02. Глава вторая

Макар Максимович Донской.
РУССКАЯ ГОТИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА.
Эра мистического реализма и сентиментализма.
ДЕНЬ СВЯТОГО МАРМЕЛАДОВА.
Повесть.

ГЛАВА ВТОРАЯ.


— Иван Сергеевич! Вы, пожалуйста, не спите, — заполошился Диомид. — Подремайте только, чуток! Здесь у спящих высасывают кровь!

Мармеладов, доставший из кармана французский словарик, махнул рукой:

— Вперед, гляди!

Диомид, весело обернул к барину, ставшее юным малиновое лицо:

— А там причитает вдова по смерти мужа!

— Кавардак! — недоуменно пожал сухонькими плечами путешественник, судорожно перевязывая бордовый шарф на затекшей шее…

— Ваше право, судить! — ответил тот. — А все ж, ходит беда в этих краях!

— О, не беспокойся, любезный мой…

Иван всегда был в стороне от церкви. Софья же, напротив, тщательно прилежала ко всему заповеданному в храме. Софья Андреевна регулярно слушала проповеди и преклоняла колени на исповеди, и вследствие частых благочестивых молений, на Ивана смотрела как на заблудшую сотую овцу, к которой скоро спустится Небесный Пастух. Думая так, Софья, женщина рассеянного возраста, мельтешила на все воскресные службы, в располагавшуюся неподалеку от их родового имения, церковь.

Поскольку в церкви все болтали и обо всем говорили, то и она не могла не узнать об отце Христофоре, кавказском пустыннике, недавно приехавшем в Рай-Михайловское.

Отец-пустынник проводил изгнания бесов, не афишируя, впрочем, сего, чтобы не подвергнуться гонениям со  стороны церковных властей. Вообще, отчитки, вследствие обилия присутствующих на них одержимых бесами, были запрещены категорически. Пустыннику бы впору заметить запрет на изгнание дьявола. Но он знаменит. К нему свозили кликуш с окрестных деревень. Шла молва об исцелениях.

Софье Андреевне непременно хотелось, чтобы и Мармеладов съездил на отчитку к отцу Христофору и наслушался кликуш. Сама Софья побаивалась отчиток, как заразного, но серьезно опасалась и за будущее Мармеладова, тем паче, что намедни она вдруг заметила, как Иван Сергеевич все чаще берет бокал белого за чтение. «А повсюду народ спивался! Драки, какие! Не дай Бог, – переживала за свои мирные денечки Софья Андреевна, – мой тоже станет драться! О, не бывать этому!»

Скоро молитвы Софьи Андреевны возымели действие и, находившийся не у дел, Иван Сергеевич, начал читать церковные книги, не желая, чтобы Софья Андреевна вынула с него всю душу. «Женщине дать первенствовать над собой? Нетушки, сраму такому не быть!» – решил Иван Сергеевич и принялся за собрание сочинений популярного церковного писателя, который звался у него просто – Брянчанинов, хотя тот и являлся епископом церкви.

Начитавшись Брянчанинова, Иван Сергеевич оказался весьма начитанным, — уже скоро, — да так, аж ему пришла мысль издавать светский журнал, в котором бы обсуждались церковная тематика, таинства и обряды. Сам он называл свое увлечение — радением о народе и возвышением его в просвещенности в вопросах православной веры.

Благодаря духовному чтению, неожиданно между Иваном и Софьей обрелся, — утраченный ими обоими, еще в молодые годы, — общий язык, с проистекающей взаимной симпатией. Заново обретенная пахотной упряжкой елейноречивость — хорошо, сладко отдавала благовонным миром, — и, с согласия Ивана Сергеевича, слегка напоминала супругам Мармеладовым запатентованное духовенством венчанное семейное счастье.

Поскольку общий язык с мужем наладился, то жене захотелось привести душу Ивана к покаянию в Православной Церкви.

Софью Андреевну, уже пару лет как звал на службы церковный благовест, и поэтому бледной женушке Мармеладова казалось, что непременно каждый, кто слышит драматически-веселый звон, несущийся подобно сильному ветру с монастырской звонницы, сразу уверует в святость стояния даже возле церковных дверей.

Дальше дверей Софья Андреевна проходила редко.

Иван Сергеевич, ловит удачу на удочку! Несмотря на то что французская речь уже не считается в России главным отличием образованного человека, он все же умеет деликатно сказать по-французски. И нет-нет, а вставит что-нибудь из языка Ларошфуко… И труднически вздымая брови, обязательно рассчитывая, на захватывающий перфоманс, метнет блесну оригинальности, и займет тотчас безупречное место “во главе стола”.

