Сливки с полынью

               
               

               
               
                Героический Лев .
       В нашем учреждении работали сплошь бывшие сотрудники советских посольств, Внешторга и прочих номенклатурных организаций. Возглавлял штат бывший лидер советских комсомольцев, харизматичный человек, поразительно напоминающий обликом медведя.  Наша организация занималась охраной авторских прав, продвижением советской литературы за рубеж и изучением конъюнктуры международного книжного рынка. Меня занесло туда на работу именно в тот отдел, который должен был еженедельно создавать аналитические записки для председателя правления . Главным событием года для сотрудников была проходящая каждый сентябрь в Москве международная книжная ярмарка. Для работы непосредственно с зарубежными книгоиздателями тщательно отбирались проверенные кандидатуры. Дочь дипломатов Оля Л., которая выросла в специализированном интернате для детей посольских работников, девушка с русой косой и строгим выражением лица, рассказала мне, как инструктируют в первом отделе сотрудников для работы на выставке. С иностранцами можно и нужно общаться как можно больше за рамками выставки: знакомить с культурными ценностями , всячески демонстрировать гостеприимство. Одновременно было строго запрещено переходить на личные отношения. Можно было принимать сувениры и даже подарки, но после отъезда гостей полагалось сдавать их в первый отдел. Участие девушек в мероприятии  по понятным причинам старались ограничить. Особенно после того, как высокая, тоненькая, похожая на цветок переводчица Надя Вазианова приглянулась известному американскому издателю, который получил разрешение на брак лично у товарища Леонида Ильича Брежнева. Американец заключил крупную и очень выгодную для СССР в идеологическом отношении сделку, после чего свадьба состоялась, и сияющая Надя распростилась со скучным офисом на Большой Бронной, а затем и с родной страной
     Рабочий день начинался официально в десять утра. Раньше в помещении ВААПа была школа. Сотрудники нашего отдела занимали две смежные комнаты как раз напротив отдела кадров. Моё же рабочее место было на выселках. На четвертом этаже здания без лифта в самом конце коридора в помещении бывшего туалета устроили фонд специального хранения для зарубежных газет и журналов, которым я заведовала. Примерно через час после начала работы ко мне стекались коллеги , чтобы посмотреть новые поступления. Сугубо профессиональных изданий, касающихся непосредственно книжного рынка, было немного. Наибольшим спросом пользовались иллюстрированные толстые журналы. Le Monde. Stern Spiegel.  Советские люди их никогда в глаза не видели. От всех библиотек мира наш спецхран отличался атмосферой. Никакой тишины, нарушаемой только шелестом страниц. Оживленная болтовня, смех и возгласы слышались уже на подходе к двери спецхрана. Каждый сотрудник, прочитав что-то интересное для остальных, тут же делился информацией. В том году, когда у нас появился герой этого сюжета по имени Лев, самой обсуждаемой темой была женитьба советского сотрудника внешторговой организации Сергея Каузова на дочке греческого миллионера Онассиса Кристине.  Западная пресса писала, что они познакомились на какой-то вечеринке в Париже, где Кристина была инкогнито. Трудно сказать, чем в первую их встречу русский чиновник очаровал богатую гречанку, но расстались они только утром. По утверждению журналистов светской хроники , при расставании незнакомка открыла  случайному кавалеру своё имя. Когда в течение нескольких дней русский ей не позвонил, активность проявила дама. Она нашла Каузова через хозяев вечеринки , у которых пара познакомилась. К её невероятному удивлению, Сергей  попросил забыть об их случайной встрече, поскольку он женат, дорожит семьёй, и к тому же спешно возвращается в Москву. 
     Потом Кристина объясняла подругам, почему решила выйти замуж за Каузова. Её поразило, что этот  немолодой, лысеющий, косящий на один глаз советский чиновник пренебрёг наследницей империи Онассиса.
    - Это был единственный мужчина в моей жизни, которого не заинтересовали ни мои деньги, ни моё положение в обществе – восхищалась Кристина. – Умный, образованный, деловой, тактичный.  Именно о таком муже я мечтаю.
    Она решила действовать. Поручила своим представителям провести переговоры с «Совфрахтом» о выгодной для советских партнёров сделке. С одним условием- в переговорах с советской стороны должен был участвовать Сергей Каузов.
    Как Кристина своего добилась, покрыто мраком. Известно лишь, что Каузов развелся с женой и женился на дочери Аристотеля Онассиса. По настоянию новобрачного молодая жена должна была переехать в Советский Союз. Кристина согласилась. На многочисленных фото в глянцевых журналах пара выглядела очень счастливой. 
    Живо обсуждая эту историю, западная светская пресса писала, что разлучница выплатила неслыханные отступные оставленной первой жене Каузова Наталье и его девятилетней дочери Кате. Называлась цифра в несколько миллионов долларов.
      Спустя полтора года брак Кристины и Сергея распался. Из зарубежной прессы мы узнали , что Кристина не смогла жить в Советском Союзе. Все её инициативы – открыть ночные клубы, поставлять импортные товары, инвестировать деньги в курорты Крыма- остались без ответа от правительства. На дочку Онассиса не производили впечатления культурные ценности , её не интересовали путешествия по Советскому Союзу. Московский бомонд – писатели, актёры, музыканты, художники – быстро надоел. Муж не разделял её любви к ночному веселью, она не могла жить в условиях советского строя, где были запрещены такие элементарные развлечения как казино. Кристина поклялась, что никогда не забудет их любви и подарила Каузову на прощанье два танкера.
    За обсуждением этой истории нас и застал шеф, который пришёл, чтобы сообщить новость: к нам в отдел приняли сотрудника, который займёт единственный стол для читателей в спецхране.
     -Этот товарищ – в прошлом важная птица, к нам попал из -за несчастья, которое с ним приключилось. Не надо его ни о чём расспрашивать. Ты, Паола,  не обращай внимания ни на какие странности. Человек он интересный, но сейчас несколько прибитый жизнью. У него случилась очень крупная неприятность, и наш босс взял его под своё крыло.
  Мы понимающе закивали. Наш отдел был очень дружным. В частности, благодаря шефу, ветерану внешней разведки  Юрию Фёдоровичу Гуркину.  Он ввёл приятный обычай совместных обедов. В нашем здании был буфет с длинной очередью, скучным меню и невкусной едой. Мы бывали там только в исключительных случаях. Ровно в полдень весь коллектив выходил на улицу и шёл, куда глаза глядели. Прямо рядом с нами на углу Большой и Малой Бронной улиц располагалось кафе-стекляшка «Аист» с клумбой и бронзовой скульптурой пары одноименных птиц у входа. В стекляшке можно было съесть шашлык, люля-кебаб, пирожки с разной начинкой и бутерброды. В этом шалмане мы то и дело встречали актёров из театра на Малой Бронной, которые забегали перед дневной репетицией махнуть рюмку-другую и закусить бутербродом. Безусловным преимуществом кафе «Аист» перед всеми другими точками общепита была его шаговая доступность. Следующей остановкой, которую мы выбирали по принципу «чтобы далеко не ходить», было кафе «Лира» возле Пушкинской площади, где потом разместился первый московский « Макдональдс». Пятнадцать минут ходьбы отделяли нас от ресторанов « Минск», « Баку», «Арагви». У нас были пропуска  в закрытые для широкой публики заведения  Дома журналистов, Дома литераторов, Дома Актёра, Дома архитекторов. Иногда по улице Спиридоновке мы доходили до Садового кольца, а там уже было рукой подать  до «Пекина», или до «Софии». Все эти рестораны радовали хорошей кухней и колоритной атмосферой. Мы приходили на обед в начале первого, еще до наплыва посетителей, и занимали столик на десять человек. Так было и в тот день, когда ко мне в закуток вошёл господин заграничного вида .
    Белоснежная седина, глубокие морщины, блестящие карие глаза, невысокого роста, крепкого телосложения. На мой взгляд, он был стар и некрасив. К тому же его голос был высоковат для мужика. Ну да ладно, мне с ним детей не крестить. Его звали, как великого нашего писателя – Лев Николаевич.  Как только на вопрос, где здесь пепельница, я сообщила, что курить в спецхране запрещено, он встал и вышел. Больше в тот день я его не видела. Когда он появился в следующий раз, от него попахивало алкоголем.       
     - В Библии сказано: враги человеку ближние его, - произнёс он сварливым тоном. – Я превратился в опереточный персонаж. Пропала жизнь. Не понимаю, как она могла такое сотворить. 
     Я ничего не поняла и не поддержала разговор. Но он продолжил.
 - Вы, наверное, знаете, что со мной случилось в Америке?
     Я отрицательно помотала головой.
    - Да не может того быть, - в его тоне прозвучала раздражение. – Неужели не слышали про моё досрочное возвращение из Штатов?   
      - Нет.
   - Да вы невинны, как младенец. Придётся вас просветить. – Лев Николаевич залез в портфель, достал оттуда фляжку с коньяком. – Будете?
    - Спасибо, я не пью.
   - А я пью. Ну слушайте. Раз мы с вами оказались вдвоём в таком тесном пространстве, как будто в кабине космического корабля, было бы нечестно скрыть моё прошлое от спутницы по путешествию .
   - По какому путешествию ? – Я не поняла, о чём он.
    - Ну как же. Мы летим во Вселенной вместе с нашей матушкой Землёй. Наша жизнь от рождения до смерти – это космическое путешествие. Опасное. Увлекательное. Фантастическое.
    Он сделал глоток из фляжки, после чего его глаза заблестели ещё ярче, и начал говорить.  Так я узнала о драме, которую он переживал.   
   Три года тому назад Лев Николаевич уехал работать в Вашингтон с молодой женой Яной, своей бывшей аспиранткой в Институте философии, и их двухлетней дочкой Кристиной, сокращённо Китей.  В самолёте вежливая стюардесса предложила дедушке конфету для внучки.
    - Я не дедушка, а папа, - гордо ответил пассажир.
     Тогда ему было всего сорок шесть, но он выглядел гораздо старше своих лет. Жена казалась рядом с ним молодой девушкой, хотя ей уже исполнилось двадцать восемь. Реплика стюардессы не испортила ему настроения, он был счастлив, совершенно счастлив. Второй брак вернул его в молодость. Доктор философских наук, крупнейший специалист по религии, автор книг, он чувствовал себя мужчиной в расцвете сил и возможностей. Впереди ждала беззаботная комфортабельная жизнь в стране грёз – Америке.
    В дороге супруги выпили по пятьдесят граммов коньяка за оставшихся дома родственников -  Лёвину старую маму, сестру Таню, его первую жену Соню и старшую дочку Ксеню. За родителей Яны, которые жили в Ленинграде, и давно привыкли к тому, что дочь вылетела из гнезда. Будущее казалось безоблачным. Да таким оно в реальности и получилось. Работа нравилась, жизнь в Америке восхищала, разом исчезли все бытовые трудности. Спустя год в семье появился второй ребёнок – сын Константин, по-домашнему Котя. Вечерами, уложив детей, супруги наслаждались обществом друг друга.  Лев Николаевич философствовал, а Яна его слушала. Он говорил о недостатках социализма, о преимуществах капитализма, о двойной советской морали «хомо советикус». Придумавший это определение философ Александр Зиновьев до своей эмиграции был старшим товарищем Льва Николаевича. Их взгляды совпадали.
     Три года в США пролетели незаметно, и семья стала собираться на родину.
   Лев Николаевич, возвращаясь с работы, всё чаще замечал, что жена чем-то озабочена. Это было понятно. За это время она накупила столько барахла, что он с трудом представлял себе, как они всё это добро повезут домой.
    Кое-что изменилось в их вечерних посиделках. Обычно муж вещал, а жена внимала. Теперь Яна временами прерывала мужа.
-  Я в ужасе от того, как меня всю жизнь обманывали. Все – родители, учителя, государство. Какого чёрта детям внушали все эти завиральные идеи про дружбу народов, социальную справедливость , вечные ценности – такие, как мечты о любви, например, об алых парусах? Нас не готовили к настоящей, реальной жизни, к трудностям к борьбе за существование. Вы посмотрите, Лёвушка, как богато живут в Америке люди, никакого Толстого с Чеховым не читают, никакой Родины не знают, а уважают государство, которое дало им возможность жить довольно безбедно. А нам до сих пор рассказывают сказки про жизнь, вместо того, чтобы учить товарно-денежным отношениям! 
    Ему казалось очень пикантным, что даже в постели Яна называла его Лёвушкой, но на вы. У пары сложились гармоничные отношения.  Он был жаворонком, она совой, и у них никогда не возникало проблемы, кому ночью встать к плачущему ребёнку. Когда Яна улетела на две недели в Москву по своим научным делам, Лев Николаевич договорился, чтобы ему предоставили ночную няню . Днём он был дома сам, оформил двухнедельный отпуск. Китя и Котя были очаровательны, забавны, и он часто хвалил себя за то, что совершил радикальный шаг, разведясь с первой женой и заново начав жизнь.
     Но эти новые рассуждения Яны как-то неприятно настораживали. Он пытался вразумить жену.
   - Ну у американцев тоже есть свои Наташа и Андрей, свой образ вечной любви, - улыбнулся Лев Николаевич .- Бонни и Клайд. Двое молодых преступников, душегубов, грабителей. За  гробом  Бонни  шла многотысячная процессия приезжих из разных Штатов, которые специально прибыли на похороны. Могила была завалена цветами. Сделали фильм об этой преступной парочке, над судьбой которых льют слёзы миллионы зрителей. И мюзикл. Тебе нравится такой менталитет?
- По крайней мере, без завиральных идей. Американцы понимают, какова реальность. И не сочиняют себе какое-то светлое будущее. У них всё просто и понятно.
   -Яна, для кандидата философских наук твои рассуждения более чем странны.
- Зато для матери двоих детей они очень полезны.
- Но тебе очень трудно будет воспитывать Китю и Котю в таком духе. В нашей стране.
- Вот именно.
       Яна не употребляла алкоголь, поэтому Лев Николаевич удивился, когда она налила себе из банки готовый коктейль «Маргарита» и выпила его в несколько глотков. Он задумался. Что происходит с его супругой? Неужели в ней пышным цветом проросли те семена, которые забросили в её молодой ум  коллеги-философы в диссидентском гнезде Института международного рабочего движения? Чего они только не говорили на семинарах! В сталинские времена расстреляли бы всех без исключения во главе с самим директором Тимуром Тимофеевым. Но насколько он помнил, Яна посещала их философские беседы главным образом для того, чтобы лишний раз полюбоваться на него. В то время он был женат на Соне, интеллигентной умнице, редактировавшей книги в издательстве «Наука».  У них была обычная семья советских интеллектуалов, двенадцатилетняя дочь Ксения училась в английской специализированной школе, осваивала гитару и  запоем читала книжки. Если бы кто-нибудь тогда спросил Льва Николаевича, любит ли он жену, он ответил бы как герой Толстого Николай Ростов – люблю ли я свой мизинец? Он был вполне доволен семейной жизнью.
     Но после встречи с Яной, аспиранткой, не сводившей с него восхищённого взгляда, всё изменилось. Однажды они вместе сели в двухместное купе поезда «Красная стрела», и с той поры солидный доктор наук, автор нескольких философских монографий и без пяти минут профессор МГИМО почувствовал себя рождённым заново.  В этой новой жизни была только Яна, только она- и их совместное будущее. Соня с Ксенией остались где-то далеко позади, на другом берегу, и он встречался с ними раз в месяц во время воскресного обеда у своей мамы, чтобы передать деньги на жизнь. Соня не подавала на алименты, и Лев Николаевич старался выделять  ей из своих заработков больше денег, чем она могла получить по закону. Он чувствовал себя справедливым, щедрым, полноценным мужчиной . Обожание, которое выказывала ему новая жена, он принимал как должное. Ведь он создал ей такую фантастически прекрасную жизнь! Без него она ни за что не попала бы в Америку, да еще на таких условиях. Жена советского дипломата!  Лев Николаевич знал, что Яне отчаянно завидуют все её прежние питерские знакомые. 
     До возвращения домой в Москву оставалось две недели. Билеты на самолёт были заказаны. Яна лихорадочно собирала вещи, упаковывала коробки и, чтобы не загромождать квартиру, переправляла их на хранение – в Америке, где люди то и дело меняют место жительства, существовала такая платная услуга. 
     Они должны были улететь в конце апреля. За неделю до отъезда Льву Николаевичу в кабинет позвонил дежурный и передал телефонограмму из дома. Его просят срочно приехать, у супруги сердечный приступ.
     Взволнованный Лев Николаевич бегом спустился в гараж, взял служебный автомобиль и помчался к посольскому дому. Войдя в квартиру, позвал жену. Никого. Тишина. У порога стояли два чемодана. Нехорошее предчувствие сжало сердце.  У зеркала в прихожей лежало письмо, написанное рукой Яны.
