Часть Вторая Сажа и пепел. Глава XVI

Галантной походкой на свет кристаллов вышел рыжий табакси с белыми тигриными полосками на этой его наглой, самодовольной морде. Интриган даже отвесил благодарный поклон великанам, прежде чем продолжить представление.



— О, друзья мои… так как? - вы готовы немного поработать над проблемой нашего маленького дракона?



Погружаясь в наш кружок заговорщиков, гость прохаживался вдоль пещеры, изучающе вглядываясь в манускрипты, наши лица, нашу поклажу распределённую по округе и конечно же на Хграама, страдальчески растянувшегося поверх каменного ложа.



— Надеюсь, я не отвлёк вашу славную братию от чего-то чрезмерно важного? — заискивающе произнёс Пять Орехов, голос его при этом сочился притворной учтивостью не скрывавшей однако надежду усатого поживиться свежими сплетнями. Какое-то время он расшаркивался перед Ханаан и прочими новыми знакомцами, но очень скоро самодовольный табакси вынужден будет застыть, ведь взор его обнаруживает не одно, а сразу два драконьих яйца. Осознание производит эффект оглушительный: кошачья ухмылочка растворяется в воздухе, текучие движения теряют былую грацию, а взгляд мечется между нами. Кажется, даже такой интриган не желал иметь отношение к махинациями подобного уровня, это было видно по тому как боязливо его уши прижались к голове, пока он в пол шёпота сетовал на судьбу. Впрочем, следует отдать ему должное, бывалый плут очень быстро приходит в себя.



Отточенным движением Пять Орехов выхватывает из кармана монету - излюбленный трюк который он демонстрировал неоднократно - монетка взмывает в воздух прежде чем застывает в полёте, удерживаемая двумя пальцами. Позволяя свету кристаллов поигрывать на гранях он демонстрирует нам поверхность монеты с приметным отверстием.



— Эта монетка, дорогие мои, с платья Самой Королевы Шаал! Сущая безделица… всего навсего открывает любые двери этого города и стоит больше всего вашего снаряжения… свою я вам не отдам, потому как вам это и не нужно. — произносит хитрый кот, намекая на заинтересованность королевы Греклстью во встрече с искателями приключений. Кажется, драконье яйцо нам придётся доставлять ей лично. Табакси выглядит крайне довольным этой возможности вновь покрасоваться перед нами, должно быть, подобно Принцу Дерендилу, бедняга явно успел заскучать без новостей во время нашей затянувшейся вылазки. При виде его наглой морды, Тенебрис спешит погрузить нашего друга в события дней минувших, оставаясь преступно скупой на подробности, хотя мои связки на тот момент были ей несказанно благодарны. Да и особенно темнить не было ни сил ни смысла, сегодня пещеры клана Кейрнгорм ожидало представление, в котором обязаны участвовать все присутствующие, включая Пять Орехов.



Подготовка к ритуалу шла полным ходом. Наиболее талантливые в магии вычерчивали на земле сложные символы - господин Пять Орехов наблюдал за этим с недюжинным интересом, только на краткий миг возводя очи горе, после чего обещает помощь и в этом непростом деле. Внутри меня теплилась слабая, но всё же надежда, оглядывая разложенные грибные манускрипты и многочисленные пергаменты с их расшифровкой я всерьёз начал ощущать предстоящий успех. Вопреки всеобщему желанию двигаться дальше, история наворачивала кольца вокруг нашей компании, буквально и метафорически. Это вызывало головокружение и прослеживалось повсеместно: в катакомбах под Греклстью, в поведении Офидиана, в сложных узорах возникающих на земле по вине моих спутников, укладываясь концентрическими кругами. Концентрическими кругами, да? Очень знакомо. Сколько же раз ты спасла меня от обидной болезненной гибели… спасибо, Акаша.



Проваливаясь в размышления, я не сразу замечаю появление дуэргарки. Мрачная женщина с нестройной речью оказывается той самой Клариссой, о которой поведал Персиваль. и нашей подмогой от Пяти Орехов, по совместительству. К тому моменту как я вынириваю наконец из пучины мыслей и закручивающихся рунических символов, вяло кивая на заикающиеся приветствия, женщина уже занята подготовкой. Гостья вела себя насквозь странно, но поведение её выглядело скорее встревоженным, нежели взволнованным. Сбивчивую речь подчёркивало не менее диковинное поведение - когда Тенебрис попросила дуэргарку разобраться в грибных скрижалях, Кларисса попросила положить записи перед на землю перед ней и только после этого самолично взяла их в руки. Чудесатая дамочка, но по крайней мере, она действительно казалась подкованной в магии, а о большем не хватало сил мечтать. Я прекрасно справляюсь с моей задачей не мешать, поэтому очень скоро мы заканчиваем узоры и начинаем вязать широкие ленты на не менее широкие шеи Хграама, по три на каждую.



— Па-па-по-старайтесь д-думать о хо-орошем во время т-таинства. — взволнованно предупреждает нас Кларисса.



— О да… в смысле, ты это серьёзно? И как ты себе это представляешь? — отвечаю я с вызовом, ничуть не скрывая сарказма, в свете пережитого. Ну не получается у меня с первых секунд доверять незнакомцам.



— Я… п-предпо-очла бы д-думать о… о прошлом. — произносит дуэргарка мечтательным голосом, ничуть не иронизируя. Акаша гогочет как проклятая, хах, да - метод явно не для меня.



Символы на земле, ничто иное как гармоничное соединение рисунков и рытвин, внезапно наполняются энергией.Присутствие волшебства становится очевидно даже непосвящённому, благодаря весьма выразительному свечению. Выглядит многообещающе. Мы приближаемся к центру, принимая на себя роль проводников магических течений. Голоса Аханы, Тенебрис и Клариссы сливаются в единый хоровой речетатив, жуткий и возвышенный в этом неповторимом различии голосов. Всего на секунду я даюсь диву из-за чистоты пения дуэргарки, льющегося без единой запинки, но тут тело гиганта заходится мелкой дрожью.



Настоящая голова мечется. Лоб покрывается холодным потом и вот он уже стекает струйками вниз. Вторая башка, эта безумная сестрица, распахивает глаза. Раскачивается словно одержимая. Последнее, впрочем, может оказаться правдой. Свет затухает, как если бы круг в котором мы стоим попытался отделиться от всего сущего, реальность за его пределами мутнеет, подёрнутая лёгкой поволокой, как бывает со всеми маловажными деталями во снах. Чувство времени остервенело мечется, как подбитая птица оно порхает, кособоко взмывая вверх лишь для того, чтобы камнем ринуться вниз. Подобно той же пичуге оно бьётся оземь и наконец окончательно затихает. Останавливается.



Движения товарищей застывают постепенно, словно бы неуверенные в том, как именно себя вести. Безумная голова поворачивается из стороны в сторону, всё её существо мечется в поисках удобного положения и не находит. Недобрая ухмылка вспарывает скомканный лик, напоминающий лицо Хграама только оттенком кожи. Взгляд полоумных глаз утыкается в потолок. Реальность рушится.



