Туннели Света

 
  Струйка пара от чашки кофе казалась Алексею единственным стабильным явлением в кафе «У Марты». За соседним столиком кипел спор, голоса нарастали, как прибой перед штормом.

– Да как они посмели! – гремел бородач в кепке, стуча кулаком по столешнице. – Пёс был символом! Жертвенность! Верность! А теперь – пустой постамент с мужиком! Позор!
– Совершенно верно, Иван! – подхватила седая женщина. – Я каждый день мимо ходила, Тобик сидел у его ног, бронзовый, такой трогательный...
– С фотографией в газете вообще кошмар! – вставил кто-то третий. – Теперь пишут, что пёс – это "народный вымысел? Да у меня внук с ним фоткался!

   Алекс потёр виски. Тобик. Это имя резало слух. Он тоже помнил памятник пожарному Семёнову в Центральном парке. Алекс несколько лет тут не был, он учился в Москве, поступил в институт, и первые три года не появлялся в своём родном городе. Сейчас же он не понимал, что здесь случилось. Он помнил отчетливо: высокий мужчина в боевой форме, одна рука согнута, будто держит шланг, взгляд устремлен вперед. И... ничего больше. Никакого пса. Никогда не было никакого бронзового пса.

– Извините, – его голос прозвучал тише, чем он хотел, но его услышали. Все повернулись, он смог повторить вопрос – Вы уверены? Про пса? Я... я такого не помню, не было никакого пса...

   Наступила тишина. Шесть пар глаз уставились на него с выражением, колеблющимся между жалостью и презрением.

– Алексей – мягко спросила седая женщина, Марья Петровна, преподававшая ему когда-то литературу. – Ты же местный. Как можно не помнить Тобика? Он же был легендой! Спасал детей из огня вместе с хозяином, а в последнем выезде оба... Голос ее дрогнул, и она замолчала, подавляя ком, подкативший к горлу.

– Я помню пожарного, кажется его фамилия Семёнов, – настаивал Алекс. – Один. На постаменте. Никакой собаки- Он достал телефон, лихорадочно пролистал старые фото.
— Вот! Майский субботник, три года назад, мой выпускной класс. Я чистил клумбу у памятника. Видите? На заднем плане памятник. Только человек!

   Иван выхватил телефон из рук Алекса. Все столпились. На экране был ясный снимок: Пожарный Семёнов, постамент, пустое пространство у ног.

– Фотошоп, – брезгливо бросил Иван, отдавая телефон. Ты пока жил в столице многому научился... да и на твоём фото просто плохой ракурс. Пёс был сбоку, немного сзади…
– Да ты просто заучился в своём институте, забыл про Тобика, Алексей, как же так – вздохнула с сожалением Марья Петровна. – Бывает, ты не расстраивайся. Память штука ненадёжная, перегрузился наверняка, отдохни пока каникулы.

   Но Алекс не переутомился, он знал. Он знал, как выглядел каждый уголок того постамента. О чем он ещё не знал, то это о шутке, которую коллективная психология сыграла с людьми в его родном городе. Без фотошопа здесь действительно не обошлось. В то лето, когда он усиленно готовился к поступлению в институт, здесь несколько весёлых молодых людей организовали между собой конкурс, кто лучше владеет фотошопом, и один из них сделал дипфейк из памятника пожарному. У ног героя появился пёс с невероятно душевным выражением, это и взгляд полный верности, и напряженная поза пса, внимательно всматривающегося точно туда, куда смотрел пожарный. Невероятно душевная картина.
   Опубликованная талантливая работа фотохудожника разлетелась по соцсетям, была опубликована в местных СМИ, и даже была распечатана на календариках. Фактически эта гениальная работа стала визитной карточкой города. С чьей-то лёгкой руки псу было дано имя «Тобик». Пикантности ситуации придал капитальный ремонт памятника пожарного. Место установки было огорожено сплошным забором, а сам памятник был вывезен на реставрацию Дело в том, что при его изготовлении был допущен технологический брак, и левая часть тела героя начала покрываться отвратительной зеленью в то время, пока правая плавно меняла бронзовый загар на отвратительную ржавчину.
   Горожане так полюбили образ Тобика, что уже не представляли, что в бронзе он никогда не был представлен. В памяти людей появились отчетливые сцены, как они гуляли с детьми в парке возле памятника, как фотографировались на фоне милого пса (и его хозяина конечно же). Какой-то впечатлительный писатель опубликовал в СМИ душевную историю преданности пса своему хозяину, который погиб вместе с ним исполняя долг спасателя.

