Наследие Арна. Время Вдов. Гл. Первая. Ч Четвертая

  Сесилия Росса одной из первых вернулась с коронации в Форсвик. За ней потянулись и три ее подруги. Ссылаясь на преклонный возраст или женские причины, они улизнули из Линчёпинга, не выдержав и двух  дней пьяных торжеств. Теперь Сесилии Россе следовало позаботится о многом, чтобы все прошло по задуманному. Она приказала нагрузить две воловьи повозки мясом, хлебом, пивом и вином, а также палатками с флагами и шестами, чтобы со временем разбить лагерь  на дороге между Лёдесе и берегом Вётерна, где гостям невесты было бы удобно отдохнуть. Кровати для ночлега заказали в Йелаквисте — королевском замке, и в Лене, замке, принадлежащем  Фолькунгам. На причале озера  Вёттерн ждал королевский баркас «Змей», на котором они проделают последнюю часть пути  до Нёса на острове Виссингсё.  Сесилия Росса рассылала многочисленные весточки, чтобы организовать перевалку грузов с кораблей на Вёттерне, лодок в Ульвосе и на порогах Му на противоположном берегу озера, поскольку ожидаемые гости вызывали большую путаницу в торговле между Лёдесе и Линчёпингом.

  Сесилия Росса держала все торговые нити железной рукой, не встречая ни малейшего возражения.

    Ситуация несколько улучшилась, когда начали возвращаться бледнолицые с покрасневшими от пьянства глазами охранники и хозяева товаров, матерящие своих  беспокойных лошадей. Тогда  Сесилия Роза позволила себе провести две-три долгие ночи в собственном доме в обществе вдовствующей королевы Сесилии Бланки, Ингрид Ильвы и Ульфхильды дочери  Эмунда.

     Вдовствующая королева рассказала подругам, что ее сын решил не встречать свою невесту в гавани, поскольку датский конунг сопровождать сестру отказался. Какой бы разумной ни была эта мысль, вдовам так или иначе хотелось несколько дней пути провести наедине с Рикиссой. Однако, узнав от матери, что датчанку ожидает пышный прием с участием лучших всадников королевств, конунг Эрик остался доволен.

    Пока мужчины занимались подготовкой всадников, вдовы всецело посвятили себя белой кобыле, выбранной Сесилией Россой для будущей королевы. В конце концов, никто не знал, насколько уверенно держатся в седлах датские девушки, посему для юной невесты было бы правильнее  выбрать не исключительно красивого жеребца, а скромную кобылку. Никто из них не сомневался в пророчестве Ингрид Ильвы, что девушка явится пред ними в белом платье, расшитом золотыми нитями и значит не сможет ехать, опустив ноги в стремена с обеих сторон,  поэтому сарацинская шорная мастерская спешно  изготовила необычайной красоты женское седло, украшенное серебром и золотом. Стремена, уздечку и поводья  покрывали золото и самоцветы; на голову кобылы прикрепили привезенное из-за моря большое черное перо, а под ним — роскошный круг из  драгоценных красных рубинов с белым ограненным алмазом  посередине, символизирующий королевские цвета Дании.

    В эти беспокойные дни  Биргер не знал, чем занять себя. Его одежда и оружие оставались в идеальном состоянии еще с дней коронации в Линчёпинге, а теперь, когда  в Форсвик съехались около восьмидесяти гостей, любые занятия с молодыми людьми и мальчиками были отложены. Тем не менее, группы молодых и старых выпускников Форсвика, собравшись в одном месте,  вряд ли могли отказать себе в удовольствии посетить тренировочные площадки, и вскоре боевые игры между молодежью и стариками были в полном разгаре.

   На многих фермах и в замках королевства подобные игры стали проводить значительно позже, и в большинстве случаев они протекали мирно. Мужчины соревновались в метании копья по подвешенным мишеням или в касании щита Черного Питера, стараясь не попасть под удар его вращающейся дубинки или на полном скаку  разрубали яблоки мечом. Боец из Форсвика не стал бы связываться с подобной ерундой.

   Здесь развлекались играми более подходившими для мужчин. Самой вожделенной из них считался турнир — копье против копья: трижды скакали один на другого с намерением искусным ударом в грудь или щитом сбить противника наземь. Трех попыток бывало недостаточно, и  действо продолжалось до тех пор, пока один из участников не выигрывал дважды. Конечно, они пользовались не заостренными, а тупые наконечники копий, но это не делало игру менее опасной.

