мне чужого не надо. Лиза Алерт

Параноидальные видения, вместе с  шизофренией усугубляют анамнез.
Пациента, под номером 0903, ни под каким предлогом, не выпускать за стены лечебницы.
— Никогда не разговаривайте с незнакомцами. Ни в коем случае.
Они могут быть опасны, для общества.
— Да-с, с ним тоже, ведь он сам приспешник сатаны.. самого, Самого….
Потому подчеркнуто три раза с низу, написанные слова, Григорьева.
Главврача психиатрической больницы, в своем дневнике, который превратившись в прах, вещал правду…. или нет, точнее, не совсем так.
Когда в стране, вроде Швейцарии, все тихо-мирно, люди, вроде Навального, со временем обращаются в серьезных деловитых адвокатов, они приходят на заседания суда с кожаной папочкой за 3000 евро, выступают в пиджаках и галстуках от Гуччи, улыбаются на камеру белоснежными зубами…
Но когда этого нет, а это на самом деле происходит дурное со страной, то они, почему-то  становятся революционерами.
Кино по духу происходил из такой породы революционеров, бунтарем против всех, начитавшись романа «овод», но его отталкивала сама идея братоубийственного кровопролития, после пребывания в психиатрички и в гараже, он начинал видеть мир, как новорожденный ребенок, в ином цвете, не в радужном, или в изумрудном, просто в другом.
Можно сказать, изнанку, оборотную сторону, всего происходящего с ним, с остальными людьми тоже.
Иногда мир казался кроваво-красный, иногда как черно-белый киноэкран, это выглядело как перепутье, там многие пути, где-то застрявшие в реальности, но не познающие ее в полной мере.
Город теней, грани полуреальностей, да неважно в каком именно городе находишься, без разницы, все наши города такие, которые смотрятся как крысиные норы, и населяют их именно крысиные существа, только почему-то обладающие  пока человеческим обличьем.
Фасадная сторона города, а что на изнанке? Дыры, провалины, заброшки, дороги.
Парадная сторона общества, богема, элита, русичи, атланты, а что там, с другой стороны?
мигранты, гопота, зеки, алкашня, инвалиды, пенсионеры, безработные, бомжи.
Нарядная сторона жизни: детсад, школа, первый класс, армия, свадьба,
А что на деле, если посмотреть с изнанки: издевательства нянечек, одноклассников, дедовщина, измены, развод, алименты.
Наверно теперь не приходиться сравниваться такими объемами, наглядно понятно.
Изнанка города, жизни, или общества, она всегда победит, в преимущественном соотношении сил.
Но Города, они такие, со многими тайнами, канувшими в безвестность.
Он прошептал свое желание:
— Я хочу раствориться в других людях, в сотнях, в тысячах, в миллионах, чтобы не ощущать боли, взваленной на плечи.
Вдруг он почувствовал, как в ногу впилось  что-то острое, вроде жало пчелы, растеклось по венам, потом отпустило. Сверху раздался голос, вроде парня:
— А ты такой герой, понес, что ли свою ношу? А, понятно никто, кроме нас?
Кино остановился, прислушиваясь, но ничего дальше не происходило, под бетонным козырьком балкона, огромного, девятиэтажного, протяженного по всей улице Краузе, дома под номером 81.
Он зашел в проходную арку, в ней стояли четверо подростков «нефоров» с разноцветными волосами, у одного, или у одной девчонки короткая прическа, окрашенная чем-то в светло-зеленый, у другой малиновый колер на длинных, почти до джинс, волосах.
В носиках висят кольца, пирсинг, так это вроде называется, подумал.
Еще бабушка, Анна Петровна говаривала, еще в детстве:
— Не надевай на себя рубашку, задом наперед. Нельзя!
— Почему нельзя? Да что такого случиться, баушка?!
Развеселый от игр, да и от всего, ребячился от души.
— Вот смотри,
Он надел футболочку на себя, повернутой наружу изнаночной стороной.