     Он прочёл его, и в глазах потемнело. Перечитал ещё раз.
    « Лёвушка, я всё устроила, чтобы мы остались здесь в качестве политических эмигрантов. Если вы согласны, а я не сомневаюсь, что вы одобрите мои действия, то возьмите ваши вещи и спускайтесь вниз. Вас ждут возле теннисного корта. Я с детьми в надёжном месте. Вас тоже привезут туда. Целую. Ваша любящая жена Яна.»
     Вот, значит, что она сделала. Решила изменить их жизнь к лучшему. Не возвращаться  в СССР. Он же сам откровенно говорил ей, что социализм враждебен человеку. Что советское общество обречено на крах. Что впереди развал страны, всеобщее обнищание, что «Союз нерушимый» на самом деле может превратиться по уровню жизни в какую-нибудь страну третьего мира. Выходит, пока он философствовал, она действовала. Энергичная Яна.
    Он направился к теннисному корту в пяти минутах ходьбы от их дома. В этот час , когда весь Вашингтон поглощал ланч, здесь было пустынно. В нескольких метрах от входа, выстроившись в каре, стояли четыре черных джипа. Когда он подходил, дверцы всех автомобилей распахнулись, и оттуда выпрыгнули восемь крепких парней в классических костюмах и рубашках с галстуками.  ФБР? ЦРУ? Чёрт их знает, кто такие, но по его душу.
    Когда они подошли и представились, старший из мужчин сказал:
   - Сэр, ваша семья у нас. Мы готовы немедленно забрать вас и перевезти в надежное место. Сейчас необходимо только ваше устное согласие, а затем придётся оформить все необходимые формальности. Вы готовы следовать с нами?
- Нет. Я отказываюсь. Передайте моей жене, что у неё есть ровно один час, чтобы исправить ошибку и вернуться с детьми домой. После этого между нами всё будет кончено. Прощайте.
   Пока в его жизни происходила эта драматическая сцена, Льву Николаевичу казалось, что он участвует в съёмках голливудского приключенческого фильма. Залитый солнцем корт, восемь офицеров американских спецслужб, четыре Доджа …Господи, Лёва, куда тебя занесло!   
      Он вернулся домой и стал ждать. Все вещи из их квартиры она забрала, кроме его бритвенных принадлежностей. Ему всегда страшно нравилось, что у каждого из них была своя ванная комната. Видимо, Яна так торопилась, что забыла зайти к нему, иначе тоже бы всё сложила в багаж. Он обошёл все комнаты. Всюду был беспорядок. В кухне осталась грязная посуда в посудомоечной машине, пакет молока в холодильнике и недопитая бутылка виски в баре. Всё остальное было уложено в мусорные мешки.  Он ощутил душевную пустоту, она давила на него, но он сам удивлялся своему спокойствию. Никакого учащённого сердцебиения, никакой внутренней тряски. Как будто судьба сейчас впечатывала в стенку кого-то другого, а не его, не Льва Митрохина. Если Яна не вернётся, вся его жизнь отныне превратится в такие же вот мешки с мусором. Всё на свалку, всё. Красный диплом философского факультета МГУ, научная и дипломатическая карьера, книги и статьи, участие в международных семинарах. В Москве он станет посмешищем. Как его все отговаривали жениться на Яне! Как мама и сестра просили его не оставлять первую семью!
     Яна позвонила через двадцать минут. Умоляла , плакала, говорила, что он ломает им всем жизнь. Он холодно осведомился, как ей пришло в голову за его спиной вести переговоры о предательстве. Ну хорошо, она не обязана была думать о его старой матери, о его сестре, о его дочери, которые автоматически становились в случае его бегства семьей изменника. Но почему она не подумала о своём отце, полковнике Советской Армии? О своей матери?  Голос Яны внезапно стал спокойным. Она сказала, что сделала этот шаг ради счастливого будущего их детей. Ведь маленький Котя по праву рождения в Вашингтоне уже является американским гражданином. Лёва, говорила она, вы совершаете ужасную ошибку. Я договорилась, что здесь издадут вашу книжку – о несчастном детстве в сталинской России, о вашем репрессированном отце, о тяготах, с которыми столкнулась ваша мама, и о тех препятствиях, которые чинили вам во время поступления в университет. О гримасах социализма, о нелепостях советского строя. Вы получите за эту книжку очень крупный гонорар. И вас ждёт место профессора в престижном университете, вы будете заниматься советологией, станете крупнейшим специалистом, переплюнете самого Ричарда Пайпса. У нас будет свой дом в районе, где живут успешные люди.
    Лев Николаевич повесил трубку. Подождал еще полчаса – вдруг Яна всё же одумается. А потом позвонил послу.   
    -Вот так я с позором был возвращён из зарубежной командировки. И выброшен на свалку – пардон, но для меня это рабочее место может считаться только помойкой. Спасибо, что старый товарищ сжалился и взял к себе, с моим-то строгим выговором по партийной линии. С нелепой формулировкой «За потерю бдительности в семье». Мне его влепили в Комитете партийного контроля ЦК КПСС.
   Я не знала, что ему сказать. Предложила приготовить кофе. Он отказался и сообщил, что уходит по делам. Больше мы в тот день не виделись.
      В нашем отделе никто не обсуждал историю нового коллеги.  Лев Николаевич появлялся на работе от случая к случаю, и всегда подшофе. Незаметно пролетел год, и вдруг он пригласил нас с Гуркиным  к себе домой на день рождения. Ему исполнялось пятьдесят лет, и в другое время он бы, как большинство людей его круга, закатил банкет в ресторане «Прага», но увы, увы… К назначенному часу мы приехали на юго-западную окраину Москвы. В новом 16-этажном доме, построенном в виде круга, жили, в основном, сотрудники МИДа. Просторная трёхкомнатная квартира с большим холлом поражала своей пустотой. В  комнате, которая служила гостиной, был раздвинут кухонный стол, к которому приставили разношерстные табуретки и стулья, принесённые соседями.
Я не была знакома ни с кем из гостей, и шеф тихонько меня просвещал.
    - Изящная дама, которая принесла с собой пирог, это Ашхен Микоян, да-да, из той самой семьи. Дочка старшего сына Анастаса Ивановича, Степана. Филолог.  Высокий худой товарищ –  известный журналист Танкред Голенпольский, очень интересная личность. Родился и вырос в Харбине.  Супружеская пара –  известные философы Юрий Замошкин и Нелли Мотрошилова. С ними легендарный Мераб Мамардашвили., на публичные лекции которого ломится вся столичная интеллигенция. Владимир и Ольга- соседи. Володя работает в ООН, сейчас в отпуске.
     Хозяйки на дне рождения было две. Сестра Льва Николаевича, смешливая толстушка Таня и её подруга Наташа, худенькая женщина с приветливым лицом. Как я быстро поняла, Наташа жила в квартире постоянно. Она, не скрываясь, смотрела на хозяина дома влюблёнными глазами и ловила каждое его слово. К приходу гостей именинник явно уже принял не одну рюмку за своё здоровье, был говорлив и эмоционально возбуждён. Видимо, вся компания знала друг друга давно, поскольку разговор за столом быстро съехал к обсуждению ситуации, в которой оказался Лев Николаевич. Тему начал сам хозяин.
    - Друзья, поверьте, что меня не так волнует конец карьеры, как предательство Яны. Я чувствовал, что мы с ней одно целое, крепкая счастливая семья. Мы всегда понимали друг друга с полуслова. И вдруг оказалось, что это совершенно чужой человек, который хладнокровно загнал меня в угол и растоптал.
    - Лёва, но она сама же себя и наказала, - вступил в разговор Володя из ООН.- Одно дело остаться в Америке в статусе жены советского перебежчика ,атташе по культуре, совсем другое – брошенной женой с двумя малыми детьми. Яна как личность  вряд ли будет интересна нашим идеологическим противникам. Будь она известной персоной, другое дело. Ты же знаешь, какой жалкой бывает участь эмигранта.
     - Представляете, - сказала Таня, - когда мы встретили Лёву и привезли домой, встали на пороге как вкопанные. Подумали, что попали не в ту квартиру. Оказалось, Яна в свой последний приезд в Москву распродала всю мебель, картины и книги! Сервизы, столовые приборы – вообще всё. Пришлось ему ночевать у нас с мамой.
   - Мы купили ваш холодильник «Розенлев», - вступила в разговор соседка Ольга.- Яна пояснила, что хочет взамен приобрести другой, большего размера. Мы и подумать не могли, что за этим стоит…
    - Не огорчайся, Лёвушка, давай лучше выпьем бокал нашего грузинского вина за прекрасных женщин, - заговорил Мераб Мамардашвили. – Ты ещё не раз испытаешь любовь, как всякий, кто способен на это чувство. И это будет новая жизнь, ещё лучше прежней.
-Я не так часто влюбляюсь, как ты, Мераб, - парировал именинник. – И очень долго переживаю разрыв.
- Ничего, скоро забудешь эту предательницу. Я помню, Лёва, в студенческие годы ты был отчаянно влюблён в Ирочку, которая вышла замуж за перспективного Гришу Бонгард-Левина! – вступила в разговор Мотрошилова . –А сейчас вряд ли вспомнишь, как она выглядит.
 -  Её глаза напоминали кипящую касторку, - Таня поморщилась. -Брат очень страдал. Говорил, что Ира не вышла за него, потому что наш папа был репрессирован, и Лёву вряд ли ждало жизненное процветание. Другое дело Бонгард-Левин, сын известного учёного-этнографа. 
   Лев Николаевич выпил глоток виски. В уголке его глаза заблестела слеза.    
 -Ирочка Синицына.  Эта любовь до сих пор в моём сердце. А в  глазах  яркая картинка: я стою на переходе через Манежную площадь, а Гришка на отцовском новеньком «Москвиче» цвета кофе с молоком мимо меня заворачивает на улицу Горького, и рядом с ним сидит Ирочка в красном пальто. Первый семейный выезд. А  ведь совсем недавно мы с ней танцевали чардаш Монти на моём дне рождения, и я не знал, что назавтра у них назначена регистрация брака.  Был счастлив, как дурак. Мне тогда исполнилось двадцать пять. И я хотел покончить с собой, когда узнал про их свадьбу. А потом дал себе слово превзойти Гришу, чтобы она поняла, кого потеряла. Я мечтал, что она придёт ко мне в своём красном пальто и останется. Как булгаковская Маргарита у мастера. 
    Внезапно он застонал. Все переполошились.
- Лёва, вам плохо с сердцем?
-Есть в доме валидол? Нужно врача!
 - Какой врач, он же выпил. 
 - Спокойно, всё уже прошло. У меня действительно прихватило сердце при мысли о том, как теперь  Ирочка с Гришей обсуждают мой позор.
   - Лев Николаевич, вам нечего стыдиться, – с жаром вмешалась Ашхен Микоян. – Вы поступили как достойный гражданин своей страны, я горжусь знакомством с вами! И  все нормальные люди оценивают ваш поступок как геройский. Вы же понимали, что Родина не встретит вас с распростёртыми объятиями. И всё-таки не захотели стать предателем, остаться в богатой стране с вашей семьёй, обеспечив себе и своим детям безбедное комфортабельное существование. Вы настоящий мужчина, и я с удовольствием провозглашаю тост за ваше будущее ! Справедливость восторжествует! Ура!
      Мы дружно поддержали Ашхен. Кто-то включил принесённый с собой кассетный магнитофон, и для нас запела Донна Саммер, американская «Королева диско», которую я тогда услышала в первый раз. Все пустились в пляс, но мне было недосуг и дальше участвовать во всеобщем веселье. Вечером к нам домой собирался зайти наш новый знакомый Герман Климов, который интересовал меня гораздо больше, чем компания Льва Николаевича. До двери меня проводила Наташа, которая не уставала восхищаться хозяином дома.
   - Вы знаете,  ведь я даже не замечаю, что в доме нет ни радио, ни телевизора. Он говорит, а я слушаю, раскрыв рот. Я работаю вместе с Таней, мы химики, и она попросила меня помочь брату в его трудной жизненной ситуации. Я сюда пришла обустроить жильё, а в итоге влюбилась. Мне очень повезло. Я благословляю эту предательницу Яну за то, что теперь он мой.
     Меня не удивила откровенность этой милой женщины. Она хотела, чтобы до коллектива дошло: Лев Николаевич не свободен и не открыт для новых личных отношений.
       Но, как иногда бывает в таких случаях, эта информация только возбудила у женщин любопытство и желание ради спортивного интереса посоревноваться с новой пассией Льва Николаевича. В его жизни появилась сперва одна сочувствующая знакомая, за ней другая, и кончилось всё новым браком – с участковым врачом поликлиники. Остроумный Танкред сказал, что наконец-то Лёва совершил по-настоящему разумный поступок, женился по расчёту. Потому что когда мужику ближе к шестидесяти, то самый лучший вариант избранницы – это врач, или хотя бы медсестра.
     Его комментарий вызвал во мне улыбку, которую я постаралась скрыть. Ведь постоянной подругой  самого Танкреда была замечательная Эля, по специальности врач-сексопатолог.    
             Братья Климовы. 
       До Олимпиады-80 оставалось еще два года, но подготовка к эпохальному событию велась вовсю. Мой первый муж работал в редакции газеты «Советский спорт», и в октябре 1978 года ему выделили две путёвки на сухумскую базу подготовки олимпийцев. На три недели мы переместились из дождливой московской непогоды в жаркую абхазскую осень.
     В первый же день, гуляя по аллеям приморского парка, я поймала на себе заинтересованный мужской взгляд господина, возраст которого выдавали волосы цвета «перец с солью». Рядом с ним вышагивал высокий спортивного вида человек, которому на вид было явно ближе к сорока.  В столовой я видела женскую сборную по баскетболу, и подумала, что это их тренер.               
      Фланируя по парку, мы пересеклись ещё раз, и вдруг спортсмен попросил у моего мужа спички. Старый испытанный способ знакомства. «Перец с солью» оказался знаменитым кинорежиссёром Самсоном Самсоновым, которого я знала по фильмам «Оптимистическая трагедия» и «Три сестры». Его спутник, Герман Климов, представился как сценарист, но Самсон Иосифович дополнил информацию:  Герман – в прошлом легкоатлет, выступал за сборную СССР по прыжкам в длину, после окончания спортивной карьеры по совету своего старшего брата, кинорежиссёра Элема Климова,  начал работать как киносценарист. Элем Климов снял известный фильм «Спорт, спорт, спорт!» после многолетнего наблюдения за карьерой своего брата. Герман стал соавтором сценария и снимался в фильме в качестве одного из героев. На самом деле, Герман стал широко известен благодаря  Владимиру Высоцкому. « У меня толчковая левая, а у него толчковая правая». Высоцкий написал песню после знакомства с Германом, и в опубликованном сборнике есть посвящение этому бывшему спортсмену. 
   Самсонов и Климов занимали апартаменты на берегу моря, куда пригласили нас в вечер знакомства. В гостях оказалась также милая девушка Вера, сотрудница Моссовета. Позже на огонёк заглянул тренер женской сборной по баскетболу. Выяснилось, что это юниорки, и именно о них собираются делать художественный фильм к Олимпиаде наши новые знакомые. Они специально приехали в Сухуми, чтобы работать над сценарием, наблюдая за перипетиями спортивных сборов.
     В тот вечер центральной фигурой кружка стал тренер. Он рассказывал, какие нечеловеческие усилия приходится прилагать, чтобы держать в узде юниорок, которые так и норовят сбежать после отбоя с местными кавалерами.
      На другой день на пляже мы встретились как старые знакомые. Самсонов пришёл в восторг от того, что я придумала ему прозвище Сивуч -  уж очень он был похож , выходя из моря, на это симпатичное животное. Самсонов был нежен со мной, говорил, что я обликом напоминаю красивую экзотичную птицу, в то время как мой муж смахивает на суслика и ежа одновременно. Во время прогулок мы разделялись. Я шла рядом с Сивучем, а Вера – между моим мужем и Германом.
