Наследие Арна. Время Вдов. Гл. Первая. Ч. Третья

  Биргер прискакал  в Линчёпинг с первыми всадниками из Форсвика и, достигнув королевского замка на другом берегу реки Стонга, узнал, что ему отвели ночлег в самом замке, в отличие от воинов его отряда, которым предстояло ночевать в палаточном лагере за пределами города. Он отвел своего молодого жеребца  Ибрагима в конюшне,  испытав немалую гордость, когда королевские слуги признали в нем лошадь  благороднейших кровей Форсвика — с серебряной гривой, высоко посаженным хвостом и  блестящим черно-бурым телом.

   Поднявшись на указанный ему чердак и увидев затхлую комнатенку с десятью пустыми кроватями вдоль заплесневелых стен, он догадался, что опередил гостей, которым здесь  отвели угол.

      Ему не раз приходилось спать в помещениях, где ночевало много мужчин, и по части запахов и звуков имелся достаточный опыт, поэтому он выбрал место поближе к открытому окну. Распаковав седельные сумки, разложив на кровати свою одежду и плащ Арна сына Магнуса, рядом он  пристроил свои недавно отполированные доспехи и меч своего деда.

    До этого он побывали лишь в одном городе Скара, поэтому решил для начала оставить  вещи в комнате и пойти посмотреть, что происходит в Линчёпинге, но заколебался, заметив, как сверкают плащ и доспехи в тусклых лучах солнца, падавшими в небольшое оконце.  Ярко-голубой цвет плаща был прекраснее синевы неба, а лев на спине, вышитый золотыми нитями и черным шелком, казалось, двигался на свету, словно живой. Его когти, как и три линии, проходящие над гербом по диагонали, были вышиты серебряной нитью. Язык льва и три креста тамплиеров — знак Арна  сына Магнуса, по которому можно было издали определить, что это именно он, а не какой-то иной Фолькунг, были кроваво-красными.  Этот плащ стал самым искусным и дорогим творением Сесилии Россы, на создание которого она потратила долгие годы усилий и молитв.

    Биргеру  разрешалось облачиться в него на коронации и свадьбах по праву, поскольку он унаследовал этот плащ от своего великого деда. Но надень он его в любом другом месте, то мгновенно стал бы объектом насмешек и враждебных шуток, поскольку проявлял высокомерие,  явившись с заморским символом.

      Он задумался, какой собственный символ прибавить ко Льву, чтобы каждый видел: это не кто иной, как Биргер сын Магнуса. У его деда были три красных тамплиерских креста - четыре лепестка, похожие  на выщипанные полевые цветы, отец выбрал серебряный полумесяц, Биргер Броса-франкскую лилию. Каким же будет знак Биргера сына Магнуса?

   Он мечтал о драконах и мечах или скрещенных золотых стрелах, но был не очень уверен, что эти символы подойдут именно ему.

   Внезапно устыдившись своей ребячливости и честолюбия, он решил выйти на улицу. Накидывая плащ, он покосился на меч. Пока он предавался фантазиям, солнце успело сместиться и теперь ярко сияло в золоте креста. Поначалу сияние парализовало его, но мгновение спустя он решительно стиснул зубы, отстегнул меч Форсвика, взятый на время путешествия, и быстро нацепил на пояс меч Тамплиера. Заметив, насколько большим и тяжелым был для него этот меч, он подумал, что бабушка была права. И все же он не посмел оставить меч в чужой комнате, и вообще не собирался сидеть в полумраке до следующего дня с коронацией. Если он хочет увидеть город, ему придется меч взять с собой.