    Рыцари Сигурд и его брат Оддвард, управлявшие военными делами поместья, обеспокоенные болезненными криками и стонами, то и дело доносившимися с площадки, поначалу задумали прекратить эти рискованные забавы. Но поразмыслив, что удобных кроватей и хорошего лекарского ухода более чем достаточно, махнули рукой. Однако рыцарь Сигурд с неодобрением смотрел на участие в турнире  мальчишек моложе семнадцати лет.

    Биргер, один из самых молодых среди старших воспитанников в Форсвике, не только участвовал, но и свято верил, что станет одним из победителей в этом турнире рыцарей. Однако, задумавшись, сказал себе, что гордыня — грех и наказывается в мгновение ока, тут же перекрестившись и кратко попросив прощения у Божией Матери за то, что осмелился молить  об успехе.  Это было бы слишком самонадеянно в его нынешней компании среди пяти выдающихся посвященных рыцарей.

  Турнир проходил следующим образом: все всадники выстраивались на большом тренировочном поле, вдоль которого проложили долгие турнирные дорожки. В это время рыцарь Оддвард зорко следил за входом, чтобы никто из юнцов не смог пробраться на поле, и он действительно поймал двоих, смешавшихся с толпой зрителей, хотя сопляки и бормотали извинения, опустив головы.

   Сформировав большой круг, участники шли медленным шагом, но при звуке рога придерживали коней и остановившемуся в границах турнирной тропы оставалось только перекреститься и взглянуть, кто стоит напротив. Остальные присоединялись к зрителям, пока  половина участников не выбывала после первых поединков. Тогда все повторялось и они вновь шли по кругу в ожидании сигнала.

   Шествуя в первом круге, Биргер оказался за пределами турнирной зоны и спокойно устроился среди зрителей. Во второй раз ему повезло больше, и посмотрев с колотящимся сердцем вперед, он увидел соперника своего возраста.

   Прозвучал сиплый звук рога, и они бросились друг на друга с копьями наперевес. Биргер легко отбил первую атаку, с небольшим перевесом вторую, и уже в третий раз присоединился к тем, кто пройдет по кругу, в то время как побежденные будут стоять среди зрителей или пошатываясь, поплетутся в импровизированный госпиталь, если, конечно, их не понесут туда. 

   В третьем туре Биргер вновь не попал в число участников и вернулся к зрителям. Он подсчитал, что вскоре в игре останется лишь половина всадников. Если ему повезет со следующим соперником, он может стать победителем.

  Но ему не повезло. В очередной раз, остановившись по звуку рога, он оказался на центральной дорожке, и бросив быстрый взгляд на другой конец поля, глубоко вздохнул и перекрестился. Напротив стоял рыцарь Бенгт.

     Биргер стал белее полотна. К счастью,  его лицо защищал новомодный шлем, оставлявший лишь узкую крестообразную щель для глаз.  Первую атаку он выдержал, хотя от удара в грудь у него перехватило дыхание и он потерял щит. Однако он удержался в седле и храбро ринулся в новую схватку.

   Во втором заходе он был выбит из седла как пробка из бутылки — рыцарь Бенгт использовал удар, известный в Форсвике как  замах Арна — удар широкой стороной копья. Падая, он не повредился и тут же поспешил вернуться в седло. Теперь все участники, победители и побежденные, присоединились к зрителям, приковав взоры к ним двоим. Им предстояло сойтись вновь; имя победителя знал каждый, хотя и надеялись, что юный Биргер пострадает не сильно.

   Противники одновременно ударили в  по центру щитов друг друга. Свою роль сыграли вес и баланс рыцаря Бенгта и Биргер вновь вылетел из седла. В этот раз падение оказалось серьезным — его отбросило назад, и он приземлился, отбив шею и спину. Мгновенно  спрыгнув с коня, рыцарь Бенгт  бросился к Биргеру и осторожно стянул с него его  шлем.

— Ты в порядке, Биргер? — обеспокоено спросил он.

— Да, насколько заслуживаю, — юноша попытался мужественно улыбнуться, но улыбка получилась кислой. — Поздравляю с удачей, рыцарь Бенгт.

