Шаги. Обелиск

Обелиск

Се, гряду скоро, и возмездие мое со мною, чтобы воздать каждому по делам его.

Откровение святого Иоанна Богослова, гл. 22, ст. 12.

Жизнь Дмитрия Юрьевича Бессловесного после увольнения из Топливной компании быстро устремилась под уклон. Он больше не работал, потерял семью и друзей, перестал общаться с кем-либо из своих прежних знакомых. Его навещал лишь младший сын. Бессловесный продолжал пить и не прекратил делать это даже после обнаружения цирроза печени. Через четыре года он умер. Родители и брат Бессловесного в смерти Дмитрия Юрьевича обвиняли его жену и друзей; из-за этого они даже отдельно проводили поминки после похорон. Организацией и того, и другого и прочими ритуальными хлопотами занимался Скрипка. Щеглов, который к этому времени также был уволен из Топливной, на похоронах, конечно, не появился, хотя о смерти своего бывшего сотрудника он узнал от Олега Светлова уже на следующий день.

Александр Валерьевич Марченко вынужден был покинуть Топливную компанию на два года позже Антона – из-за конфликта с Плетневым. Ковыляев за него не вступился. Марченко пытался устроиться на госслужбу, но безуспешно, занимался бизнесом, но и это не пошло. В возрасте пятидесяти шести лет он скончался от сердечного приступа. От второго брака у него остался маленький сын.

Немногим дольше удержался на своем месте Иван Николаевич Антипенко. За него Ковыляев также побоялся замолвить словечко, когда на смену его старому товарищу Плетнев прислал более надежного, согласно его разумению, человека. Иван Николаевич, впрочем, не потерялся и быстро пристроился работать по части снабжения в какую-то дочерне-внучатую фирму Газовой компании.

Почти одновременно с Марченко умер прямо на своем рабочем месте Андрей Михайлович Земляникин. Его к этому моменту еще не уволили из Топливной, хотя вскоре уже собирались. Земляникину стало плохо во время совещания, посвященного подготовке к крупной отраслевой выставке, и он не дожил до приезда скорой. Причиной смерти стал оторвавшийся тромб.

Бывший водитель Щеглова Илья Владимирович еще несколько лет проработал в компании, вышел на пенсию и уехал с женой из Москвы в свою родную деревню в Тамбовской области.

Игорь Викторович Хабаров тоже вернулся домой: на Дальний Восток. Он – снова «на ответственной работе»: возглавляет региональное отделение правящей партии.

Иван Сергеевич Плетнев продолжил свою успешную деятельность в высших эшелонах государственной власти. Президент управлял огромной страной, а Иван Сергеевич всеми силами облегчал ему эту задачу. Он побывал на разных высоких должностях, и всё только с одним результатом: его влияние постоянно возрастало. Со временем Газовая компания также оказалась под его неусыпным контролем. Иван Сергеевич много трудился, чтобы попавшие в сферу его интересов компании, ведомства и корпорации были наполнены по-настоящему преданными ему людьми – ведь ему совсем не хотелось, чтобы когда-нибудь еще кто-то из них совершил невзначай «техническую ошибку». К сожалению, достичь желаемого полностью и окончательно Ивану Сергеевичу, несмотря на безграничное могущество, так до сих пор и не удалось – потому процесс поиска Плетневым надежных людей и замены ими ненадежных просто превратился для него в перманентное состояние.

Неоценимую помощь в освобождении Топливной компании от недостаточно лояльных кадров Плетневу оказали Рахманов и Каракозов, исправно и регулярно докладывавшие ему о выявлении в стенах корпорации любой подозрительной деятельности. Правда, через некоторое время их собственная благонадежность также оказалась под большим вопросом – и они оба с разницей в месяц были уволены со своих должностей.

Множество высоких государственных постов занимал впоследствии и Сергей Дмитриевич Баров, но никогда более его влияние не было столь сильным, как в те несколько недолгих дней, когда недостаточно надежные люди Плетнева совершили свою «техническую ошибку».

Штегнер и Кравченко по-прежнему работают в Газовой компании, теперь – под присмотром Плетнева.