      Нас поражал сухумский уклад жизни. Местные мужчины часами сидели без дела на набережных и площадях, играя в нарды, попивая кофе или просто разглядывая прохожих. Казалось, здесь работали одни женщины. Как-то, прогуливаясь по набережной, я нос к носу столкнулась со своей московской знакомой , Анаидой Маркарян. Она так обрадовалась встрече, что тут же пригласила нас к себе домой на кофе. Мы спросили, далеко ли она живёт и как туда добраться. Анаида отмахнулась от вопроса и прямо на наших глазах зафрахтовала рейсовый городской автобус. За чирик -так называли в народе десятирублёвую купюру. Автобус покатил в сторону гор, и через полчаса остановился у дома, окруженного мандариновым садом. У Анаиды оказались довольно моложавые родители. Нас приняли в соответствии с законами кавказского гостеприимства. Усадили за небольшой стол в саду, который быстро накрыла расторопная Роза, старшая сестра Анаиды. В этот полуденный час нас угостили кофе с шоколадом. В разговоре с хозяином дома мы узнали, что частные дома в этой части Сухуми оцениваются в миллионы рублей. Кто помнит цены 1978 года, и стоимость автомобиля «Жигули» , составлявшую шесть с половиной тысяч рублей, тот легко себе представит уровень жизни обладателей мандариновых плантаций в Сухуми. Именно урожай мандаринов, который продавался на корню перекупщикам, обеспечивал фантастическое состояние многих жителей этого уголка Советского Союза. Эти люди могли бы вообще не работать, но существовал закон о тунеядстве. Поэтому часто взрослое население где-нибудь числилось, фактически проводя дни в безделье. Но семья моей однокурсницы была задействована в жизни общества. Мама – врач, папа – из ГАИ, в звании майора. Старшая сестра Роза работала заведующей производством в кафе на набережной.  Назавтра мы решили навестить новую знакомую.  В кафе все столики внутри и снаружи были заняты. Официантка провела нас во двор, где в хозяйственном блоке размещалось Розино хозяйство. Мы еле втиснулись в комнатку размером не больше пяти квадратных метров. Роза встретила нас приветственным возгласом, который был едва слышен за шумом работающей сбивалки крема промышленных размеров. Этот агрегат был уменьшенной копией бетономешалки. Говорить в таком шуме было невозможно, и мы поспешили откланяться. Но Роза жестом остановила нас. Достала из шкафа с продуктами бутылку коньяка, разлила по кофейным чашкам. Оставшуюся в бутылке жидкость точным жестом, не глядя, выплеснула в сбивавшийся крем. Из холодильника появился поднос со свежайшими пирожными «Наполеон». Роза , перекричав свой гигантский миксер, предложила тост за дружбу. Для аллаверды с нашей стороны хозяйка достала следующую бутылку и выключила аппарат. Мы с облегчением вздохнули.
    - Обеденный перерыв! – объявила Роза. Мы вышли на задний двор кафе и сели на деревянные ящики для продуктов, составленные для вывоза. Помощник Розы притащил складной столик, повариха в колпаке принесла горячие чебуреки, минеральную воду и кофе. Пир начался. Под ласковым октябрьским солнцем Абхазии коньяк подействовал мгновенно. Все оживились, Самсонов рассказал несколько весёлых историй из жизни деятелей кино. И тут во двор вошёл Розин папа в форме в сопровождении еще одного милицейского офицера. Оба расцеловали Розу и скомандовали : - Все на выход, поедем в горы.
    Мы вышли на набережную и ахнули. Рядом с кафе припарковался кортеж из милицейских «Волг» с мигалками. Шесть машин. Нас рассадили по салонам, и кавалькада рванула с места, оглашая путь сиреной.  Как оказалось, гостей решили свозить в Верхнюю Эшеру , село в горах , где у семьи Маркарян жила родня. Кто не был гостем в абхазском селе, тому трудно представить себе, в каком состоянии мы вернулись в олимпийский пансионат. Весь следующий день наша компания жадно пила холодную воду и проводила время в тишине тенистого сада. Вечером мы с Германом пошли на ближайший переговорный пункт, чтобы позвонить родным. 
Как всегда, к кабинкам тянулись длинные очереди отдыхающих.  Спустя час мы вернулись к себе, где во дворике апартаментов все наши молча пили кофе. Я решила развеселить компанию, предложив погадать на кофейной гуще.         
   Нигде и никогда больше я не пила такого вкусного кофе, сваренного в песке, как в нашем парке у моря в Сухуми. Варил этот божественный напиток колоритный местный житель, говорили, что он турок. Как-то я попросила его погадать мне на кофейной гуще, он вежливо отказался. Тогда я спросила, может ли он научить меня этому искусству. Он показал мне несколько рисунков, но я запомнила всего два -дорогу и дом.
    Компания с энтузиазмом восприняла мою идею. Первым протянул свою чашку Герман, и я заметила его насмешливый взгляд.
     Я сделала вид, что внимательно изучаю кофейные узоры и уверенно стала вещать.
- Смотри, Гера, вот это скорая дорога, которая ведет в дом. Видишь, квадратик – он и обозначает здание. Но внезапно дорога прерывается. И идёт вот сюда – в квадратик рядом. В другой дом.
     Внезапно Герман изменился в лице. Попросив разрешения у моего мужа, он взял меня под локоть, и мы отошли в сторонку от стола.
     - Скажи, ты что, слышала мой разговор с женой?
     -Нет. Не слышала.
     - Откуда же ты тогда узнала, что после возвращения отсюда я переезжаю жить к родителям в соседний дом?
    - Да ничего я не узнала. Мне просто хотелось всех заинтриговать, чтобы было интересно. Я вас разыгрывала.
      Большие, чуть навыкате, карие глаза Германа были печальны.  Я знала, что он женат на своей бывшей однокласснице, и у них растут две дочери, которые уже заканчивают школу.
    - Ты понимаешь, мы с ней любили друг друга с детства, прожили вместе всю жизнь. И вдруг она сегодня мне сказала, что встретила другого, и что я должен переселиться к родителям. Вот так.
  - Герман, я не знаю, что тебе сказать. Но точно уверена, что ты один не останешься.
    Больше мы к этой теме не возвращались. Как ни странно, в Москве наше курортное знакомство продолжилось.
     Однажды Герман пришел к нам в гости с красивой парой. Мужчину я сразу узнала. Это был кинооператор Алик Осипов, рижанин и друг моих братьев. Его папа преподавал нам в школе физику и астрономию. Мы обнялись. Подруга была намного моложе его. Мне показалось, что я встречала её раньше. Заметив мой взгляд, Алик помог мне вспомнить.
       - Ты видела Таню в фильме « Уроки французского». 
     Ну конечно, это была она. Татьяна Васильева. Милое лицо с прямым римским носиком, большие серые глаза, широкая приветливая улыбка. Оказалось, что Таня снимает комнату в коммуналке в пятнадцати минутах ходьбы от нас. Выпив по рюмке рижского ликера «Мокко» у нас дома, мы решили прогуляться по арбатским переулкам. Дойдя до Староконюшенного, Таня внезапно остановилась и просвистела мелодию «Синего троллейбуса» Окуджавы. Из окна первого этажа выглянула светловолосая красавица. Я заметила, что лица наших спутников выразили восхищение.
- Мы зайдём? – прокричала Таня.
    Красавица кивнула и отошла от окна.
- Неудобно идти с пустыми руками, - засомневалась я.
- А мы не с пустыми. У меня с собой коньяк – показал на свою спортивную сумку Алик.
   По дороге Таня пояснила: - Это Лидочка Терлецкая, моя подруга по Щукинскому училищу. Служит в театре Вахтангова. Ей муж тоже актёр.
   Лида с некоторой опаской оглядела нашу компанию, но все же пригласила всех в комнату и тут же усадила за обеденный стол возле окна, чтобы мы не толпились в тесноте. Часть комнаты была отгорожена занавеской, за которой оказался маленький письменный стол и односпальная кровать. На кровати сидел мальчик и грустно смотрел в букварь.
     - Это Гоша, наш сын. Первоклассник.
     Гоша никак не отреагировал на наше появление. Он, видимо, привык к тому, что к ним часто заходят друзья родителей.
    Лида расставила на столе тарелки с позолоченной каймой и надписью «Общепит». Достала из серванта граненые стаканы. В это время в комнату вошёл её муж, красивый парень в клетчатой рубашке, статью и чертами лица смахивавший на Маяковского.
     Оглядев тяжёлым взглядом стол, хозяин вопросил:
- Лида, а зачем тарелки? Что мы будем есть?
   Терлецкая неуверенно ответила: - Хлеб. Коньяк можно закусывать хлебом. Булочная прямо в доме, сейчас принесу.
   Муж поддакнул своим густым низким голосом : - Отлично. Беги за хлебом. Еще могу предложить репчатый лук. Каждому по половине луковицы. Девушка, вы любите сырой репчатый лук?
    Он смотрел с вызовом. Было очевидно, что хозяину дико не понравилось наше внезапное вторжение.
  Мой муж взялся разрядить обстановку. Для этого существовал испытанный приём.
    - Я собираюсь написать в газету «Советский спорт» серию очерков об актёрах-спортсменах. Первая кандидатура – Таня Васильева. Она же имеет разряд по  баскетболу.  А вы чем-нибудь занимались?
   Выражение лица хозяина переменилось. Теперь он смотрел заинтересованно.
    - Как вас? Юра? Тёзка, значит. Юра, как минимум, я занимаюсь актёрской гимнастикой.  Еще фехтованием. Верховой ездой. Этого требует профессия.
   -Отлично. Позже договоримся насчёт интервью. А пока, как говорят у нас в газете,  разверстаем по стаканам коньяк. У меня глаз намётанный.
   После первой рюмки Лида взяла в руки гитару и запела окуджавскую песню про открытую дверь. У актрисы был красивый серебристый тембр голоса, и я заслушалась, прикрыв глаза. И не увидела причины, по которой её супруг вдруг разбушевался. Он уже успел сбегать в магазин за «Столичной» и налить мужчинам по глотку.
    - Какого чёрта вы пялитесь на Лидку? Здесь не театр, здесь приватное жильё! Сценаристы, журналисты ---знаю вас. У всех одна мысль. Глазки-то масленые!
    И он стукнул по столу так, что пустые тарелки разом подпрыгнули, а стаканы зазвенели.
   - До свидания, Юра, спасибо за гостеприимство, - вежливо попрощалась я с хозяином. – Извините за компанию.
   Я направилась к двери и вслед за мной поднялись из-за стола сконфуженные мужчины.
    Таня осталась с Лидой унимать разъярённого ревнивца. В следующий раз мы увиделись с обеими актрисами на премьере фильма у наших друзей.
    Нас пригласил  Самсонов, который экранизировал рассказ ныне прочно забытого в России белорусского писателя Ивана Шамякина «Торговка и поэт». Действие происходит в Белоруссии летом 1941 года. Мимо окон дома главной героини, молодой женщины с маленькой дочкой, проходят отступающие советские войска. Остающееся население бросается в магазины, чтобы запастись продуктами. Сразу завязывается конфликт главной героини Ольги с её подругой, идеалисткой, которая впервые называет свою бывшую подругу «торговкой». Но именно эта торговка потом будет спасать своих сограждан от смерти. В начальных титрах я увидела два знакомых имени. Татьяна Рудановская, сыгравшая эпизодическую роль, - это третья жена режиссёра Самсона Самсонова, моложе его лет на тридцать, мать их маленькой дочери  Кати.  Самсон Иосифович  после нашего возвращения из Сухуми пригласил в гости, в и небольшую квартиру на станции метро «Аэропорт».  Таня, высокая, тоненькая, со стрижкой каре, в больших очках, лицом напоминала симпатичную сову, лишенную хищного клюва. По специальности Таня была бухгалтером, до замужества жила в каком-то небольшом русском городе. Мы уселись на тесной кухне, за столом, на краю которого хозяйка дома очень мелко резала огромную гору винегрета. Дочки дома не было, по-моему, она гостила у Таниных родителей. Вечер прошёл довольно скучно, Самсонов в присутствии жены был молчалив и неохотно поддерживал воспоминания о совместном отдыхе. Когда я увидела Таню в эпизоде фильма «Торговка и поэт», лишний раз убедилась, какой Самсон Иосифович крупный режиссёр. Его скромная милая жена предстала на экране в роли немецкой охранницы концлагеря. Она не произнесла ни слова, но тем не менее создала достоверный образ. Сколько раз я видела, как маститый актёр проваливал роль. Это означало, что фильм ставил бездарный режиссёр. А здесь была явная демонстрация мастерства режиссёра, который блестяще сумел крошечном эпизоде решить с непрофессионалом актёрскую задачу.   
     Второе знакомое имя, которое я увидела в титрах, принадлежало приемному сыну моего отца, оператору комбинированных съёмок Ульфу Бергстрему.  Уже одно это настроило меня на доброжелательный лад. И зрительские ожидания не были обмануты. Открытием стала для меня актриса, сыгравшая роль торговки Оли. Это была Наталья Андрейченко, не та гламурная Мэри Поппинс, которая стала «иконой стиля» в СССР, а  пышнотелая славянка с длинной косой, соболиными бровями и боевым характером женщины, которая, несомненно, вошла бы в горящую избу и остановила на скаку коня. Роль Любы в «Военно-полевом романе» стала для актрисы Андрейченко в какой-то степени повторением – она сыграла рыночную торговку у Самсонова за пять лет до того, как была утверждена на похожую  роль в картине у Петра Тодоровского.
     На банкете после премьеры фильма «Торговка и поэт» мы с Андрейченко оказались рядом. Это была весёлая, непосредственная, открытая девушка, которой не исполнилось еще и двадцати трёх лет, с естественным румянцем, с нетронутыми краской волосами. Мне она очень понравилась. Но так получилось, что в следующий раз я увидела её уже в новом облике западной дивы, который меня разочаровал. Прежняя Наталья Андрейченко , на мой взгляд, была гораздо привлекательнее. К сожалению, фильм «Торговка и поэт» в прокате прошёл незамеченным. Самсонов не сказал об этом ни слова, но потом я узнала, что картину вообще не хотели выпускать, потому что советская героиня никак не должна была быть торговкой.  Для того, чтобы картина вышла в прокат, пришлось вмешаться авторитетному Петру Машерову, первому секретарю ЦК Компатии Белоруссии. Фильму дали другое название «Продавщица и поэт», но оно совершенно меняло смысл произведения. Посмотрев его ещё раз в процессе работы над этой книгой, я снова убедилась, что Самсон Самсонов по-прежнему остается мастером, и та ядовитая эпиграмма, которую написал о нём Гафт, дескать, «кино не получается давно», абсолютно не соответствует действительности. Кстати, и сама Наталья Андрейченко недавно вспомнила и Самсонова, и роль в фильме «Торговка и поэт» в одной из телевизионных передач. Я рада, что она до сих пор считает эту свою роль одной из самых удачных.
       Если кто-то из моих читателей посмотрит в интернете фильм «Торговка и поэт», он увидит, что главные герои – это та же пара, что в «Военно-полевом романе», только в молодости. Схожесть облика актёров Виктора Жиганова и Николая Бурляева не вызывает сомнений.
      Той же осенью нас пригласил на премьеру фильма по своему сценарию Герман Климов. «Тактика бега на длинную дистанцию» - картина о подвиге одного из лучших бегунов страны Ивана Русака, который во время Великой Отечественной войны отвёл фашистов от партизанского лагеря. Поставили фильм режиссёры Рудольф Фрунтов и Евгений Васильев. С Рудольфом мой муж подружился, и год спустя я ещё раз встретилась с ним во время премьеры его следующего фильма «Ларец Марии Медичи». 
     На премьеру кинокартины «Тактика бега на длинную дистанцию» пришли родители братьев Климовых. Сразу после окончания фильма они  спустились в гардероб и встали в конец длинной очереди. Герман попытался взять родителям пальто без очереди, но отец воспротивился: нет, мы как все. Герман Климов-старший был партийным деятелем, работал инструктором в ЦК партии. Но его этот подчёркнутый жест «Мы будем, как все» показался мне лицемерным. Как и все высокие партийные чиновники, папа Климов пользовался привилегиями. Вряд ли можно назвать случайностью, что его сын Герман получил для своей семьи квартиру в престижном доме на Кутузовском проспекте рядом с родителями. Могу предположить, что младший сын был им ближе старшего, Элема, который хотя и был назван в честь Энгельса -Ленина-Маркса, но, как многие в творческом окружении, придерживался либеральных взглядов. С Элемом мы виделись трижды. Один раз Герман привёл его к нам в гости, в другой раз мы были приглашены на день рождения , который праздновался в пансионате «Вороново» , в третий раз – при весьма печальных обстоятельствах.         