— С таким грозным противником немного удачи не помешает, — рассмеялся рыцарь Бенгт, подавая руку Биргеру, который, хоть и нетвердо, но держался на ногах.

   Игра закончилась. Победил рыцарь Бенгт,  ни разу не вылетев из седла— великая честь для Форсвика, где собрались лучшие воины королевства.

    Сняв и повесив в конюшне доспехи, Биргер, измотанный больше, чем ожидал, почувствовал, как накатывают спазмы головной боли.  На его груди, защищенной кольчугой, стальной пластиной и толстым слоем войлока, разрастался огромный синяк. Не придавая этому значения — синяками в Форсвике не удивить — он успокаивал себя, что мало кто остался бы в седле после такого удара.

  У дверей конюшни его ожидали трое друзей детства Ибен Арду, Йоханес Яковян и Матеус Маркусян. Они окружили его, хлопая по спине и утешая. Здорово, что хотя бы одному из мальчишек удалось отличиться. Биргер ворчал, недовольный тем, что попал на рыцаря Бенгта; возможно, против кого-то другого он бы выступил лучше. Однако друзья со смехом замахали руками, заверяя, что в конце концов его  все равно ждал бы Бенгт.

    В военных играх в Форсвике разбирались все от мала до велика, но из четырех друзей Матеус Маркусян считался истинным их знатоком, кроме того, он последний год обучался у рыцаря Оддварда.

   Ибен Арду полдня работал в стекольной мастерской, а остальное время проводил с медниками, чье искусство считалось скорее сарацинским, чем скандинавским. Йоханес Якобян пошел по стопам отца и занимался шестернями, колесами и пилам. И потому он напомнил Биргеру, что собирался показать ему новые пилы, а Биргер смущенно извинился, что был слишком занят, но теперь он совершенно свободен.

   Четверо друзей отправились на лесопилку, по дороге весело болтая на языке своего детства, смеси скандинавских, арабских, саксонских и латинских слов.

   Изменения и в самом деле произошли существенные. Раньше вращение пил  было не быстрее мельничного колеса, на оси которого они крепились. По этой причине они быстро нагревались и их приходилось охлаждать водой, поливая из ведер, в результате чего дерево гнило и разрушалось.

    Теперь колеса были установили на более тонкой кованой оси с небольшими рифлеными  шкивами, что сокращало время вдвое. Между большими и малым колесами были натянуты кожаные ремни. Словно чудо, большое медленное колесо передавало энергию малому, заставляя его вращаться с молниеносной скоростью.

   Биргера мало интересовали подобные изобретения, он откровенно скучал, но боялся обидеть друга и поплелся за ним сначала в стекольную, потом в медную мастерские, со вздохами выслушивая об очередных новинках. Вскоре заскучали и Ибен Арду с Матеусом Маркусяном, посему друзья единогласно, хотя и по разным причинам,  решили взять луки и отправиться на стрельбище.

   В этот час здесь царило безлюдье, что мальчишкам было лишь на руку — не стоило переживать из-за неудачного выстрела. Им не было нужды соревноваться друг с другом, все знали, что Биргер отличный стрелок, такой же как его великий дед и отец, лучшие лучники королевства.
     Постреляв скорее от нечего делать, они начали болтать о всяко ерунде, но в разговоре витала недосказанность, и вскоре Биргер почувствовал это. Ибен Арду первым  решился заговорить о коронации в Линчёпинге. Все напряженно затихли и Биргер понял, что они жаждут услышать именно это. Будучи друзьями с детства, они словно не хотели признавать, что есть вещи, отличающие его от других, и все же Биргеру, единственному из четырех, было позволено присутствовать на коронации. Конечно, Матеус надеялся, что однажды он будет посвящен в рыцари  и сможет посещать важнейшие церемонии страны, хотя стать для него рыцарем было гораздо важнее, чем гостем конунга.

   Вопрос был задан и Биргеру ничего не оставалась, как только ответить. Тем не менее он решил не выставлять это событие столь значительным. Достав из колчана стрелу и разровняв ногой землю, Биргер начал рисовать наконечником коронационную процессию в Линчёпинге.