Карьера Хрусталевского после совещания в кабинете Плетнева весьма быстро захирела. Буквально за несколько месяцев его отодвинули от реальных дел. Сейчас Алексей Алексеевич трудится в МИДе на должности замначальника небольшого отдела. Зато пошла в гору карьера Чернова, который заменил Хрусталевского на его посту, развил на нем бурную деятельность и снискал огромное расположение не только Плетнева, но и самого Президента.

Анатолий Петрович Ковыляев формально возглавлял Топливную компанию еще шесть лет после того, как выгнал Щеглова. Все его заместители и почти все руководители корпоративных подразделений были за это время заменены на людей, не имевших к нему ни малейшего почтения. Беспрекословно выполняя требования Плетнева, Ковыляев без каких-либо возражений увольнял любых своих подчиненных и не предпринимал никаких попыток заявить о несогласии. В конце концов дошла очередь и до него самого: его истекший контракт не продлили без объяснения причин. Пятнадцать лет он руководил одной из крупнейших корпораций страны – за это ему не воздали ни малейших почестей, не предложили взамен никакого, даже относительно скромного, места в иерархии. Никто даже не пожал ему руку.

Правда, его и не преследовали, позволив сохранить нажитое за время корпоративной службы весьма приличное состояние.

Своим сыновьям он дал блестящее европейское образование и устроил обоих на хорошие должности в западные инвестиционные банки. За три года до отставки Анатолий Петрович стал дедушкой: у его старшего сына родилась дочка. Через пару лет пополнением порадовал и младший: на этот раз у Ковыляевых появился внук.

Увы, несмотря на то что для будущего безмятежного существования детей и внуков все вроде бы было Анатолием Петровичем предусмотрено и организовано, судьба неумолимым ледоколом сокрушила семейное счастье Ковыляевых, раздавила его как тонкую скорлупку: вскоре после отставки Анатолия Петровича младший сын Ковыляевых погиб в автокатастрофе на Воробьевых горах. Скорость его Porsche Cayenne, которым, как выяснилось в ходе следствия, он управлял, будучи сильно нетрезвым, в момент аварии превышала двести километров в час. Кроме Ковыляева-младшего, в этой автокатастрофе погибли еще три человека и четверо были покалечены.

Чтобы хоть как-то успокоить безутешную жену, бывший президент Топливной увез ее после похорон сына в Париж, где за несколько лет до этого он купил хорошую, большую квартиру. Там они живут и по сей день. Анатолий Петрович очень скучает по внукам, которых видит теперь редко, поскольку ни старший сын с женой, ни овдовевшая невестка не хотят уезжать из Москвы, а Татьяна, наоборот, наотрез отказывается возвращаться.

Топливная компания, окончательно превратившаяся после изгнания Ковыляева в плетневскую вотчину, накопила к настоящему моменту сто миллиардов долларов долга: ее пассивы, таким образом, увеличились ровно в двести раз по сравнению с тем временем, когда на пост президента этой полудохлой тогда корпорации был назначен мало кому известный «генерал» из отдаленного региона. Годовая прибыль компании, в зависимости от текущих цен на сырье, колеблется сейчас в диапазоне от трех до пяти процентов ее совокупного долга; в обеспечение будущих выплат заложены все контракты на поставку продукции на два с лишним десятка лет вперед. Тем не менее, как это ни парадоксально, выпущенные в ходе первичного размещения акции Топливной продолжают при этом успешно котироваться на финансовых рынках: их курс по сравнению с ценой размещения вырос в два с половиной раза. Компания также славится огромными подрядными контрактами и самыми высокими в стране зарплатами: все это, правда, никак не влияет на качество кадров и контрагентов.

Сергей Сергеевич Скрипка так и не стал в Топливной начальником управления общественных связей. После ухода Щеглова он пересидел в своем кабинете еще двух надежных и проверенных людей, присланных руководить подразделением с подачи Плетнева, категорически не сойдясь характерами лишь с третьим. Тогда Скрипка уволился из Топливной и довольно оперативно, без особых проблем нашел, как и Антипенко, работу где-то в недрах необъятной структуры Газовой компании.

В течение нескольких лет после увольнения Щеглова также лишились своих мест все остальные нанятые им сотрудники управления общественных связей. Профессиональные их
судьбы сложились в дальнейшем по-разному, но из виду друг друга они потеряли очень быстро. Не помогли даже социальные сети.