***



Ханаан блуждает между застывшими фигурами, осматривает их, вглядывается. Подозрения и нерешительность тянутся внутрь, куда не пускают их решительность принесённая ответственностью и дотошное желание докопаться до магической сути происходящего. Джимджар, Сарит, Пять Орехов - все они выглядят просто жутковат, окутанные свечением застывшем во времени, а вот остальные…



Энергия струится внутри ритуального круга и она остаётся единственной способной действовать, как если бы некое запредельное влияние делало её надоедливой точкой в тексте этого повествования, его неизменной подробностью. Безумно жалко, что расшифрованные материалы не имели ни единой подробности о ходе ритуала и у неё не осталось ни единого шанса понять, насколько нормально для Аханы, Джар’Ры, Тенебрис и Персиваля парить в воздухе с плотно сомкнутыми очами.



Чепуха… Целью собравшихся было вытянуть скверну из лишней головы этого почтенного и вежливого великана, но теперь та свободно струилась вокруг. Чёрные бутоны распускаются среди магического плетения, уподобившись порывам зловредного ветра, рвут волосы и складки одежд окружающих существ… её друзей? Да, друзей. Они нуждаются в ней.



Громко притопывая по земле и уверяя себя, что делает это в большей степени ради совершения заклинания, а не из чувства досады, Ханаан взмахивает рукой. Она силится поглотить черноту опутывающую товарищей, как делала уже неоднократно, стоило им в очередной раз выкинуть нечто несусветное. На смену черноте приходят золотистые линии. Поглядывая на Холта, девушка отчётливо видит как близко тенета энергии пролегли к его телу, окутывая конечности и практически впиваясь в смуглую кожу. Его кисти, ноги, шея - золотое на тёмном, едва ли не привлекательная картина, если бы не её пугающая суть. Энергия ритуала беснуется, законсервированная в моменте. Остальные друзья так же укрыты желтоватыми нитями, сплетаясь в единую прочную цепь потоки устремляются прочь и уходят под землю через плотно запертый люк. В сплошной каменной породе обнаруживается деревянная дверка. Чтобы её открыть потребовалось немало усилий - болезненные секунды Ханаан упирается и тянет за тяжёлое кольцо, мышцы сводит судорогой, а железный запах насквозь пропитывает её пальцы, прежде чем древесина выскальзывает из плена со скрежетом и скрипом. Тяжело вздохнув, бросив один последний взгляд на товарищей, Ханаан спускается вниз.



***





Ахана наслаждается заходом солнца. Её босые ноги мирно ворошат песок, а иногда с ними встречаются набегающие волны. Рядом с ней размеренно вышагивал отец. За молчаливой прогулкой эти двое не заметили как день перевоплощается в вечер.



— Осталось совсем чуть-чуть и солнце станет неподражаемо красным! Ты видишь, пап? — восторженно окликает она отца, мечтательно глядя на горизонт. Она так давно не общалась с ним, ей столько нужно рассказать, столь многое обсудить.



Эоган ухмыляется, задумчиво кивая. Его фигура всё ещё возвышается над ней, даруя чувство защищённости, однако в глазах мужчины читается лёгкая тоска. Да, тоска, ведь он знает всё, как если бы видел собственными глазами все те безудержные, волнующие и трагичные вещи, которые случились с ней за долгое время отсутствия.



— Знаешь… это очень пугающе… очень страшно. И я… совсем по другому представляла всё это. Я представляла, что когда я совсем вырасту, я смогу отправиться в путешествие. Совсем как ты! Увидеть другие места. Увидеть множество закатов, таких же красивых как этот, но в других местах. Познакомиться с человеческой и другими расами и может быть, подобно тебе, найти Лучшего Друга, но знаешь? Это оказалось совсем не так просто и не так легко, как мне казалось. Я… делала ужасные вещи. Жуткие. Пугающие. Когда… Когда становится очень темно и страшно и… хочется кушать и… Но ещё сильнее хочется выжить и… — Ахана замирает, на мгновение, на краткий миг в котором её голос замолкает, лишившись остатка сил прежде чем найти ещё и ещё в глубинах самой себя, — Когда теряешь кого-то — не можешь помочь, сколько бы ни пытался, не можешь! И кажется, что рассвет никогда не наступит и… Но, знаешь? В этом путешествии я повстречала очень интересных существ. Они… Они такие необычные. Такие смелые. И мне очень нравится быть с ними рядом. Хотя мне… Мне бы… Ну в общем, пап… Как-то так. Мне бы очень хотелось быть сильнее чем есть. Мне кажется я бы могла помочь им. Быть полезнее.



Голос Аханы подобен движению волн. Мысли набегают на берег и разбиваются брызгами или спотыкаются о своих сестёр следующих за ними прежде чем затихнуть, мерно уступая место следующим.



Эоган вздыхает. Тучи приближаются, загораживая солнце, а небо стремительно смурнеет, окрашивая воды в серое. Голос отца не вызывает того тепла и восторга, на который она рассчитывала.



— Но разве ты использовала Всё доступное? Ты знаешь, ты могла им помочь. Как тому мальчику на площади. Я знаю, ты видела паука. Опять видела паука.



Как он узнал? Встревоженно, девушка отрывается от созерцания туч, переводя взгляд на отца. Оба застывают на месте. Он выглядит гораздо старше, чем она помнила. Его волосы поседели, лишившись своего неповторимого блеска. А ещё он знает про паука! И про мальчика, которому она отдала всю бесценную целительную микстуру.



Она ему не поможет — раздаётся бесцветный голос отца. Страх до боли сжимает сердце, пока изо всех сил она вглядывается в лицо мужчины, снизу вверх. Ожидает когда наконец папа посмотрит на неё.



— Но ты ведь знаешь? - Иногда только яд является целительным средством. И у тебя, дочь моя, предостаточно этого яда. Ты знаешь о чём я говорю. Разве им не стоит воспользоваться? По-твоему спасённая жизнь того не стоит?



Болезненные слова срываются с губ Эогана, застигнув Ахану совершенно беззащитной. Игнорируя слабые возражения, затихающие среди шума портящейся погоды, мужчина бросает в неё эти злые слова, продолжая мрачно созерцать пустоту, прежде чем его взгляд пронзает её.



— Они нуждались в тебе. Только ты могла им помочь. Только ты!



Она слышит. Не слова этого безумного старика, прикидывающегося её отцом, отцом который был средоточием доброты и благодушия, а крик. Пронзительный крик со стороны воды. Штормовые волны с каждой минутой поднимаются всё выше и чья-то маленькая фигурка виднеется там, за очередным валом темнеющей воды.



***





Передо мной покоится чёрный обелиск. Всё как в тот раз, когда я впервые увидел его: вонзаясь в небо точёной иглой поглощающей свет непомерно яркого солнца он нависает надо мной, изящный столп немыслимых размеров. Бросая вызов времени, приносящему разрушение и старость, он казался аномалией, бельмом на глазу безграничных песчаных просторов, устлавших мир барханами, покуда хватало глаз. С безупречной обсидиановой поверхности соскакивает пантера, доселе надёжно сокрытая собственной чернотой. Одаривая меня ленивым взглядом Акаша ныряет за песчаный вал, привычно уводя за собой не сказав ни слова.



Я был здесь однажды. Был здесь в своей реальной, самой что ни на есть настоящей, буквальной жизни. Если копаться в прошлом людей в поисках точек отсчёта, это место могло считаться источником драмы, началом трагедии, расставанием с юностью или началом долгого, мучительно долгого, долгого и мучительного, пусть и славного пути. Мысли сползают вдоль дюн… давай-ка ещё раз.