     Элем был хорошо известен как автор комедии « Добро пожаловать, или посторонним вход воспрещён!». Когда мы познакомились, он уже снял свой фильм «Агония» но его еще не пустили в прокат. Для режиссёра это всегда очень тяжёлое испытание, всё равно, что мертворождённый ребёнок, и Элем говорил только о своей картине, подробно рассказывал, как он работал с архивными материалами, прежде чем приступить к съёмкам.  Его жена Лариса Шепитько  уже потрясла киномир своей картиной «Восхождение», которую мне невмоготу было смотреть из-за натуралистической жестокости сцен.  При её жизни мы не встречались ни разу, в первый и в последний раз я увидела её в гробу, затянутом белой кисеей, во время похорон  съёмочной группы фильма «Прощание с Матёрой». Пять человек погибли в автокатастрофе по дороге из Осташкова в Москву. Описание этого трагического случая в википедии настолько отличается от действительности, что я вынуждена поделиться своими сведениями, полученными от Германа Климова. Вики пишет, что съёмочная группа во главе с режиссёром-постановщиком Ларисой Шепитько, главным оператором картины и их ассистентами выехала из Москвы на выбор натуры ранним утром после затянувшейся накануне вечеринки. В дороге шофёр уснул и врезался во встречный грузовик. На самом деле, по рассказу Германа,  Шепитько уже сняла первые сцены фильма в Осташкове, и уговорила группу после вечерней съёмки возвратиться в Москву. В машине, кроме водителя, Ларисы и оператора были ещё художник-постановщик и директор картины. Около пяти утра все уснули, и на глазах инспектора ГАИ мосфильмовская «Волга» на большой скорости вдруг пошла по параболе прямо в лоб КАМАЗу.
      Поразительно, что утром 2 июля 1979 года, ещё ничего не зная о трагедии, мы с мужем и нашим приятелем в точно такой же серой «Волге» возвращались в Москву по Киевскому шоссе, и вдруг ни с того ни с сего заговорили о Шепитько. О её фильме «Восхождение». Наш товарищ, который был знаком с Ларисой, сказал, что в её характере присутствует неженская твёрдость, какая-то даже жестокость, она прирождённый руководитель и умеет настоять на своём. Вернувшись в Москву, мы узнали о трагедии от Германа. Потом другие члены съёмочной группы рассказывали, что после окончания той последней в своей жизни вечерней съёмки, Шепитько надавила на водителя, уговорив его отвезти их в Москву ночью. Она мотивировала тем, что в воскресный день на дороге будет много машин, и им придётся тащиться целый день. От Осташкова до Москвы  больше шести часов езды, но ночью они доедут быстрее. Выехали в два часа, а в пять уснули навечно.
     В эталонном зале «Мосфильма» стояли пять гробов, окруженных рыдающими родственниками. Мне запомнилась мать Ларисы, седая женщина с выраженными признаками варикоза вен, для которой поставили возле гроба стул. Она рыдала, воздевая руки к потолку: «Небо, небо, зачем забрало?» Лариса родилась за три года до начала войны в городе Артёмовске Донецкой области,  среднюю школу закончила во Львове. Через год поступила на режиссёрский факультет ВГИКа в мастерскую Александра Довженко. Перед началом общеобразовательных экзаменов абитуриенты ВГИКа проходят творческий конкурс и так называемый коллоквиум- собеседование, где комиссия во главе с руководителем будущего курса задают самые неожиданные вопросы, чтобы протестировать интеллектуаьный и творческий потенциал претендента. Это очень редкий случай, когда на режиссёрский факультет ВГИКа приняли абитуриента без рабочего и жизненного опыта. Видимо, Шепитько произвела впечатление на мэтра своей незаурядной личностью, поскольку в 17 лет прошла конкурсный отбор в мастерскую Довженко.   
     На Элема страшно было смотреть. После гибели жены он уговорил руководство отдать ему фильм,  уехал в Осташков, поселился в том же номере гостиницы, где останавливалась Лариса, и, как рассказывал брат, по ночам вызывал дух погибшей на спиритический худсовет.  По мнению Германа, брата нужно было показать психиатру.
     В это время Климов-младший обрёл новое семейное счастье. Однажды он привёл к нам домой новую избранницу. Галочка напоминала подростка. Она едва доставала своему будущему мужу до груди. Вскоре они поженились, и на свет появился сын Ваня.
     С этой компанией я рассталась после развода с мужем.
     В девяностые мой бывший внезапно разбогател, купил себе несколько квартир, загородный дом, они с женой по несколько раз в год отдыхали в Вене, в Каннах, иногда навещая Ригу. В прошлом большой телевизионный начальник, он приватизировал оборудование и программы четвертого образовательного канала Центрального телевидения.
     Теперь мой бывший муж общался с сильными мира сего. Он был на ты с олигархами, руководителями высокого ранга, известными людьми. 
   В этот период он довольно часто звонил мне, рассказывал о своих успехах и каждый раз задавал вопрос – на жалеешь, что рассталась со мной? Сейчас бы жила «в шоколаде».      
     От него я узнала, что он взял на работу Галю Климову, жену Германа, поскольку наш бывший товарищ не вписался в новые условия и просто-напросто запил горькую.  Элем уже покинул этот мир, и вместе с этим быстро прошла его земная слава.
       Уже после его смерти по работе я встретилась с сыном Элема Германовича и Ларисы Ефимовны Антоном. На запись ток-шоу «Цена успеха» по теме о русском шансоне я пригласила Михаила Шуфутинского. Его пиар-директором оказался Антон Элемович, очень милый и любезный молодой человек. Я была удивлена, что сын двух выдающихся кинорежиссёров занимается такой малопочтенной деятельностью.
             Миллионерша.
     - Меня зовут Лена Орлова. Как видите, я тощая, плоская, как доска, ноги кривые..Но передо мной не может устоять ни один мужик.
    Так представилась новая знакомая, бесцеремонно разглядывая нас с ног до головы.
   Глаза у неё были небольшие, в густых тёмных ресницах – как два весёлых жучка. На щеке крупная чёрная бородавка, и рядом вторая, поменьше. Лицо с неправильными чертами. Как и я, не подкрашивается. Как и у меня, уши не проколоты. На пальце тонкое золотое кольцо с жемчужиной. Ногти без лака. Тоже, как у меня. И причёска у нас  примерно одной формы, не выходящая из моды со времён фильма «Колдунья» с Мариной Влади, только у меня волосы ниже плеч, а у неё выше. На этом внешнее сходство заканчивалось. Одеты мы были совершенно по-разному. В этот жаркий летний день для поездки за город  я выбрала голубое крепдешиновое платье с рисунком из бордовых настурций и светлые босоножки на маленьком каблучке. На нашей спутнице был ультрамодный джинсовый брючный костюм с орлом - знаком американской фирмы «Montana» и кроссовки от Reebok. Такие вещи можно было купить  только за границей либо у спекулянтов. 
     - Вам не будет жарко в таком наряде? – поинтересовалась я.
    - Это миллионерский стиль, - улыбнулась Лена. - Все западные миллионерши одеваются так.
     Я заметила дефект речи. Звук «л» она произносила «в», поэтому миллионерский стиль прозвучал как мивионерский стивь,  её имя Лена слышалось как Вена, а фамилия как Орвова.
- А это Кирив, мой вюбимый мужчина, - представила она водителя.
    Кирилл  был похож на молодого Джо Дассена, только размера на два больше и значительно выше.
    Они заехали за нами на «копейке» цвета «светлая ночь».. В то время эта модель, получившая впоследствии столь презрительное прозвище, считалась очень престижным автомобилем.  ВАЗ 2101 получил международную премию «Золотой Меркурий», в начале серийного производства на заводе в Тольятти  его выпускали под бдительным надзором итальянских мастеров , поэтому авто имело репутацию качественного заднеприводного седана.
     Поездка обещала быть интересной. Компания сколотилась экспромтом, нас пригласил знакомый внешторговец Юрик Подогов, которого, в свою очередь, позвали его друзья-дипломаты. По дороге в Суздаль мы с мужем отвечали на вопросы Лены, сидевшей вполоборота к нам на пассажирском сидении. О себе Лена сообщила, что закончила « Витературный» институт имени Горького, недавно «развевась» с первым мужем, «дипвоматом», с которым « прожива» несколько не самых «вучших вет» в одной из «бвижневосточных» стран.
    Муж кратко рассказал о нас всё, что считал нужным сообщить при первом знакомстве. По его мимике я поняла, что эти двое его чем-то насторожили.
   Я заметила, что Кирилл кидает на меня заинтересованные взгляды в зеркало заднего вида. Типичное мужское поведение в Москве. Лёгкий флирт в присутствии супругов не считался нарушением этикета. 
     Полтора дня в Суздале запомнились весёлой кутерьмой. У каждой пары были номера в коттеджах с гаражом. В домах пахло свежеструганным деревом, окна были чисто вымыты. Комплекс открыли всего месяц назад, строили к предстоящей летней Московской олимпиаде-80. На экскурсию мы не поехали, но обедали вместе со всеми в трапезной женского монастыря. Это было невероятной экзотикой, до этого нам ни разу не доводилось бывать в таких местах. Я несказанно удивилась, когда Лена потянула вверх цепочку в вырезе своей джинсовой рубашки и показала мне православный крестик. Никогда бы не подумала, что эта самоуверенная и не совсем чтобы скромная женщина является на самом деле истинно верующей. Потом уже я поняла, что в среде московской богемы воцерковлённость приравнивается к фронде.
На обратном пути в Москву мы чуть не разбились, поскольку наш водитель хорошо принял за обедом. Мой муж даже предложил мне поехать назад на рейсовом автобусе, но Кирилл заверил, что пьяный он водит машину даже лучше, чем трезвый. Возможно, и так, но на дороге он устроил гонки со своими приятелями, и я была рада-радешенька, когда нас благополучно доставили домой.  На другой день , придя домой с работы, я была немало удивлена, что в общей кухне коммуналки Лена с Кириллом оживлённо беседуют с нашей  соседкой Сусанной, довольно замкнутой особой.
    - Мы ехави мимо и решиви к вам загвянуть, - пояснила Лена. – Кирив работает недавеко.
      Я осталась на кухне соображать насчёт ужина, а гости отправились по коридору к двери, за которой скрывались наши две смежные комнаты. Мне пришлось провозиться с полчаса, пока я пожарила микояновские котлетки, по одной на едока и большую сковороду картошки. В комнате Лена встретила меня возгласом:- Что ты так довго ? Как в пвохом ресторане.
     Я была готова поставить сковороду ей на голову, но сдержалась. Демонстративно ушла в другую комнату и села к роялю. Первая баллада Шопена всегда хорошо меня успокаивала. Послышались шаги, и в комнату вошёл Кирилл.
     - Красивая ты, - сказал он своим приятным баритоном. – Не обращай внимания на Лену. Она ревнует меня к тебе. Мы с ней вместе всего два месяца. Жениться я не собираюсь. Просто мне надоело жить с родителями, вот и всё.
   - Я не привыкла, чтобы мои знакомые , и незнакомые тоже, позволяли себе такое хамство.
    - Не надо сердиться. Ты пвиготовива вучшую еду, которую я пробовова за посведний год, - Лена, войдя в комнату, устроилась в одном из двух элегантных мягких кресел производства рижского мебельного комбината. Всю мебель мы перевезли с собой в контейнере, и наше жилье выглядело совершенно не стандартно. В Москве у всех стояли чешские, румынские и гэдээровские гарнитуры. Изделия латвийских мебельщиков выгодно отличались элегантностью. Лена и Кирилл с любопытством оглядывали обстановку. У нас было очень уютно, и все знакомые хвалили наш вкус. К моему удивлению, Лена тут же оценила те предметы старинной мебели, которые достались от прежних хозяев. Массивный дубовый письменный стол , два кресла, козетка  могли бы украсить музейную экспозицию.
     -Есви вы продадите старинные вещи понимающему антиквару, то сможете внести взнос за кооперативную квартиру, - задумчиво произнесла Лена.
     Мы с мужем переглянулись. Все известные нам московские кооперативные дома строились в спальных районах. У нас не было ни малейшего желания покидать центр Москвы. Да и деньгами на покупку квартиры мы пока не располагали.
     Мы проболтали еще час, и гости уехали.
    - Ты обратила внимание, как они тщательно скрывают свой род занятий? – спросил муж. – Думаю, что он точно «искусствовед в штатском», а она обычный информатор.
 В то время «искусствоведами в штатском» называли сотрудников КГБ.
     В следующий раз я увидела Лену в клинике Склифосовского. Мне позвонил Кирилл и попросил навестить его подругу в больнице, поскольку сам он уезжает в командировку. Войдя в палату, я обомлела. Лена лежала на каких-то растяжках, сильно напоминающих распятие. В её лице не было ни кровинки.
     - Открой тумбочку там вежат чеки. Поезжай в «Берёзку», купи мне апевсиновый сок, чёрную икру. На рынке возьми гранаты.
  - Что с тобой случилось?
- Мы попави в аварию. Я потерява сознание, а Кирив  подумав, что я умерва. Пришва в себя уже здесь. У меня своман позвоночник, ноги и руки. Самое обидное, что мы оба быви трезвыми. В кои веки.  Вив дождь, машину занесво. Ты сможешь ко мне приезжать? Отец Кирива отправив его в командировку. В Китай. Надовго., чтобы дево замяви. Ты знаешь, кто его отец? Генерав КГБ.  И сам Кирив чекист.
       Лена выглядела плохо, но была уверена, что скоро встанет на ноги. А не встанет – значит, Кирюша будет до конца жизни возить её в коляске. Её сынишка живёт с бабушкой, за них можно не волноваться. Ещё Лена попросила меня зайти к ней домой и взять в шкафу два пеньюара, ночные рубашки, нижнее бельё, кремы для лица и тела. Я отказалась выполнить это поручение. Мы едва знакомы, она, судя по всему, женщина состоятельная, потом скажет, что из квартиры что-то пропало. Я предложила позвонить её маме и передать ей эту просьбу. Заодно и насчёт «Берёзки». 
          Встать на ноги Лена всё же смогла, но только через год.  К ней переехали жить мама с сыном. Я изредка звонила, стараясь своими разговорами насмешить и отвлечь больную от тяжёлых мыслей. Однажды она пригласила на дружескую вечеринку.
       Мамы и мальчика в квартире не было. Мне открыла довольно невзрачная девушка, одетая в дефицитное импортное барахло. Лена по-прежнему лежала в постели. Она была явно навеселе. Рядом с кроватью стоял журнальный столик с ополовиненной бутылкой виски, армянским коньяком и финской клюквенной водкой. Орешки, маслины. Похоже, товар то ли из «Берёзки», то ли из номенклатурного пайка. В квартире толпился народ – кто на кухне, кто в гостиной. Я села возле кровати, участливо спросила, мучают ли её боли.
   Лена отрицательно помотала головой. Её глаза блестели.
- Мы с Кирюшей вчера расписавись. Он привез сюда тётку из ЗАГса.
- Почему ты не сказала? Мы без подарка.
- Ерунда. Подарки не нужны. Как мне хочется поскорей встать на ноги!
Кирив скоро придёт. А пока познакомвю вас со своими друзьями.
       Рыжий бородатый журналист Виктор Васильевич Веселовский из «Литературной газеты»; потомок легендарного лётчика Николая Гастелло , корреспондент «Красной звезды»; спортивный обозреватель Станислав Токарев; внешторговец Валера Москаленко, про которого Лена сказала, что он родственник прославленного маршала. Я знала, что это не так, мы с Валерой одно время вместе работали, но не стала возражать. Должно быть, Лене нравилось окружать себя знаменитостями.
       Мы немного выпили за счастье молодых, за скорейшее выздоровление Лены , и, не дождавшись молодожёна, отбыли восвояси.
    Я терпеть не могла такие вечеринки. Мне нравились умные разговоры, которые по-новому открывали для меня мир. В конце концов, я еще была молода, и много в жизни не понимала. А просто здороваться, чокаться, обмениваться ничего не значащими фразами…впустую потраченное время.
    Около двух лет я ничего не слышала об этой паре. И вдруг раздался звонок. Лена приглашала посетить Кадашевские бани. Я охотно согласилась.  После помывочно-оздоровительной процедуры Лена предложила зайти в их новую квартиру, совсем недалеко, медленным шагом всего пятнадцать минут. Оказалось, что пара поселилась на Садовнической набережной в высотке. Мы поднялись на второй этаж, Лена открыла дверь, и я попала в мир никогда ранее не виданной в нашей стране роскоши. В спальне над кроватями красовался гипсовый вензель E&К. Вся квартира была обставлена антиквариатом. В гостиной стоял видеомагнитофон, о котором я до сих пор только слышала, но ещё ни разу не видела. Лена подала на стол салат из тёртой моркови с апельсином в стеклянных креманках и свежевыжатый яблочный сок.
   -Мивионерский стивь! – повторила Лена свою любимую присказку.-   Кирив этого не понимает , поэтому ему кответы с макаронами. А мы с тобой – бевые вюди. 
   Я промолчала. Мой муж иронически называл Лену миллионершей. Это и правда было для нас немного дико – её манера подчёркивать свою принадлежность к не существовавшему в советском обществе классу. Подпольный миллионер Корейко- это был не тот литературный персонаж, которому хотелось подражать.