— Вот, ничего же не случилось.
— Ну-ка переодень, немедля.
Он нехотя переодел футболку.
— Да почему, ба?
— Потому что ты превратишься в изнаночного человека. Он придет к тебе ночью, он будет очень плохой и очень злой.
— А вот и надену, а вот и надену, я его не боюсь, я его не боюсь.!
— Ба, а что если..
— Внучек, там я оладушек поставила в духовку. Скоро они будут готовы. Пойдем смородиновый чай пить.
— Ура!.
— С вареньем, с рафинадом, со сметаной..
— Урааа!!
Ребятенок, тут же позабывший о странном вопросе, побежал на кухню, топоча маленькими ножками, пить чай из большой фарфоровой кружки, где на ободке кружатся счастливые медвежата  вместе с суетливой, но в тоже время такой уютной бабушкой, заедая его испеченными оладушками.
Кино припомнился тот эпизод из его жизни.
Конечно, он тогда был маленьким, многое не понимал, а что сейчас, ведь почему нельзя, одеть на себя футболку изнаночной стороной, наверное, дело не в том, что окружающие люди не поймут, посмотрят косо, просто бабушка знала, что нельзя так делать, и всё. Запрет, из бытовой магии.
Его мозг пронзила догадка: а что если…
А что если религии и магия, составляет одно как бы целое одной и той же медали.
Религия это парадная сторона, ведь не просто так сделано: рождество, крещение, разные там байрамы, отмечаются на государственном уровне, поэтому объявлены выходными днями.
Работают официально на своей работе, сотни тысяч людей  в церквях, в мечетях, попы, священники, муллы, муэдзины, и бог знает кто еще.
Которые не производят абсолютно ничего существенного, что можно потрогать руками, они не строят дома, не пекут хлеб, не режут металл.
Они только говорят громкие слова, ходят в рясах с серебряным крестом, бьют поклоны, молятся в храмах и в монастырях, махают кадилом, читают намаз и асанну.
Ну  а ведунство, колдовство, ведьмачество, оккультизм, каббала, вуду, кельты, друиды, атланты, шумеры, толтеки, белая или черная магия, тот же экзорцизм, оборотная сторона, так сказать, изнанка, вот этого всего.
А что если, его снова кольнуло, догадкой.
А что если  Сим, этот исчезнувший так внезапно Симпатяга, это мой брат близнец, или же это как бы я, но не совсем я, только воскреснув с изнаночной стороны. Где есть могила, кладбище, место под захоронение, оно там с венками и с цветами.
— Эх, говорила ведь бабушка, не надевать так футболку, — пробормотал Кино.
Ему захотелось удариться головой об стену, той мрачной арки, расписанной граффити, и емкими словами о жизни, от такой правды, расколоть череп на многие части, чтобы больше ни о чем не думать, не знать, не вызывать на свет своего  давно мертвого двойника, которого он похоронил еще в детстве, и уже почти забыл про него, за давностью лет.
Окунувшись во взрослую  подростковую жизнь, где нет уже места детским гаданиям, страшилкам про чертей, вампиров, мертвяков, вызыванием домового, и призрака Белой Дамы.
Он прислонился  плечом к стене, ощупывая ладонями слои штукатурки.
Кусочки краски, мела, гипса, бетона, вонзались ему в кожу.
Кино не ощущал боли, что есть боль, по сравнению с этим, она ничто, он хотел войти в нее полностью, самому стать этой стеной навечно и навсегда, найти вход, получить ключи от послезавтра. Но почему-то не получалось, тогда он откинувшись головой, несколько раз до хруста костей приложился лбом, припечатался лицом, потекла кровь, на безразличной стене украшенной членами и чертями с рожками, поверх них,  с багровыми разводами остались кровавые отпечатки его головы.
Да, теперь  головой Кино владел не он сам, а можно сказать, не побоявшись, нечто другое. В таком сочетании, когда тело не обладает умом, а ум иногда подводит, это дорога к полному безумию, которая, как всегда, заканчивается  смертью.