Путешествие определяется его концом, финалом до сих пор мне неизвестным. Побывав здесь однажды я возвращался сюда ментально и духовно ещё десятки, а может сотни раз, уже не сосчитать. Иногда даже по собственному желанию. Что ж, ещё одно вымышленное утаптывание песков памяти мне точно не навредит.



Пантера идёт впереди, оставляя едва заметные отпечатки когтистых лап на поджаренной поверхности моей родины. Акаша намеренно идёт медленно, не заставляя

“жалкого человечка нелепо трясти брюхом”



в попытке нагнать её. Иногда мне удаётся наступить ровно в середину её следа, прежде чем благоухающей ветер стирает отпечаток с лица пустыни. Мы идём долго, бесконечное количество времени ступаем практически бок о бок, как делали мучительное количество раз. Акаша любит шутить. Шутка это когда я теряю бдительность и подскакиваю по её вине, поэтому старт разговора приурочен к моменту, когда сознание едва-едва балансирует на грани забытия, размеренно покачиваясь в потоке. Голос кровавой пантеры раздётся во мне, а может и снаружи - я перестал разбираться в этом очень давно, а какое-либо значение эта мысль потеряла и того раньше. Всё как всегда, - она говорит, а я слегка ухмыляюсь её вальяжному самодовольному тону.



“Ничего не меняется.”

“Песок.”

“Небо.”

“Ты.”

“Всё такой же каким и был в Этот день.”



Задержавшись на месте я чувствую нестерпимый жар исходящий от раскалённого песка, накопившийся за день стремившийся мимо нас к своему окончанию. Мою попутчицу такая жара совсем не беспокоит. Она права. Всё так. Но, думается мне, именно поэтому мы и общаемся так давно, так долго - благодаря неизменности смертной букашки, единожды завладевшей вниманием потусторонней хищницы.



Акаша поднимает голову заглядывая в мои глаза - странный жест, излишний, ненужный, человеческий жест. Улыбается одной своей душой, если таковая вообще имеется у таких как она. По крайней мере я это Так чувствую.



“Да.”

“Но то что ты сделал, то как расправился с Ним, с этим ползучим гадом…”

“Это ещё немного нас сблизило.”



Хах. Значит сегодня тот знаменательный день, когда Акаша в очередной раз не перестала твердить мне очевидное. Всё верно. Новизна в том, что теперь я не боюсь такой близости. Мои мысли остались моими и несомненно ощущая смежное присутствие кровожадной попутчицы я наиболее остро чувствую где заканчивается моё существо и начинаются чужие мысли и желания. Крохотная помойная крыса выползла на свет мира и больше не боялась потерять себя посреди безграничной сущности Той Что Зовёт Себя Акаша. О… а эта мысль её немало позабавила!



“Моё, твоё, наше…”

“…не приписываешь ли ты Мне, кровь на Твоих руках?”



Может быть. Может быть так и было раньше. Отбросить из моей скромной жизни её довлеющее присутствие и воодушевляющую силу и кто знает? Вечный скандалист Джар’Ра вполне мог вырасти куда более кротким и уже не бросался бы в пекло очертя голову, ныряя в дебри из которых может выползти только дьявол или святой. Но… к чему размышлять о непоправимом, верно? Куда интереснее происходящее вокруг нас. Прямо сейчас я действительно чувствую кровь на своих руках. Тягучая, густая масса. Пальцы, ладони и вверх по самые локти. Всё перемазано вязкой краснеющей жидкостью. Уставая жариться на песчаной сковородке стоя, я усаживаюсь на землю и скрещиваю ноги - всё лучше, чем пытаться найти ключ к очередному многозначительному уроку. Ответ придёт сам, если только истина не лишится своего значения раньше. Рубиновые бусины стекают на песок и жадно поглощаются пустыней.



“Охота за ползучим ничтожеством начинается.”

“Ты готов?”

“Давай я лучше спрошу ещё раз.”

“На Что Ты Готов, Ради Обретения Собственной Значимости?”



Вопросы она задаёт мне, как же. Акаша прекрасно знает ответ. Именно этот ответ привёл её ко мне. Она даёт мне шанс отличиться. Наблюдает. Хихикает, глядя как безродный босяк стремится сравняться в блистательности с солнцем, в надежде быть замеченным. Я хочу от других того же внимания, которое подарила мне она. Тело огромной пантеры вьётся вокруг, приходится подняться, чтобы движение огромной хищницы не повалило меня. Неуловимые, опасные движения. Я едва замечаю хвост, неустанно мелькающий где-то на самой границе зрения. Акаша исчезает. Песок начинает неистово содрогаться.



***





Возвращение в Айсхилл получилось получилось у него не с первого раза, этому предшествовали мельтешение судьбы и неудачные репетиции, но всё равно приятно, когда всё наконец происходит - Персиваль Вернулся Домой. Там всё как раньше: гордые стены, уютный холл, ярко растопленный камин. В небольшой комнатке на полу сидит до боли знакомая рыжеволосая фигура. Она выросла? Ох… как же она выросла за это время!



Предательские глаза, если это, конечно, не игра воображения, рисуют Агату его собственной копией в этом возрасте, разве что куда более женственной и поистине красивой. Непоседливый танец огня в жерле камина отбрасывает острые блики и в этой пляске волосы девчонки сами уподобляются ожившему пламени. Девушка сидит в пол-оборота. Каскад непослушных кудрей ниспадает ниже лопаток, целиком заслоняя левую половину лица. Сидя на полу, она будто бы совсем не замечает его появления в дверях, продолжая ворошить кочергой раскалённые угли. Очень неуверенно юноша делает шаг-другой, застывая после каждого движения, чтобы не спугнуть видение лязгом доспеха или слишком громким дыханием. Решительно весь обратившийся в восприятие, Персиваль наконец зовёт сестру по имени.



Она слышит его. Её голова, переполненная невысказанной тоской даже не поворачивается, а так… переваливается на плечо, продолжая глядеть мимо брата. Слабый голос Агаты едва проклёвывается сквозь треск камина и поскрипывание досок под ним, но он слышит каждое слово, сообщающее впрочем куда меньше, чем интонации. Такой родной голос…



Он умер - Так она думала. Сгинул как небыло, так и не выполнив обещаний вернуться с историями и гостинцами, с поддержкой и объятиями. Так иронично! - Это должны были быть Его слова. Это Он вернулся на пепелище, которым некто подменил этот чудесный дом, это Он лишился сестры, которую клялся качать на качелях и баловать заморскими сладостями. Голос девчушки становится всё более жалобным. Они сделали с ней Нечто. Нечто ужасное. Брат обещал вернуться, но так и не сдержал обещания. А Они, сделали с Ней нечто ужасное.



В голове не укладывается. За свою жизнь он повидал бездну боли и несправедливости, но всей широты души позаимствованной у Аханы, нечеловеческого креативного мышления взятого у Тенебрис и приземлённой циничной мудрости, переползающей к нему словно блохи, от Холта, - всего этого многообразия недостаточно, чтобы вообразить причину по которой здравомыслящий человек станет добровольно якшаться с демонами, как это делала его сестра. Дьявол, неужто он сказал это вслух? - О да. Кочерга летит в камин. Тоненький голос Агаты взрывается под потолком, и на этот раз не интонациями, а словами:

— А к кому ещё мне было идти?! У меня никого не осталось, в этом забытом богами месте! Что мне делать? Что. Мне. Делать?!