    Перейдя мост и оказавшись на другом берегу реки, он смешался с огромной толпой. На коронацию приехали многие, и не все из них с честными намерениями. Улицы меж деревянных домов были узкими и грязными. Повсюду звучала громкая речь, шумно галдели пьяные, ему приходилось быть осторожным, ступая  в своих тонких кожаных туфлях по земле, усеянной кучками экскрементов — он даже не решался предположить, оставлены ли они собакам, свиньям или людям. Под плащом Биргер был одет в обычную дорожную одежду: легкую рубашку из красной оленьей кожи и штаны из телячьей шкуры. Пройди он по городу лишь в этом наряде, на него никто не обратил бы внимания, но, расхаживая с длинным мечом и вышитым золотом львом Фолькунга он привлекал  гораздо большее внимание, чем хотел или даже осознавал. Молодые женщины окликали его словами, которые были  ему непонятны, но он чувствовал их непристойность. Со стороны многочисленных пивных шатров и прилавков ему зазывали мужчины,  желая угостить и приглашая его в свою компанию. Он шел, глядя вперед, и вскоре город показался ему несносным, тогда он опустил голову и, стараясь обходить грязь,  поспешил обратно к мосту и замку. Сначала он с трудом продирался сквозь толпу, но поскольку при выходе из замка он запомнил положение солнца, ему удалось продвигаться вперед, не отрывая взгляда от земли. Так случилось, что он, сам того не желая, наткнулся на седовласого человека в черно-желтом плаще.  Мужчина сердито обернулся, крепко схватил его за подбородок и потребовал извинений за  неуклюжесть. Биргер робко попросил прощения, но в ответ получил пощечину и издевательский смех обывателей, оскорбивших его наглецом и незрелым юнкером, награждая и другими словами, значение которых он не понимал. Покраснев и еще ниже опустив голову, он повернулся и пошел своей дорогой. Но не успел он пройти и десятка шагов, как тот же старик быстрым шагом догнал его, схватил за руку и, упав на колени,  стал отчаянно молить о прощении. Сбитый с толку, он принял извинения и побрел дальше.

   Город ему не понравился, кроме того, никто никогда раньше не бил его по лицу. Он решил, что в городе живут одни безумцы.

   Вернувшись в замок, Биргер обнаружил, что начали прибывать гости, их было достаточно для того, чтобы во дворе принялись сооружать пивные шатры.  Он пытался отыскать родичей, но не заметив ни одного знакомого лица, начал убеждать себя, что устал с дороги и было бы неплохо подняться наверх и прилечь отдохнуть. Однако солнце стояло высоко, и он неохотно согласился с собой, что вряд ли заснет так рано. Вместо этого он вошел в один из шатров и сел за первый попавшийся длинный стол.  Королевский виночерпий бросил на него короткий,  строгий взгляд, прежде чем поставить перед ним внушительную кружку с пивом. Биргер медленно и осторожно отхлебывал, когда к нему подошли трое молодых людей в  цветах Эриков и любезно попросили разрешения сесть на свободные места рядом. Делая большой глоток, он рукой сделал им знак присаживаться. Все трое, получив свое пиво, заговорили об охоте, не обращая внимания на юного соседа. Они быстро прикончили первые кружки и пока Биргер допивал свою,  заказывали по третьей. Тогда-то один из них заметил, насколько их сосед не силен в выпивке и последовали первые насмешки. Биргер покраснел от гнева, но взяв себя в руки, решил, что одной пощечины ему хватило не только на весь день, но и на всю жизнь. Однако за первой насмешкой с легкостью следует другая, и когда трое молодцов клана  Эриков многозначительно заговорили о мужественности, которая выражается в смелом и обильном возлиянии, он отставил свою наполовину пустую кружку, встал и повернулся к ним спиной. Выходя, он ожидал новых насмешек, но, к счастью, за его спиной воцарилась полная тишина.

   Пройдясь по двору и посмотрев на прибывающих всадников и их коней, он зашел в конюшню к Ибрагиму, немного поговорил с ним, стараясь делать вид, что  совсем не одинок и знает, как должен себя вести.

   Из грустной задумчивости его вывел один из королевских пажей, одетый в черное. Молодой человек вежливо коснулся его руки и спросив, не он ли Биргер сын Магнуса из Ульфосы.  Подтвердив с тревогой, что это он и есть, Биргер услышал, что конунг зовет его и что он должен пройти в покои перед большим рыцарским залом, сесть там и ожидать среди других призванных. Он склонил голову, как его учили в Форсвике.

      В преддверии рыцарского зала ожидало несколько пожилых мужчин, видимо, бывших ветеранами не одной войны, что легко угадывалось по отрубленным костяшкам пальцев, отсутствующим пальцам и изрядном количестве бледных шрамов на их лицах. Биргер вошел бочком и быстро присел в самом конце, надеясь остаться незамеченным. Напрасно. Один из седовласых воинов, сидевший прямо у двери в  зал, крикнул ему, что мальчишке здесь нечего делать — это приемная конунга, и, по какой бы причине он сюда не явился, оказавшись в обществе мужчин, должно прежде всего представиться. Биргер покраснел и извинившись, громко и отчетливо произнеся свое имя, по крайней мере, ему показалось, что большинство присутствующих его услышали. Седовласый воин заложил руку за ухо и закричал, чтобы он говорил громко, как подобает мужчине, а не шептал, как девушка, и чтобы он стоял прямо, разговаривая с мужчинами.