Алексей Иванович Мищенко прослужил в Топливной на одиннадцать месяцев дольше Щеглова. Служба его в эти месяцы, впрочем, заключалась лишь в том, что он, никем не потревоженный, и погожие, и ненастные дни проводил в мертвой тишине своего большого кабинета с перерывами на начавшие странно учащаться недомогания, когда без иных видимых признаков у него высоко поднималась температура. Тогда – он хандрил дома. Терпение его лопнуло с наступлением следующей весны. Мищенко подал заявление по собственному, Ковыляеву такая самодеятельность, как водится, не понравилась, но именно в этом случае ему быстро и доходчиво объяснили, что с инициативой подчиненного стоит согласиться – как ради повышения благонадежности кадров, так и ради экономии корпоративных финансов за счет удержания полагающегося по контракту в иных случаях выходного пособия.

Утрата статуса расстроила Мищенко куда значительнее, чем он сам мог предположить; но еще больше она потрясла его жену: ей настолько страстно хотелось обратно, что она не пожелала понять, что вернуть это Алексей уже не сможет. Между ними пролегла стена холода. Не чувствуя себя достаточно нужным без регалий и погон, не находя понимания вовне, Мищенко обратился к поиску содержания в самом себе; но и там, как оказалось, зияла уже такая пустота, что заполнить ее у него получилось только лишь весьма традиционным способом. Замкнувшись, Алексей начал пить – и продолжает поныне; и трудно сказать сейчас, сумеет он еще все-таки или нет найти себе иное применение. И главное – захочет ли.

Антон Сергеевич Щеглов долго пытался, но так и не смог больше устроиться на работу по ранее приобретенному профилю: работодатели шарахались от него, как от прокаженного. Его подчиненные, его коллеги, его друзья, его подрядчики, да в общем, почти все те, кто знал его и долгое время настойчиво искал в нем внимания, быстро утратили к нему всякий интерес. В их числе оказались и Гуревич, и Гольдман, и Скрипка, и Вартанов, и Федотов, и многие-многие другие, кто в лучшие годы всеми силами уверял в его своей преданности. Никогда более Щеглов не встречался также ни с Ковыляевым, ни с Марченко, ни с Рахмановым, ни с кем-либо еще из тех, кто входил в руководство Топливной компании, когда Антон работал там. И даже по телефону ни с кем из них он ни разу не разговаривал: мобильный его, который ранее так часто он хотел бы, но не мог выключить, после увольнения неделями молчал, будучи включенным.

От неудач и от обескураживающего безразличия окружающих Антон впал в тяжелую депрессию. Не получил он в этой ситуации поддержки и в собственной семье. Непосильной, да и нежеланной, оказалась эта ноша для Тани: она не справилась с ней и не помогла Антону выбраться. Когда отыгрывая былые обиды, когда неумело пытаясь «взбодрить» его, а после ненавидя себя и за то, и за другое, Таня часто и беспощадно терзала мужа унижениями по поводу его неудач и тем лишь усугубляла в нем неуверенность и слабость.
На фоне очередного витка их взаимного охлаждения Антона снова потянуло «налево», а когда это вскрылось и ему пришлось порвать с очередной любовницей, та рассказала его жене все то, что он сам боялся ей открыть. В числе прочего Тане стало известно и о внебрачном ребенке мужа. Этого испытания их отношения не выдержали. После увольнения Антона вместе они прожили еще три с небольшим года, прошедшие в основном в мучительных ссорах и бесконечно-бесплодном выяснении отношений; а после развелись и разъехались. Все общее имущество, в том числе все деньги, Антон оставил жене и дочери, из материального с собой в другую жизнь он не взял ничего. Спустя еще пару лет Таня вышла замуж повторно и родила второго ребенка: мальчика, которого назвали Алексеем. Еще одного ребенка, тоже мальчика, они вместе с новым супругом взяли в семью из детского дома. Второй муж Тани работает врачом-анастезиологом в одной из московских больниц; сама она, после того как немного подросли дети, тоже вышла на работу: сначала устроилась в районную библиотеку, а после – учительницей в школу. Зарабатывают они сейчас неплохо, да и от Антона им досталось немало: достаточно, по крайней мере, чтобы долго не испытывать нужды.