   Процессию возглавили сорок всадников Фолькунгов и сорок мужчин из клана Эриков. Он изобразил одну толстую линию и одну тоненькую и волнистую. Это выглядело как-то так, что очень не понравилось  конунгу Эрику. Фолькунги из Форсвика казались намного сильнее и лучше вооружены, чем остальные — его королевство словно хромало на одну сильную и одну  слабую ногу. Когда конунг увидел такое, он немедленно приказал им ехать парами — сначала двое из его клана, затем два Фолькунга, и так далее в сорок рядов.

   Биргер растер ногой толстые и тонкие линии и нарисовал вместо них много коротких. Он чередовал жирные и бледные линии, показывая, как выглядело начало шествия.

   За всадниками, он продолжал рисунок, шли два знаменосца — Карл Глухой от Фолькунгов  и  некий Хольмгейр из рода Эриков. Потом тянулась большая группа пажей в черных одеждах, за ними судьи и вожди из Свеаланда в толстых меховых шубах и мохнатых сапогах, несмотря на то, что дело происходило в конце лета и было очень жарко. Он повторял, подражая их речи: «вожди Свеаланда» и «мохнатые сапоги», и сделал несколько важных широких шагов, выпятив живот и положив палец под нос, имитируя усы, но тут же остановился — ему показалось, что его друзья слишком уж расхохотались над столь невинной шуткой.

   Потом несколько смущенно и торопливо он описать коронационные одежды, двух молодых людей со  скипетрами, какого-то человек, который нес корону прямо перед конунгом, и двух подлых епископов, которых он так и не сумел как следует разглядеть.

  В этом месте он остановился, словно ему больше нечего добавить, и предложил продолжить стрельбу.

— Биргер, а где стоял ты? — взволнованно спросил Матеус.

  Биргер опустил лук и вздохнул. Он не мог не ответить на вопрос, заданный настолько ясно и конкретно.

— Я шел рядом с одним гадом из клана Эриков по имени Кнут сын Хольмгейра, длинным, как кол для подвязывания хмеля, — отрезал он, словно это было все, что он хотел сказать. Но друзья жаждали узнать больше и он нехотя продолжил. — Этот Кнут нес один из коронационных скипетров с крестом, а другой, с орлом — я, и тут больше нечего рассказывать, ну может, кроме того, что юнкер Кнут поначалу ерепенился и отказался идти со мной рядом.

  Друзья засыпали его вопросами, что это были за скипетры, кто этот юнгер, такой невоспитанный и надменный. Биргер отвечал с готовностью, он очень боялся, чтобы друзья не сочли, что он хвастается, поскольку шел в центре процессии и нес королевский скипетр.

— Хольмгейр, отец Кнута, как и нынешний конунг Эрик, внук конунга Эрика Святого — серьезно ответил Биргер. —  Но если принцесса Рикисса не родит конунгу наследника, то следующим претендентом на престол станет тот самый Кнут, который шел рядом со мной. Поэтому он и хотел казаться таким важным, но сглупил и нажаловался конунгу, а тот отрекся от него?

— Как это отрекся? — удивленно воскликнул Ибен Арду.

— Юнгер Кнут побежал жаловаться конунгу, что не собирается идти рядом с каким-то хвастуном, у которого слишком дорогой плащ, — рассмеялся Биргер. — Это, конечно правда, но ценность моего плаща в другом. Он принадлежал Арну сыну Магнуса и любой, если он не слепой,  даже издали разглядит на нем три тамплиерских креста. Вот так юнгер Кнут опозорил себя перед конунгом.

— А что же ему ответил конунг ? — благоговейно полюбопытствовал Йоханес.

— Конунг отчитал родича, что хорошо знаком с этим хвастуном, и что именно он, а не кто-то другой, понесет скипетр, — быстро пробормотал Биргер. — И  рассказывать-то особенно нечего. Поначалу юнгер Кнут побагровел, а когда мы шли в процессии,  прошипел, что поколотит меня при случае. А если вы хотите знать, что я тогда ответил, я сказал, что мы всегда можем встретиться в поединке верхом, в конце концов, я уже видал жалких слизняков вроде него. Ну, возможно, последнего я не сказал.

   Биргер наложил стрелу на лук и вновь натянул тетиву, словно ему больше нечего добавить, хотя остальные продолжали засыпать его вопросами.

— Потом не было ничего особенного, — сказал он, прицеливаясь. — Представьте  себе необычайно долгую литургию и удвойте ее. К тому же,  день был жаркий, а людей в церкви, как форели в бочке с солью. Когда все закончилось, подали угощение — ветчину и пиво.