    - Сковько вет мы с тобой знакомы, а ведь ты ничего обо мне не знаешь. Совершенно ничего, - задумчиво произнесла Лена. – Ты даже поверива в мою вегенду про витературный институт. Товько потому, что я тебе прочитава стихи, которые, кстати, написава  не я, а одна моя знакомая.
     - Зачем ты мне это говоришь? – удивилась я. – Если тебе охота создавать вокруг себя мифы, это твоё дело. Я столько раз слышала всякие сказки от новых знакомых, что даже перестала этому удивляться. В Москве это обычное дело. Как в поезде, где случайному попутчику скармливают любую ложь.
   - Только в Москве? А в твоей родной Риге?
  - Рига – маленький город, там ничего невозможно скрыть. Вот тебе характерный пример. Однажды мы с мужем стояли на трамвайной остановке и довольно резко обсуждали какую-то тему. Когда через час я зашла навестить свою маму, то она в подробностях пересказала мне весь наш с мужем разговор. Рядом с нами стояла мамина знакомая, которая тут же ей позвонила.  А что такого я должна о тебе узнать?
    - Ничего ты не узнаешь, святая невинность. Скажу товько одно: я выросва в подвале, моя мама быва дворником, и курицу мы еви по праздникам. Я дава себе свово, что стану богатой женщиной. И, как видишь, става.
     В это время раздался мелодичный звонок во входную дверь, и в комнату вошла та самая невзрачная девушка в дорогой одежде,  которую я видела у неё раньше. 
    - Извини нас, мы тебя оставим на некоторое время. Не уходи, я включу тебе шикарный новый фильм.
    И она поставила мне «Крёстного отца», который ещё не шёл в нашей стране даже на фестивалях. Я не стала досматривать его до конца, и ушла сразу же после того, как Лена проводила свою гостью. Но перед этим я догадалась, чем промышляла эта семья. Проходя через гостиную, девушка проронила несколько слов. И я поняла, что Лена с Кириллом оказывают какие-то незаконные услуги репатриантам в Израиль, а те взамен оставляют им дорогие вещи, которые невозможно взять с собой.
       Больше мы ни разу не виделись. В конце восьмидесятых Лена позвонила мне из Венгрии, куда в то время переезжали наши крутые ребята и попросила связаться по телефону с её мамой, которая осталась в Москве одна.  Я выполнила эту просьбу. Мама Лены в самых восторженных тонах описала мне свою жизнь. По её словам, над ней взяла опеку какая-то семья с Закавказья, обосновавшаяся с ней в квартире, она окружена заботой, почётом и уважением, которых не знала никогда раньше. В свои семьдесят лет она, наконец, поняла, что значит семейное счастье.
     Еще через полгода от Лениной мамы раздался звонок. Она спросила, не снилась ли мне её Алёна в последние дни. Я ответила, что снилась. Это был какой-то яркий сон, в котором Лена за что-то просила прощения.
    - Сегодня 9-й день, как Алёна умерла от рака в израильской клинике. Ей исполнилось 42 года.
    Я была в шоке. Лена, которая так следила за своим здоровьем, бегала по утрам, не ела ничего жирного и сладкого, была довольно хладнокровной и не подверженной стрессам – и вдруг рак!
    Той же осенью не стало и Лениной мамы. Кирилл ещё при жизни Лены познакомился со своей следующей женой. Я больше ничего никогда о нём не слышала.
     На память о «Миллионерше» мне осталась необыкновенно красивая золотая брошь в виде цветка с жемчужиной и покрытым ярко-зелёной эмалью листиком. В нашу последнюю встречу Лена достала из кухонного шкафа обычную кастрюлю, битком набитую золотыми украшениями, и вручила мне эту безделушку со словами – Это мивионерский стивь. Носи её на кардигане.
    У меня в то время не было никакого кардигана, а когда он появился,  я не смогла найти подарок от «Миллионерши». Возможно, он пропал из дома вместе с другими вещами, которые незаметно таскала из дома моя знакомая клептоманка.
              Салон на БАМе.
     Люба жила на Большой Академической улице. Добираться до её дома из центра Москвы было большой морокой. На метро до станции «Войковская», оттуда ещё полчаса на троллейбусе. Зелёный район, скромные пятиэтажки. Люба занимала небольшую двухкомнатную квартиру на последнем этаже. Никто из соседей не догадывался, к кому привозят гостей  чёрные «Волги» с правительственными номерами , которые ежедневно паркуются в торце дома. Гости выглядели как-то одинаково. Солидные мужчины в костюмах, в руках – дипломат, чемодан для бумаг, который в начале семидесятых годов был признаком успешного человека.  Содержимое чемоданчиков у разных гостей мало различалось. Бутылка импортной водки – лимонной, клюквенной, «ледяной». Банки крабов, маринованных шампиньонов, импортных безвкусных консервированных сосисок, ветчины, красной икры. Кусок сырокопчёной колбасы. Швейцарская шоколадка. Всё это выставлялось в крохотной кухне на столик, а гости после обязательной процедуры мытья рук в совмещённом санузле проходили в большую комнату. Там их ждали те, ради тайных свиданий с которыми они врали секретаршам, что едут на важную деловую встречу.
      Салоном на БАМе Любину квартирку прозвал её бывший муж, крупный комсомольский номенклатурный работник.  Побывав с инспекционной поездкой на Всесоюзной комсомольско-молодёжной стройке, он услышал там новые частушки, которые коллекционировал со времён учёбы в Высшей комсомольской школе.
     Приезжай ко мне на БАМ в полушубке кожаном,
     А уедешь от меня с чем-то отмороженным. Ах!
     То занятие, которым промышляла Люба, всегда было малопочтенным, хотя и весьма востребованным делом. Она была сводней. Знакомила мужчин с высоким положением в обществе и иногородних студенток, попадавших в её поле зрения. Её, сотрудницу городской газеты с солидным красным кожаным удостоверением беспрепятственно пускали во все учебные заведения.  Что же касается высокопоставленного контингента, то эти связи она приобрела и бережно сохранила во время своего первого замужества.
       Люба выросла в воинской части,
, где служил её отчим. Однажды в городе проходил какой-то молодёжный творческий фестиваль. Любе в числе   других выпускниц средних школ, поручили подарить цветы гостям из Москвы. Она отдала букет высокому дядьке плотного телосложения, который наклонился и поцеловал её в щёку. Тихо спросил: Как тебя зовут? Твоя фамилия? Номер школы?
    Она ответила. После окончания праздника к ней подошёл сотрудник городского комитета комсомола и велел следовать за ним. Остаток дня Люба провела как в раю. Гости из Москвы и местное начальство пировали в каком-то охотничьем домике, говорили на разные интересные темы, пели песни, танцевали. Люба выпила два бокала шампанского, после чего летала на крыльях до того момента, пока дядя , который просил называть его просто Аликом, не усадил её в чью-то служебную «Волгу», которая отвезла девочку домой. Она оставила ему свой почтовый адрес. Алик сказал, что сразу же после получения свидетельства об окончании средней школы ей надо приехать в Москву для поступления в МГУ на факультет журналистики. Он обещал это устроить. Когда Люба рассказала о новом знакомом родителям, её мама Зинаида Тихоновна сказала, как отрезала:
    -Ты будешь учиться в авиационном институте на инженера-конструктора. Какой из тебя журналист? Пишешь с ошибками, читать не любишь.
     Зинаида Тихоновна не знала, что в это время в Москве решалась судьба всей их семьи. 
       Новый знакомый ее дочери был сыном красного латышского стрелка, который в первые годы советской власти работал в ЧК под началом влиятельного Яна Петерса. В 1918 году в Москве оказались сотни юношей из Латвии, бойцов бывших стрелковых частей царской армии, которых мобилизовали для защиты Лифляндской и Курляндской губерний в 1915- 1916 годах. В основном, это была латышская сельская молодежь, которая не знала, куда податься после заключения Брестского мира. Немцев они люто ненавидели, поэтому возвращаться домой не хотели. В Москве некоторым из них предложили службу в ЧК, талоны на питание и ордер на жильё. О большем и мечтать не приходилось.  Молодые латыши, служившие в ЧК, потом поддерживали отношения всю жизнь. Многие из них после войны уехали работать в Ригу на высокие партийные должности. Жан Петерсон в России женился на комсомолке Ульяне, и прожил с ней всю жизнь. Их сын Альберт, среди друзей Алик, выбрал профессию журналиста, и при поддержке могущественного друга своего отца, члена ЦК КПСС Арвида Пельше был назначен главным редактором радиостанции «Юность». Он продержался на этой должности всего один год, но именно в это время женился на Любе и перевёз её в Москву вместе с её семьёй – матерью и отчимом. Отчим, Георгий Жилич, при содействии зятя был выдернут, как репка из грядки, из своей воинской части, и помещён в тепличные условия Министерства обороны. Через год Люба родила сына Жаника.  Впервые я увидела это семейство у нас в Риге, когда приехала с дачи в последнее июньское воскресенье, чтобы назавтра получить свидетельство об окончании школы.
    - Знакомься, доченька. Это Алик, наш давний знакомый , и его жена Любочка, - по маминому тону я поняла, что гостья ей активно не понравилась. У нашей мамы был дар – с первого взгляда определять главные качества человека. И мы не раз убеждались, что она никогда не ошибается.   
     Мне не понравилось, что эта Люба придуривается. Взрослая тётка с манерами маленькой избалованной девочки,  Она потягивалась за столом, как кошка, по-детски хихикала, но при этом весьма лихо вливала в себя рижское пиво из стеклянной кружки. Моя мама смотрела на неё с явным неодобрением. Если бы она знала, чем закончится это знакомство, то, может быть, не пустила бы пару в дом. Муж Любы, рослый коренастый латыш с ярким румянцем от выпитой водки на щеках, с обожанием смотрел на жену, ростом доходившую ему до подмышки, и при каждом удобном случае норовил её потискать, совершенно не смущаясь присутствием посторонних.
      Альберт Жанович спросил, какие у меня планы на будущее после окончания школы. Узнав, что я собираюсь поступать на сценарный факультет ВГИКа, сказал, чтобы в Москве я обязательно им позвонила, и он постарается мне помочь. Но я не позвонила, мои планы изменились, и во второй раз я увидела семью Петерсонов в Москве спустя несколько лет, когда мы приехали в столицу с моим мужем по его делам. Мужчины были хорошо знакомы по комсомольской работе. Петерсоны жили там, где в то время селились комсомольские деятели – на улице Цандера возле ВДНХ. После нашей рижской квартиры с большими окнами и высокими потолками, украшенными лепниной, жильё москвичей показалось нам унылой каморкой. Единственное, что придавало этой квартире шарм – вид из окна на скульптуру Веры Мухиной «Рабочий и колхозница».               
Детских вещей в квартире не было, и Алик объяснил нам, что их шестилетний сын живёт в Риге у бабушки-дедушки.
    - Люба ведь ещё учится в университете, она брала академический отпуск, а теперь надо навёрстывать. Кроме того, я устроил её работать в «Пионерскую правду».  Правда ведь, моя жена очень напоминает пионерку?
    Он ущипнул жену за пухлую щёку, и она хихикнула.
    На этот раз Люба ещё больше поразила меня своим поведением. Она играла роль барыни, которая третирует своего нерадивого слугу.  Пыталась занимать нас светской беседой, которая сводилась к перечислению имён их знакомых знаменитостей. Альберт Жанович в женском кухонном фартуке подавал на стол приготовленную им еду. Кажется, это была рыба.
    Хозяйка дарила нам улыбки и ласковые взгляды, а с мужем разговаривала грубо, ничуть не стесняясь гостей.
   - Алик, почему ты не протёр окна? Я же велела тебе это сделать. Не могу же я портить свой маникюр , - и она продемонстрировала длинные отполированные ногти, покрытые ярким лаком. 
   Эта женщина выглядела карикатурно. Она будто нарочно подражала какому-то персонажу вроде Эллочки-людоедки. Мы посидели для приличия минут сорок и ушла, сославшись на неотложные дела. Супруги к этому времени употребили бутылку водки и несколько кружек пива. Закрыв дверь, мы услышали визгливый голос хозяйки, и мне не хочется повторять, какими словами она обзывала своего благоверного.   
    Прошёл год с небольшим, и мы снова встретились с Любой. На сей раз в гостях у моего брата, который недавно переехал в Москву. Пока мы с ним не виделись, он успел обзавестись новой семьёй.
      Здесь я вынуждена сделать довольно-таки большое отступление, на время забыв о Любе.
      Мой брат был воспитан родителями и своим первым тренером по мотоспорту на принципах морального кодекса строителя коммунизма. Он был уверен, что интимные отношения молодого парня и девушки могут начаться только после загса. Поэтому наша мама прятала от него паспорт в надёжное место. Но была вынуждена вернуть, когда наш мальчик поехал на соревнования по мотоспорту в Сочи.               
    И там познакомился с рижанкой.  Миниатюрная блондинка Аня с длинной косой, была воздушной гимнасткой в цирке. Как пел Высоцкий, «ему б кого-нибудь попроще, а он циркачку полюбил». Оба жили в одной гостинице. И тут их схватила страсть. Всё по Высоцкому. Через неделю брат расстался с девушкой, взяв с неё слово, что она скоро приедет в Ригу.  Через два месяца пришла телеграмма, из которой наша мама узнала, что скоро станет бабушкой. Брат сообщил, что решил жениться- а как же иначе ?   После свадьбы его молодую жену перевели в Рижский цирк на лёгкую работу в связи с её интересным положением. Полгода прошли в улыбках, цветах, счастье и любви. Дальше начался кошмар. Беременную увезли в больницу на «Скорой помощи» в связи с начавшимися преждевременными родами.  До срока оставалось ещё два месяца. Мы все переживали, мама обзванивала знакомых врачей, пытаясь организовать для невестки хорошие условия. Ей дали телефон заведующей родильным отделением железнодорожной больницы, куда положили роженицу.
    - Преждевременные роды? О чём вы говорите! Нормальные срочные роды. Совершенно зрелый младенец, девочка, сорок недель. Поздравляю вас!
    Мама и брат застыли, как в финальной сцене спектакля «Ревизор». Сорок недель тому назад мой брат ещё даже не знал о существовании очаровательной воздушной гимнастки.   
     Молодая мать позвонила мужу, рассчитывая на поздравления, но трубку взяла наша мама, которая в весьма резких выражениях прокомментировала ситуацию.
    Но воздушная гимнастка была не из тех, кто реагирует на словесные удары. Она хладнокровно сказала несостоявшейся бабушке своей дочери:
    -Я – законная жена, и вы замучаетесь доказывать, что ребёнок не имеет к вам никакого отношения. Я имею права в течение года не соглашаться на развод. Алименты ваш сын будет платить мне до 18 лет. И фамилию мы будем носить вашу. Всего наилучшего!
      Тут надо объяснить , что в начале 70-х годов никому бы и в голову не пришло делать анализы ДНК. Поэтому план артистки цирка осуществился полностью. Как она объяснила мне при встрече, ребёнок был рождён для её старшей сестры, которая сама не могла стать матерью. В наше время этому явлению есть название – суррогатное материнство. Я несколько раз навещала новорождённую, и на первый годик подарила ей своё золотое кольцо с александритом. Может быть теперь, когда эта женщина давно уже имеет собственных детей, она носит мой подарок. Больше я никогда её не видела. 
     После развода брат уехал в командировку в Москву. Там в гостях у нашего старшего брата встретился с Петерсонами. Люба немедленно пригласила этого обаятельного гонщика в гости. И там познакомила со своей коллегой, которая работала в канцелярии газеты и одновременно училась на вечернем отделении факультета журналистики в университете. Люба была прирождённой свахой. Она расписала обоим молодым людям достоинства друг друга и перспективы счастливой семейной жизни. Мой брат повел девушку в загс, где сотрудница, принимавшая заявление, справедливо заметила, что у него штамп о разводе еще не просох.
     Молодые поселились в хрущёвке, где хозяйкой была тёща. Высокая коренастая блондинка со свекольным румянцем на щеках , Клавдия Мартыновна работала не где-нибудь, а в Кремле. По-видимому, она имела отношение к снабжению небожителей продуктами. Мы поняли это во время первого визита в дом. Клавдия Мартыновна была приветливой тёткой, которая вкалывала на работе, но дома ничего не делала. Она правильно воспитала дочерей. Старшая, Лариса, была медсестрой, а младшая, Таня, высокая светловолосая блондинка фигура которой напоминала телеграфный столб, устроилась работать в газету, где обзавелась знакомыми из интеллигентного общества. Таня была простой доброй девушкой,  соображала и говорила медленно, но делала всё быстро. Мой брат постоянно ездил в зарубежные командировки как тренер сборной СССР по авторалли,и привозил своему новому семейству разные красивые вещи. Клавдия Мартыновна через свои связи в Управлении по обслуживанию дипломатического корпуса купила зятю по дешёвке машину «Ровер», на котором они летом всей семьёй прикатили в Ригу. Жили дружно и весело, совершенно не смущаясь теснотой в своей хрущобе. Как говорится, ничто не предвещало. Спустя двенадцать лет счастливого брака мой брат вернулся с командой из Болгарии на сутки раньше намеченного срока. А дальше все произошло как в старом советском анекдоте.