   Алекс заглянул в историю публикаций. Все статьи о памятнике упоминали «верного пса Тобика». Даже на официальном сайте городской администрации в разделе «Исторические памятники» теперь красовалось описание: «Памятник герою-пожарному Семёнову и его служебной собаке Тобику, погибшим при исполнении...».

   Он пробовал показывать узкому кругу своего общения, кругу заметно сузившемуся за три года отсутствия, небольшую вырезку газетной статьи времени открытия памятника, бережно хранимую в семейном альбоме – короткая заметка о торжественном открытии памятника пожарному Семёнову без единого слова о собаке. Его настойчивость вызывала лишь снисходительные улыбки: «Опечатка, очевидно же!» или «Ну, значит, пса позже добавили! Но он всегда был!»

   Очень быстро ощущение от того, что город сошел с ума, начало трансформироваться в ощущение того, что это он, Алекс сходит с ума. Продолжая яро настаивать на том, что пса никогда в составе памятника не было, он реально становился изгоем. Друзья перестали звонить. В «У Марты» к его столику перестали подсаживаться. Шёпот «Тот, который с памятником…» следовал за ним по улицам. Горожане не просто помнили Тобика – они жили этой памятью. Они клялись здоровьем внуков, честью предков, что бронзовый пёс был неотъемлемой частью памятника, символом их города. Их реальность была вымощена плитами этой новой легенды, а Алекс стоял на зыбком островке своих одиноких, никем не признанных воспоминаний. Переубедить их было невозможно. Они были не злыми – они были уверенными. Слепо, фанатично уверенными.

   Он почти сдался, почти поверил, что ошибался. Почти.

   ***

   Дождь хлестал по ржавой жести крыш на окраине города. Алекса привел сюда жалкий остаток упрямства и имя, оброненное кем-то в насмешку: «Тебе надо в компанию к Леониду Пескову! Он тоже бредил… секта бессобачников!»
   Дом был покосившимся, двор зарос бурьяном. Дверь открыл сам Леонид Игнатьевич – высокий, исхудавший старик в вылинявшем халате, с глазами, странно сочетающими усталость и острый, пронизывающий блеск. В комнате пахло пылью, старыми книгами и… озоном. Леонид Игнатьевич невероятным образом совмещал научную деятельность, он был профессором и даже академиком какой-то иностранной академии, с фантастической изобретательской работой, заставляя стандартные устройства проявлять непривычные невероятные свойства.

– Алексей? Заходи. Я ждал, – голос был тихим, но твердым. – Про памятник, да? Про пса, которого не было? О тебе прошел слушок, Заходи, садись.

   Алекс, ошеломленный, опустился на скрипящий стул. Комната была завалена книгами, папками, странными приборами, напоминавшими то ли радиодетали, то ли медицинское оборудование. На столе под трепещущей лампой дневного света лежали испещренные формулами чертежи, изображавшие что-то, похожее на нейронную сеть. На столе разложена какая-то схема, здесь сеть светящихся линий соединяла оптические терминалы - устройства, преобразующие световые сигналы из оптоволокна в электрические. Кое где просвечивались голубоватые блики, а запах озона свидетельствовал, что по оптике летали не видимые лучи, а ультрафиолет.

– Они все так уверены, профессор, – начал Алекс, голос его дрожал от накопившегося отчаяния. – Клянутся... Я даже в архиве проверял... все изменилось! Все, кроме моей памяти! Я с ума схожу?

   Леонид Игнатьевич усмехнулся, коротко и беззвучно. Он подошел к столу, коснулся пальцем схемы.

– Сходишь ли ты с ума? Возможно. Но не в том смысле, как они думают. Ты ищешь ответ в психологии? Конформизм, ложная память? Он махнул рукой, как будто отмахиваясь от назойливой мухи – Детский сад!
   Мозг... многие представляют его как мокрый мешок с проводами, где ползают ионные и химические сигналы-улитки? Заблуждение!