Наконец, он выпустил стрелу и с радостью увидел, как она попала в самый центр круга.
* * *
     Процессия из Форсвика выехала на рассвете в направлении Лёдесе. Нежно-розовое зарево на востоке  обещало теплый погожий денек. На встречу с невестой конунга скакала череда из сорока всадников в полном боевом облачении с одной стороны,  столько же — с другой, четыре вдовы — между ними.  За ними следовали молодые люди из Форсвика, ведя в поводу лошадей, вьючных и несколько оседланных — для датских вельмож, если они сочтут нужным сойти на берег. Провизии и пива взяли с собой совсем немного, Сесилия Росса тщательно рассчитала каждый час пути: каждую ночь у них будет крыша над головой, и в определенная время - христианская трапеза.

      Кортеж возглавил рыцарь Бенгт с гербом Форсвика, большим квадратом, поделенным на четыре равных поля. В левом верхнем углу был изображен лев Фолькунгов,  в правом нижнем  — клановый герб Сесилии Розы — серебряная молния на черном фоне. На двух других полях были нарисованы три красных креста тамплиеров на белом фоне и красная роза Форсвика на черном, которую Сесилия Роза выбрала в качестве  собственного символа.

    Перед каждой вдовой скакал знаменосец, держа в руках штандарт с ее гербом: черный грифон на красном полотнище у Ульвхильды  дочери Эмунда и Ингрид Ильвы, три короны Эрика  Сесилии Бланки, носившей королевскую корону поверх черной вдовьей вуали, и черный щит с серебряной молнией и  красной розой  Сесилии Россы.

  Лучи восходящего солнца освещали наконечники копий, серебро кольчуг и гладкую сталь недавно отполированных доспехов. Их серебристо-синие цвета были заметны издалека;  у деревень их встречали встревоженные, неуклюжие рыцари,  выспрашивая, не грозит ли стране новая смертельная угроза, но узнав, что  Фолькунги скачут на встречу с будущей королевой, успокаивались,  с завистью разглядывая  их великолепие.

    В памяти народа были живы времена, когда война в этой стране считалась делом фермеров, сражавшихся скорее за честь, чем за серебро и землю. Каждый из них являлся к месту битвы верхом, оставлял коня, и обнажая меч, пешим кидался в бой.

    И вот в один прекрасный день из Святой земли в Западный Гёталенд вернулся рыцарь-тамплиер, принеся с собой ветры перемен. Форсвик стал школой будущих воинов; первые ученики  получали мечи и копья Форсвика в знак того, что десятилетнее обучение окончено. Возмужав, юноши открывали собственные школы по примеру Форсвика, и многие считали честью поступить в ученики к  рыцарю Бенгту в Имсеборгу, рыцарю Суне в Альгорасу или в замок Гум, принадлежащий Фолькунгам.

   Более половины  молодых мужчин, скакавших на встречу с  датской невестой, участвовали в битве при Гистелрене, разбив доселе непобедимого датского конунга Вальдемара. Восемьдесят всадников  Форсвика, выступивших в полном боевом облачении, представляли собой силу, равную крестьянскому войску численностью в несколько тысяч человек.

   Под тяжелый топот копыт по земле ступала новая мощь королевства.

  Столь грозная сила могла внушить страх любому похитителю невесты;  в те времена подобные похищения считались делом обыденным. Одни крали чужих невест с целью заполучить в свою постель, другие, чтобы вернуть  обратно, заломив с жениха хорошую цену, но в этом случае не прикоснувшись к невесте даже пальцем.

    Случись такое, сестра датского конунга, несомненно, обошлась бы  Эрику золотом в меру  веса девушки. И стоило похитителям лишь соблазниться подобной мыслью, сверкающая свита в серебряных и синих одеждах отпугнула бы их сильнее Божьих молний.

   Вдовы получали от путешествия истинное удовольствие. Нужды в спешке не было и погода не подводила. Ингрид Ульва уверяла, что тепло сохранится надолго, поскольку на следующий день должна  состояться литургия в честь Петрова Дня. Дождь в этот праздник предвещал осадки на целую неделю. Но день выдался таким погожим, что в возможность дождя верилось с трудом.