Ну, а жена его имела обычаем говорить исключительно по-французски с супругой местного священника. Диспуты, прогуливающихся по комнатам вертихвосток, не обращающих внимания на услужливо плетущегося за ними Ивана Сергеевича, звучали весьма зло и раздраженно.

Восхищаясь коварными склочницами, Мармеладов, точно гусак, ничего не понимая, молодецки прыгая на носочках, ища уместности сказать, ступал возле них, терпеливо ожидая заметиться.

Утопая в дамской болтовне, жадно внимая жару сцепившихся речей, Иван Сергеевич, намокая и млея, упаднически чаял только бы мига, в коем он, сбиваясь и путаясь, мог позволить себе произнести в присутствии статных женщин, ну хоть бы несколько пылкостей пуританской натуры, — из врачевательной аптечки, собранной вежливым умехой в дальний поход, — целиком состоящей из заученных в школьные годы афоризмов.

Как не досадно слушать ему непрерывающееся щебетанье, а все же, вытягивая шею, тянулся Мармеладов окунуться в адский пыл, скрывающихся под новизнами истерик, в светскости желая дамам подражать.
 
Не замечая казуса, Иван, навроде несчастного глухонемого, дрожа наперед пораженья, не пятился, вызывая к себе отвращение, а подчеркнуто аляповато агонизировал на редкость плохим произношением, изъясняться же на языке фронды свободно не мог.

Увы! Ивана не повлек звон колоколов ни к дверям, ни внутрь уютного и намоленного, облагоуханного пением «Святый Боже», храма. Уморенного мечтой, настойчиво звали за домашний письменный стол щелкающие, как бич, высказывания Брянчанинова против ересей и расколов. Мармеладов уже не знал, куда еще сунуть бумажку с цитатой из книг епископа, поскольку все книги Толстого, Чехова и даже Гоголя, он исписал на полях цитатами новоявленного церковного писателя.

Иван Сергеевич не посещал храм и ненавидел разгильдяев в рясах, какими считал всех церковных книжников, ходящих в длинных одеждах. И, в отличие от Софьи Андреевны, – покаяние Мармеладова не интересовало. Да и в чем каяться ему, — герою войны! — от конца браней и до сего дня носящему офицерский китель и презирающему все житейские нужды?

Иван Сергеевич немало нахлопотался в Москве, чтобы учредить журнал «Московский вестник», только вот всюду журнал приходился — некстати и не с руки. Бодливая, противная судьба издевательски закрыла Мармеладову всякую надежду на преуспеяние и надломила его, затравленного щупленького офицера, честь.

Проехали мельницу. Кучер Диомид прервал воспоминания Мармеладова следующим предупреждением:

— Ваш благородь! Вот же затея!? Удивительность!!! Мальчики, ведь у самого же дома помещика Миронова воруют!

— Что за случай? Изволь, братец, рассказать, а я послушаю…

— Прибыли мы туда… Супруга ваша часто просила меня отвезти ее к старцу… Гляжу, мальчики крутятся возле барского особняка… У одного — из рукава торчит сабелька стальная. Как брика скрипнула!!! Я оборотился, спохватился… И содрогнулась гортань моя! Мальчишка соскочил и бросился бежать… Забеспокоился я… Для Софьи Андреевны куплен на ярмарке сахар, — в кулях поставлен, на багажную полку… Взволновался, как бы не утащили… И как чувствовал…

— Ах, ну стащили бы… — с досадой заважничал, нервно теребя рукав пыльного мундира, Мармеладов. — Невелика и потеря!

—  Так деньги пропали! Покрадено у вашей супруги сто рублев из сумочки! Стали расспрашивать, откуда злые мальчики? Ведь никто не признался, что видел их…

— Врут преуморительно! — засердился Иван Сергеевич. — Как же они сбежали?

— Скрылись за угол дома… — откликнулся кучер. — Надо же ведь к прокурору, в город отправиться. Эх, не захотела Софья Андреевна…

— Чего не доложил?

— Ежели хозяйка с вами долго по-французски говорила…  Откуда мне знать, что не поведала о том. Запамятовалось, видать!

— Мальчики на побегушках… Отчего крадут, малыши? Им бы игрушку… — в сердцах, взмахнул руками Иван Сергеевич. — Да, натурально дело…


М.Донской, 2025
Иллюстрация к произведению выполнена автором.