной, летит он стрелой, К любушке милой, к радости своей!
СЦЕНА 7.
ЧИЧИКОВ. Селифан, стой у трактира! Коням передышка нужна, да и мне не мешает подкрепиться.
(Чичиков направляется к трактиру. Навстречу, покачиваясь, выходит Ноздрев. Хмель ударил ему в голову, и он во всю глотку распевает песню.)
НОЗДРЕВ. Где же вы, друзья-гусары, Удальцы былых времен? Где застолий наших чары, С кем делил я славный сон? Кого я вижу! (Чичиков пытается ускользнуть.) Сам Чичиков! Неужели ты меня запамятовал?
ЧИЧИКОВ. Пытаюсь припомнить…
НОЗДРЕВ. Ах ты, чертова душа! Да я же Ноздрев! Мы с тобой у самого губернатора за столом сидели, плечом к плечу! Каким ветром тебя занесло в наши края? Дай расцелую за такую встречу! (Обнимает и целует Чичикова.) Вот это удача! А куда путь держишь? (Не дает Чичикову вставить и слова.) А я, брат, с ярмарки. Поздравь! Продулся вдрызг! Веришь ли, никогда в жизни так не терял, как сегодня. Все до нитки проиграл, даже рысаков, и тех лишился. На мне, гляди, ни цепочки, ни часов! А будь у меня сейчас в кармане каких-нибудь двадцать рублей, я бы отыграл все до копейки, и, как честный человек, тридцать тысяч положил бы в бумажник! Ты куда? Правда, ярмарка была знатная! Все, что ни привез из деревни, ушло по самой выгодной цене. Эх, братец, как мы гуляли! Был штабс-ротмистр Поцелуев… душа-человек! Дай тебя поцелую! Усы, братец, у него… жаль, у тебя таких нет! Еще был поручик Кувшинников… премилейший человек! Жаль, что тебя там не было! А ты все-таки куда?
ЧИЧИКОВ. К одному господину.
НОЗДРЕВ. Брось ты его! Поедем ко мне!
ЧИЧИКОВ. У меня к нему важное дело.
НОЗДРЕВ. Ну уж и важное! Спорю, врешь! Скажи, к кому едешь?
ЧИЧИКОВ. К Собакевичу.
(Ноздрев заливается хохотом.)
НОЗДРЕВ. Ой, пощади! Сейчас лопну от смеха!
ЧИЧИКОВ. Не вижу ничего смешного.
НОЗДРЕВ. Да ты жизни не рад будешь, когда к нему приедешь! Это же просто жидомор! К черту его! Едем ко мне, всего пять верст! Домчимся вмиг, а там, если хочешь, и к Собакевичу!
ЧИЧИКОВ. Не могу. Я ему слово дал.
НОЗДРЕВ. Пять верст, всего ничего, душенька!
ЧИЧИКОВ. В другой раз непременно заеду!
НОЗДРЕВ. Да ты же, как пить дать, никогда ко мне не выберешься! Едем сейчас!
ЧИЧИКОВ. Только не задерживай, мне время дорого!
НОЗДРЕВ. Позволь, душа, я тебе за это влеплю безе! По коням! (Затягивает песню.)
Где же вы, друзья-гусары, Удальцы былых времен? Где застолий наших чары, С кем делил я славный сон?
(Усадьба Ноздрева. Раздается конское ржание.)
НОЗДРЕВ. Как тебе мой жеребец? Десять тысяч за него отвалил! А сейчас я тебе покажу своих собак. Таких ты еще не видывал! Ни у кого нет таких породистых! (Слышится лай собак.) Здесь у меня густопсовые, чистопсовые всех цветов и мастей! А какие у них клички! Сам давал! Вот – Стреляй, Обругай, Порхай, Пожар, Скосырь, Черкай, Припекай, Допекай, Касатка, Наградка. А вон там, на пригорке, будет кузница. Пойдем, покажу тебе мои владения! Все, что видишь: пруд, лес, что синеет вдали, и все, что за лесом – все мое!
ЧИЧИКОВ. Широко живете, с размахом!
НОЗДРЕВ. (Появляется колода карт.) Ну, брат, чтобы время скоротать, пойдем-ка я тебя угощу. А потом и в картишки перекинемся… Садись! (Наливает вино в бокалы.) Эх, застолье удалое! Пир гусаров-храбрецов! Мы вчера вернулись с боя, враг разбит – и был готов!