   У вдов имелись и иные причины для  доброго расположения духа. Казалось, что долгая борьба за власть закончилась, и это радовало Ингрид Ильву и Ульфхильду не меньше, чем двух других, хотя обе принадлежали к роду Сверкеров и скакали под черным грифоном. Будь они мужчинами, рассуждала Ингрид Ильва, конец войны озлобил бы их, потерпевших поражение. Так оно и было. Война закончилась с заключением мира между Датчанином и конунгом Эриком, которого конунг Вальдемар дважды пытался лишить престола с помощью своих друзей-Сверкеров.  Теперь Рикисса родит ему детей, а рано или поздно сына. Лучше, конечно, двух, потому что жизнь порой бывает несправедливо короткой как  для знатного, так и для простолюдина.

      А раз положено начало миру, рассуждала Ингрид Ильва, значит, вновь, как во времена старого конунга Кнута сына Эрика, урожаи станут обильными.

   Обе Сесилии, которым было что порассказать о мире и о войне, охотно с ней соглашались. Когда-то,  совсем юными, их против воли держали  в монастыре Гудхем, и они очень мало знали о битве, бушевавшей за стенами. Женщины перебивали друг друга, но Сесилия Росса одержала верх и рассказала, как в последние дни войны они видели воинов, прискакавших к Гудхему. Девушки кинулись к окну, надеясь увидеть синие цвета Эриков и Фолькунгов, но в ворота колотили всадники в красном. Узнав, что эти свирепые мужчины требовали выдать им двух женщин Фолькунгов, обе похолодели от ужаса. Вскоре, однако, они заметили, что все эти люди более или менее серьезно ранены и пытаются спастись бегством. Вот тогда они поняли, что их сторона победила; прошло столько лет, но то состояние счастья они помнят до сих про. Конечно, ехать рядом  с двумя дочерьми клана Сверкеров и говорить о таком не очень просто.

   И все же победа на кровавых полях Бьёльбо принесла многолетний мир. Небо больше не омрачали черные тучи. Нигде, в самых глубинах сознания, они не могли предвидеть опасность новой войны. И все же она пришла.

  Война подобна дождю, с горечью заключила Сесилия Бланка. Дождь приходит и уходит. После солнечных дней идут ливни, и тогда люди забывают, что солнце обязательно  вернется.

   Сесилия Роза усмехнулась темной мудрости вдовствующей королевы. Женщин с юности связала крепкая дружба и они всегда говорили друг с другом напрямик — как до, так и после того, как одна из них стала королевой. Дождь, сказала Сесилия Росса, это вода жизни, дарующая нам добрую жатву, а война его  полная  противоположность.
                *   *   *
     В первую ночь они остановились в замке Лена, на вторую получили ночлег в Йелаквисте, близ Скары.  Гавани и крепости Лёдесе они, как и было задумано, достигли  на третий день.

   Ветер оказался попутным, а погода сухой — как и обещал Петров день; в назначенное время  два датских корабля под красно-белым флагом  вошли в порт Лёдесе.

    Территория, прилегающая к  гавани с башней и деревянными стенами рынка была пустынна, и  с удивлением глядя в сторону  берега, подданные конунга  Вальдемара пытались разглядеть встречающих или хотя бы флаги, указывающие на то, что здесь ожидается прибытие королевской сестры. Поначалу они решили, что шведы запаздывают — такая неприятность случалась и при более важных встречах.

   Грохот приближающихся копыт раздался внезапно. Длинная наступательная линия всадников с полуопущенными копьями стремительно продвигалась вперед, словно намереваясь атаковать корабль, не успевший пришвартоваться к берегу. Вид атакующих всадников лишил  знатных датских придворных и моряков  дара речи.

     Последовавшее за этим  оказалось  еще более необъяснимым. Всадники, выстроившись в длинную прямую линию, быстро разделились на четыре равные группы, по сигналу рога устремившись  навстречу друг другу. Поначалу это казалось полным безумием, грозившем закончиться большой бедой. Однако первая группа всадников окружила вторую на расстоянии локтя. Остальные две группы проделали то же. Новый звук рога, и все всадники развернули своих коней, вновь оказавшись лицом друг к другу. Они помчались обратно с головокружительной скоростью, образуя огромный клубок из скачущих лошадей и сверкающей стали. Если бы  подобным образом они приблизились к вражескому строю, то без сомнения посеяли в его рядах такие же замешательство и страх.