   Он резко повернулся к Алексу, его глаза в полумраке комнаты вдруг ярко вспыхнули, отразив мерцание лампы.

– Мышление – это свет, Алексей! Чистый, быстрый, неуловимый свет! Аксоны? – Он ткнул пальцем в схему, где длинные отростки нейронов были реализованы как прозрачные волноводы. – Не провода и не химические реакции! Связи между нейронами это не трубочки с химическими агентами и ионным бульоном. Так то да, но это ещё и световоды! Биологические, идеальные световые сигналы! Они опережают медленные потоки натрия и калия как ракета опережает улитку! Комбинации единичных фотонов, по аналогии с единичками и ноликами в компьютерах, только на много порядков быстрее. Единица информации – квант света!

   Алекс замер. Ни слова по заданному им вопросу… слова старика звучали безумно, но в них была гипнотическая убежденность. Лампочка над столом мерцала, отбрасывая на стены пляшущие тени, похожие на нервные импульсы.

– Видишь ли, – продолжал Леонид, его голос стал тише, интимнее, – всё, что пишут про мозг: ионные потоки, синапсы, нейромедиаторы... это медленный театр теней. Грузовики, подвозящие стройматериалы. А собственно стройка, сама мысль является световым процессом. Недаром же говорят: «светлый ум», «свет знания»… В мембранах нейронов сидят криптохромы, крошечные белки-фонарики и белки ловушки фотонов. Они рождают и ловят один-единственный фотон за раз. Один фотон – один бит истины, мгновение озарения, частица воспоминания. Скорость света в нервной ткани – вот истинный ритм разума. Вот почему твой смартфон, тупея от триллионов операций, не может и близко подойти к скорости, с которой ты узнаешь лицо матери или чувствуешь ложь в интонациях собеседника. Химия и электричество – лишь сцена, обслуживающий персонал для этой... фотонной симфонии твоего разума.

   Он замолчал, давая сказанному прижиться в голове слушателя. В комнате было слышно только шипение лампы и стук дождя по крыше. Алекс чувствовал, как его прежняя реальность трещит по швам, уступая место чему-то невероятному и пугающе красивому.

– Но свет, Алексей... – Леонид подошел совсем близко, его пронзительный взгляд не отпускал, – Свет – штука коварная. Он не принадлежит только нашему миру. Каждый фотон, рожденный в темноте твоего черепа, в момент своего появления... он не одинок.»

   Алекс почувствовал холодок у основания позвоночника.

– Он существует одновременно в бессчётном количестве миров, – прошептал профессор, и его слова казались эхом из бездны. – Он связан со своими двойниками через саму ткань реальности, это в Физике называется «квантовой запутанностью». Суперпозиция. Квантовая неопределенность. Это не метафора. Это реальная физика, которой ещё только предстоит завоевать умы людей. И вот тут... – он ткнул пальцем себе в висок, – вот тут кроется дьявольская деталь твоей неприятной ситуации.
   Это называется эффект Манделы, погугли. Когда-то с чьей-то лёгкой руки или по злому умыслу, теперь это уже не важно, соцсети внедрили в сознание людей смерть видного общественного деятеля, Нельсона Манделы. Все считали его умершим, а он не зная того, стал президентом страны, и умер от возраста гораздо позже. Вот ты прямо сейчас ответь на вопрос, какую последнюю фразу произнёс Ельцин, когда представлял своего преемника?
- Тут всё просто, он сказал: «Я устал, я ухожу»
- А вот и нет, эта фраза внедрена в умы людей одним юмористом. Талантливая работа, эта фраза вполне могла быть сказана вечно пьяным Ельциным… Но он её не говорил! Тебе теперь даже в интернете не так просто будет найти реальные слова, так как сейчас даже в архивах может фигурировать не факт, а интерпретация. Реально он сказал, дословно… погоди, я сейчас достану, специально сохранил для такого случая… вот:  «Я ухожу. Я сделал всё, что мог». Слова президента огромной страны не устояли против массового искажения, а ты переживаешь из-за памятника…

Леонид начал расхаживать по комнате, его тень металась по стенам.

