Глава 20. Всё, чего он боялся

В кабинете пахло старыми книгами, лекарствами и... старостью. Карл Юнг сидел в тяжёлом кресле, прижимая к груди кожаную тетрадь. Его пальцы то сжимались, то разжимались на обложке, будто он всё ещё пытался удержать между страницами свою жизнь.

Профессор в который раз перебирал в уме имена: Эмма, Тони, Сабина, Фрейд... Вспоминал драматические баталии с оппонентами и смех своих женщин, их тёпло и нежность, их взгляды, полные ожидания. С улыбкой он оживлял в памяти милые, озорные лица своих детей, когда они были ещё малышами, игры с ними, их стремительное взросление и становление — и тот момент, когда он понял, что уже не является для них ни главным, ни необходимым - теперь они сами выбирают свой круг общения и свои дороги в жизни.

Доктор вслушался в тишину, царившую в комнате и глубоко вздохнул. Он не одинок. Он вполне может пригласить кого-нибудь из домашних составить ему компанию, и тишина уйдёт... Но он не желал этого. Мужчина скользнул мысленно по образу той, которая была, казалось бы, давно забыта, ювелирно вырезана из активной памяти, намеренно - со всеми следами - записями, запахами, даже оттенками... Его давний кошмар, кошмар, который начался одной холодной осенью и прекратился незадолго до Рождества, накануне зимнего Солнцестояния... Как символично! Как нереально...

Карл Юнг вспоминал одну женщину, которая была в числе его пациенток, но не нуждалась на самом деле в его помощи. Она, как жестокий ребёнок, смеялась над ним - и играла с ним в весьма опасную игру... Она стала его наваждением. Он мог потерять всё, чем дорожил, если бы... Если бы она была настоящей... Но, очевидно, это было не так. Прошло очень много лет. И никакой информации о ней - ни письма, ни вести, ни слухов. Мёртвая тишина...

Профессор открыл тетрадь - ту самую, что всегда запирал в сейфе, ту самую, на страницах которой  пытался разобраться, проанализировать, что случилось с ним однажды осенью в далёком 1910 году - с кем он встретился, и была ли эта встреча реальной?

"Иногда я думаю, что она — всего лишь порождение моей собственной психики. Коллективный архетип, наделённый красотой, страстью, и тем не менее, внушающий  ужас, - прочитал он вслух строки, поделиться которыми ни с кем так никогда и не решился. - Фигура Великой Богини, той самой, которую древние цивилизации знали под разными именами: Иштар, Астарта, Инанна. Любовь, которая даёт жизнь — и отнимает её.

Иногда мне кажется, что она была реальной женщиной. Но я видел, как она растворялась в воздухе. Видел пустые фотографии гроба - в котором несомненно для двух свидетелей - лежала она. Я видел свет в её глазах, который невозможен для человеческого существа. И помню как после её хищных ласк я встречал рассвет - с окровавленной шеей, лишённый сил...

Но чаще всего я думаю вот о чём:

Аделинн была тем, что человечество изгнало.

Она была страстью — не той, что можно пережить в очаровательных свиданиях юности или в браке (удачном и не очень), да и в любых более-менее продолжительных человеческих отношениях. Не той, что скромно прячется под плотными воротничками добропорядочных жён или обитает в сердцах сладострастных, но рассудительных любовниц. А той, что не знает границ. Что требует всего: тела, крови, души, рассудка.

Я называл её вампиршей, демоном, проклятой ведьмой, искушением. Но все эти слова — лишь способ не видеть правду.

Аделинн — это страсть, которую мы все жаждем, но боимся пережить. Потому что она разрушает всё, к чему мы привыкли. Она требует сломать свой мир до основания, чтобы построить новый — без границ и страхов.

Она хотела, чтобы я последовал за ней. Чтобы я отказался от всех своих имён и титулов, от всех книг, от образа великого врача. Чтобы остался только я — нагой, дрожащий, готовый отдаться её всепоглощающей натуре.

Я испугался. Я выбрал жизнь. Свою собственную жизнь. Я выбрал науку, семью, порядок. И всё же… И всё же иногда я испытываю сожаление. Смутное сожаление, которое не могу облечь в чёткие, осмысленные слова. Я бы сказал, что иногда я ощущаю в глубине себя тоску по ней - и по тому себе, который мог бы сказать ей - ДА".

