Потерявшаяся во льдах

— Будьте добры,— очередной покупатель протянул продавщице пакетик чипсов. Та безэмоционально пискнула сканером, и сумма покупки высветилась на терминале. Мужчина покорно приложил кредитную карту и, дождавшись зелёной галочки, вышел из маленького придорожного магазинчика. Следующей была молодая девушка, которая рассчиталась за сухарики и бутылку воды. И вновь ни один мускул не дрогнул на лице продавщицы. Ее лицо, обрамленное тусклыми прядями волос цвета выгоревшего льна, оставалось неподвижным. Глаза смотрели притухшим, отсутствующим взглядом куда-то в пространство за спиной покупателя. Звали её Марина. Она выполняла привычную работу, не проявляя эмоций. Все её движения были максимально выверены и точны, как будто она работала на конвейере в заводском цеху. На лице этой ещё довольно молодой женщины застыла маска равнодушия. Если она слышала от посетителя приветствие или «спасибо, девушка», то обычно просто кивала головой, да и то через раз. Ее фигура, скрытая под мешковатым серым свитером и темными джинсами, казалась чуть ссутулившейся, будто под тяжестью невидимой ноши. Магазин опустел.

Марина навесила на дверь табличку «Перерыв 10 минут» и направилась в курилку, расположенную поблизости. Там она встретила Аню, студентку, устроившуюся продавщицей на лето в магазин по соседству.— Мариночка, как я рада тебя видеть! — радостно защебетала Аня. — Как твои дела? Как идут продажи? Лицо её буквально светилось доброжелательностью и неподдельным интересом.— Всё плохо, — буркнула Марина. — За утро и трёх штукарей не набрала. — Её лицо скривилось от злобы. — Не понятно, что нужно этим искателям халявы? Как будто сговорились все — чешут все мимо моего не заходя. Постоянных клиентов — ноль. Опять босс будет угрожать увольнением.— Не может быть! — на лице Ани читалось искреннее сочувствие. — Неужели всё так плохо?— Ага, — ответила Марина, глубоко затянувшись и вновь нацепив маску безразличия.Повисло неловкое молчание.— А у тебя что? Бьёшь рекорды, как обычно? — с плохо скрываемым раздражением спросила Марина.— Да, Мариночка! Ты не поверишь! Прошлый месяц закрыла с ростом выручки на семь с половиной процентов! И основную кассу делают постоянные клиенты. Я их зову про себя «постояльцами». Правда, созвучно?Марина лишь неопределенно пожала плечами. Не дождавшись ответа от приятельницы, Аня продолжила:— И ты знаешь, что я заметила. Все они такие разные! Ну, эти мои постояльцы. Некоторые слегка загадочные, другие – немного странные. У меня даже особая игра появилась —пытаюсь по поведению покупателей определить, кто есть кто. Вот, например, часто появляется пожилой мужчина в строгом сером костюме и широкополой шляпе. На носу дорогущие очки в золочёной оправе. Думаю, это профессор. Он долго блуждает между рядов, думая о чём-то своём. Потом, наконец, вспоминает о цели своего прихода, быстро хватает пачку замороженных котлет или пельменей и идёт к кассе, поглядывая на часы. Видимо, ему всегда не хватает времени. Витает в своих мыслях. Но всегда предельно вежлив и обходителен. Обращается ко мне исключительно «барышня». Или вот другой покупатель — худенькая блондинка, совсем ещё молоденькая девушка, моложе меня, с тонкими чертами лица. Настоящая красавица. Всегда в светлой блузке и тёмной юбке, чуть ниже колен. Чем-то напоминает нескладного растрёпанного цыплёнка. Забегает на минутку, быстро здоровается, с каким-то виноватым видом хватает шоколадку, или мороженое, и пачку тонких ментоловых сигарет. При этом почти всегда оглядывается. Думаю, скрывает от всех, что курит. Я про себя называю её «Маша-секретарша». Очень уж характерный типаж. Или вот ещё есть клиент…