    Встречаются два друга. Один из них убит горем. Второй спрашивает, в чём дело.
  - Вот, друг мой, какие дела. Жена моей оказалась шлюхой.
  - Да ты что! Быть не может! У тебя такая хорошая жена.
  - Представь себе. На день раньше вернулся из командировки, телеграмму ей дал, вхожу в дверь, а она с мужиком!
 - Ну, друг, нельзя же так с разу с плеча рубить. Никакая она, может, и не шлюха, просто телеграмму твою не получила!      
        И вот тут мы возвращаемся к Любе. В её салон на Большой Академической. Накануне этой семейной драмы Люба пригласила в гости нашу Таню пивка попить. Почему-то эта дама советского полусвета обожала именно пиво.   В гостях у Любы оказались двое мужчин - отец и сын. Оба красавцы с украинско-польскими корнями. Отец остался в гостях у Любы, а сын поехал провожать Таню домой. Пока болтали во дворе у дома, закрылось метро. Таня пригласила нового знакомого попить кофе, пообещав устроить его на раскладушке. Они сидели до утра на кухне, а когда Мартыновна с дочкой ушли, парочка свалилась поспать на семейное ложе.
   Их разбудил мой брат. Он был вне себя. Жена объяснила ему ситуацию. Супруг очень расстроился, но поверил. Тем более, что парень был явно неоперившийся, лет восемнадцати, не больше. Смущённый, не поднимая глаз, он ретировался, даже не воспользовавшись туалетом. Вернувшаяся из школы дочь подтвердила отцу, что мама с дядей сидели на кухне.
    Но в следующий раз брат уехал на соревнования с неспокойным сердцем. И не зря. Таня стала навещать Любу каждый божий день. В гостях у подруги бывали прежние знакомые из далёкого прошлого. С ними было очень интересно разговаривать, было приятно чувствовать себя желанной. Иногда весёлая дружеская вечеринка получала продолжение. Таня побывала в гостях у известного журналиста по прозвищу «глобус», которое имело двойное значение. Он был чудовищно толст и вёл на телевидении международное обозрение. «Глобус» водил подругу в лучшие рестораны, потом они шли в его солидный кабинет во второй по значению всесоюзной газете, который он запирал на ключ. Любовные утехи были , по существу, невинными, как в школе. « Глобус» привозил из заграничных поездок всякие снадобья, улучшавшие мужское здоровье, но они мало ему помогали. Таким образом, Таня не чувствовала угрызений совести – она не изменяла мужу. Более того, её роман принёс семье прямую пользу. «Глобус» устроил свою подругу на хорошую работу с приличным заработком. Благодаря его рассказам жена брата стала развлекать компании интересными историями. Друг одаривал её заграничными подарками, часть которых она отдавала Любе. Эти странные отношения продолжались уже полгода, когда на горизонте снова появились отец с сыном. Стояло жаркое лето, семьи выехали на дачи. Свобода! Молодой человек пригласил Таню в гости. Они приехали в одну из московских сталинских высоток. Сели на кухне. Парень рассказал, что учится на авиационного диспетчера. Отец- директор одного из заводов оборонной промышленности, мать – учительница, у него есть пятилетний брат. Таня казалась ему идеалом женщины. Она была старше на пятнадцать лет, но для него это не имело никакого значения. Будущий авиадиспетчер по уши влюбился.
      Люба стала устраивать встречи влюблённых у себя дома. Взамен парочка должна была помогать одинокой женщине по хозяйству. Таких помощниц у Любы было несколько. В квартире всегда обитала какая-нибудь иногородняя подруга, которая разделяла с Любой её вечерний досуг. Каждый день перед приходом гостей квартирку убирали . После их ухода нужно было вытряхнуть полные пепельницы, вымыть посуду, снять постельное белье, вынести ведро. Хозяйка только отдавала распоряжения. Это были «эскорт-услуги» по-советски.  Люба собирала вокруг себя молодых девуек, которые были готовы общаться с солидными мужчинами просто для того, чтобы войти в московский бомонд. Пик встреч приходился на зимние и летние каникулы, когда семьи были в отъезде. Хозяйка салона имела с десяток могущественных покровителей. Она не имела желания трудиться, но не хотела подпасть под закон о тунеядстве, поэтому вечно где-то числилась, и была вынуждена каждый день появляться на работе. Деньги ей подкидывали знакомые мужчины. Раз в год Люба покидала Москву и ехала навещать сына. Однажды мы встретились в Риге на улице, и она пожаловалась: - Вообрази, дед с бабкой хотят отдать мне сына. Как же я буду с ним жить в маленькой двухкомнатной квартирке? На что буду его содержать? На алименты?
      Действительно, как же ей сохранить прежний образ жизни при сыне-подростке?
     Люба отбилась. Тем более, что в её судьбе наметилась приятная перемена. В нее не на шутку влюбился директор оборонного завода. Он приезжал на служебной «Волге», отпускал водителя, и оставался допоздна. Подруги в квартире сразу стали лишними. Но кто теперь будет заниматься хозяйством? Она поговорила на эту тему с любовником. Он вынул из бумажника две сотни. Зарплата старшего научного сотрудника в Академии наук.
    Люба замялась. Ей пришло в голову, что вопрос надо решить иначе. Возраст к сорока, пора подумать о стабильности. Теперь Таня , обладавшая кулинарными способностями, в обмен на пользование любовным гнездышком готовила ужины на неделю. Будущий муж Любы был уверен, что его избранница – талантливая хозяйка. Милая шепелявость, кокетливые взгляды, танцы под магнитофон – как это было не похоже на его серые семейные будни.
   Однажды, возвратясь поздним вечером домой, он узнал, что его старший сын, двадцатилетний Миша, женился на Тане. И она поселилась в их квартире. Хозяин дома попытался устроить скандал, но получил от снохи мощный отпор.  Она грозилась рассказать свекрови про его похождения на стороне. С тех пор он потерял покой. Все настойчивее одолевала мысль разом покончить со всем этим семейным кошмаром и переселиться в уютное гнездышко на Большой Академической. И настал такой день, когда вечером, придя домой, он застал у молодых свою жену в слезах. Она узнала о его обмане. Их младшему сыну было всего восемь лет. Было невозможно бросить его, и невозможно было оставаться в доме.. Он принял решение развестись.
    Люба торжествовала. На радостях она позвонила мне, чтобы сообщить о своём новом браке. Я не стала с ней разговаривать. Мой брат страдал. Их с Таней дочь в одиннадцать лет осталась на попечении бабушки. Мать не могла взять её в свой новый дом, а отец постоянно был в командировках.
     Я часто приглашала племянницу на выходные, мы вместе уезжали на дачу. От неё я узнала, что выйдя замуж, Люба вернулась к своему прежнему образу жизни, и теперь гости посещали её днём, пока супруг был на работе. Люба находила всё новых девушек, желавших любой ценой задержаться в Москве, и они выполняли для неё всю работу. Готовили дом к приходу высокопоставленных гостей, а после активного отдыха относили бельё в прачечную и выбрасывали мусор. На случай провала у Любы была заготовлена легенда о том, что к ней в гости приехала подруга с женихом ( мужем, родственником, папой).
    В девяностых бизнес Любы сильно увеличился в размерах, и это было кстати, потому что её постаревший муж лишился своего поста. Она поселила его в загородном доме, где он до самой смерти выращивал цветы. Из своей скромной двушки Люба переселилась в громадную квартиру на Кутузовском проспекте 26, в том самом доме, где прежде жил Леонид Ильич Брежнев. 
     А потом Люба пропала без вести. Внезапно исчезла, будто её никогда и не было.  Не стало и её покровителей, канувших в вечность вместе со своими прежними постами.         
         
      

               Журналист-международник.
     Прошло больше сорока лет со дня нашего знакомства, а я так и не поняла, зачем супруги Большовы тем июньским теплым вечером 1977 года пригласили нас к себе в гости. Мы были парой, недавно переехавшей в Москву из республики, которая теперь входит в Европейский Союз. Мой муж получил пост в одной из центральных газет ввиду предстоящей Олимпиады-80. С Большовым мы встретились у случайных знакомых, провели вместе в застолье пару часов, мужчины обменялись телефонами. Наш новый знакомый представился как обозреватель международных новостей.  Этот рослый лысоватый пижон в модном джинсовом прикиде был моим соседом за столом. Жарко шепнул мне на ухо: - Какая ты красивая, какие ноги, обалдеть.
      Я не смутилась. Мой спутник был без жены, что делало его совершенно свободным для романтических отношений этим вечером. В Москве мужчины так явно проявляли интерес ко всем встреченным дамам, что это создавало атмосферу всеобщего радостного флирта, отличающего столицу СССР от всех прочих городов.
   Приглашение в гости к журналисту-международнику было для нас неожиданным и приятным. Большовы жили возле метро «Аэропорт» в одном из тех домов, которые занимала советская элита. Распахнулась дверь, и нас встретила красивая супружеская пара. Оба ростом за метр восемьдесят, с радушными улыбками. Не успели мы войти в квартиру, как чуть ли не в прихожей нам выдали в руки два фирменных стакана с виски.  Мы отхлебнули, сразу же захмелели, и дальнейшее общение пошло как по маслу. Вся атмосфера квартиры была пропитана нездешней жизнью. Светильники в виде океанских раковин с жемчужинами, чёрная кожаная мебель, картины на стенах – всё было привезено из дальних стран. Хозяин охотно рассказал о себе. Он журналист-международник, работает в самой центральной из центральных газет, они приехали в отпуск из Австралии, где провели уже два года. Остался еще один, и вскоре они должны отбыть в Канберру.  Нас пригласили, потому что любят новые знакомства, новых людей, особенно таких симпатичных интеллектуалов, как мы.
      Хозяин сказал, что мог бы нам спеть, но, к сожалению, некому аккомпанировать. После стакана виски мне было море по колено, и я сказала, что могу ему подыграть, поскольку в гостиной прямо перед нами стоит синтезатор фирмы «Ямаха». Я села к инструменту, он встал рядом, и по его просьбе я подобрала мелодию Высоцкого. Большов улыбнулся своей деланной улыбкой и запел:
     - Который день жду визу на Австралию
       А мне её чегой-то не дают.
      Мне в кадрах объяснили,
      Что визу уже дали,
      Теперь, наверно, по морю везут.
       А я гуляю по Москве, зарплату трачу,
        Всем говорю, дела мои окей,
       Я выездной, мне доверяют не иначе,
      Все от друзей до стукачей. 
         Из дальнейшего текста песни стало ясно, что лирическому герою песни «визу никак не вручат, потому что в Австралии вдруг забастовали те самые, которые стучат».
       Потом я подобрала ещё одну популярную мелодию, и хозяин спел  ироническую песню со словами « зачем вы , девочки, шпионов любите, не есть хорошая у них любовь».
 Нам зааплодировали. Хозяйка похвалила: - Ты очень эффектная, остроумная, будешь иметь в московском обществе успех.
     Почему-то нас оставили  ночевать, выдав одинаковые белые махровые халаты и такие же белые махровые шлёпанцы. Всё это было так далеко от советской действительности, что мы ощутили себя за границей. Так ,значит, там живут. Пьют виски и ходят в белых махровых халатах. 
    В следующий раз новые знакомые пригласили нас встретить вместе Новый год на служебной даче в Серебряном бору.  В назначенное время мы сошли на конечной остановке и направились от троллейбусного круга в сторону ведомственных дач. Возле скромного, выкрашенного в зелёный цвет двухэтажного дома топталась охрана.
    Муж предположил, что именно здесь живёт Луис Корвалан, которого недавно обменяли на диссидента Буковского. В результате этого международного политического события появилась частушка « Мы сменяли хулигана на Луиса Корвалана, где нам взять такую б…дь, чтоб на Брежнева сменять». Это было смешно, и смешны были десятки анекдотов, которые высмеивали нашу жизнь. Сегодня с высоты прожитых лет хочется сказать: Дорогой Леонид Ильич, мы были дураками.   
     До начала Нового года оставалось полтора часа. Стоял трескучий мороз, спросить дорогу не у кого, ни тебе мобильных телефонов, ни навигаторов. Мы блуждали меж сосен, проваливаясь по колени в снег, видели праздничную подсветку в окнах дач . Но прошло минимум сорок минут, а мы всё еще не нашли нужный адрес. И вот, наконец, на улице появился мрачный охранник, который проводил нас прямо к двухэтажной даче, которую в 60-е годы занимал главный редактор «Правды» легендарный Павел Алексеевич Сатюков. Советник Хрущёва, соавтор книги «Лицом к лицу с Америкой», лауреат Ленинской премии. После того, как сместили Никиту Сергеевича, Сатюков потерял свой пост. Следующие семь лет прозябал в третьестепенных журналах, но в начале 70-х был назначен на весьма престижную работу- стал главным редактором учебных и научно-популярным программ Центрального телевидения.  Никто и представить не мог в тот новогодний вечер, что спустя всего десять лет этот самый пост займёт вдрызг замёрзший гость его бывшей дачи, мой муж.
     Мы вошли с мороза в тепло и тут же начали оттаивать, как снеговики под ярким солнцем. Дом был в новогодних огоньках, дамы в вечерних длинных платьях, мужчины в смокингах. Мы с мужем не вписывались в этот праздничный антураж. Собираясь на дачу, я не предполагала, что её интерьер напоминает дом-музей. Надела брюки и свитер. А здесь… паркетный пол в гостиной, красивая мебель с инвентарными номерами, праздничный стол как на банкете в дорогом ресторане. В его центре стояла трёхлитровая бутыль коньяка в виде лошадиной головы, символа наступающего нового года. Хозяева излучали доброжелательность. Я снова отметила, как хорошо они смотрятся вместе – высокие, улыбающиеся, воплощение удачно сложившейся жизни. Вечер начался с сюрприза. Один из гостей взял гитару, и они с женой дружно грянули музыкальный тост.      
  Колокольчики-бубенчики звенят
  Наши кони мчались три часа подряд
 Приустали наши кони, дальний путь
  Не пора ли нам по рюмочке махнуть!
   И под общий смех все махнули по рюмочке.
     - Этот дуэт из ВЦСПС.  Лидеры нашего советского тред-юниона, - шепнул нам хозяин. – Если бы не Новый год, мы бы обошлись без тостов. Были бы только одни колокольчики да бубенчики. Очень весело, кстати.
    - А давайте так и продолжим. Вместо тоста – один куплет из песни. Со смыслом. – Это предложение поступило от миниатюрной шатенки со смеющимися карими глазами, Людочки Веселовой. Не дожидаясь согласия, она звонко запела:
    Москва златоглавая, звон колоколов, Царь-пушка державная, аромат пирогов, конфетки-бараночки, словно лебеди саночки…
    Все дружно подхватили песню, которую исполняли во всех ресторанах Советского Союза , от Калининграда до Камчатки.
     - Мы даже в Сиднее её слышали, - сказала хозяйка, предлагая на закуску жюльен в кокотницах.
     Мой муж закатил глаза. Австралия, созвездие Южного Креста, Большой Барьерный Риф , - об этом можно только мечтать. А ведь мы, несчастные советские люди, мы никогда этого не увидим.
  - Нашёл о чём мечтать, - улыбнулась хозяйка. –Мы с Володей летали из Канберры в Квинсленд специально, чтобы просмотреть. Почти три тысячи километров в одну сторону. Того не стоит.  Большой Барьерный Риф …Одно название. На самом деле тоска зелёная. Беспрерывный шум океана, до тошноты.
    Я заметила отстранённо- брезгливое выражение лица хозяина.  Он не смотрел в сторону жены, но, кажется, это была реакция на её слова.  Отхлебнул виски со льдом и попросил слова.
   - Послушайте. Это я написал по случаю десятилетия нашей свадьбы.
 Валентина была в тот день самой красивой невестой среди брачующихся пар в Петропавловске -Камчатском. Прилетела ко мне из Москвы, чтобы разделить судьбу. Спасибо ей за это. Мне оставалось служить после института военным переводчиком еще год. 
   Он начал читать в своей особой манере, чуть завывая в конце каждой строки. 
    -Мне досталась впридачу к пометкам ЗАГСа
   Чужая душа.
         И мне всё хотелось в её потёмках
 Побродить с фонарём.
Я решился и вошёл в таинственный полумрак.
Луч упал на пыльную груду моих стихов и статей.
Гребень, которым она причёсывалась,
Её книжка «Квантовая механика».