ЧИЧИКОВ. Чтоб не забыть… У меня к тебе просьба.
НОЗДРЕВ. Какая?
ЧИЧИКОВ. Дай сначала слово, что исполнишь.
НОЗДРЕВ. Да что за просьба-то?
ЧИЧИКОВ. Дай сначала честное слово!
НОЗДРЕВ. Ну, честное слово! Говори!
ЧИЧИКОВ. Вот какая у меня к тебе просьба. У тебя ведь много умерших крестьян, ну, которые еще не вычеркнуты из ревизии?
НОЗДРЕВ. Ну есть, а что?
ЧИЧИКОВ. Переведи их на мое имя.
НОЗДРЕВ. А на что тебе?
ЧИЧИКОВ. Нужно!
НОЗДРЕВ. Да на что?
ЧИЧИКОВ. Уж это мое дело!
НОЗДРЕВ. Верно, что-то затеял, брат?
ЧИЧИКОВ. Из такого пустяка и затеять ничего нельзя.
НОЗДРЕВ. Да зачем же они тебе?
ЧИЧИКОВ. Ох, какой ты любопытный! Ну, просто пришла фантазия…
НОЗДРЕВ. Пока не скажешь, не сделаю.
ЧИЧИКОВ. Ну вот видишь, какой ты! Слово дал и на попятный двор!
НОЗДРЕВ. Как хочешь, а не сделаю, пока не скажешь, на что!
ЧИЧИКОВ. Мне крестьяне мертвые нужны для… веса в обществе…
НОЗДРЕВ. Врешь, врешь! Меня не проведешь!
ЧИЧИКОВ. Ну так я тебе скажу напрямик, только никому не проговорись. Я задумал жениться. А родители невесты – люди амбициозные. Надо, чтобы у жениха было не меньше трехсот душ. А у меня…
НОЗДРЕВ. Ну, врешь!
ЧИЧИКОВ. Ну вот уж здесь ни на столько не солгал.
НОЗДРЕВ. Голову ставлю, что врешь!
ЧИЧИКОВ. Это обидно слышать. Почему я непременно лгу?
НОЗДРЕВ. Я знаю тебя, ты большой мошенник. О, обиделся! Но я тебе скажу, только не обижайся, я по-дружески, откровенно. Если бы я был твоим начальником, я бы тебя повесил на первом дереве!
ЧИЧИКОВ. Всему есть границы. Если хочешь щеголять подобными речами, так ступай в казармы. Ладно. Изволь. Не хочешь подарить, так продай, если ты такой. Я тебе деньги за них дам.
НОЗДРЕВ. Продать! Да ведь ты, подлец, дорого не дашь за них!
ЧИЧИКОВ. А ты ведь тоже хорош! Смотри, что они у тебя бриллиантовые, что ли?
НОЗДРЕВ. Послушай, чтоб доказать тебе, что я вовсе не какой-нибудь скалдырник, я не возьму за них ничего. Купи у меня жеребца розовой масти (слышится ржание коня), и я тебе их в придачу отдам.
ЧИЧИКОВ. Помилуй, на что ж мне жеребец?
НОЗДРЕВ. Как на что? Да ведь я за него заплатил десять тысяч, а тебе, по-дружески, отдаю за четыре.
ЧИЧИКОВ. Мне не нужен жеребец.
НОЗДРЕВ. Ну, купи каурую кобылу.
ЧИЧИКОВ. И кобылы не нужно.
НОЗДРЕВ. За кобылу и серого коня, которого ты еще не видел, возьму с тебя, по-дружески, только две… три тысячи.
ЧИЧИКОВ. Мне не нужны лошади.
НОЗДРЕВ. Но ты дурачок! Тебе же на первой ярмарке дадут за них втрое больше!
ЧИЧИКОВ. Но ты сам и продай, если уверен, что получишь втрое дороже.
НОЗДРЕВ. Но я хочу, чтобы ты выгоду получил!
ЧИЧИКОВ. Спасибо тебе за расположение, но мне не нужно.
НОЗДРЕВ. Ну, тогда купи у меня собак! (Раздается лай собак.) Я продам тебе Брудастого. С усами! Шерсть так и стоит дыбом! Купи пару собак!
ЧИЧИКОВ. Но зачем мне собака с усами? Я же не охотник.