Юноша разрывается между желаниями и мыслями. Холодная оторопь, липкое чувство контрастирующее со спокойным жаром камина, приковывает ноги к месту. Фрустрация не позволяет броситься к ней. Успокоить её. Что бы сказали родители? Как отнеслась бы к этому мама? Нет, сейчас нет решительно ни единого шанса для этих двоих понять друг друга. Персиваль не знает какие ужасы происходили в жизни Агаты и уже почти не желает знать этого, после того как сестра увязалась за отродьями из-за которых сгинул отец. Подобное и в голове-то проговаривать тошнотворно - Агата, милая маленькая Агата… спелась с силами погубившими их брата? Девятое пекло! - Естественно он не знает, не ведает как поступил бы на её месте! Высокопарные душеспасительные слова покажутся ей насквозь лживыми ведь… ведь правда в том, что он действительно не знает как поступить в подобной ситуации.



— Вот! Из-за подобной нерешительности ты и не знаешь! Ни-Че-Го! — рассерженно восклицает девушка. Подаваясь вперёд, она принимается голыми руками загребать угли и швырять в его сторону. Головёшки обрушиваются на пол, летят на стены, мгновенно прожигая плотные шторы. Гостиная занимается буйными всполохами оранжевого пламени, в то время как сестра исчерпавшая заряд пламенных снарядов, набрасывается на него. Гневные кулачки принимаются бессильно колотить по чернёному нагруднику. Глядя сверху вниз, он старается подавить дрожь в голосе.



— Я… я приду к тебе, слышишь? Приду и всё снова будет хорошо, я… я догадываюсь где искать. Не знаю… не знаю, хочешь ли ты этого всё ещё, но… всё равно явлюсь к тебе и попробую всё исправить!



—Или убьёшь меня, если не выйдет, так? Так?! Избавишься от сестры которую не получилось спасти?!



Разъярённые слова Агаты пытаются разъесть нечто чувствительное внутри, но истинный страх в нём рождает не злоба, а нежелание спорить. Он не уверен. Даже тут он не уверен.



Но вот демоны… демоны и волшебник, лишивший его памяти, затянувший в свои мрачные планы, в коих чужие жизни - не более чем безликие фигуры на доске… тех злобных отродий ждёт поистине печальная участь.



Гневный блеск в его глазах примешивается к отражениям пожирающего дом пламени. Агата пытается отпрянуть, но ещё раньше на её плечи ложатся тяжёлые ладони в латных наручах. Только не снова. Не в этот раз.



***



Артемис изволила возлежать на огромной подушке. Это одно из самых наилюбимейших её мест, по крайней мере на этой неделе. Элрик, её человек и волшебник по-совместительству, проводит время неподалёку, наполняя комнату мелодичным скрипом кресла-качалки. Отодвигая книгу в сторону, старец снимает очки и устало потирает переносицу, интересуясь успехами любимицы в обращении с доспехом.



О, доспех определённо работает. Он не так удобен как хотелось бы, но тем не менее помогает со всеми аспектами её новой жизни: оберегает, экономит силы, бережёт шкурку, а также обладает целым спектром возможностей, как новоизобретённых, так и пока не найденных.



Устало потягиваясь, волшебник сокрушается из-за недостатка времени для доведения механического тела до ума. Всему своё время, а сейчас, безусловно, время отдыхать. Страшно подумать - он ведь кормил свою любимицу уже больше часа назад!



Безукоризненно точно попав ногами в тапочки, Элрик спешит к одному из ящичков, прежде чем торжествующе повернуться к Артемис. Когда он неловко нагибается, на полу оказывается очаровательная мисочка наполненная свежайшим, благоухающим рыбным филе. Давно пора! Ради подобного можно покинуть нагретую подушку. С упоением, кошка вгрызается в пищу, погружая мордочку в тарелку и ритмично кусая, да так, что за ушами потрескивает. Пока она наслаждается лакомством от которого была отлучена преступно долгое время, её человек раскладывает вокруг множество подушек, чтобы его любимице не пришлось далеко ходить в поисках отдыха. Тенебрис стоит неподалёку - немного царапин, лёгкие сколы, подпалины, вмятины. Можно было сказать, что автоматон остался практически невредим. Волшебник сможет всё это починить. Замечая его интерес, Артемис отвлекается от еды:



— Чем вызван этот страдальческий вид? Царапины неизбежны, когда регулярно спасаешься от кровожадных монстров.



— Я… просто думаю… тебе не стоит возвращаться… Туда. — шепчет встревоженный волшебник, — Пусть доспех испытывает кто-то другой, ладно?



И кто же этот его “кто-то?”. Доспех нужен ей! Человек не унимается. Он что, всерьёй предлагает Ей, Гордой Исследовательнице, заниматься тестированием в спокойствии башни?



— Я… просто хочу видеть как ты проводишь изыскания в комфортных лабораторных условиях… которые, кстати, стали ещё более безопасными с тех пор, как я поставил защиту от огня… ну… знаешь… после предыдущего инцидента.



При звуке этих слов кошачья спина непроизвольно выгибается, а шерсть вздыбливается.



Нет! — протестует она, — Дом не место для игр! Ты сам говорил. — возвращает она волшебнику его же слова, но тот просто перекладывает её на подушки, недовольно покачивая головой.



— Наука это не игрушки. Она может быть опаснее иной битвы — произносит Элрик, глядя ей в глаза. Словно в доказательство его слов, позади старика, в той самой лаборатории, раздаётся оглушительный взрыв.



***



Опасливо спускаясь по каменной винтовой лестнице, Ханаан продолжает следовать за тусклым золотом сплетающихся нитей. Шершавые стены, словно бы изготовленные из цельного куска дерева, дают надёжную опору, не позволяя оступиться на монотонном переходе через мириады ступеней. Лестница длится бесконечно, один пролёт ничем не отличается от другого.



Покидая узкую башенку, чародейка рефлекторно захлопывает за собой дверку и только потом оглядывается, с удивлением наблюдая стремительно захлопывающееся древо, внутри которого она всё это время шествовала вниз. Никто и ничто не видит оторопи на лице Ханаан - сплошной лес вокруг. Долины и склоны покрытые густым зелёным одеялом видятся бесконечными, но словно бы сходятся в одну точку. Очень интересно.



Тот самый лес, в котором она провела многие годы своей жизни. Стоит пройти совсем чуть-чуть и она, вне всяких сомнений, обнаружит ту самую тропинку, ведущую к дому. Следуя телом за мыслями заклинательница успевает сделать шаг, прежде чем вспоминает про нити - разделяясь и переплетаясь они разлетаются, словно в попытке разделить её интерес при исследовании живописного места. Скользя вдоль подлеска, обнимая кусты и вековые деревья, путь нитей расходится, прежде чем вновь повстречаться впереди. Золотистая цепь спешит вперёд. Кажется, направления их устремлений совпадают.