   Биргер медленно и неуверенно поднялся, глубоко вздохнул и, собравшись с духом, прокричал свое имя.

— Я Биргер сын Магнуса  из Ульвосы, сын Магнуса Манескёльда! — выкрикнул он.

    В приемной повисла тишина, но старик, державший руку за ухом, просиял и  внезапно разразившись громким хохотом,  встал, подошел к Биргеру и обнял его.

— А ведь это ты вез знамя конунга при  Гестилрене, ты  внук маршала, а крадешься среди родичей, как монахиня! — рассмеялся старый воин.— Ну, раз такое дело, то мы близкие родичи,  я Карл сын Биргера из Бьёльбо, меня еще называют Карл Глухой. Иди сюда и сядьте со мной рядом, юнкер Биргер!

    Карл обнял юного родича и медленно повел вдоль длинной приемной,  а  мужчины вставали, приветствуя молодого человека, внука Арна сына  Магнуса.

    Однако Биргер посчитал, что его положение не сильно улучшилось, когда он оказался у двери конунга. Его старый родич имел привычку, беседуя,  выкрикивать каждый вопрос и каждый ответ, что совершенно коробило застенчивого юношу.

— А  как идут дела у дорогой Сесилии Россы в Форсвике? — рокотал старик. — Говорят, Эскиль сын Магнуса зарабатывает по золотой монете с каждой лодки, но по крайней мере одна серебряная останется в Форсвике!

— Рыцарь Бенгт в добром здравии? Он все тот же крепкий боец?

— Урожай в этом году выдался в Ульвосе столь же обильным, как и у всех нас, и думает ли Ингрид Ильва завести себе нового мужа?

    Биргер потел и извивался, как червяк на крючке, отвечая на вопросы, которые, по его мнению, не имели никакого отношения к конунгу Эрику, находившемуся за дверью.  Более того, на некоторые вопросы у него вообще не было разумного ответа — например, о планах матери относительно замужества. А если он отвечал слишком тихо, то могущественный, но глухой Фолькунг из Бьёльбо  повторял свой вопрос дважды.

    Страдания его закончились неожиданным образом. К всеобщему удивлению, он оказался первым, кого призвали к конунгу, как  только вышел прежний посетитель.

   Двое одетых в черное пажей провели его вдоль длинного зала к почетным местам, где восседали конунг, его ярл Фольке и епископ, имени которого Биргер не знал. Все столы и стулья сдвинули к стенам, а перед правителем и его людьми выставили большой стол, где лежали епископский крест, меч ярла и королевская корона в обрамлении двух золотых скипетров.

    С этого момента, впервые с тех пор, как он появился  в Линчёпинге, Биргер знал, как ему следует вести себя. С конунгом они были знакомы. Оба видели победу при Гестилрене, хотя с тех пор встретились всего дважды, и оба раза на поминальных службах. Биргер смело прошел вдоль длинного зала, остановившись в нескольких шагах от кресла конунга, склонил голову, поставив левое колено на пол и в таком положении ждал, когда тот позволит ему встать.

   Ничего подобного не произошло. Напротив, сам Эрик встал с кресла, обошел стол и, приблизившись к Биргеру, поднял его и крепко обнял.

— Юнгер Биргер, мы рады видеть тебя живым и в добром здравии после всех перенесенных тобой страданий, — поприветствовал его конунг и отступил на несколько шагов назад, делая вид, что строго смотрит на своего молодого гостя. — Ты похож на своего дедушку, Биргер, хотя глаза у тебя карие, как у отца, и волосы черны, как у матери. Не обижайся, что наша встреча будет короткой. Снаружи  ждет целая скамья мужчин, и каждый надеется на что-то свое. Сейчас мы быстро расскажем тебе то, что хотим сказать, если ты не сочтешь это невежливым с нашей стороны. Ответь мне…

— Ваше  Величество вызвали меня. Я Фолькунг. Мы, Фолькунги, сражались и проливали кровь вместе с вами, мы поклялись вам в верности. Что бы ни решил мой конунг, я повинуюсь, — уверенно ответил Биргер.

  Эрик задумчиво, изучая, смотрел на него. Он обошел вкруг него, словно искушая его сказать что-то еще, прежде чем самому заговорить с ним, но догадавшись, что с юнкером Биргером такая хитрость не пройдет,  с улыбкой на лице вернулся на место.