НОЗДРЕВ. (Вытаскивает карты.) Тогда давай метнем банчик?
ЧИЧИКОВ. Метать банк – это значит подвергать себя неизвестности.
НОЗДРЕВ. Дрянь же ты!
ЧИЧИКОВ. Да за что же ты меня бранишь? Виноват разве я, что не играю? Продай мне душ одних, если уж ты такой человек.
НОЗДРЕВ. Черта лысого получишь!
ЧИЧИКОВ. Селифан!
НОЗДРЕВ. Ладно! Не хочешь так, давай сыграем в шашки, выиграешь – твои все. У меня много таких, которых нужно вычеркнуть из ревизии.
ЧИЧИКОВ. Я не играю.
НОЗДРЕВ. Давай! Это не карты! Никакой фальши!
ЧИЧИКОВ. Изволь. Так и быть. В шашки сыграю.
НОЗДРЕВ. Души идут в ста рублях.
ЧИЧИКОВ. Довольно. Если пойдут в пятидесяти…
НОЗДРЕВ. Нет, что ж за куш – пятьдесят! Лучше уж в эту сумму я включу тебе какого-нибудь щенка или золотую печатку к часам.
ЧИЧИКОВ. Ну, изволь.
НОЗДРЕВ. (Запел.) Очи черные, очи страстные, Очи жгучие и прекрасные! Как люблю я вас, как боюсь я вас… Знать, увидел вас я в недобрый час! Сколько же ты мне дашь вперед?
ЧИЧИКОВ. Это с какой стати? Я сам плохо играю.
НОЗДРЕВ. Знаем мы вас, как вы плохо играете!
ЧИЧИКОВ. Давненько не брал я в руки шашек.
НОЗДРЕВ. Знаем мы вас, как вы плохо играете!
ЧИЧИКОВ. Давненько не брал я в руки шашек.
НОЗДРЕВ. Знаем мы вас, как вы плохо играете!
ЧИЧИКОВ. Давненько не брал я в руки шашек.
(Ноздрев мухлюет.)
ЧИЧИКОВ. Э… Это что? Отсади-ка ее назад.
НОЗДРЕВ. Кого?
ЧИЧИКОВ. Да шашку-то! А другая?! Нет, с тобой нет никакой возможности играть! Этак не ходят, по три шашки вдруг!
НОЗДРЕВ. За кого ж ты меня почитаешь? Стану я разве плутовать?
ЧИЧИКОВ. Я тебя ни за кого не почитаю, но только играть с этих пор никогда не буду!
НОЗДРЕВ. Я тебя заставлю играть! Это ничего, что ты смешал шашки, я помню все ходы!
ЧИЧИКОВ. Нет, с тобой не стану играть.
НОЗДРЕВ. Так ты не хочешь играть? Отвечай мне напрямик!
ЧИЧИКОВ. Если бы ты играл, как прилично честному человеку, но теперь не могу!
НОЗДРЕВ. А! Так ты не можешь? Подлец! Когда увидел, что не твоя берет, так ты не можешь? Я тебя сейчас бить буду!
Я люблю кровавый бой, Я рожден для службы царской! Сабля, водка, конь гусарской, С вами век мне золотой! Я люблю кровавый бой, Я рожден для службы царской!
(Чичиков спасается бегством от Ноздрева. За сценой шум, гам. Чичиков выползает на четвереньках.)
Эх, какую баню задал, смотри ты какой! А не подоспей капитан-исправник, мне бы, может быть, не далось более и на свет божий взглянуть! Пропал бы, как волдырь на воде, без всякого следа, не оставивши потомков, не доставив будущим тещам состояния, ни честного имени!
(За спиной Чичикова появляется Человек с рожками. Он делает магический жест. Чичиков убегает. Неожиданно из его фрака выпадает тетрадь. Человек поднимает, листает ее и затем кладет на видное место. Выбегает Ноздрев.)
НОЗДРЕВ. Скрылся! Струсил! Каков, подлец! Но ничего, от меня не уйдешь, не скроешься! Достанем! А это еще что такое?
(Поднимает тетрадь, листает ее.)