Неторопливо продвигаясь дальше, углубляясь в бор спорящий сам с собой за крупицы дневного света, Ханаан опасливо ступает между кустарников и древесных корней, глядя главным образом себе под ноги, пока внезапно не упирается в калитку. Дверца тут же приглашает её внутрь, мелодично поскрипывая. Дело за малым - протянуть руку, откинуть щеколду и по ту сторону сразу же покажется особняк. Её дом. Перепрыгнувшая заборчик цепь уводила девушку дальше, сверкающий желтоватый изгиб окаймлял дом, но Ханаан почему-то медлит. Позади ощущалось неприятное студёное дуновение. Она готова была поклясться, что обнаружит позади себя портал, но на деле - ничего. Прокрутившись вокруг своей оси, раз, другой, слегка взметая вверх полы чёрного дорожного платья, чародейка покрепче хватается за цепь и пока её вновь куда-нибудь не утащило спешит на ту сторону домика. Жалко даже - она-то ожидала набраться уверенности, почувствовать тепло исходящее от сплетения тускло мерцающих нитей, но на деле они оказались холодны как металл. Впереди виднеетсястарая дверь, увитая густым плющом, из-за обилия махровой густой зелени древесина почти сливалась со стеной, а под ней скрывались четыре таблички:


Джар’Ра

Тенебрис

Персиваль

Ахана



Всё как вчера и раньше и месяц назад и нет даже тех злополучных трещин на гладкой поверхности выступающих плашек - ровно так, как она и запомнила. Вот только… дверь приоткрыта. Сплетение золотистых нитей устремляется дальше, пролегая сквозь дверной проём. Вдох. Выдох. Рывком Ханаан открывает дверь. Шаги заставляют ступени поскрипывать. Крепко хватаясь рукой за недвижимую цепь повисшую в воздухе, она спускается в подвал.



Там где было черным-черно распахиваются жутковатые глаза, стоит чародейке упереться в решётку. Потусторонние звуки, смесь воя, рыка и гогота отправляют холодок блуждать вдоль позвоночника. Цепь распадается - нити устремлены к четырём клеткам, охватывая существ по ту сторону.



Когда их очертания, неправильные, своеобразные, уже начинают проступать, немыслимая сила подхватывает Ханаан и на чудовищной скорости, рывком от которого окружение смазывается в невнятное пятно, вытаскивает заклинательницу наружу. С громким хлопком, дверь запирается вновь, прямо перед её носом.



***



Волны поднимаются выше и выше заслоняя крохотную фигуру. Бесноватый прибой практически заглушает испуганный крик.



— Оши! Это Оши! — восклицает Ахана, с разбега перескакивая через надвигающийся вал, порываясь было нырнуть, но так и замирает, застывшая по колено в мутной пене. Нестерпимо долго она вглядывается в очертания крохотного человечка.



—Помогите! Помогите, пожалуйста помогите! — бросает в неё ветер перепуганный клич младшего брата, снова и снова. Маленькая ручка вздымается вверх, в последний раз показывается в разрыве между волн, прежде чем окончательно исчезнуть под толщей вод. Шатко удерживаясь на месте под ударами волн, девушка недоверчиво поворачивает голову, глядя на безучастного Эогана. Медленно, едва заметно, её тело погружается в море точно в трясину. Постепенно она скроется под водой подобной той маленькой ручке. Океан кажется таким чёрным. Мрачным. Тяжёлым.



—Знаешь… путешествие кое-чему научило меня, папа…



Отец смотрит перед собой, совсем не обращая внимания на происходящее, пока очередной резвый порыв штормового ветра не рассеивает его силуэт, ровняя фигуру с песком и бесконечно серым небом. Бросая последний взгляд в ту сторону, она продолжает говорить:



— Самым главным оказалось… оказалось сохранить душу. Не потерять надежду. Жизнь это бесконечно длинный путь, полный причудливых физических и моральных испытаний. По после смерти, эта дорога вовсе не заканчивается. Там, за порогом, остаётся То единственное, обладающее истинными силой и ценностью. Душа и вера!



Губы Аханы содрогаются, одновременно и от холода и от страха. Пытаясь почувствовать божественное присутствие, она взывает к Истишиа, глядя как беснуется прибой:



— Своими руками мы возводим обелиски. Взываем к чудодейственным богам и различным сущностям, нередко прикидывающимся таковыми. Но чтобы верить, отец, чтобы Истово Верить, я сохраню Сокровенное, сокрытое глубоко во мне!

Сколько бы не бесновалось зло и безумие, мой храм внутри будет стоять нерушимо, оставаясь истинной связью с божественным. Его стены не дрогнут и я не открою двери темноте по собственной воле. Слышишь отец? Моя вера станет тем маяком надежды, который подарить миру спасительный свет. Чтобы истинно служить Истишиа, мне нужно лишь то, что внутри!



Яркий, но вовсе не ослепляющий свет надежды рвётся из неё, выскальзывает из ладоней сомкнутых на груди, подкрашивая серые волны оранжевым и пробивая прорехи в грозовых тучах. Пастельная голубизна неба на миг проглядывает через рваные клочья мрачных облаков и холод, внешний и внутренний, на миг отступает. Из-за прибоя, взбаламутившего широкие тёмно-зелёные водоросли, Ахана не сразу замечает чужую хватку на своей щиколотке.



— Своими словами, ты обрекаешь на гибель их всех — доносится зловещий шёпот. Он обрушивается на неё отовсюду. Грубый рывок выбивает хлипкую почву из-под ног, утаскивая девушку на глубину.



***



Подземные толчки приводят в движение всю пустыню, насколько хватает моих глаз. В конце-концов дюны вздыбливаются и я чудом уворачиваюсь от песчаного гейзера, опасливо прикрывая лицо от вездесущих колких частичек. Когда я отваживаюсь отвести руку, резким взмахом стряхивая песчаную шапку, передо мной вздымается белёсая стена. Загораживая солнце, исполинских размеров змей вынужден изгибаться дугой, дабы устремить ко мне алеющие глаза, бросая тень на мои шансы выжить. Мстительная тварь совсем не умеет принимать поражение, думаю я, устремляясь к недругу. Ноги взбивают пыль, по колено уходя в песок от мощного рывка, за один миг покрывающего расстояние до чешуйчатой кожи.



Страха больше нет, его вымещает из тела дьявольский задор. Огибая брюхо, огромные щитки кожи которого мне ни за что не продавить, я вцепляюсь в спину змея-альбиноса, что есть сил сдавливая тело которое даже двум меня ни за что не обхватить. Потеряв противника из виду, гад приходит в движение. Чувствует ли он неожиданного попутчика или просто пытается скрыться из виду, мне неизвестно - сейчас вспыльчивый Джар’Ра должен думать только о том, как посильнее сомкнуть свою хватку.



Чудовище ныряет, протаскивая моё тело через толщи песка, вмиг обратившиеся из мягкой подушки в жгучий наждак. Сопротивление земли и огромная скорость угрожают вот-вот смахнуть тело как пушинку, но этого до сих пор не происходит. Вырываясь из земли и готовясь к очередному падению, Мой Враг извивается как дождевой червяк, пытаясь спастись от неестественно острых когтей. Без лишних церемоний и даже без спроса, лапы кровавой пантеры выходят из моих плеч и погружаются в тело змеи до самой его сердцевины. Так держать, подруга! Я знал, Акаша, ты просто не сможешь остаться в стороне позволив жалкому человечку в одиночку стяжать всю славу!