 Кровь брызнула, из-под черной шапочки натянутой на голову, ложась вольной краской, вроде как на выброшенный ненужный холст,  она кидается дикой кошкой на изображение шутовской рожице, намалеванной маркером, какой-то детской рукой, от этого она приобретает, довольно зловещий вид, как у маньяка.
— Эй, мужик, ты чего творишь?!
Не смог войти в стену, наверно, всё же, испугался небытия, вечной темноты, быть пожизненно запертым в бетонной кладке.
Стать мертвым, или живым где-то там, на постоянной основе.
Да и зачем это нужно.
Поэтому Кино остановился, перевести дух, смахнуть с лица  потеки крови, послать, куда подальше посторонних свидетелей, чтобы потом исчезнуть, где-то, наверно в прошедшем времени, это тоже его желание, когда погибают все герои, сражающиеся с духом отца шекспировского Гамлета, когда на сцене останется только один артист, ставший легендой, а внизу, где-то на зрительских рядах, рукоплещет публика, только незначительная публика.
— Ты как, там, живой? Тебе бы в больничку надо.
Еще раз переспросил разукрашенный тенями парнишка, косящий под гота, из той компании, неформальной молодежи.
— Ага. А лучше в рехаб. Мне бы не помешало.
Кино сплюнул на землю розоватую слюну, вместе с выпавшим зубом.
Еще одна часть тела, или души, ушла из него, отзываясь отголоском чего-то еще.
— Лиса, а это по твоей части приходиться.
Девчонка с изумрудными волосами, наверно покрашенными аптечной «зеленкой», осторожно приблизилась к нему.
— Вы не пугайтесь, я Алиса. Это Макс, Эльза и Шурик.
— Кино.  Че вы тут делаете?
— Мы волонтеры из «Лизы Алерт», — отозвалось зеленоволосое малолетнее чудо, по имени Алиса, или же Лиса.
— Ищем девочку, она, как десять часов назад потерялась. Не пришла из школы домой.
Ходим теперь, клеим везде листовки, расспрашиваем людей.
— Вот  смотрите, — она протянула ему бумажный лист,  с фотографией и текстом, мутно распечатанный на черно-белом принтере.
Кино посмотрел, вгляделся внимательней: за сегодняшний день, он видел сотни таких девочек, но эта почему-то запомнилась.
Ее уводил в сторону таксопарка, какой-то мужчина, придерживая ее за детский рюкзачок.
Да, рюкзачок, присутствовал на фото тоже, только в жизни он был аляповато- желтым выделявшимся пятном, на всем остальном сером фоне жизни, словно распушившийся подсолнух, или одуванчик.
— Ей всего десять лет.
«Было», хотелось добавить ему, но не смог, поэтому спросил:
— А тебе сколько?
— Мне семнадцать пока, а что?
— Нет, ничего, а где тут квартиры под восьмидесятыми номерами?
— Тут рядом, пойдем, покажу. На, возьми салфетку, кровь сотри.
Они пошли, Алиса по взрослому показывала дорогу между машин, Кино вытирал салфеткой лицо.
Потом она начала спрашивать:
— А ты наркоман? герыч, меф, синтетика?
— Хуже. Человек, который ищет отца. Приехал в город, никому неизвестный.
И моя мечта, стать легендой.
— Да ладно?!
— А то, я же не мечтаю стать квадробером, или тиктокером, с лямом подписоты, всего-то,  легендой.
— Не, ты точно обдолбанный наркоша. Вот твой подъезд. Пока.
Нам надо искать девочку.
— Ну пока.
Хотя ему захотелось воскликнуть ей вслед, остановить эту зеленоволосую фею, раскрашенную под цвет ее зеленых глаз, возникшую точно из сказки:
— Я не обдолбыш, я просто Кино. Я видел эту девочку.


Жизнь,