НОЗДРЕВ. План приобретателя помещика Чичикова Павла Ивановича. Любопытно! Вам изначально нужно незамедлительно посетить Губернский город N. Познакомиться с богатыми помещиками города… Список помещиков… Ноздрев, Плюшкин, Коробочка… Приобрел… купил… мертвые души… Заплатил… Прибыль… Любопытно! Вот тебе и Чичиков! Человек с чистой совестью, безупречной репутацией… А на деле обыкновенный аферист! Почитаем…
СЦЕНА 8.
(Звучит тягучая, тоскливая песня крестьян о Руси-матушке. На фоне этой печальной мелодии, словно застывшие в немом кино, – лишь жесты Чичикова и Собакевича. Они, нахмурившись, яростно жестикулируют, что-то горячо обсуждают, но слова их тонут в разливающейся вокруг песне. Мелодия постепенно затихает, словно угасающее пламя.)
ЧИЧИКОВ. Но позвольте… Ведь души-то эти – давно уж истлели, развеялись прахом. Остался лишь призрачный звук, неуловимый чувствами… Полтора рубля – извольте, дам. Большего не могу себе позволить.
СОБАКЕВИЧ. Стыд вам такую цену называть! Вы как на базаре торгуетесь, будто у старьевщика. Говорите настоящую цену, не оскорбляйте!
ЧИЧИКОВ. Полтинник сверху накину. Последнее предложение.
СОБАКЕВИЧ. Да чего ж вы так скупитесь, Павел Иванович? Другой пройдоха вам подсунет гнилье, а не души. А у меня – отборные экземпляры, словно ядреные орехи, один к одному!
(Собакевич, с кряхтением, передает Чичикову тщательно исписанную бумагу.)
СОБАКЕВИЧ. Берите. Деньги – на бочку!
ЧИЧИКОВ. Я бы хотел вас попросить… чтобы эта сделка осталась между нами, в строжайшей тайне.
СОБАКЕВИЧ. Да уж само собой, разумеется. Могила!
(Чичиков, с некоторой опаской, отсчитывает и передает Собакевичу деньги.)
Прощайте, Павел Иванович. Благодарю за визит, за оказанную честь.
ЧИЧИКОВ. Прощайте! (Уходит, бормоча себе под нос.) Истинно про него Ноздрев говорил… Жидомор!
СЦЕНА 9.
(Гостиничный номер. Чичиков, склонившись над столом, увлеченно пишет какую-то бумагу. Рядом, зловеще поблескивая лаком, – открытый сундучок. В полумраке, словно привидение, появляется Человек с рожками и начинает раскладывать вокруг Чичикова какие-то бумаги. Это – крепостные акты.)
ЧИЧИКОВ. Ну вот, теперь все в полном порядке… Форменный порядок! Все крепости на мертвых крестьян готовы. Батюшки мои, да сколько же вас тут напичкано! Что вы, сердечные мои, делали на веку своем? Как жили? Странное чувство… будто они еще вчера были живы, дышали, ходили по земле…
(Человек протягивает Чичикову один из листков.)
ЧЕЛОВЕК. Петр Савельев Неуважай-Корыто, крестьянин…
ЧИЧИКОВ. Крестьянин… принадлежавший когда-то помещице Коробочке. Отец неизвестно кто, а родился от дворовой девки… Капитолины. Мастер ли ты был, Петр, или просто мужик? И какою же смертью тебя прибрало?
ЧЕЛОВЕК. Выпил лишнего, заснул прямо посреди дороги… а тут его и переехал неуклюжий обоз.
(Чичиков истово крестится. Человек подает ему другой лист.)
ЧЕЛОВЕК. Степан Пробка. Плотник.
ЧИЧИКОВ. Богатырь! В гвардию бы годился! Чай, все губернии исходил с топором за поясом… А тебя где прибрало, Степан Пробка?
ЧЕЛОВЕК. Взобрался однажды для хорошего заработка под церковный купол… и, поскользнувшись, оттуда, с перекладины, шлепнулся оземь.
ЧИЧИКОВ. Да и дух вон… Эх, Степан, угораздило же тебя… (Перекрестился. Берет следующий лист.) А ты какого роду-племени, мужик?
ЧЕЛОВЕК. Она – женщина. Елизавета Воробей.