   По третьему сигналу рога  всадники перестроились в две линии, встав напротив друг друга и направив копья  к земле. Все действо произошло за считанные минуты. Их выездка была непревзойденной.

   Мужчины застыли на месте, но вот прозвучал новый сигнал рога, и четыре знаменосца с развернутыми штандартами легким галопом помчались между всадниками, поднявшими  в приветствии копья. Знаменосцы резко вонзили свои флаги в землю, мгновенно развернулись и теперь только ветер развевал два красных, один синий и один зеленый штандарт.

   Наконец, показались ехавшие бок о бок четыре всадницы в роскошных плащах. Они не спешили, а  их вороные кони с серебристыми гривами ступали гордо, высоко поднимая ногу при каждом шаге. Голову одной из женщин украшала корона, а та, что рядом, вела в поводу белую кобылу с красной накидкой, расшитой серебром.

   Они остановились перед пирсом.  Несмотря на преклонный возраст, женщина в короне с поразительной легкостью спешилась первой.

    Остальные трое поспешили сойти с коней и, присоединившись к подруге, смело зашагали к пирсу, радостно улыбаясь. Женщина в короне вышла вперед и достала из-под  синего плаща каравай белого хлеба.

   Тем временем большой датский корабль выбросил швартовы  и портовые рабочие, в страхе разбежавшиеся при виде серебристо-синих всадников,  после недолгого колебания  осмелились  выйти и привязать их  к кнехтам. Корабль вытащили на берег и, поприветствовав мужчинам на борту, королева обратилась к ним необычным высоким и чистым для старухи голосом:

— Я королева Сесилия Бланка, жена конунга Кнута сына Эрика и мать конунга Эрика сына Кнута. Со мною честные женщины из страны готов и свеев, которую вы называете страной свеонов. Мы здесь для того, чтобы поприветствовать госпожу Рикиссу и под защитой друзей проводить ее к брачному ложу.

    В этот миг на палубе появилась Рикисса. Как нерешительный и боязливый, но любопытный теленок, она подошла к леерам и огляделась, словно искала и не находила ответа на свой немой вопрос, что подобает делать и говорить в подобных случаях. Вместо ответа был отдан приказ выдвинуть сходни.

   Рикисса из Дании  носила длинный кроваво-красный плащ,  под ним белое платье из ткани, называемой шелком  и pellum gullskotum,  с замысловатыми золотыми узорами. Лоб украшала тонкая золотая корона в виде обруча, а  светлые волосы длинными  свободными прядями прикрывали плечи и горностаевую подкладку ее красного плаща.

   Девушка осторожно ступила на узкий и неустойчивый мостик. Выждав немного, она набралась смелости и спустилась к пирсу неуверенными после плаванья шагами, где ее приняла в свои объятия Сесилия Бланка, передав с поклоном хлеб и соль. Прежде чем взять дары, изумленная Рикисса попала в объятия всех трех женщин во вдовьих вуалях.

  Вслед за девушкой на берег нехотя сошли шестеро мужчин в цветах конунга Вальдемара и  епископ, облаченный в черное. Холодно, но вежливо поприветствовав четырех вдов, они неловко огляделись в поисках мужчин, с кем предполагали вести переговоры. Однако все мужчины Форсвика оставались в седлах, не выражая ни малейшего желания спешиваться.

   Переглядываясь, датчане сообщили, что на них возложена миссия отвезти госпожу Рикиссу к шведскому конунгу, и Сесилия Бланка взмахом руки приказала подать гостям лошадей. Благородные датчане нахмурились, проворчав, что высокое происхождение обязывает их путешествовать в повозке с кучером. Они совершенно растерялись, не веря ушам своим, когда Сесилия Росса без обиняков  объявила, что им придется довольствоваться лошадьми и седлами.

  Рикисса готова была расплакаться, увидев, что еще мгновение и спор перерастет в драку.

— Не стоит опасаться, моя дорогая Рикисса, — наклонившись к девушке, прошептала Сесилия Росса. — Мы — женщины королевства, не оставим тебя одну. Ты под защитой наших сильных всадников.
— Благодарю тебя, госпожа, — ответила Рикисса, бросив обеспокоенный взгляд на господ своей свиты. — Я здесь, чтобы исполнить волю брата и сделаю все, что от меня ожидают, да поможет мне Пресвятая Богородица. Но неужели и мне откажут в повозке с кучером?