— Не надо, — мрачно перебила её Марина.— Что не надо? — слегка опешила Аня.— Не надо «ещё клиент», — хмуро добавила Марина и взорвалась: — Да плевать мне, кто чем занимается и кто от кого прячется! Главное, чтобы товара набирали побольше да уходили побыстрее, освобождая место новым покупателям! — злобно добавила она.— Но Мариночка…— Что, Мариночка? Я уже тридцать пять лет как Мариночка! Да только на работе вечные неприятности, и мужик сбежал давным-давно, оставив «подарочек» вместо себя! Ращу его теперь одна! А этот кобель хоть бы тыщонку-другую подкинул! Хрен от него дождёшься, —и она смачно, по-мужски, сплюнула себе под ноги.Аня ошарашенно посмотрела на приятельницу, а затем неожиданно погладила Марину по руке.— Что, сильно накипело?Марина резко дёрнула плечом, стряхивая руку.— Да всё нормально, — самообладание постепенно возвращалось к ней.— Мариночка, ты же знаешь, что за тёмной полосой всегда идёт светлая.— Ага, знаю, — на лице Марины вновь застыла маска безразличия.Сделав очередную затяжку, она продолжила:— Вот скажи, откуда они у тебя берутся?— Кто? — не сразу поняла Аня.— Кто, кто — клиенты в пальто, — язвительно пошутила Марина. — Я об этих твоих «постояльцах». Ведь и ассортимент у нас одинаковый, и магазины в тридцати шагах друг от друга… Только у тебя как мёдом намазано. Не понимаю…— Да всё у тебя наладится, Мариночка! Покупатели — такой ветреный народ! Как бабочки. Куда подует ветер — туда и они. Мне просто немного везёт. Другой причины я не вижу, —ответила Аня.— Вот и я тоже не вижу, — недовольно пробурчала Марина.— Ой, прости, Мариночка, мне пора бежать — нужно вон ту старушку обслужить. Видишь — подходит к магазинчику.— Ещё один «постоялец»? — слегка завистливо спросила Марина.— Ага. Покупает, правда, по чуть-чуть, но заходит часто. Её хлебом не корми, дай поболтать, — хихикнула Аня и, наклонившись к уху приятельницы, добавила:— Я её про себя «старушкой-болтушкой» называю. Пойду узнаю новости о её любимом попугайчике. — И Аня быстрым шагом направилась ко входу в ларек.— Уже бегу! — услышала Марина её крик.— Тьфу ты! Пигалица! — вновь мрачно сплюнула Марина. — Даже противно! Никакого тебе гордости и достоинства. Пальцем её помани — прибежит. Да ещё и палец оближет. Срамота!

Марина кинула мрачный взгляд на свой магазинчик.— Ишь, и у моей двери какой-то старый хрен околачивается. Ничего, постоит — не переломится.Марина не торопясь докурила сигарету, затем основательно затушила бычок и, наконец, степенно направилась к магазинчику.— Сударыня, а я вас уже немножко заждался, — учтиво обратился к ней старичок, вежливо улыбаясь. Его лицо украшала острая седая бородка. На нём была белая сорочка, старомодный вельветовый пиджак коричневого цвета, широкие светлые брюки и жёлтая соломенная шляпа. «Вот же чудик. Из деревни что ли приехал?» — подумала Марина, а вслух произнесла: — Какая я к хренам собачьим сударыня! Скажи ещё «мадмуазель» —вместе посмеёмся.Старичок как-то сразу обмяк, словно из пиджака вынули плечики. Улыбка сползла с его губ. Отвернувшись от него, Марина принялась открывать дверь. Ключ заело, но она продолжала злобно давить на него, пытаясь провернуть.«Сглазил старый пенёк! Стоит сзади и пялится!» – эта мысль, едкая и злобная, выкроенная по привычному шаблону, пронеслась в мозгу. И в этот момент краем глаза Марина заметила руки старика, сжимавшие поля соломенной шляпы. Крупные, узловатые суставы пальцев, покрытые старческими пигментными пятнами. Точь-в-точь как у отца. В спину словно вошла ледяная игла. Марина резко повернула голову. Её взгляд скользнул по острому профилю, седой бородке, скрывавшей впалый подбородок... Профиль. Тот самый незабываемый профиль. Даже манера чуть наклонять голову, будто прислушиваясь, была та же. «Папа...» – в голове словно что-то оборвалось. И сразу – нахлынуло. Не просто воспоминание, а целый поток.

Запах лекарств и старого дерева в его комнате. Его тихий голос, зовущий: «Маринка, почитай мне немного...» И её злое: «Отстань! Мы договорились с подругами!» Скоропостижная смерть отца и её глупый, эгоистичный отказ идти на похороны. «Ему всё равно – он мертвый, мертвый!» – кричала она в лицо матери. Вместо этого – громкая музыка, стробоскопы, чужие руки. Марина плясала, громко смеялась, пила дешевое вино, заглушая угрызения совести. В тот вечер что-то тёплое и живое в её груди словно прихватил морозец. Она почувствовала это. Да, да, это было начало! Ключевой момент! Уже потом на это твёрдое основание стали нарастать всё новые и новые ледяные слои злобы – злобы на отца, на себя, на мужчин, на покупателей, на весь мир. Эти слои нарастали постепенно, подпитываясь ядовитыми словами, язвительными замечаниями, ругательствами и обвинениями, вылетавшими изо рта Марины всё чаще и чаще. Но холодная основа для всех этих слоёв возникла в груди именно в тот день – в день похорон отца. И сейчас это нечто, придавленное тоннами льда и злобы, как будто сделало слабый вдох.