– Представь: информация в нейронной сети – это уникальное состояние фотонов, которые несут эту информацию. Но каждая ячейка памяти – она одноразовая в акте чтения. Когда ты вспоминаешь – ты не просто достаешь файл. Ты извлекаешь фотон, несущий записанную информацию. И в тот же миг, на его место, в ту же "ячейку", записывается новый фотон. Копия? Да каждый акт чтения информации это и акт копирования, перезаписи, чтобы в ячейке осталась копия того, что только что оттуда взято. За счёт этого механизма память существует в принципе. Но это так четко работает не всегда.

   Он остановился перед Алексом.

– Теперь представь: событие. Памятник. Без пса. Фотон твоей памяти хранит это. Но потом... начинается шум. Множество людей в этом мире начинает верить, говорить, клясться, что был пес. Может быть просто идея кажется привлекательной, может быть пёс был магически талантливо изображен, но так или иначе из невинного флэш-моба рождается мощное поле... информационный резонанс.
   И вот сейчас ты, в смятении, снова и снова вспоминаешь памятник. Ты извлекаешь старый фотон... и в ячейку записывается новый, копирующий состояние изъятого. Но каждый новый фотон... он рождается… не одиноким. Он частица, связанная (запутанная) с мириадами двойников в параллельных мирах. И в некоторых из этих миров... в большинстве этих миров, благодаря тому же самому резонансу...  уже давно существует консенсус: «ПЕС БЫЛ». И вот, в момент записи в конкретном мозгу конкретного человека, новый фотон "считывает" это доминирующее состояние из квантового облака своих двойников. Он принимает состояние "ПЁС ЕСТЬ". Информация в ячейке памяти изменяется. Физически. На квантовом уровне. Только что пса не было, и теперь он уже есть в истории мозгового браузера этого конкретного человека.

   Леонид тяжело вздохнул.

– И человек искренне верит. Его мозгу неоткуда взять старую информацию. Она перезаписана. Стерта квантовым резонансом. Старая версия? Она коллапсировала, как волновая функция. Для этого человека старой информации больше нет. Его реальность изменилась. Переубедить человека после такой перезаписи... все равно что заставить воду течь вверх по склону. Почти невозможно. Его мозг хранит другую физическую истину.

***

   Алекс стоял у нового памятника в Центральном парке. Бронзовый пожарный Семёнов глядел куда-то поверх голов прохожих. У его ног – пустота, та самая, которую он помнил как исторический факт, та пустота, которую город теперь заполнял громким воспоминанием о Тобике и сожалением о волюнтаризме скульптора. Мимо прошла группа туристов, гид эмоционально рассказывал о «верном псе, жертве страшного пожара». Люди кивали, делали селфи на фоне пустого места, где якобы стоял Тобик. Их лица были одухотворены общей правдой, которую грубо попрали «новоделом».

   Раньше в этой сцене Алекс видел бы глупость или упрямство. Теперь он видел нечто иное. Он видел легкость. Легкость, с которой световые нити мыслей людей, их фотоны, находили резонанс через незримые туннели в бесконечности параллельных миров. Они не врали. Не тупицы. Их мозг физически хранил иную версию реальности, навязанную квантовым эхом из других вселенных, где Тобик был реальным псом, после геройской гибели реализованным в бронзе.

   Слишком легкая коммуникация фотонов между мирами.  Вот кто был истинным виновником. Не злой умысел, не массовая глупость. Физика света и бесконечности.

   - Они не виноваты, – прошептал Алекс, глядя на воодушевленные лица туристов. – Просто...  фотоны их разума попали в резонанс с более громким хором фотонов из параллельных миров.

   Он развернулся и пошел прочь из парка. Гнев и растерянность ушли. Осталось странное спокойствие и понимание хрупкости всего, что люди называют "правдой". Героем этой странной драмы был фотон со своими странными связями с двойниками, разбросанными по бесконечным мирам мультивселенной. Разум людей был пойман в сети квантовой запутанности миров.
   Никто не был виноват. Виноват только свет, который слишком легко путешествует между реальностями.


   ***

   Алекс недолго усваивал новую информацию. После каникул в Москву уезжал уже не ошарашенный студент. Выходил будущий гений рекламного дела, специалист, способный на федеральном уровне раскрутить любой, даже самый недостойный товар или услугу, специалист, очереди на аудиенцию к которому предприниматели готовы были ждать месяцами. После его работы обычные люди просто не могли представить своей жизни без рекламируемого товара.