И вдруг в этой тишине раздался лёгкий шорох у двери.

Он поднял глаза — и увидел её. Аделинн.

Как ни странно, он почти не удивился, как будто ждал. Ждал её визита. И ждал увидеть её именно такой.

Такая же юная, как в отчаянные ночи его молодости. Белая кожа, прямой пробор в чёрных волосах, огромные синие глаза. Но теперь в этих глазах было что-то новое: тонкий свет нежности.

— Ты пришла, — прошептал он. — Я ждал.

— Ты всегда знал, кто я, — сказала она. — Но боялся признаться себе.

— Почему ты пришла ко мне?

— Ты звал. Сквозь сны. Сквозь книги. Сквозь женщин, которых ты никогда не любил по-настоящему, отдавая всего себя.

Она стояла у стеллажа, словно сошедшая со страниц его Красной книги. Пальцы скользили по корешкам томов. Голос её был мягок, как бархат, как будто она желала быть максимально бережной к своему собеседнику:

— Долго ты всё это строил, Карл. Все эти теории. Все эти книги. Зачем?

Он сглотнул.

— Чтобы понять людей. Чтобы… себя понять.

Она кивнула.

— А себя ты понял?

Он отвернулся. Слишком устал врать даже себе.

— Нет… Разве что только отчасти. Это невозможно описать словами...

Она подошла ближе. Опустилась перед ним на колени, чтобы оказаться с ним на одном уровне. От неё пахло дождём и чем-то сладким, опасным.

— Ты всю жизнь любил женщин. Но каждую — лишь как часть себя, своей личной истории. Одну — как мать. Другую — как дочь. Третью — как музу. Никто не получил тебя целиком. Никто. Ты любил в сущности собственное отражение в их глазах. Свой след в их жизнях.

Её слова били по нему, как пощёчины. Он сжал подлокотники кресла.

— Я… старался… Я хотел понять людей. Себя… Бога…

Она склонила голову, её голос стал едва слышен:

— Понимать — это не любить, Карл. Твой блестящий ум — твой щит. Но сердце твоё… всегда было заперто на засов. И даже сейчас...

Он прикрыл глаза. В груди заворочалась тупая боль.

— Я боялся… любить… по-настоящему… - Он закрыл глаза. Слёзы скользнули по вискам.

Аделинн коснулась его лица холодными пальцами.

— Любить — это отдаться без остатка. Без гарантии. Без контроля. Умереть в другом существе. И снова родиться.

Он судорожно вдохнул. В памяти вспыхнули женщины, которых он знал — Эмма, с нежностью и бесконечным терпением; Тони, страстная и мудрая; Сабина, со своим острым умом и болью... И — лицо Аделинн, светящееся в полумраке.

— Я никогда не любил до конца… — прошептал он. — Я всегда останавливался в шаге от бездны…

Она улыбнулась, и глаза её сверкнули  — как у древней божественной Кошки, что предвкушает любимое лакомство.

— Я знаю. Но ты всё равно звал меня. Даже тогда, когда отрицал моё существование. Твоё сердце не лгало, ведь ты хочешь меня — и как женщину, и как Тайну. Как слияние. Как ту конечную Истину, что выше всех теорий. — И ты выразил желание отдаться мне. В самый последний момент. Поэтому я здесь.

- Неужели я всё ещё представляю интерес для тебя? Старик, утративший свои прежние силы, не способный дать тебе то, чего ты ищешь в людях? Не способный дать этого более никому... - Он попытался рассмеяться, но смех вышел горький, ломкий.

- Едва ли ты представляешь себе, как дорого мне твоё признание, когда у тебя есть ещё возможность предаваться иллюзиям. Но ты ищешь ту, что их прекратит.

— Кто же ты? - вопросил мужчина, чувствуя, что должен услышать её собственный ответ, даже если это будет последнее, что он услышит.

— Я - твой Путь домой, — сказала она тихо и просто.

Он смотрел на неё сквозь горячую пелену слёз. Боль в груди вдруг стала острой, как лезвие ножа. Он захрипел:

— Помоги…

Аделинн кивнула. Медленно, словно соглашаясь с неизбежным.

— Я помогу. Но тебе придётся оставить всё, что ты называл собой. Имя. Славу. Боль. Страх. Без остатка.