ЧИЧИКОВ. Фу ты, пропасть! Баба… Точно, баба! А я думал, мужик. И здесь прописана не Елизавета, а Елизаветъ… Вот подлец, этот Собакевич! И здесь меня надуть решил! Вычеркиваю тебя, Елизавета! (Читает другой листок.) Григорий Доезжай-не-доедешь! На дороге ли ты отдал душу Богу, или заворотил в кабак, потом прямо в прорубь – и поминай как звали… (Неожиданно вокруг Чичикова возникают призрачные фигуры умерших людей, о которых он только что читал.) Эх, русский народец… не любит умирать своею смертью! Вот и все мое имущество, кровным потом приобретенное… Благое дело! Бесчисленны, как морские пески, человеческие страсти…
(Чичиков подходит к умершему Петру Савельеву, и вдруг тот преображается в Манилова. Другой умерший превращается в Плюшкина… Женщина – в Коробочку.)
ЧЕЛОВЕК. И кто вы теперь, Павел Иванович Чичиков?
(Чичиков торопливо складывает все крепости в сундук и прячет его под кресло.)
УМЕРШИЕ ЛЮДИ. Кто вы?
ЧИЧИКОВ. Я…
ЧЕЛОВЕК. Херсонский помещик!
(Чичиков вздрагивает. Оглядывается вокруг – никого, кроме Ноздрева.)
ЧИЧИКОВ. Ноздрев?! Не ждал…
НОЗДРЕВ. Для друга семь верст – не околица! Прохожу мимо, вижу свет в окне, дай, думаю, зайду, не спишь ли? Что ты, брат, так отдалился от всех, нигде не бываешь?
ЧИЧИКОВ. Легкая простуда… И вот решил несколько дней посидеть в комнате. Сейчас чувствую себя уже лучше.
НОЗДРЕВ. А ведь признайся, брат, ты преподло поступил тогда со мною! Помнишь, как в шашки играли? Ведь я выиграл! Да, брат, ты просто поддрючил меня! Но я, черт меня знает, никак не могу сердиться. Ах да, я ведь тебе должен сказать… в городе стали ходить толки, мнения, рассуждения о том, выгодно ли покупать на вывод крестьян… и не просто крестьян…
ЧИЧИКОВ. Ты о чем, дружище?
НОЗДРЕВ. Вообрази, в глухую полночь раздается у одной помещицы в воротах стук и кричат: «Отворите, отворите, не то будут выломаны ворота!» Отворяют. Перед ней является вооруженный с ног до головы человек и требует продать все души, которые умерли. Помещица в ужасе отвечает: «Я не могу продать, потому что они мертвые!» А он ей кричит: «Не мертвые! Это мое дело знать!» Потом достает из большого сундука фальшивую бумагу, заставляет ее подписать и бросает ей на стол ассигнациями пятнадцать рублей. Теперь эта вдова-помещица, коллежская секретарша по имени Настасья Петровна Коробочка, боясь, что продешевила при продаже странного небывалого товара, бегает по городу, чтобы узнать рыночную цену… на мертвые души! Слышишь, на мертвые! А ты, брат Чичиков, оказывается, миллионщик!
ЧИЧИКОВ. Я – миллионщик?
НОЗДРЕВ. В городе думают, что ты делаешь фальшивые бумажки.
ЧИЧИКОВ. Фальшивые бумажки?
НОЗДРЕВ. Ты, однако ж, так напугал их! Они с ума сошли со страху: нарядили тебя в разбойники и в шпионы… А прокурор…
ЧИЧИКОВ. (напряженно). Что – прокурор?
НОЗДРЕВ. Прокурор с испугу умер! Завтра будет погребение. Ты не будешь?
Чичиков отрицательно кивает головой.
НОЗДРЕВ. А еще говорят, ты рискованное дело затеял.
ЧИЧИКОВ. (побледнев). Рискованное?
НОЗДРЕВ. Да, хочешь увезти с собой губернаторскую дочку.
ЧИЧИКОВ. Как увезти?
НОЗДРЕВ. Я, признаюсь, ждал этого! Ей-Богу, ждал! В первый раз, как только увидел вас вместе на балу, ну уж, думаю себе: Чичиков, верно, недаром… Впрочем, напрасно ты сделал такой выбор, я ничего в ней не нахожу.
ЧИЧИКОВ. Что ты путаешь?
НОЗДРЕВ. Ну полно, брат, какой ты однако скрытный человек!
ЧИЧИКОВ. Делатель фальшивых денег, увоз губернаторской дочки, смерть прокурора, причиной которой будто бы я… Какой вздор!
