Happy End

    Американский шпион, Сэм Браун, внедрился в секретный номерной завод.
Установил дружеские отношения с коллегами. Стал ударником. Спустя год его
вызвал начальник цеха:
– Сидоров, завтра едешь в колхоз! – строгим голосом приказал он.

    Что такое колхоз агент не знал. Спросил у соседа по кульману.
– Это хуже каторги! – ответил коллега. – Лучше сразу застрелиться!
– Неужели?!
– Можно и повеситься. У нас с этим не шутят!

    «Всё, раскололи! – решил шпион, – надо идти сдаваться!»

    Сэм зарыл пистолет в цветочной клумбе и посетил мрачный кабинет
с табличкой «Первый отдел». Там, под портретом Феликса Дзержинского,
его принял седой майор.
– Я английский шпион! – почему-то соврал Сэм Браун и протянул майору лист
бумаги с чистосердечным признанием.

    Сэм ожидал, что на него сразу наставят парабеллум, оденут в наручники и будут
пытать электрическим током.
    Однако, майор этого делать не стал. С доброй отеческой улыбкой он спросил:
– Сидоров, чего это тебе в голову пришло – сдаваться?
– Да вот, в колхоз посылают…
– Чего только народ не придумает, чтобы в колхоз не ехать! – сказал майор,
порвал заявление и опустил его в урну. – Ступайте, Иван Егорович, работайте.
               
                ***
    Что такое колхоз я знал со школьной скамьи. Потом со студенческой. А затем
уже во взрослой жизни. В деревне Покровка мы собирали картофель.
Норма – тридцать ящиков в день. На моей памяти эту норму не одолел никто.
Обедали под длинным навесом со столами, уходящими за горизонт.

    Под крышей, на толстой балке, местный филолог написал черными буквами:
                ЖРИ, ЧТО ДАЮТ! А.П. ЧЕХОВ

    Сосед по лавке, Иван Сидоров сказал:
– Как это пошло звучит – «жри»! – Сразу аппетит пропадает.

    Иван говорил с неуловимым английским акцентом, искусственно грассируя
букву «Р». Я это заметил, поскольку могу говорить на трёх языках. И ещё по
фене.
– Кушайте на здоровье! – пояснил я доброе пожелание. - Бон аппетит!
– Но, это правда, что Чехов сказал так?
– Тебе сколько лет? – спросил я.
– Фори-файв, – машинально ответил Сидоров.
– Значит, Чехова живым ты не помнишь. Что очень печально. Во-первых, Ваня,
Антон Палыч был земским доктором и очень культурным человеком. Он лучше нас
с тобой спикал по Russian и не терпел вульгаризмов.
– А во-вторых?
– Во-вторых, Сидоров, у тебя акцент френика из южной Калифорнии. Угадал?
– Да, я там жил, – поколебавшись, ответил Иван. – Только об этом никому… О’кэй?

                ***
– О’кэй, – ответил я френику и тут же настучал куда следует.

    На рандеву с седым майором я спросил:
– Теперь Сидорова арестуют?
– А зачем? – ответил майор. – Работник он хороший, дисциплинированный,
ударник коммунистического труда. Все связи с заграницей ему давно обрубили.
Про ЦРУ мы знаем куда больше этого агента, так что, и пытать Брауна незачем.
К тому же, Сидоров находится под крышей нашего куратора, товарища
Скулкиной.

    Майор кивнул на миловидную женщину за пишущей машинкой:
– Они уже подали заявление в ЗАГС…
Кстати, товарищ Ломов, должен вас предупредить, разговор наш сугубо
конвенциальный и не для разных ушей. Распишитесь…

                ***

    Прошло пятьдесят лет. Недавно я прочитал рассказ Чехова «Жалобная книга».
И – вот оно:
   «Проезжая через станцию и будучи голоден в рассуждении, чего бы покушать,
я не мог найти постной пищи. Дьякон Духов».

    «Лопай, что дают!».

                Happy end!