Сознание наполняет рёв. Мне нестерпимо хочется поделиться им со змеёй, заставляя трястись от страха вместе со мной и я реву, а потом долго чувствую твёрдые землистые крупицы, примешивающиеся к привкусу крови. Крупные куски плоти вырываются под гребками могучих астральных лап, выбивающих фонтаны блестящей телесной киновари. Всего на миг, белое тело змеи обретает огромные алые крылья, прежде чем кровь росчерками покрывает песок, а я вновь прижимаю тело к его туловищу, пытаясь не задохнуться. Вокруг обелиска разворачивается мрачное родео, на которое перевоспитавшийся разбойник поставил свою жизнь.



***



Упираясь и соскальзывая по гладким граням доспеха, Агата силится вырваться из заботливой братской хватки. Огонь распространяется с пугающей быстротой, мерно приближаясь к ним, однако Персиваль остаётся неотступным, он не имеет права, не может, не хочет - иначе чувство вины в который раз попытается обглодать его мятущуюся душу.



— Ты не понимаешь! — вопит рыжеволосая девушка, — Это никогда не было о тебе или обо мне! Речь идёт о вещах куда более серьёзных. И ты и я и наш отец, да все вообще - всего лишь пешки для них!



— Пешки? Ха. Чудесно. Именно пешка имеет шанс стать любой другой фигурой, правда? Ты должна об этом знать, уж этому-то я успел тебя научить.



— Мне и пришлось стать другой фигурой, братец. И, кажется… кажется она не одного с тобой цвета… Перси… — произносит сестра, обмякая в его объятиях.



Безутешный вдох пробегает через тело Агаты, становящееся таким депрессивно невесомым. Он это видел. Видел одинокую девчонку, опасливо преодолевающую шахматные клетки и карабкающуюся через зубастую гряду надгробий. Но он отчаянно верит и шепчет о том, что всё ещё не поздно изменить, а если и нет, то можно покрепче вцепиться в шахматную доску и перевернуть вместе со всеми фигурами, перемешивая их, отказываясь играть по правилам придуманным жестокосердными глупцами не верящими в земное счастье. Внимая увещеваниям Персиваля, сестра запрокидывает голову. Лицо Агаты искажается, она начинает надсадно, истерично хохотать.



Огонь беснуется, жадно прогрызая потолок, обещая похоронить под завалами их обоих или проглотить вместе с остатками отчего дома.



***



Уши встревоженно взметаются над макушкой и мордочка Артемис поворачивается в сторону лаборатории раньше, чем ударная волна сотрясает башню. Будничным жестом, Элрик приподнимает её и перекладывает в скопление подушек побольше, будто бы и не замечая происходящего. За его спиной вдребезги бьются склянки бесценных зелий и сложносоставных микстур, что она помогала ему готовить. За поворотом библиотеки разрушаются редчайшие инструменты для тончайших измерений и манипуляций, которые они вместе доводили до совершенства. Волшебник скупо бросает:



— Лежи. Отдыхай. Моя ассистентка обо всём позаботиться.”



Что? Ассистентка? От возмущения кошка подскакивает так быстро, что едва не встаёт на задние лапы. Почему человек лжёт ей?! Он что, в конец ополоумел? Или на нём так сказывается эта хвалёная человеческая старость? Ну нет, она разберётся во всём сама. Артемис запрыгивает в тело автоматона ударяясь вычесанным боком в латунную стенку. Сейчас… сейчас она всё исправит… нужно только привести железяку в движение.



Неожиданно, поверхность механизма оказывается слишком гладкой. Теряя равновесие, кошка опасливо съёживается, тело инстинктивно совершает кувырок в воздухе, стараясь защитить голову от встречи с ковром, устилающим твёрдый камень. Напружинивая лапы, она готовится к удару, но вместо этого встречает мягкую как кисель шёлковую перину. Лапы беспорядочно колотят по гуляющей под ними поверхности, пытаясь отыскать точку опоры. В панике она выбрасывает когти, конечности широко раскинуты. Отчаяние пробегает по костям дрожью, колотится в них хрящевым перезвоном удерживая от падения в бездну сокрытую между подушек. Жадную глотку невидимого хищника, чей оскал явился атласными складками. Скрежет ткани наполняет комнату, глаза мечутся в поисках спасения, но человек продолжает безучастно наблюдать за этим, бормоча:



— Успокойся. Сейчас мы тебя покормим и всё опять будет хорошо. Не беспокойся из-за лаборатории, я же сказал - Кларисса обо всём позаботится.



***

Крайняя степень непривычности звука заставила Ханаан оторопеть, повернув голову и прислушиваясь. Во входную дверь нерешительно постучали. Короткий стук разносился из-за дома, заполняя тишину мирно дремлющего жилища звонкими щелчками. Застигнув врасплох хозяйку лрма, с подозрением прищурившую взгляд устремлённый на подвальную дверь, стук повторяется. Как это вообще возможно? Здесь нет и никогда не было никого кроме неё… за исключением тех странных существ, которые, судя по всему, все эти годы находились у неё под домом. От жуткой мысли заклинательницу бросает в холод, она замирает, пытаясь вдохнуть. Испугавшись шороха собственных сапог, развернувших тело на гравийной насыпи, Ханаан ещё раз замирает, а затем принимается обходить здание украдкой, выбирая самые заросшие и тенистые тропки.



Перед входом в особняк, облачённая в тёмные одеяния застыла волшебница, сошедшая, будто бы, со сказочных полотен. Волосы уложены под шляпу, лицо скрывает тёмная вуаль - о характере гостьи оставалось судить по небывало прямой осанке и тому как пристально та разглядывала стены и дверь. Чем ближе подбиралась Ханаан, тем старше волшебница казалась ей. На миг, хозяйка дома думает не уйдёт ли нежданная гостья если ещё немного отсидеться в тенях, однако манеры берут верх. Теперь нужно как можно естественнее покинуть импровизированное укрытие.



— Здравствуйте! Меня зовут Ханаан, а это - мой дом. — произносит она, изображая изящный реверанс.



Гостья оборачивается. Выбившиеся из-под шляпы пряди оказываются выбелены сединой. Стоит незнакомке приподнять вуаль, как целый каскад седых волос осыпается на плечи, а морщины на лице изгибаются в радушной улыбке.



— Ох, приветствую, приветствую! Большая удача натолкнуться на ваш дом, не знала что кто-то живёт в такой глуши… — торопливо произносит пришелица. Ответный поклон получается менее официальным, но виной тому метла зажатая в правой руке волшебницы и перевязь с маленьким козликом, удерживая в левой. Ощутив свободу в момент поклона, козлик раз порывается добраться до особенно сочного травяного холмика.



— Меня зовут Зартия, а это… — говорит женщина, дёргая за перевязь, — Принко. Мы проделали немалый путь, повинуясь воле Госпожи Ночи и совсем выбились из сил прежде чем блуждания в поисках приюта привели нас сюда. Не перестаю удивляться чудесам, что обнаруживаются во владениях нашей Госпожи… — замечает она, переводя взгляд на дом.