Единственным, кто не отвернулся от Щеглова, оказался Егор Полтавский, который еще не раз и не два предлагал он Антону воспользоваться связями и авторитетом своего старшего брата и попробовать устроиться на не столь высокую, как раньше, но вполне достойную должность в Атомной компании. Щеглов, однако, его предложениями не воспользовался: сначала потому что, рассчитывая на иные варианты, не посчитал предложение Егора для себя интересным, а после – поскольку, ранее отказавшись, уже не чувствовал себя вправе принять от него помощь.

После развода и по сей день Антон живет один в съемной квартире на московской окраине – той самой окраине, где прошло его детство. Он сильно похудел и постарел внешне, и выглядит сейчас совсем уже е былым утёсом – скорее неказисто-раскидистым деревом, с опавшей листвой, почти безжизненным. Себе на хлеб он зарабатывает сборкой мебели. Живет Антон скромно, и на свои небольшие потребности денег ему хватает; ну а если все же случается необходимость, ему, к счастью, есть к кому обратиться за помощью: ни бывшая жена, ни Егор ему никогда не отказывают. Необходимость такая, впрочем, возникает редко: в последний раз так было шесть лет назад, когда болел, а после умер от рака Сергей Львович.

Встречам Антона с дочерью Таня никогда не препятствовала, но сама Настя, очевидно, стыдясь отца (хотя она, конечно, в этом не признается), встречаться с ним не стремилась и не стремится. После школы она поступила в педагогический, а закончив его, работать устроилась в кадровую службу крупного банка: там она занимается тренингами сотрудников.

С Ваней Антон познакомился, когда тому уже исполнилось шестнадцать. Видятся они нечасто, а когда видятся, разговор у них, как правило, не складывается: им просто нечего друг другу сказать. Ваня по-прежнему живет с мамой и бабушкой и заканчивает сейчас мехмат МГУ.

Окончательно отдалился от Щеглова и Олег Светлов. Они не общались уже много лет.

Костя Киселев так и живет в Германии. Его сыновья выросли и по-прежнему не говорят по-русски; а мать до сих пор жива. С Антоном они больше ни разу не виделись, но время от времени созваниваются.

Иногда – совсем редко – Щеглов встречается с Полтавским, но дома у него больше не бывает. С Таней и Егор, и Катя видятся гораздо чаще.

Чтобы хоть как-то спастись от приступающих каждый день к самому горлу неумолимых тисков беспощадного, холодно-мертвящего одиночества, особенно больно, до дрожи, до лихорадочного ужаса, мучающего его поздними вечерами, после потери семьи Щеглов принялся в свободное время писать повесть; поначалу казалось: о своей – и не только своей – службе в Топливной компании, а после получилось: вовсе и не об этом. Забытый, затертый множеством казенных текстов словесный навык неожиданно быстро вернулся к нему, и Антон, схватившись за этот спасательный круг, так увлекся, что теперь никак не может остановиться.

В итоге свою повесть, превратившуюся постепенно в многотомный роман, Щеглов пишет уже десять лет. Книга растет и растет в размерах, а ему все равно кажется: он так и не смог ничего в ней рассказать; ведь даже и за десять лет из огромного количества воспоминаний и эпизодов, заметных и незаметных событий, участником которых ему, по своей или не по своей воле, пришлось стать, большую часть ему так и не удалось нигде упомянуть. За десять лет из бессчетного вороха этих опавших листьев он сумел собрать лишь самые яркие, лишь те, что сохранили свой жгучий цвет в его памяти через долгие годы, и только из них скомпоновать свой печальный гербарий. Каждый день он силится вспомнить больше, записать еще и еще, а когда вспоминает, этому чаще совсем не радуется, потому что ничего, кроме злости, отвращения и боли, эти воспоминания ему не приносят. Бывает, он думает: ну хватит – что вышло, то и вышло; думает так и решает твердо: пора уже поставить точку и навсегда расстаться с продолжающими неотступно преследовать его призраками другой жизни; решает, но точка, даже будучи поставленной, рано или поздно превращается в запятую, и Антон продолжает писать, наверняка зная лишь одно: даже если он когда-нибудь это закончит, его книга все равно останется только с ним – хотя бы потому, что, как он полагает, и без него хватит этому миру банальностей.

Быть может, когда-нибудь он передумает?

Москва, 2017 - 2021