— Когда представление с коронацией закончится, мы хотели бы видеть юнкера Биргера в Нёсе нашем гостем. Твой дедушка был нам ближе, чем кто-либо другой. Мы искренне надеемся, что ты примешь приглашение. Ну как, согласен?

— Почту за  величайшую честь явиться как Фолькунг к моему  конунгу и его родичам, потомкам Эрика, — ясно и непоколебимо ответил Биргер.

— Ты вез  королевский герб в Гестилрене, юнкер Биргер, — продолжил конунг, слегка нахмурившись. — Завтра не будет такого.  Не ты понесешь штандарт с львом Фолькунгов и тремя королевскими коронами, нашим новым гербом. Чтобы не разочаровать тебя, мы объясним причину. В нашей стране существует обычай, согласно которому королевские атрибуты должен нести кто-то из самых знатных и старейших. Такова традиция в каждом клане, у Фолькунгов так же , как и у остальных. Твой дед, маршал, превращал юношей в знаменосцев, следуя чужеземным обычаям. Мы не видели причин для несогласия, мы никогда не возражали против его решений, касающихся армии или войны. Теперь иные времена. Карл Глухой понесет вашего льва, а мой родич Хольмгейр — наш герб. Таково наше решение, но есть кое-что еще: для коронации датский король Вальдемар подарил нам два золотых скипетра. Один из них возьмешь ты,  другой — Кнут сын Хольмгейра, он принадлежит  самому знатному роду среди юношей дома Эриков, как и ты среди Фолькунгов. Принимаешь наше предложение?

— Я подчиняюсь воле моего конунга, каково бы не было его решение, даже если он неправ, — ответил Биргер с бесстыдной улыбкой.

— Значит, юнгер Биргер смеет нам противоречить! — взревел конунг с гневом, столь явно наигранным, что все невольно улыбнулись.

— Простите, ваше величество, но я подумал, что в данный момент это необходимо, — ответил Биргер. — Бесспорная истина, что Кнут сын Хольмгейра, внук Филиппа, сына святого Эрика, первый среди юношей клана Эриков.  Что касается меня и Фолькунгов, тут все не так ясно.

— Ты знаком с Кунутом сыном Хольмгейра? — конунг вскинул брови.

— Нет, ваше величество, я его не никогда не видел.

— Тогда откуда ты знаешь, кто его отец, а кто дед?

— Моя мать, Ингрид Ильва, знает всех могущественных людей  королевства и точно знает, кто их сыновья и отцы, и все это она рассказывает мне и моим братьям, — ответил Биргер, впервые немного смутившись. Такие сведения были необходимы лишь тому, кто должен знать, с кем ему предстоит бороться за власть.

«Понимаю», подумал конунг.

— Но скажи, Биргер, почему ты не первый среди юношей Фолькунгов? Ты, знаменосец королевского штандарта при Гестилрене.

— Мне сложно сказать, кто первый среди молодежи Фолькунгов, — быстро ответил Биргер, опустив глаза. — Наверняка многие сочли бы сыновей из Бьёльбо более благородными, чем я, Фолькунг из Ульвосы.

— В любом случае, для нас ты на первом месте! — рассмеялся конунг. — Фолькунг, похожий на Арна сына Магнуса в наших глазах всегда будет лучшим. Так ты принимаешь наше предложение?

— Для меня большая честь повиноваться воле конунга.

— Отлично, юнгер Биргер! Ты понесешь скипетр с орлом, расправившем крыльями, а наш молодой родич будет нести скипетр с крестом. Завтра, за два часа до полудня, наши пажи покажут вам ваши места в процессии. И еще один небольшой совет не только от конунга, но и от друга: не пей завтра нашего вина больше, чем велит твоя честь!

   Вновь склонив голову, Биргер опустился на одно колено, а поднявшись, грациозным движением набросил плащ на меч, и вышел уверенным шагом с высоко поднятой головой.

   Роскошь обстановки королевского зала забылась мгновенно, стоило ему оказаться на большом дворе, где яблоку негде было упасть от все прибывающих новых гостей. Он вновь занялся поиском знакомых, когда двое мужчин схватили его сзади под мышки. Обернувшись, он узнал Торгильса сына Эскиля из Арнеса и Эмунда сына Йона из Ульфшема, решивших подшутить над ним. Правда, они были старше лет на десять, но такими же форсвикерами, как он сам. Теперь, с двумя родичами, он больше не чувствовал себя одиноким.