— Да, это… правда… чудесно — неуверенно кивает Ханаан и спешит отворить дверь, — проходите, пожалуйста, только… оставьте козлика снаружи, ладно?



Загадочная женщина привязывает козлика к столбику и медленно входит внутрь, разглядывая обстановку, в то время как Ханаан старается поддерживать радушный вид, вопреки шквалу эмоций бушующих внутри. Не утихли недавние переживания, образ мрачного подвала пленившего странных существ прямо под её уютным жилищем не желал покидать сознание, так теперь ещё и мысли об отце. Это уверенное упоминание Госпожи Ночи, господствующей над этим клочком земли внутри Плана Теней… Ханаан всегда считала, что отец воздвиг эти стены здесь, для неё, надёжно закупорив место от постороннего вмешательства… как мало, в сущности, она знала об Альдиме?



— Ох, прошу прощения, мои туфли никуда не годятся после дороги и наверняка испачкают ваш чудесный пол! У вас тут очень уютно! — доносится изнутри голос Зартии, прерывая поток мыслей чародейки, сосредоточенно созерцавшей полянку перед домом.



— Д-да, благодарю… — отвечает Ханаан, уже был подаваясь внутрь, как вдруг замечает, что калитка открыта настежь. О, это многое объясняет. Взмах руки, дверка захлопывается, защёлка с мелодичным скрипом проворачивается и приземляется в паз, — прошу, устраивайтесь поудобнее, вижу вы действительно устали с дороги. — произносит она спокойно и обходительно, наконец заходя внутрь.



Вопреки опасениям Зартии, полы остались чистыми, да и сама волшебница не позволила себе пройти слишком далеко, разместившись на маленьком диванчике в гостиной. Сняв одну из туфель, гостья неспешно массировала ступню, поглядывая по сторонам.



— Спасибо, но не беспокойся так, дорогая, я пробуду здесь всего час-другой, пока не переведу дух, прежде чем наш с Принко путь продолжится. — При виде Ханаан показавшейся в гостиной старая женщина слабо улыбается и указывает пальцев на одну из стен, — А тебе, кажется пора.



В перегородке между кухней и гостиной начинала прорисовываться дверь. Стремительно намечая основные линии, портал без промедления принимал объём, призывая чародейку продолжить путь.



— О! Да… эм… только… прикройте за собой двери, когда будете уходить, хорошо? — бросает Ханаан через плечо, уже схватившись за ручку, прежде чем потянуть дверь на себя и зажмурившись шагнуть вперёд.



Открывая глаза, девушка обнаруживает себя посреди ритуала, в самом сердце пещер клана Кейрнгорм.



***



Незримое щупальце крепко сдавило ногу и тянет Ахану вниз, протягивая по морскому дну. Мелкая галька царапает спину, водоросли хлещут по лицу, глубина становится всё более давящей. Тёплые течения сходят на нет. Тёмно-синее тельце теряется на фоне непроглядной черноты, погружаясь в мертвенный холод, хотя прошла всего секунда. Она пытается сопротивляться, силится протянуть руку вверх, словно это помогает уцепиться за мысль. Какая бы сила не отделяла её от друзей, связь с ними не утихнет никогда - вот и сейчас тончайшая нить просто натянута до предела, истончена настолько, что ни узреть ни нащупать её не удастся, но глубоко в сердце Ахана знает - товарищи не покидали её. Ради них ей ни в коем случае нельзя сдаваться, даже если все её усилия тщетны, если сопротивление смехотворно, а глубины стягивают грудь всё сильнее, нагнетая чудовищное давление… она обязана выбраться на поверхность во что бы то ни стало.



Смешно! Чего она так испугалась? Её друзья здесь, в её сердце, а вокруг - Он! Продолжая стремительное падение сквозь океанские глубины она оказывается всё ближе к Своему Богу! Золотое свечение проглядывает из темноты. Истишиа протягивает ей цепь. Прочное и крепкое сплетение золотистых линий осторожно приближалось, по мере того как Ахана изо всех сил нагнетает восторг перед Божественным внутри себя. Она едва берётся за самый конец цепочки и тут же девушке приходится ухватиться за него обеими руками, а подводный мир пуще прежнего приходит в движение.



На умопомрачительной скорости цепь взметает её вверх, градиентные толщи стремительно светлеют, бледнеют, становятся прозрачными. Приближаясь к солнцу, эльфийка явственно видит свет вокруг себя - всё это время Истишиа заботливо отталкивал цепкие сплетения щупалец беснующиеся вдалеке. Постепенно скорость сходит на нет, замедляется неистовый полёт заставлявший крик рваться из груди и цепь притягивает её к незнакомой фигуре. Вместо ног у существа изгибается хвост. Человекообразное тело покрыто чешуёй. Глаза едва ли не вращаются, окатывая её внутренним безумием куда более зловещим, чем даже острия угловатого трезубца выставленного в её сторону.



***



Я пытаюсь не задохнуться, а змей протягивает меня особенно глубоко, ныряя в песчаные дюны. Его тело резко изгибается, он едва ли не складывается пополам, сбрасывая мою хватку и уносясь дальше. Так глубоко, что свет сюда уже не доходит. Сыпучие каменные зёрна мигом заполняют воздушный карман, - мне приходится сжаться, скрутиться и обхватить голову, тем самым выиграв для себя какой-то жалкий клочок пространства. Земные толщи жмут подобно тому, как я сам пытался сдавить тисками бока Моего Врага. Земляная могила заполняется темнотой и тишиной.



Акаша молчит.



Мне не страшно.



Нестерпимо, неистово, невыносимо долго я собираюсь с мыслями, прежде чем позволить себе вдох. Пульс выбивавший дробь по барабанным перепонкам начинает замедляться. Медленный выдох секунды спустя кажется громогласным.



Вдох — Выдох.



Как грустно будет погибнуть в сухом пустынном плену, без надгробия, без тризны, без слёз друзей пролившихся на мою макушку, но как отвратительно было бы принуждать их к подобному своим существованием.



Какая же это чушь, Джар’Ра.



Вдох — Выдох.



Я не боюсь смерти. Будь я ей нужен она забрала бы меня уже очень давно. Мне не страшно из-за одиночества - оно симптом моих затянувшихся странствий в поисках тех, кто пронзит моё сердце и в нём же застрянет.



Судорожный вдох.



Я не боюсь показаться глупцом, в многочисленных ошибках я был отвратительно искренен. Я боюсь…

Лёгкий выдох.



… я боюсь не преуспеть.



Воздух понемногу прекращает поступать, он даётся великими усилиями, как если бы я пытался втягивая его затушить разгорающийся в лёгких костёр. Свинцово тяжёлый воздух, кислая масса затекающая в лёгкие по капле. Я старатель который потеет от натуги, раздвигая меха, чтобы те втянули бесценные частицы. Я крохотная раковина, протягивающая через себя океанское дно в поисках разрозненных крошек чужого пиршества. Я нелепый ребёнок, который страдал без родственной души, чтобы пожаловаться ей на сбитые коленки. Нелепый старик, который ищет родственную душу, чтобы во всех красках описывать то как мне удалось разорвать великого демонического змея. Голыми руками.