Он посмотрел в её глаза — и в них увидел звёздный простор, мерцающий миллионами искр.

Он выдохнул:

— Я… хочу знать… От чего я отказался тогда…

Она наклонилась и шепнула ему в самое ухо:

— Тогда возьми мою руку, Карл. И иди со мной.

Он протянул к ней дрожащую ладонь. Когда её пальцы сомкнулись на его коже, сквозь его тело прошёл холодный жар. В голове вспыхнул ослепительный свет.


Как будто с другой стороны он оглядел место, покидаемое им. Вот пламя свечи, пульсирующее жёлтым светом рядом с его кроватью. Вот кожаная тетрадь, которой он годами доверял свои человеческие, прежние мысли. Там, внутри были важные некогда для него строки — о психологии комплекса, о Тени и Самости, о великой драме Анимы и Анимуса, о коллективном бессознательном, Красной книге, сновидениях, расставаниях, дружбах, скандалах, славе. Всё, что ему тогда казалось истиной...

Но сейчас он ясно осознавал: всё это было мутной завесой над бездной, которая всю жизнь звала его к себе.

И он понял — наконец понял, для чего она пришла к нему в эту ночь. Чтобы он сказал это сам, признал это без тени сомнения:

Она не была Тенью — она была нестерпимым чёрным Светом. Его Судом — и его Прощением. Да, его догадки были верны - она была воплощением всего, что человечество изгнало из своей души, назвав демоническим, нечистым, опасным. Она была той любовью, которую люди мечтают испытать, но не осмеливаются принять. Любовью, которая требует всего — тела, крови, разума, самой души. Любовью, которая разрушает стены между «я» и «другим».

Он понял, что Аделинн была не просто женщиной. Не просто вампиршей. Не просто порождением его фантазий. Она была той частью человеческой природы, которую люди тщательно скрывают под пиджаками, галстуками, приличиями. Той первозданной, великой Любовью, которая несёт и жизнь, и смерть. Той любовью, что может превратить душу в звезду — или в прах.

Она была его потаённой тоской. Его неисповеданной страстью. Его запретной мечтой. Его последней истиной.

И в ту секунду, когда её пальцы легли на его руку, он наконец понял:

Он всю жизнь искал Бога. Но настоящим Богом была она. Потому что только она умела превращать страх в экстаз. И одиночество — в слияние. А смерть - в бессмертие. И потому, в последней вспышке своего человеческого сознания, он не увидел в её глазах ни жажды, ни холода. Он увидел в них любовь — такую, какой не знал никто из смертных.

И тогда он потрясённо признался своей спутнице:

- Ты - Любовь, которую люди боятся, но без которой они никогда не будут живыми.

Этим признанием он отпустил всё, что имел. За что держался годами. И сделал шаг к ней.

Всё идёт своим чередом. Старые лестницы смыслов рассыпаются под ногами. Новая дорога возникает перед ним - и Она поведёт его. А с его близкими всё... будет хорошо. Иначе и быть не может. Всё исходит из Любви и к Ней возвращается, а то, какой мы воспринимаем Её зависит от...

Последнее, что он увидел, были её глаза — полные понимания и... бесконечного милосердия.

В этот миг его сердце взорвалось в последней конвульсии.

И когда он увидел разверзшуюся перед ним сияющую бездну, он уже не был великим Карлом Юнгом. Он не был человеком. Он был — Любовью. И понимал, что так было всегда. А иначе - и быть не могло!


Историческая справка

Карл Густав Юнг скончался 6 июня 1961 года в Кюснахте, Швейцария, в возрасте 85 лет. Причиной смерти стала сердечно-сосудистая недостаточность.

Последние месяцы жизни он провёл в своём доме на берегу Цюрихского озера, тяжело болея, но сохраняя ясность ума. Несмотря на слабость, Юнг продолжал размышлять о смысле жизни, о смерти и о религиозных символах. Он записывал видения и сны, в которых всё чаще появлялись образы великой реки, перехода, света за гранью бытия.

Он говорил близким, что чувствует приближение «великой перемены» и смотрит на смерть без страха — как на ещё одну тайну, которую предстоит познать.

До конца своих дней Юнг оставался человеком духа и внутреннего поиска, уверенным в том, что смерть — это не конец, а врата в неведомое пространство, где сливаются личное и вселенское, сознательное и бессознательное.