НОЗДРЕВ. Я, признаюсь, к тебе с тем и пришел: изволь, я готов тебе помогать. Так и быть: подержу венец тебе, коляска и переменные лошади будут мои, только с уговором: ты должен мне дать три тысячи… взаймы, конечно.
ЧИЧИКОВ. У меня нет таких денег.
НОЗДРЕВ. Врешь, врешь, меня не проведешь!
ЧИЧИКОВ. Дружище, ничем не могу помочь.
НОЗДРЕВ. Тогда купи у меня…
ЧИЧИКОВ. Мне не нужен ни жеребец, ни усатая собака… Ничего я покупать у тебя не намерен.
(Ноздрев достает из кармана кожаную тетрадь и игриво начинает водить ею перед лицом Чичикова. Чичиков от удивления оседает на стул.)
НОЗДРЕВ. Ценная вещица, не правда ли? (Открывает тетрадь и читает.) План приобретателя помещика Чичикова Павла Ивановича. Вам изначально нужно незамедлительно посетить Губернский город N. Познакомиться с богатыми помещиками города и…
ЧИЧИКОВ. (заикаясь). До…во…льно!
НОЗДРЕВ. Ты не приобретатель, Павел Иванович, ты – мошенник! Я давно знал! Что, крыть нечем? Это вещица дорогая, очень дорогая! Отдаю всего за… (Показывает три пальца, затем прибавляет еще один.)
ЧИЧИКОВ. Всему есть границы! Отдай тетрадь!
НОЗДРЕВ. Тебе, так и быть, по-дружески – за три…
ЧИЧИКОВ. Завтра получишь деньги.
НОЗДРЕВ. Позволь, душа, я тебе за это влеплю один безе! (Целует Чичикова.) Да я за тебя горой! Наговорил им, что я с тобой учился… и отца знал… До завтра, душа моя! Вещицу получишь завтра. (Весело запел.)
Где друзья минувших лет, Где гусары коренные, Председатели бесед, Собутыльники седые?
(Уходит.)
ЧИЧИКОВ. Мерзавец! Зарезал меня с этой тетрадью! Да и я хорош… Так опростоволоситься! Где же я ее мог потерять? Ну, уж коли пошло такое дело, нужно не мешкать и убираться отсюда поскорей!
(Чичиков начинает торопливо собираться. Забирает сундук и выходит из комнаты. Перед ним – Полицеймейстер.)
ПОЛИЦЕЙМЕЙСТЕР. Павел Иванович Чичиков?
ЧИЧИКОВ. Да!
ПОЛИЦ. Приказано вас сейчас же в острог!
ЧИЧИКОВ. За что? Без суда? В острог… Дворянина?!
ПОЛИЦ. Не беспокойтесь, есть приказ губернатора. Вас ждут.
ЧИЧИКОВ. Выслушайте! Меня оболгали враги! Здесь просто бедственное стечение обстоятельств… Ноздрев! (Оборачивается в пустоту.) Последний негодяй!
СЦЕНА 10.
Острог. Чичиков съежился на полу, словно загнанный зверь. Рядом, словно каменная глыба, – Полицмейстер.
ЧИЧИКОВ. Виноват… не спорю. И покривил душой, да… Но ведь покривил, узрев, что прямым путем не сыскать, что кривым – куда вернее! И ведь изощрялся… для чего? Чтоб в довольстве встретить старость, укрыться от нужды. Где ж справедливость, скажите на милость?
(Чичиков смотрит в зарешеченное окно, в котором виднеется похоронная процессия.)
А… прокурора хоронят. Лицемеры! Весь город – сплошь мошенники. Да я их всех насквозь вижу! Мошенник на мошеннике восседает и мошенником же погоняет! А напечатают – «скончался, к глубочайшему прискорбию подчиненных и всего человечества, редкий отец, примерный гражданин…» А на поверку-то – свинья свиньей!
ПОЛИЦМЕЙСТЕР. (холодно). Вы запятнали себя гнуснейшим мошенничеством, каким еще не сквернил себя ни один смертный. (Вынимает бумаги с мертвенной невозмутимостью.) Мертвые души, значит?
ЧИЧИКОВ. (в отчаянии). Я виноват, признаю… но не так уж виноват! Обнесли, оговорили враги!
ПОЛИЦМЕЙСТЕР. Воровство… гнуснейшее злодеяние, за которое положен кнут и сибирская каторга!