Рука Марины дрогнула. Ключ наконец провернулся с громким щелчком. Она толкнула дверь, не глядя на старика.– Заходи...те, – голос Марины сорвался, стал каким-то чужим, хриплым, без привычной ядовитости. Она быстро прошла внутрь, отвернулась, делая вид, что поправляет куртку на стуле. Ей нужно было всего несколько секунд. Чтобы прошёл этот дурацкий ком в горле. Чтобы утихла дрожь в руках. «Нет, это не он, не он. Бред какой-то. Просто старик...» –бормотала Марина про себя, но картинка – его руки, его профиль – стояла перед глазами, накладываясь на воспоминания.Старик осторожно вошел и как-то неуверенно побрёл между полок с продуктами. Вскоре Марина услышала, как он перебирает банки с консервами. Звук был удивительно громким в тишине. Она закрыла глаза. «Папа... прости». Слова, которые она никогда не говорила. Ни вслух, ни про себя. Они пришли только сейчас. Слеза, жгучая и неожиданная, скатилась по щеке. Марина смахнула её тыльной стороной ладони, зло шипя на саму себя: «Дура! Сопли распустила! Ведь это не он!»Старик положил единственную банку сайры на прилавок. Марина завороженно уставилась на неё. «Сайра» — его любимая консерва, — мелькнула мысль. — Совпадение, просто совпадение! Но колючий ком вновь подобрался откуда-то снизу к горлу, лишая её возможности говорить. Глаза наполнились слезами. Марина медленно поднесла сканер к банке.Нажатие кнопки — тишина. Ещё несколько попыток — вновь нет привычного писка.«Не внесли в базу», — мелькнувшая мысль почему-то не вызвала привычного раздражения и досады.Старик тем временем полез в карман и извлёк оттуда потрёпанный кошелёк. — Наличка? Так и есть. И даже не привычные купюры, а монетки... Много мелких жёлтых монеток. Копейки? Да, россыпь монеток по пять, десять и пятьдесят копеек, среди которых лишь изредка проглядывали белые кругляши рублёвок и двухрублёвок. Где он их раздобыл? Сейчас на них разве что одноразовую маску купить… Внезапно, резко, почти против своей воли, она выкрикнула:— Не надо!Старик вздрогнул и поднял на неё испуганные глаза.— Бери… Берите так, — Марина подтолкнула банку к нему. Её собственный поступок ошеломил её, но она, превозмогая себя, добавила: — Берите... даром. Последняя... всё равно залежалась.Она не могла объяснить, почему она это сделала. Но чувствовала, что поступает правильно. Может, просто пыталась хоть как-то приглушить чувство вины перед папой? Хоть каплей. Хоть банкой сайры.— Но это же не он, — твердил рассудок! Но тело как будто больше не подчинялось ему.Старик смотрел на неё, поражённый. Затем в его глазах промелькнули понимание и искорки радости. Или это просто показалось Марине… Старик бережно взял банку и прижал её к пиджаку.— Спасибо вам... — он кашлянул. — Спасибо, дочка за... Он не закончил. Быстро надел свою нелепую соломенную шляпу, кивнул и почти выбежал из магазина. Дверь звякнула.

 А Марина продолжала стоять как вкопанная. Наконец её как будто отпустило, она вздохнула и присела на стул.— Что это было? Как такое возможно?Чтобы успокоиться, она принялась листать учётную книгу товаров и вскоре дошла до раздела «Консервы». И вдруг, словно молнией, её пронзила мысль: «Мы же никогда не заказывали рыбные консервы — только мясные!» Выходит, ей всё это почудилось? Старика… папы не было?Она прислушалась к себе и не ощутила привычного холода в груди. Нет, не так. Вместо привычного холода в груди она ощутила едва уловимое тепло, как будто под намороженными слоями ненависти и злобы горел слабенький огонёк. Она вдохнула полной грудью и неуверенно улыбнулась. Впервые за долгое-долгое время.— Может, его и не было. Но откуда тогда у меня уверенность, что он простил меня? Ведь я это точно знаю!«Дура старая», — мысленно обругала она себя, но уже без прежней ярости. Скорее, с усталым сожалением. «Наверное, очень хотела увидеть его, вот он и привиделся».Она вздохнула и подняла взгляд. На прилавке, рядом с кассой, ярким пятном выделялись три жёлтые монетки. «Он всё-таки был здесь! Он простил!»Непрошеные слёзы снова навернулись на глаза.— Спасибо, папа! — прошептала Марина, уже без боли, с тихой благодарностью.

Неловко, словно впервые, она поправила сбившийся воротник блузки. Потом повернулась к пустому магазину. Взгляд её, всегда острый и недовольный, теперь был рассеянным, задумчивым. Она увидела пыль на полках. Увидела паутинку в углу окна. Увидела свой магазин — унылый, неухоженный, неприветливый. Как она сама. — Чёрт... — тихо выругалась Марина. Но это было уже другое ругательство. Без звериной злобы. Она подошла к ведру с тряпкой у задней стенки. Намочила тряпку. И начала медленно и неохотно стирать пыль с ближайшей полки. Первая полка за утро. Первая — за много лет.