В тишине этой отрешённости от лёгкого сдвига песчинок практически закладывает уши. Нарастающие вибрации чужого тела, несущегося в поисках добычи, кажутся высокоточной картой. Мой заботливый Враг прочерчивает пунктирные линии своего пути, оповещая меня на каждой новой вешке. У него попросту не было шансов. Я подавляю отвратительный злорадный гогот, направляя кислород в затёкшие мышцы. Ментальные когти, два безжалостных якоря, вколачиваются в тушу и проминают чешую. От побоев песком горит каждая клеточка тела, но я радостно глотаю воздух и заплёвываю его смесью земли, слюны и крови. От скорости слезятся глаза. Чернота земли постепенно рыжеет и прямо перед тем как вынырнуть, мои одревеневшие от натуги конечности внезапно встречаются друг с дружкой.



Четыре руки повисли на золотой цепи. Она подтаскивает меня к лицу, или же правильнее будет сказать, к ехидной морде. Образина обросшая шерстью скалится пастью с частоколом острых клыков. Ошалелыми глазами я вглядываюсь в это Нечто, а оно бесновато зыркает в ответ.



***



Когти Артемис пасуют перед гладкой поверхностью множества подушек. Отчаянно перебирая лапами, рыжая кошка смогла бы даже побежать по отвесной стене, двигайся ещё хоть чуточку быстрее, но сейчас подобные усилия оказываются тщетными. Клубок меха мягко соскальзывает и тут же озирается, зажатый в крохотном кармашке.



Здесь тепло и уютно. Никакая вода и скрывающиеся в ней гады не подступятся к ней. Отсюда совсем не хочется уходить. На середине движения Артемис останавливает себя, стряхивая желание развалиться на мягкой поверхности. Гордая охотница начинает метаться из стороны в сторону, громко принюхиваясь. Ей нужно выбраться и потушить разгорающийся огонь, спасти себя и обезумевшего от старости человека. Её человека.



Кларисса? Кларисса… очень знакомое имя. Вибриссы напрягаются, разве что ходуном не ходят, в попытках уловить слабое место ловушки. Коварная мягкость шёлкового капкана постепенно окутывает лапы, надвигаясь медленно, неотвратимо, готовая схватить кошку…



Свежий воздух! Пахучий! Влажный! Мерзкий! Сражаясь с отвращением она ползёт, пригибаясь к земле. Уши и хвост плотно прижаты к телу, отчего напряжённые лопатки и бёдра кажутся неестественно вывернутыми. Тяжёлые подушки сдавливают мордочку, кажущуюся от того до смешного крохотной. Предательская ткань проскальзывает под лапами. И так целую вечность, пока она не замечает крохотную верёвочку.



Подвижный шнурок дразнит её, принимаясь убегать как только был замечен. Изгибаясь и подскакивая верёвочка бродит по сторонам, прокручивается в наивных попытках запутать пушистую узницу ещё не зная, что столкнулся с великой охотницей. Ступая на мягких лапах Артемис подкрадывается. Её крохотные скачки едва поспевают за нитью, как будто бы, чтобы жертва поверила в свои шансы на побег и принялась беречь силы. Пол рывка. Прыжок. Когтистая клеть смыкается на верёвке, а после целый мир вытягивается в поток розоватых, аловатых, лиловых линий, выстреливая телом Артемис словно пулей сквозь тканевые каскады.



Остановилось. Перед ней существо. Неказистая зверюшка с причудливым запахом. Шерсть покрывает голову, но не лицо, что столь же прекрасно, сколь и отвратительно. Острые зубищи пасуют перед размером его же когтей, а три длинных хвоста нервно выстукивают по земле атональный мотив. Не нападает. Ждёт.



***



Треск досок становится оглушительным. Отчий дом Персиваля подвывает от боли, жалобные стоны древесины стремительно лишающейся потаённой влаги походят на прощальный вздох. По мере того как истеричный хохот захлёбывается и начинает стихать, всё более воздушной становится и сама Агата. Тело сестры в его руках, прозрачное и невесомое, растворяется.



Жар нарастает. Дым обволакивает комнату и лёгкие, вырываясь наружу скребущим кашлем. Слезящимися глазами Персиваль оглядывает комнату и несётся вперёд, с разбега налетая на стену. Удар отдаётся неспешным онемением по всему телу, проскакивая сквозь нервные окончания. Ответом на жестокий розыгрыш в голове рождаются только гнев и ругательства.



Жилище изменилось до неузнаваемости потворствуя чьей-то злой воле, подсунувшей крепкую дубовую стену на месте оконного проёма. Стена никак не заканчивается. Малочувствительные пальцы скользят вдоль поверхности, нащупывая дверь и с первой попытки живой таран сносит её с петель. Ливень искр и досок позади него сопровождается падением крыши, схлопнувшейся внутрь как у карточного домика. Поднимаясь с земли, юноша пытается выдохнуть едкую субстанцию, свербящую в горле и собирается было бежать в поисках ускользнувшей сестры, но утыкается в чудовище. Слишком близко. Они стоят лицом к лицу.



Слегка подёргиваясь, за ним следят налитые кровью глаза. Руки покрытые густой шерстью оканчиваются молотами сжатых кулаков. Вытянутая звериная морда приходит в движение и поводит носом. Оно потрясает головой и следом начинают колыхаться узорчатые рога, закрученными над головой слабыми спиралями. Тонкая золотая цепочка обвязывает существо, вырываясь… из его груди.



***



Прежде чем экстаз триумфа успевает выпарить кровь в моих жилах наваждение заканчивается. Ханаан стоит в стороне, внимательно поглядывая на нашу четвёрку. Окидывая взглядом ритуальный круг, я болезненно щурюсь и картинка постепенно приобретает резкость, признавая существование реальности по ту сторону рунических узоров. Друзья застывшие рядом принимаются как ни в чём ни бывало озираться, разминая конечности. Кларисса завершает чтение заклинание всё тем же напевным речитативом.



Ленточки охватывающие шеи Хграама пытаются воспарить подобно воздушным змеям, их свободные концы отвергают тяготение и тянутся в противоположные сторону. Натягиваясь до предела одна из лент рвётся на шее настоящей головы. Мы снова замираем. Катарсис сменяется внезапным испугом. Опасливые взгляды упираются в результаты наших трудов - что если… к нашему облегчению следующей рвётся лента на безумной голове, а за ней ещё и ещё. Так и не оформившаяся до конца черепушка неправильной формы приходит в движение, начиная прокручиваться. Виток за витком неестественное движение заставляет вторую шею истончаться. Вытягиваясь она лопается вслед за лентами и вспархивает в разреженный воздух. Желтея и сморщиваясь, безумная бошка превращается в лимон, жёлтый фрукт давит сам себя исторгая сок, а тот окончательно испаряется, мгновенно выкипая с шипением и паром, едва коснувшись каменного ложа. И пожалуйста, не заставляйте меня повторять, у меня не припадок - всё так и было!



Покрытое множеством татуировок-шрамов, рельефное тело каменного великана неспешно разжимается, расслабляется и опадает вдоль каменного ложа. Тяжёлые золотые серьги слабо подрагивают отражая цветные блики, украшая единственную оставшуюся голову. Отчётливо слышен их звон, разрушающий нахлынувшую в пещеры тишину, но никто не решается заговорить первым.