ЧИЧИКОВ. (ползет в ногах у Полицмейстера). Я последний негодяй, презренный червь! Но я ведь – человек! Кровью, потом добывал себе пропитание… С величайшим, поистине кровавым терпением выцарапывал копейку, трудом, трудом праведным, не грабежом, не казнокрадством, как иные… Где ж она, справедливость небесная? Где воздаяние за терпение мое, за стойкость беспримерную?.. Шельма, сатана, исчадие ада, секретарь опекунского совета проклятый…
ПОЛИЦМЕЙСТЕР. Заложить в казну хотели?
ЧИЧИКОВ. (жалко скулит). Заложить… Благодетель, спасите! Пропаду, словно паршивая собака…
ПОЛИЦМЕЙСТЕР. (невозмутимо). Что ж мы можем поделать? Воевать с законом – безумие.
ЧИЧИКОВ. Вы… вы все можете! Не закон меня страшит, перед законом я найду лазейку. Только бы вызволиться! Демон-искуситель сбил меня, совлек с пути истинного! Клянусь вам, отныне поведу жизнь добродетельную!
ПОЛИЦМЕЙСТЕР. (протягивает лист Чичикову, в глазах – ледяной расчет). Нас устроит эта сумма. Тут уж – на всех хватит: и нашим, и полковнику, и генерал-губернаторским…
ЧИЧИКОВ. (шепотом). И… я буду оправдан?
ПОЛИЦМЕЙСТЕР. (тихо, как удар хлыста). Полностью.
ЧИЧИКОВ. (обреченно). Простите великодушно, но… у меня нет такой суммы. Возьмите все, что здесь найдется. Там – все мое жалкое имущество.
(Чичиков отдает небольшой сундучок Полицмейстеру.)
ПОЛИЦМЕЙСТЕР. (отворачивается). Убирайтесь отсюда как можно скорее… и чем дальше – тем лучше.
(Полицеймейстер демонстративно рвет бумаги. Слышится звон колокольчиков удаляющейся тройки, подъехала бричка. Чичиков выходит из острога, шатаясь, словно пьяный.)
ПОЛИЦМЕЙСТЕР. (останавливает его). Вы забыли.
(Чичиков оборачивается и видит Полицмейстера, протягивающего ему потрепанный дневник. Чичиков с запозданием берет его.)
ЧИЧИКОВ. (с ненавистью глядя на город). Пора… пора бежать из этого проклятого места! Осточертел он мне до тошноты! Черт бы побрал все это!
(Чичиков с трудом взбирается в бричку.)
ЧИЧИКОВ. (оглядывается). Где этот остолоп Селифан? (кричит). Селифан!
(И вдруг, словно по мановению злой волшебной палочки, бричка без кучера медленно трогается с места. По обеим сторонам дороги, словно призраки, начинают возникать персонажи, с которыми Чичикову довелось встречаться: Манилов, с его приторной улыбкой, затем Собакевич, с его медвежьей статью, Плюшкин, воплощение скупости, Коробочка, с ее тупоумием… Последний персонаж вдруг преображается в ЧЕЛОВЕКА с рожками, с хищным оскалом. Он на ходу запрыгивает в бричку.)
ЧЕЛОВЕК. (с дьявольским смехом). Куда путь держим, господин хороший?
(Чичиков в ужасе смотрит на Человека. И вдруг… Человек словно тает в воздухе, превращаясь в кучера Селифана.)
СЕЛИФАН. Куда едем, барин?
ЧИЧИКОВ. (в бреду). Вперед!
(Бричка продолжает нестись вперед, унося Чичикова в неизвестность. Он в ярости рвет дневник, бросая листы под колеса. И вдруг – возникает комната Чичикова, та самая, с которой началась эта кошмарная история. Чичиков стоит перед зеркалом и, словно в последний раз, внимательно изучает свое отражение.)
ЧИЧИКОВ. (в пустоту). И кто я теперь?
(Отражение бесследно исчезает в зеркале. Чичиков отворачивается, сломленный. Неожиданно раздается тихий голос: "Павлуша…" Чичиков снова смотрит в зеркало. Там – отражение маленького Павлуши, робкого, испуганного мальчика. На мгновение на лице Чичикова появляется слабая улыбка. И вдруг… мальчик превращается в черта, скалящегося в злорадной усмешке.)
Свидетельство о публикации №225071100340