3. С чистого листа

Первые несколько дней наступившего года мы просидели всё в той же комнате за изучением устава и подшучиванием Шамбарыча над нами. Иногда заходили другие военнослужащие, спрашивали земляков, шутили и стращали нас будущим. Погода за окном была удивительно солнечной и отчаянно хотелось прикоснуться к лучам, почувствовать свободный воздух. Не положено, сказал Шамбарыч и я понял – не отпустит. Уже позже я осознал абсурдность своей просьбы. Ну посудите сами, а вдруг я в СОЧа* дерну? Надо оно Илюхе? Не надо. И точка.
Где-то на третий-четвертый день монотонного сидения в комнате и не менее монотонных хождений в столовую, в очередной раз отпросившись в туалет и проходя мимо помещения для сушки личных вещей, или в простонародье сушилки, я услышал жалобные стенания гитары. Жалобными их делало не исполняемое произведение, а совершенное неумение это произведение исполнить как должно хотя бы в первом приближении. Ну и расстроены струны были изрядно.
Что-то дернуло меня изнутри, и я просунул свежеостриженную голову за дверь. «Парни, а можно я гитару настрою?» - не зная, как правильно себя вести, спросил я.  «Умеешь?» - спросили из сушилки. «Да так, немного.» - ответил я. Я вошел, мне передали инструмент. Повозившись некоторое время я как умел на слух настроил звук, который мне показался приемлемы. Находящиеся в комнате солдаты довольно внимательно следили за моими манипуляциями. Я же краем глаза подмечал детали, такие как открытая банка тушенки на столе, чай и вкусный сладкий торт! Желудок мой уже напоминал о том, что я слишком небрежно стал относиться к питанию. Возразить ему было нечего, так и не от хорошей жизни же?! Нас кормили как положено, три раза в сутки. Но в сравнении с гражданкой порции были заметно меньше и голод мучил меня, привыкшего питаться обильно с каждым днем все сильнее.
Один из присутствующих, сейчас не вспомню кто, поинтересовался, а умею ли я играть, знаю ли какие-то песни? Я опять же ответил, что мол да, но не особо, хоть и умел вполне сносно лабать дворовые песни. Немного повспоминав, я начал петь и пел до тех пор, пока не исполнил все песни об армии, которые знал.
Так – сказал один из сидящих, сержант, слушавшему тут же песни дневальному – давай к Шамбарычу, передай что этот пока с нами побудет. Дневальный метнулся за дверь, а моя жизнь снова совершила какой-то замысловатый кульбит, от которого я получается только выиграл. Потом в эту комнату заходил и сам Шамбарыч, и весь наряд, и кажется все более или менее имеющие статус посещать сушилку во время посиделок военнослужащие. С этого дня начиная от ужина и кончая отбоем я играл и пел, пел и играл. Меня понемногу подкармливали, понимая как же молодому призывнику хочется жрать. Делились сигаретами, даже разрешили курить со всеми в туалете, когда дежурил лояльный офицер.
Был случай во время одного из перекуров. В одно время с нами зашел парень с моего призыва и видя, как я вальяжно дымлю со всеми, ничтоже сумнящийся, достал свои сигареты и закурил. Сержант Муравьев, строго глядя в глаза и подойдя максимально близко, отвесил хлесткую затрещину.
- Понял? – спросил Муравей.
- Понял. – уныло кивнул салага и ретировался.
- Ты на него не смотри, - кивнув на меня, сказал Муравьев – Он с нами.
Так, в относительном комфорте, я провел все праздники. Приближалось время присяги, текст которой я уже знал на отлично. Нас свозили на стрельбище, дав сжечь по три патрона из автомата. Звук и отдача, прежде не знакомые мне ни в каких проявлениях, кроме боевиков на кассетах, глубоко впечатлили. Имея хорошую фантазию, я как-то очень живо представил себе, как страшно должно быть, когда это, в общем-то уже устаревающее оружие, работает против тебя. Еще нас водили в парк техники, где мы гребли снег, потому что к боевым машинам нам еще было не положено.
И вот, наконец, настал день Д. День, когда мы поклялись защищать Родину. Да, наверное, не все одинаково относятся к произносимым словам. Я же воспринял все очень серьезно. Я давал КЛЯТВУ, не просто произносил заученное. Сердцем и душой я был готов исполнить обещание, данное мною, как минимум в течении двух лет службы. Бодро произнеся текст присяги, я получил рукопожатие старшего офицера, звание солдат и первое распределение в подразделение. Я попал в третье отделение взвода управления второго артиллерийского дивизиона на должность разведчика. Пожалуй, я был рад, и самому факту принятия присяги, этакой отныне принадлежности к почетному званию русского солдата, и тому, что я впринципе смог попасть в армию. Как уже писал ранее, воспитание деда не давало мне другого понимания, кроме как необходимость службы для мужчины. Но в девятилетнем возрасте я получил травму кисти правой руки. С тех пор я ношу заметный широкий шрам, как браслет на запястье и кисть моя опускается вниз всего лишь на половину от положенной амплитуды, а если сжать пальцы в кулак, то вовсе на одну третью от нормы. В общем я сильно переживал, что в армию меня не возьмут. Взяли. И хоть попал я не в спецназ или еще чего элитное, но все же попал и уже как-никак устроился.
Вечером, в короткие часы личного времени, которое дается на подготовку к следующему дню, подшиву подворотничка, чистку одежды и написания писем, ко мне подошел Ваня Скрябин, сержант, правда не моего взвода, а батарейный. Спросил, нужно ли мне что-то из мыльно-рыльного или еще чего. Я спросил есть ли у кого-то старые петлицы и нитки. Денег, взятых из дома, не было, как и паспорта. Все это у нас собрали вскоре по прибытию в штаб, пообещав обязательно все вернуть при увольнении. А раз не было денег, то не было и ничего. Ваня кивнул и через несколько минут ко мне подошел боец из его батареи.
- Тебе какие петлицы, золотые, или серебряные? – спросил он.
- Давай золотые, если можно! – немного обмирая от наглости ответил я.
Конечно, никакие они были не золотые и серебряные, а только крашеные так или эдак. Потом еще появились в продаже петлицы, покрытые специальной износостойкой краской, цвета хаки. Но сейчас хотелось чего-то яркого, парадного, выделяющегося.
Вот, вспомнил еще, днём на присягу приезжали родители призывников. Нам разрешали иногда звонить из таксофона возле почты в военном городке. Для этого нас раз в неделю выводили за территорию части в сопровождении сержантов и офицера. Там же мы могли что-то купить нужного, если оставались деньги. К чему я это? У нас в семье машины не было. Да и папы не было, возможно от этого не было и машины. Дед погиб, провалившись под лед на озере, ровно за месяц до моего призыва. И мама не могла приехать. Я стоял в строю, глядя на лица родителей, улыбающихся, радующихся за своих детей и еле сдерживался, чтобы не разрыдаться. Эти лица, и эта щемящая тоска по дому навсегда остались в моей памяти. Закрой глаза и вот оно, все в точности, как было почти двадцать два года назад.
Как бы то ни было, я стал полноценным солдатом Вооруженных Сил Российской Федерации. За мной закрепили мой первый автомат, противогаз, приписали к моему первому экипажу в ПРП. Началась полноценная служба.