Между лисой и грифом. Пересказ индийской притчи

Укушенный белой тварью, змеиного рода, речною,
в ночь накануне,
сын жрицы,
отрок, с телом розовым с золотом,
и глазами, как нежные ясные облака, 
умер к утру,
точно как муж её, только двумя лунами ранее.
С тоскою нестерпимой и болью горячей,
отнесла она труп, на дрожащих руках,
ещё не остылый,
к берегу Нила,
где встретила двух автохтонов:
лисицу, рыжую цветом, с лапами черными и мягкими, как и её манера говорить,
а также грифа, не молодого, не старого, с розовой сморщенной шеей, на вид простодушного.
Отметив печаль и тоску, горем ссутуленной матери, сказал ей гриф первым: "Ушёл он. Как все уходят. Как ты и мы, в свой срок. Оставь его тело, в нём нет ничего. О, жрица, помни, долг твой мудрой и стойкою быть. Не будь, как простолюдинка, от тела владельца его отличить неспособная! Иди же".
Внемлила жрица и собралась уж дорогой обратной, мудрости той отдав свое горе, но речь ей лисица сказала такую: "О, как бессердечна ты, мать. Твой сыночек единственный, твоя кровь и душа, лежит здесь, бездвижный, а ты уходишь? Но, как это, помилуй, разве закон материнства угас? Богине всесильной молись, вернет она сына тебе, ведь соль ты воды, ты жрица святая!"
Воспряла тут жрица, молитвами жаркими вечер и ночь озарила, и была благосклонна богиня...  и ожил мальчик, к исходу уже восьмой стражи, и мать благодарную обнял, как раньше,
всё так...,
однако мне ибис, свидетелем бывший истории этой сказал одну вещь: "Гриф поедает добычу, не дожидаясь заката, поэтому мать он пораньше хотел отослать, и с трупом расправиться споро, лисице ж удобнее ночи дождаться, чтоб также наесться детского мяса, потому она мать убеждала остаться, желая до сумерек время у грифа отнять. Ошиблись они в ожиданьях".