Где-то близко заплакал ребёнок.
Я оставил ему фонарь,
А сам пошёл к выходу,
Осторожно чиркая спичками.
     Гости зааплодировали. Чей-то женский голос вскричал: Ты гений!
Я смутилась. Стихи показались мне ужасными по смыслу и форме.
Еще два раза прозвучала песня про колокольчики, и наступил Новый год.  Вся орава гостей оделась и с весёлыми возгласами выкатилась на улицу. Сад был ярко освещён луной, миниатюрная Людочка в розовой дублёнке пустилась в пляс, и я поняла, что перед нами профессиональная танцовщица.  Новогодняя кутерьма продлилась ещё пару часов, и все устроились покемарить . Я сразу крепко уснула. Проснулась от того, что Валентина включила свет в комнате  и  спросила пьяным голосом : - Ребята, вы Вовку не видели?
   У неё был растерянный вид.
- Вовка куда-то исчез. Его нигде нет.
 - Пошёл проветриться, - предположил мой муж. – Не волнуйся, куда он денется.
   В комнату заглянула Людочка Веселова. Она была весела и бодра, как будто не гуляла всю новогоднюю ночь.
   - Вовка и правда куда-то подевался. Мы пошли его искать по посёлку, народ везде гуляет, но его не встретили.
   И мы снова улеглись спать.
Утро первого января наступило для нас поздно. Вид разорённой гостиной был отвратителен. Я предложила Валентине свою помощь, но она махнула рукой – Всё уберёт прислуга , я договорилась.
  - Володя нашёлся?
 - Нашёлся. – Голос Валентины был лишён красок. Как будто бумага прошелестела.  Она стояла в дверях, сменив своё вечернее платье на серый свитер. На лице явственно проступали вертикальные морщины.
- Слышала? – тихо спросила меня художница, с которой мы ночевали в одной комнате. – Вовка застал её с карикатуристом из «Крокодила», когда они целовались.
    Гости покидали дом, на ходу прощаясь с хозяйкой. Словно крысы бежали с тонущего корабля.
Я испытала острую неловкость. Подошла к Большовой ещё раз.
- Валя, хочешь, мы всё-таки поможем?
- Чем тут поможешь. Он разводится со мной.
 Я оторопела.
- Как так ? С чего бы это?
- Я сама ничего не понимаю. Ну, выпила лишнего в новогоднюю ночь. Меня развезло. Он говорит, что я ему изменила с художником. Но этого не было. Ну, поцеловались немного. Так в новогоднюю ночь это не грех.
  К нам подошла Людочка. У неё был удивлённый вид.
- Валя, не переживай. Всё пройдёт, как дурной сон. Из-за такого пустяка никто не разводится.   
    Людочка предложила подвезти нас до дома. У супругов Веселовых  была новая, с иголочки «Волга»  ГАЗ-24, купленная на чеки, которые пара заработала в Австралии. Муж сел впереди, мы устроились на заднем сидении.
     Людочка достала из кармана переднего сидения бутылку вишневого ликера и две маленькие рюмочки. – Давай выпьем за наше знакомство. 
     Мы выпили по три рюмки. Мужчины обсуждали что-то своё. Людочка зашептала. – Я не понимаю, зачем Большов устроил этот скандал. У нас с Вовчиком настоящая любовь. И сегодня ночью мы ушли на чердак целоваться. А потом он исчез. Валя долго его искала, пока не вырубилась. Он вернулся, растолкал её, сказал, что видел, как её лапает сосед-художник. И что поэтому он с ней разводится.
    -А она ему действительно изменила?
  - Кто знает? Он говорит – да, она отрицает. Неужели он решил её бросить ради меня? Но я не собираюсь разрушать свою семью. И, кстати, карьеру мужа.
   Шли недели, мы больше не виделись с Большовыми и ничего о них не слышали. Кончался март. В день моего рождения раздался звонок в дверь. Мы ждали в гости моих троих братьев с жёнами. Муж пошёл открывать и вернулся с Большовым. Его сопровождала девушка, при взгляде на которую стало ясно, что у оставленной жены нет ни малейшего шанса вернуть изменника. Девушка была очень похожа на Ирину Алфёрову в  сериале «Хождение по мукам», который недавно вышел на экраны. Только моложе. Юная красавица смотрела на своего спутника доверчивым и восхищённым взглядом.  Оказалось, что девушка учится на первом курсе в Институте иностранных языков, где изучает французский.
    Он рассказал мне историю знакомства. Секретарша главного редактора ушла в двухнедельный отпуск, и вместо неё в приёмной появилась девушка, взглянуть на ослепительную красоту которой сбегались мужчины из всех отделов. Даша  недавно закончила школу и готовилась к поступлению в институт иностранных языков на французское отделение. Её отец, балетмейстер Большого театра  некоторое время преподавал хореографию в бывшей французской колонии, а ныне Республике Алжир, и девочка легко освоила язык бывших колонизаторов, на котором свободно говорило все местное население.
  За две недели , пока Даша работала в приёмной, Большов успел потерять голову. Он ловил каждую минуту, чтобы поговорить с девушкой, провожал её до дома, читал стихи, рассказывал о своих заграничных командировках.  Он не знал, что делать. Надо было возвращаться в Австралию, семья связывала по рукам и ногам. Его мать работала в райкоме партии инструктором, и невозможно было признаться ей в своих мыслях о разводе. Она не поймёт. Но почему сын должен принести себя в жертву её консервативным взглядам? Жену он разлюбил почти сразу после свадьбы. Проблема заключалась в том, что они были совершенно разными людьми. Он писал стихи, она начисто была лишена романтики. Молодой военный переводчик  в первый же год брака окончательно решил, что рано или поздно разведётся с женой, как только встретит женщину своей мечты. Когда они вернулись в Москву, и его случайно занесло в журналистику, он крутил романы со всеми женщинами, встречавшимися на пути. Интрижки были мимолётными, но в Австралии его прихватило всерьёз.
    Людочка Веселова была женой работника  советского торгпредства. Бывшая балерина, артистичная, весёлая, она создала в семье атмосферу вечного праздника. Большовы любили бывать у своих соседей .  Людочка изумительно готовила, умела принять гостей, их дочь Лана с детства усвоила, что родителям мешать нельзя, и тихо занималась своими делами в детской. Муж Людочки был потомственным внешторговцем. Этот крепыш невысокого роста своим видом и поведением напоминал какого-нибудь простоватого старпома, тем более, что любимой его присказкой было: У матросов нет вопросов.
    Почти сразу Большов понял, что Людочка не прочь закрутить с ним роман. Улучив время, он купил в подарок золотую цепочку с кулоном из жемчужины и пришёл на ланч в отсутствие хозяина дома.
    Людочка ничего и никого не боялась. Она сразу провела его в спальню, и они забыли обо всём на черном штапельном белье, восхитительно пахнущем лавандой. Их встречи стали частыми. Они были осторожны, и никто ничего не замечал.
     В Москве отношения продолжились.  Людочка устроила любовное гнёздышко в квартире своей матери, которая почти постоянно проводила время на даче.
    Но постепенно отношения охладели. В объятьях возлюбленной он мечтал о Даше.  Отпуск секретарши кончился, и  Даша исчезла из поля его зрения. Он тосковал по своей несостоявшейся любви. В канун Нового года, до одури нацеловавшись с Людочкой в укромном местечке, он решил немного охладить свой пыл.  В нескольких минутах ходьбы от дачи гудел новогодним весельем правдинский пансионат. Там в гомоне и веселье вечеринки он увидел Дашу. Она была с подругой и двумя молодыми ослами, начинающими корреспондентами.
   При виде своего бывшего шефа  девушка просияла. Они бросились друг к другу с новогодними поздравлениями и поцеловались.  В этот момент он твёрдо решил, что больше никуда её от себя не отпустит. Они договорились, что утром он зайдёт в пансионат, и они вместе покатаются на лыжах.  Вернувшись домой, он увидел в полумраке гостиной на диване парочку. Валентина с закрытыми глазами лежала,  откинув голову на валик, мужик целовал её шею.
    В этот момент он почувствовал, что его совесть чиста.  В их квартиру на «Аэропорте» он не вернулся. Остался жить на даче.  Ездил на троллейбусе на работу, вечерами писал стихи.. В редакции ему сочувствовали – кому приятно застать жену в объятиях любовника. Близкие друзья  советовали не торопиться – зачем жениться на девочке, которая тебе в дочери годится ? Пройдёт всего десять лет – ты уже будешь не первой молодости, а жена в самом соку. Знаем мы такие браки. Вечерами в Серебряном бору он гулял один, много думал, сомневался, мечтал, страдал, долго разговаривал по телефону. Заканчивал вечер , сидя под настольной лампой у письменного стола и черкая стихотворные строки.
     И вот он решил представить нам свою юную возлюбленную. Даше еще не исполнилось восемнадцати лет.  Вместе поселиться пара не могла.  Ждать нужно было целых полгода. 
   Даша была студенткой вечернего отделения и ей необходимо было устроиться на постоянную работу. Нас попросили о помощи. На следующий же день я поговорила с шефом, и он , позвонив в отдел кадров, узнал, что как раз требуется человек на маленькую должность в канцелярию. Даша с радостью согласилась. С тех пор мы стали видеться каждый день. На день своего совершеннолетия Даша позвала нас к себе. В высотке на Котельниках, где Даша с мамой, бабушкой и отчимом занимала трёхкомнатную квартиру, в разное время жили известные люди. В соседней квартире Вера Марецкая, ниже этажом всеми любимая Фуфа – Фаина Раневская, рядом  Родион Щедрин и Плисецкая, Андрей Вознесенский со своей Озой, Зоей Богуславской.
     Дом, красивый снаружи, внутри был устроен довольно нелепо. Огромные холлы с витражами и мозаичными полами, просторные лифты – и маленькие квартиры с кухнями, в которых негде было повернуться. Стол накрыли рядом с дверью на крохотный балкон, где Дашина бабушка развела цветник. Вид с балкона был потрясающий – на Москва-реку, на кремлёвские башни вдали. Красоту Даша  унаследовала по материнской линии. И бабушка, и мать – обе были хороши, как на картинке. Бабушка, которой исполнилось восемьдесят, ещё не ушла со сцены. Она встретила нас в кружевной блузке с воротником под горлышко, скреплённым старинной камеей, и длинной юбке. Манеры у всех трёх женщин были аристократические, благородное дворянское происхождение чувствовалось во всём.
      Я с удивлением отметила, что союз Даши с человеком много старше её, ничуть не смущает родных. Её мама была ровесницей жениха дочери. Актриса театра Моссовета, она как рыба в воде ощущала себя в гуще богемной жизни. Её второй муж занимался эзотерическими практиками. Орлиный взор синих глаз, сросшиеся на переносице брови, пышная шевелюра чёрных волос – красавец. Мать ревновала его ко всем, и в первую очередь к своей прелестной дочери. Даша мечтала как можно скорее вылететь из гнезда. В конце того года, который начался так драматично в Серебряном Бору, влюблённые сочетались законным браком.
     К этому времени мы рассорились с Большовыми, уже не помню, почему. Новая встреча произошла через несколько лет в Париже. 
      Бывший редактор отдела международной жизни газеты «Правда» после развода с первой женой был отправлен в почётную ссылку во Францию собственным корреспондентом. В то время эта европейская страна была на периферии международной политической жизни. Но супруги Большовы пришли в восторг от нового назначения главы семьи. К тому времени у них родились две дочери, и было совершенно невозможно жить в тесной двухкомнатной квартирке на улице Алабяна, которую предоставила молодой семье газета «Правда».  Переезд на несколько лет в Париж был сказочной удачей. Семья поселилась в престижном аристократическом районе, 16 округе в двухэтажной квартире с тремя спальнями, кабинетом и настоящим камином.      
     Даша за годы своего замужества превратилась в крепкую хозяйку дома. Казалось, она не знала усталости, заботясь о своём маленьком семейном мирке. Чистота и порядок в доме, сбалансированное питание, модная одежда,
 разумное чередование труда и отдыха, физической культуры и интеллектуального развития детей – всё находилось под строгим Дашиным контролем.
     Неожиданно я получила из Парижа письмо на нескольких страницах. Даша убеждала меня, что я просто обязана приехать в Париж, чтобы посмотреть родину моих предков. 
     Всё сложилось как нельзя удачнее, и в начале октября 1989 года я вместе с моей шестилетней дочерью Марианной села в Шереметьево- 2 в самолёт компании «Аэрофлот»,  который унёс нас в сторону аэропорта Шарль-де-Голль. В Париже нас ожидала пустая трёхкомнатная квартира, арендатор которой, один из учеников режиссёра Параджанова, как раз уехал в отпуск в Ереван.
     В аэропорту нас встретил Большов, от которого пахло дорогим одеколоном и хорошей сигарой , и через час с небольшим мы оказались в парижском  офисе газеты «Правда». В прихожей я сразу обратила внимание на стопку газет с Дашиным лицом на обложке. Анонсом статьи была фраза:  русская женщина эпохи Горбачёва  красотой может поспорить одновременно с актрисами Настасьей Кински и Мэри Хемингуэй.
    Обменявшись приветствиями, мы тут же стали обсуждать статью.
    Западная пресса заинтересовалась женой собственного корреспондента «Правды» во Франции, после того, как советская газета опубликовала подвал под названием «Эти прекрасные француженки». Советский журналист разоблачал для своих читателей миф о хвалёных парижанках. Он исследовал внешность , привычки, манеру одеваться, сорта мыла и духов , словом, всё, придаёт шарм французской женщине. В частности, в тексте была фраза о том, что в СССР девушки намного красивее от природы, чем в Европе.
     Через несколько дней в квартиру Большовых позвонила консьержка  и сообщила, что к мадам пришли двое – мужчина и женщина, показавшие удостоверение какой-то газеты. Даша распахнула дверь, и увидела нацеленный на неё объектив фотокамеры. Фотокорреспондент увидел перед собой даму в махровом халате с ещё влажными после душа вьющимися густыми волосами и лицом без тени косметики. Это как раз то, что ему было нужно.
     Папарацци получили задание поймать врасплох жену советского журналиста. Согласно досье, мужчине было пятьдесят, и значит, его супруга должна была оказаться обычной советской толстухой в цветастом халате и с пуком закрученных на затылке волос. Корреспондент должен был вволю посмеяться над наглецом, который осмелился разоблачить миф о шарме парижанок, в то время как его спутница жизни имела незавидную внешность.  Но реальность оказалось иной. Перед ними оказалась красавица.
    Корреспонденты попросили разрешения войти.
Даша приветливо улыбнулась. На хорошем французском языке извинилась за беспорядок. У них двое маленьких детей, которые всюду разбрасывают игрушки, к тому же в этот утренний час она никого не ждала. Гости огляделись. На журнальном столике рядом с французской прессой лежал раскрытый томик рассказов Симоны де Бовуар.
    Это был ещё один удар поддых. Русская оказалась не только очень красивой, но и образованной женщиной.   
  Журналистка «Дейли мейл» извинилась и попросила разрешения потрогать Дашины брови – тёмные, прямые, словно шёлковые, волосок к волоску. Коснулась пальцем щеки.
     -Какая у вас бархатистая кожа! И совсем никакого макияжа! А какое яркое красивое лицо!       
    - Спасибо маме, - улыбнулась Даша. – Природные данные от неё. Хотите, покажу вам мой семейный альбом?
    Пока хозяйка хлопотала на кухне, ставя на сервировочный столик кофейник с чашками, сливочник, вазочку с орешками и печеньем,  гости внимательно рассматривали фотографии, среди которых попадались старинные. Дама в бархатном платье с кружевным воротничком с высоко поднятыми густыми волнистыми волосами, с закреплённой на них шляпкой с вуалеткой; морской офицер в парадном кителе с кортиком; красавица в сценическом костюме напоминающая лицом  Дашу;  другая красавица в другом сценическом костюме, в чертах которой просматривалось явное фамильное сходство с остальными женщинами. 
     После визита иностранных корреспондентов номер «Дейли мейл» вышел с портретом улыбающейся красавицы на обложке. Сквозь всю первую полосу красовалась надпись, поясняющая, что это Даша, советская женщина эпохи Горбачёва.  Не было таких лестных слов, которых бы не удостоили героиню репортёры. 
      Мы продолжили тему за столом. Была середина дня, ланч – позади, впереди поздний ужин. Даша угощала полдником. Кофе для взрослых, для детей – апельсиновый сок с кексом. На деревянной доске – несколько кусков сыра разной формы и степени твёрдости. Маасдам, бри, швейцарский, пармезан. Квадратный кусок сливочного масла. Пшеничный багет, формой напоминающий рыбу, с ужасно жёсткими краешками. Хлеб полагалось ломать руками, намазывать кусочки маслом, отрезать сыр.