   Решительно отвергнув путешествие верхом,  датчане с гневом и высокомерием вернулись на корабль, приказав выгружать багаж госпожи Рикиссы на берег;  слуги Форсвика тотчас отнесли его к вьючным лошадям. Датский корабль медленно удалялся от берега, а девушка с тревогой смотрела вслед  покидавшим ее соотечественникам. Сесилия Росса вновь обняла ее, дав знак привести белую кобылу.

   Рикисса переводила умоляющий взгляд с одной женщины на другую.

— Я сестра конунга и мне не пристало путешествовать верхом,  как мужчине.

— Не  как мужчине, а как одной из нас, — дружелюбно усмехнулась Сесилия Бланка — При всем уважении, моя благородная госпожа, я королева, но езжу верхом. Это в обычае нашей страны, где мы сделаем тебя королевой. Просто держись рядом с нами и все будет хорошо.

     Понимая, что ей не оставили выбора, Рикисса сочла за лучшее забыть о высокомерии и улыбнулась.  Сесилия Росса взмахнула рукой и к ним подбежал молодой воин Эмунд. Он сцепил руки, на которые Рикисса оперлась ногой и вскочила в седло. Поначалу она держалась неловко и неуверенно, но очень скоро привыкла к седлу и своей лошадке, тем более, дневные переходы получились короткими, а погода выдалась на редкость теплой.

    Когда на третий день они  достигли берегов Вёттерна, где королевский баркас должен был доставить девушку в замок Нёс, она была в превосходном расположении духа и без стыда шутила о своей печальной участи. По дороге они говорили не только о верховой езде, и Рикисса почувствовала, что  обрела  четырех надежных подруг.

   Но оказавшись в баркасе среди норвежских моряков-зубоскалов, она побледнела и ее страхи вернулись. Не пройдет и часа, как она предстанет пред лицом  воина и конунга, которому ее отдали в обмен на мир, так необходимый ее брату по той простой причине, что он  увяз в новой войне.

     Этот конунг,  дважды разбивший Вальдемара Победителя, рассуждала она, не может быть красивым мужчиной. Печальные мысли, сродни ледяному ветру,  пронеслись в ее голове, она  плотнее запахнула плащ и прижалась к доскам форштевня, где норвежцы освободили ей место.

   Когда ее внезапно забрали из монастыря, она знала причину и искренне верила, что ее ожидает  брачное ложе, но не с иноземным королем, как это случилось с ее сестрой, отправленной в королевство франков. Представ перед секретарем  брата, она до последней минуты надеялась, что в избранники ей выбрали ее возлюбленного рыцаря из высокопоставленного рода Видэ. Воспоминание об их  последней встрече  накрыло ее  шквалом отчаяния, заставив подумать о самом тяжком из грехов — самоубийстве. Что ее ожидает на холодном Севере, кроме жадных похотливых рук дикого воина. Словно маленькая птичка, порхнувшая крыльями над поверхностью воды,  промелькнула мысль кинуться за борт в синюю ледяную воду. Однако она осознавала, как все это  бессмысленно — норвежцы отвечают за нее своей жизнью и не позволят ей утонуть. 

    Закутавшись в плащ, она заставила себя думать о хорошем, о неунывающих вдовах, с которыми попробовала подружиться.

    Вскоре показались мрачные бастионы замка Нёс. На берегу, облаченный в плащ для коронации и с короной на голове, уже ожидал конунг Эрик. Воды озера Вёттерн было спокойны, и приближающийся  баркас приметили издалека.

    Вскоре после коронации конунгу Эрику предстоит испытать  все то, о чем поется в бесстыдных песнях о мужчине и женщине. Его утешал тот факт, что женщина на только что причалившем судне, по крайней мере,  ни какая-то старая вдова. И все же, он был взволнован, его сердце колотилось как бешеное,  словно он стоял перед  линией рыцарей, когда копья наполовину опущены и остались считанные секунды до начала  атаки.

    Жених и невеста, встретившись взглядами,  понравились друг другу настолько, что без смущения, кинулись в объятья друг другу. В тот миг ни один из них не смог бы получить лучшего подарка.