   - Это французский десерт, - пояснила Даша.- Так заканчивают обед.
   Я заметила перемену в привычках подруги. У нас в СССР хозяин всегда предлагал курящим гостям сигареты вместе с пепельницей и спичками. И гости выкладывали свои пачки на общий стол. Теперь же Даша каждый раз вытаскивала свою пачку из кармана пиджака, а потом прятала её обратно. Она курила Марльборо, которые были у нас редкостью. Я спросила её, где ближайший табачный киоск, она сказала, что девочки меня проводят. И я с детьми отправилась на свою первую прогулку по Парижу. Девочки привели меня в парк, где нас встретила скульптурная группа с вороной, держащей в клюве сыр, и лисицей.  Над знакомыми персонажами из басен дедушки Крылова возвышался бронзовый господин в парике с бантиком, в сюртуке и панталонах – месье Лафонтен. Я покатала девочек на пони, хозяин животного сфотографировал их полароидом. Мы полакомились мороженым и отправились домой. По дороге я купила в нарядной кондитерской небольшой тортик с фруктами и взбитыми сливками. Увидев этот кулинарный шедевр, Даша округлила глаза.
     -Я не балую детей такими дорогими лакомствами. Возьмёте торт с собой на квартиру. Сейчас Володя вас отвезёт.
      За десять дней в Париже мы встречались несколько раз. Я подробно описала эту поездку в рассказе «Париж, родня моя», и не хочу повторяться.
     После этой встречи мы встретились с Большовыми только спустя десять лет. Даша писала мне из Парижа письма, полные отчаяния. После распада  СССР её муж лишился своей работы в Париже. Для неё это стало настоящей жизненной трагедией.
    С тех пор прошла целая жизнь. Те пророки, которые предрекали Большову крах семейного счастья, ошиблись. Даша хранит их очаг.
 Большов написал множество книг, которое с завидной регулярностью тиражирует одно из московских издательств.  Даша стала счастливой бабушкой троих внуков. Её жизнь сильно омрачена тем, что ей приходится жить в Москве, в то время, как сердце принадлежит Парижу. Мне очень её жаль.
    Их дочери выросли в Париже и там же получили образование. Они очень славные молодые женщины. Анастасия стала модной на Западе художницей. Я видела несколько проспектов с выставок её работ. Особенно меня поразила гипсовая инсталляция в виде блюда, на котором были разложены женские молочные железы. Успехом пользовались также загипсованные женские трусики разных размеров, которые Настя одолжила для этой цели у своих знакомых.
     Анастасия воспитывает сына Николя, рожденного от французского скрипача. Жить с мужем девушка из русской семьи не смогла из-за его чрезвычайной скаредности. Меня этот молодой парижанин поразил, когда, приехав летом в гости к родителям бывшей жены на дачу в деревню Соловьевка, тут же отправился на охоту за местными лягушками, презрев разносолы Даши. 
      Ксения стала телевизионным журналистом-международником. Вышла замуж за своего коллегу из Израиля, у пары растут две дочери. При этом оба родителя постоянно работают в горячих точках.
     Будьте счастливы, друзья мои. Несмотря на противоположные политические взгляды, я люблю вас.
   К юбилею Владимира Большова по его просьбе я написала предисловие к сборнику стихов, который выпустило издательство «Художественная литература».
    Вот этот текст.
               
               
              Первую встречу с поэтом я помню до мелочей. Хотя с тех пор прошла целая жизнь. Его, моя, нашей страны. Но как будто сегодня я вижу гостеприимный московский дом друзей - врача Ефима Ратнера и его жены, художницы Маргариты. На той самой легендарной Первой Мещанской. Портрет Хемингуэя на стене. Шумная компания за столом. Дым коромыслом. Маргарита просит:  «Володя, спой, пожалуйста!  Фима, бери свою гитару, подыграй ему!». Звучит вступительный аккорд. Рослый человек в джинсовом костюме поднимается над столом, устремляет взгляд куда-то за окно, и...
               
                Каюр погоняет собак
                как тысячу лет назад...
 
    И происходит чудо. С первыми же словами куплета  вдруг куда-то исчезает комната, плавающая в сигаретном дыму. В пламени свечи возникает погонщик в малахае, лицом удивительно напоминающий поющего. Немного охрипший баритон уносит в  таинственный мир тундры, я  словно наяву вижу бледное небо с зеленоватыми сполохами , слышу  отрывистые команды погонщика, явственно ощущаю влажное дыхание собак.  Колдовство!
    Кончается песня, прошло наваждение. Кто-то закуривает, кто-то наливает виски... Всё вернулось на место, только жаркое собачье дыхание никуда не исчезло. Поднимаю на руки хозяйскую болонку,  уткнувшуюся мне в колени, и спрашиваю как в трансе: «Что это? Кто это? Кто написал песню?»
    Хозяин отвечает: «Это его стихи. Володины».
    На нём явный налёт заграницы. И супермодный джинсовый костюм, и пачка «Кэмела», и принесённая им на стол бутылка виски, и немного странный нарочитый акцент во время пения...  Ах вот оно что. Он только что из Австралии. Собственный корреспондент газеты «Правда».
     Хорошие какие слова в песне. Я разбираюсь в стихах. Приучена с детства к классике. И отец писал стихи. « Тучи над городом встали» - это его.  Мне хочется послушать и другие песни нового знакомого.    
    -    Спойте что-нибудь ещё. Своё.
    -   Я вам лучше почитаю.
    Всё, веселье закончилось.  Компания  попадает под гипноз стихов.  Поэт читает нараспев, с доверительной интонацией, и кажется, что обращается только ко мне. По лицам остальных угадываю, что и они чувствуют то же самое.
Русские веси остались вдали. Старых поместий тлеют угли.
Прошлое наше –ушедший век. В Храме Спасителя свечки свет.
     Какие разные у него стихи. Горькие и полные юмора, лирические и гражданственные, о войне и революции, о созвездиях и  вулканах, об одиночестве и, разумеется, о любви. Он меня заинтересовал. Было неудобно брать интервью в гостях, и я напросилась к нему в редакцию. Здание на Улице Правды. Газета номер один в СССР.   Солидный кабинет, мой герой во главе длинного стола, на котором разложены гранки. Читает колонку политического комментатора. Большой газетный начальник, на удивление,  совсем ещё не старый. Сорок лет —второе  мужское совершеннолетие.  Включила диктофон. Давай, для начала расскажи биографию. Для человека, рожденного в тридцать седьмом, судьба трагически обыкновенная. Отец был репрессирован, после освобождения прожил недолго. Мать воспитывала сына как мужчину, а не как изнеженного Нарцисса. Закончил институт иностранных языков, и отправился на Камчатку. Родине служить. Это было время романтики, а там её — бери, не хочу. Сверху полуостров похож очертаниями на древнего ящера с короткими толстыми лапами. Камчатка щедра. Она не скрывает своих тайн. Только будь храбрым и чутким.  Спустись в  жерла  вулканов — увидишь, как там черти варят лаву. Замри на мгновение на склоне сопки — и удивишься, сколько песен о любви поёт всё живое вокруг тебя.  Ты можешь  подслушать признание шмеля,  и торжествующий клёкот Орла, и победный крик Снежного Барана. И он спускался в жерла вулканов, и слушал язык тундры.
; Эй-эй! Слушайте все!
; Я заметил в снегу
; след ее копыта !
; Эй-эй! Слушайте все!
; Я увидел, как солнца ком
; поддела она рогами!
     Суровые будни воинской части ПВО в двадцати с лишним километрах от Петропавловска -на-Камчатке. В окно смотрит Авачинская сопка. Ругается пьяный командир, на улице холод, а стихи так  и возникают сами собой. И просятся в блокнот. Ждут своего времени, как  еще  не отправленные письма.
  А вы там, на дальнем материке, за тысячу долгих верст,
гадаете по руке —живой я  или замёрз.

   Когда набралась первая тетрадка, младший лейтенант  отправил в «Камчатскую правду» письмо. Вдруг опубликуют?
            Ветер запустил в меня сосулькой.
            Снежной бабе приказал:
«А ну- ка!
Покажи ему, где рак зимует!!»
Баба за метлу свою схватилась,
Но с метлой и руку потеряла,
теплым снегом плакала с обиды…
Видно где-то
 море потеплело.
               Рифма, ритм, смысл, образы, метафоры — всё налицо. Парень молодой, а личность зрелая. В «Камчатской правде» стихи опубликовали. Тысячу раз прав С.Маршак : «Коль ты еще не начал — не поэт. А коль уж начал, то не начинающий».
       Сколько лет прошло с тех пор? Не будем считать. Тем более, что стихи обычному счету не поддаются.  Одни написаны под впечатлением посещения Святой Земли, другие появились в Австралии,  на Большом барьерном рифе. Поэт заносил строчки в свои «Тетради»  на берегу Бискайского залива,  в рабочем парижском кабинете,  в египетской пустыне,  в самолёте, или  в русской деревне, где из окна виднеется одинокий дуб посреди поля. Сборник  «Заветные тетради» появился в издательстве «Евразия» в 1998 году тиражом всего  в 2000 экз. с рисунками его дочки Анастасии и ее подруги Эльзы Ферри. Теперь это – библиографическая редкость.
      К тому времени    журналист  уже завершил свою карьеру в «Правде». Работал он там на разных должностях — обозревателем, собственным корреспондентом, редактором отдела международной информации ( номенклатурная должность!). Но у поэта в жизни главное что?  «Вечная участь поэта -  звать неземную любовь». Это я ему однажды ко дню рождения сочинила. И вот она пришла на его зов . Было время, когда он жил один на зимней «правдинской» даче в Серебряном бору. Переживал период влюблённости в будущую свою жену, принимал трудное решение, как жить дальше. Что выбрать - любовь или карьеру? Он не был бы поэтом, если бы предпочёл дальнейший взлёт по служебной лестнице. Когда мы с мужем приехали его навестить, он встретил нас у троллейбусного круга и  по дороге к даче прочитал  только что сочинённые стихи.
          Поговори со мной ещё!
         Твоё дыханье в трубке слышу
         Оно моих коснулось щёк,
         как будто бы ты рядом дышишь
         Поговори со мной ещё!
        А здесь в окно скребётся ель
        И сосны,  словно после душа.   
        Март уговаривал апрель
       Повременить — а тот не слушал
       И мне…
       мне тоже  говорят:
       Не торопись, проверь, отмеряй...
       Не виделись три дня подряд
       Невозместимая потеря…
       Так родился цикл  «Дашина тетрадь». Журнал «Юность» опубликовал из него  несколько стихотворений. «Замок на песке» полюбился читателям, а их у журнала было — не счесть. Кто-то положил стихи на музыку, и песня понеслась по всей стране. 
Я строю замок на песке.
Я знаю – все на грани срыва.
Но мы шагаем по обрыву
с тобой вдвоем,
рука в руке
и строим замок на песке…
           Тема любви — она вечная в поэзии, и автор тоже никогда её не оставлял. В цикле «Пир страстей», написанном им в зрелые годы,  сюжеты любовных историй представлены в широком временном спектре - от грехопадения Адама до виртуальных связей во всемирной паутине. От «цветущей сложности» отношений до простого и понятного людям весеннего чувства обновления. И не без юмора, разумеется. «  А вы представьте,  если бы она,не надкусивши яблока, спросила:« Какая, Змий, на яблоки цена?». А Ева вот, взяла и надкусила.»   
     Но не только любовная лирика привлекает в его творчестве. Поэт всматривается в окружающий мир и открывает перед Читателем другое измерение, угаданное чутьём поэта.   Пишет про «ископаемый свет» после Большого взрыва.  Про одинокий аккорд, зацепившийся за кларнет. Про влюблённую змею.
         Раньше я спрашивала себя: как это уживается в человеке? Работа в газете «Правда» - и стихи?  Темы, лексика, стилистика  в политической журналистике подчинены определённым правилам. Без сантиментов. А стихи такие, что порой слезу вышибают. Потом понимаешь, что никакого противоречия здесь нет. Ремесло газетчика  дополняет поэтический дар и придаёт ему то самое качество гражданственности, без которого поэт в России не поэт.  Как-то он написал для правдинского капустника шуточную песенку про колонку комментатора      на мотив «Мгновений» Таривердиева:
    « Весь мир спрессован в эту сотню строк, общественное превратилось в личное. Мгновенье – это  очень малый срок, чтоб написать хоть что-нибудь приличное. На маленьких колонках ты растёшь и даже не теряешь вдохновения, хотя порой почти полжизни ждешь, пока тебе доверят обозрение». 
   В нашей компании журналистов эта песенка стала гимном.
   Разумеется, работая в «Правде», он многие стихи писал в стол. Читал друзьям. В «тамиздатах» публиковаться не хотел. И вот настал конец восьмидесятых. Время надежд и эйфории. Ветер перемен... А он выдаёт пророчество.
      «Безвременье, неверия пора. Поветрие в безветрии болота. Ждать перемен - нелепая забота. Ушли пророки с нашего двора.  С именьями, хотя и без имён.
Не воры, просто - напросто воришки.  Нам цену назначают нувориши разменными монетами звеня» .
                Он автор нескольких пьес, поставленных в театрах страны от Москвы до Махачкалы, и политической оперы  «Приди к источнику правды». Это песнь о Революции, о неизбежном суде Истории, о встрече на Витке Времени героев и предателей, палачей и жертв, людей прошлого и людей будущего.  У него есть политические стихи «Обращение к Агитаторам и Горланам-Главарям»:
«Не надо глаголом жечь сердца людей. Дайте им отдохнуть от глаголов и дел...  Ничего не надо невежливо бросать им в лицо,разрушать их дома, иллюзии и надежды.» Не могу не согласиться с этим призывом.
      Но мне хочется порекомендовать Читателю познакомиться не только с политическими трудами поэта.   Его творчество многогранно.  Он не тяготеет к определённой форме. Но прекрасно владеет практически любой. Его первой публикацией был перевод стихов очень сложного, «синтетического» американского поэта Уолтера Лоуэнфеллса в «Литературной газете» в 1958 году. Тогда завотделом поэзии в этой газете был Булат Окуджава. Он юного поэта и благословил. С тех пор много воды утекло. Но влияние американской поэзии от Уолта Уитмена до Боба Дилона,   джазовых ритмов, особенно блюза,  в стихах автора  ощущается почти физически, как   в камчатской поэме «Любовь», так и в египетском «Первом путешествии».
       И всё-таки в нём безошибочно угадывается поэт, наследующий русскую традицию стиха. Познакомившись с его «Заветными тетрадями»,   профессор  Франсуа Корнильо»  написал  журнале «Слово», который издаётся факультетом славистики в Сорбонне,  что это поэтический потомок Пушкинской школы.   
    У него  свой неповторимый голос, не спутаешь ни с кем. Ни со славными шестидесятниками, ни с  современными поэтами. Я ценю его  за то, что он своими стихами открывает всё новые грани мира — вот, смотри, как здесь интересно! У него мышление философа, интеллект энциклопедиста и дар поэта. Его интересует всё — и хрупкий мир влюблённых, и мир машин, и эманация городов,  и тайны Вселенной. Так появляется  «Космическая тетрадь», так рождается поэма «Небесный камень».
    В излучениях звезд  оживал этот камень, кропотливо сплетая структуры аминокислот? Или это осколок Живого, память о мирах,  потерявших орбит весло?   
    Интересно, что эту поэму, посвященную ученым, пытавшимся доказать внеземное происхождение жизни на нашей планете, он  написал еще    на Камчатке в 60-х годах, а их теорию признали только в начале ХХ1 века.
     Поэт — он на то и поэт, что имеет власть разговаривать со всем сущим и невидимым. Почему бы и не закрутить в таком случае роман с  такой вот красавицей?
  « Было просто мгновение — дуновение Вечности .Ты сказала по-русски:«Мы с тобою повенчаны...»
 Кружевное железо. Галогенные свечи. Триста метров невеста - и рост человеческий.
     Это стихи из цикла «Эйфелева башня», написанного в Париже. 
      Лирический герой поэта  - непоседа, который бродит по миру и тоскует по России. То он танцует с австралийской девчонкой на дискотеке, то   поднимается на Голгофу по той самой дороге, по которой шел туда Христос на свою страшную казнь, чтобы умереть и вновь воскреснуть.    Он то воплощается в чёрного невольника  в      австралийском  «джазовом»  цикле «Слушайте меня, оборванцы !», то  вселяется в душу  рояля:   « На ниточке звука висит мое сердце, на хвостике ноты...». 
    Каждый раз, читая или слушая его стихи , я знаю, что обязательно настанет момент, когда они мне подарят минуту восторга. На хорошую, сильную поэзию организм реагирует независимо от моего сознания. Мороз по коже и слёзы из глаз.