В чайной

                В чайной

 Чайная работала, как положено по расписанию, и ещё дополнительно, сколько вздумается продавцу. Чай никто тут не пил, потому его и не заваривали. В чайной, чаще всего сто грамм «московской» водки опрокидывали и потом, повторяли заказ. Вертели во рту домашнюю холодную закуску, вынутую из внутреннего кармана, в буфете добирали лимон с сахаром и леденцы, привычка такая утвердилась. Для сельских начальников среднего и малого звена, череда времени высиженная в столовом зале буфета, перемешана с обычным колхозным днём; ослабли законы. Начальники в селе выстроены по установленному порядку, кто работает авторучкой тот и начальник, у некоторых в наружном боковом кармане приколоты два-три колпачка. Вросла с некоторых пор азартная забава, выдернуть или попросить ручку для срочной записи на салфетке, и не вернуть. Пустые колпачки прибирали, и дальше продолжали стягивать друг у друга чернильные авторучки.
 Сидят в буфете: из дома культуры ударники, киномеханики, учётчики, бригадиры, рассыльные почтовые работники, учителя, и прочие наодеколоненные люди, их столько, что оскорблённая тётя Мина, жена моториста дяди Михая в сердцах изрекла:
- Я не то, что жёны начальников, стирают наодеколоненную глаженую одёжу, я постоянно мну замасленные рубашки и штаны, у меня ночами суставы рук ноют.
Ваня Чалак и Илюша Мазыр ходят в различных классах средней школы, из одной махалы, в чистой одежде ходят в школу, и в чайную пришли в школьной форме, они пионеры. Ловили сусликов, сушили шкурки, по шесть копеек за каждую получили. Ого… го! Мышей в полях тоже много, не годятся для меховой отрасли.
Решили мальчики после занятий, в чайной пообедать, копейка наличность заботливая, а домашняя еда в петровский пост, кислой капустой и вареным луком пропитана.
 Скрытная подсобка назначенная для больших начальников заперта, ни знают школьники, что там подают, в большом столовом зале обед ждут, непривычные тут своды. Уплатили буфетчику за бумажки написанные от руки: суп с фрикадельками, пюре с котлетами в подливе, и сладкий чай с пирожным получили. Награду себе выписали за усердие в полях. В чайной гуляют.
Повар в белом сатиновом берете, дядя Вася баптист, чай грузинский потерял, долго пачку ищет. Затем, всё на скатерти уложено, белый бесплатный хлеб тонкими ломтиками нарезан. Соль, горчица, перец, уксус в середине стола, это мальчикам, ни к чему. Рядом, свободные  столы одними приправами скучают, ближе к выходу взрослое начальство шумно выпивает.
У окошка выдачи, стоит толстый и невысокий бригадир огородной бригады, в блёклой одежде похож на вилок вялой капусты. Подал повару огурчики и помидоры из теплицы, просил помыть и нарезать, назидательно так, спрашивает: он ли пацанам кушанье выдал. 
- А кто кроме меня, - сказал повар.
Огородный бригадир исподлобья оглядел тарелки мальчиков, медленно мимо прошёл, похоже, пацаны возрастом неровня.
 Сам, безденежно пьёт на своём столе, зелень выставляет, опрокинул рюмку и громко ахнул, стучит кулаком по столу. Подвинул стул спиной и средним местом, стул под ним из всех сил мучается, скрипит беспрерывно.
- Я вот не понимаю, почему школьники в буфете заодно с нами сидят? -  рассуждает он. - Тут взрослые люди беседы важными возмущениями насыщают. Куда школа смотрит, - говорит, будто он один тут, других нет.   
- И действительно, - его поддержал зоотехник свинофермы, тоже толстый мужик, - что, им дома кушать нечего, мальчугам место на низкой суфре в мамашиной кухне, тут не детская площадка, - привык говорить громко, сухости в языке у него не бывает.
- А может их мамам некогда, недосуг женщинам готовить, ни с руки, времени лишнего нет, другим делом заняты мамаши… - сказал фельдшер Кавак, и громко рассмеялся своим словам, в горле першило, говорил он, всё время кашляя.
Сидевшие за сдвинутыми столами начальники, стали тут же угорать дёснами от такой ершистой подначки. Другой стол, за которым сидело меньше людей, той же шуткой забавляется; дразнят глотки водкой и хохотом, насели на Вандотиша, его именины  отмечают.
- Да, - нормировщик со второго стола Липа, чешет большой нос, человек молодой, два школьника у него, - я своих прибью, если решатся мне такой позор устроить, станут срамить на всё село. Вроде я и не в состоянии на борщ домашний заработать.
- На борщ зарабатывать не надо, его можно в огороде вырастить, самогон тоже из мезги гнать умеем, а вот чай чёрный даже в теплицах не растёт, - заметил огородный бригадир, отодвинул пустую рюмку, и тут же насупился, был уверен, без него скучать станут, грустно всем будет.   
- Что тут такого, - не согласился именинник Ваня, он скрывал свою круглую дату, сорок, число подозрительное. - Я вот тоже хотел бы сюда привести своих детей и купить им сладкий чай или лимонаду. А стану стариком, они мне на кабак металлические рубли давать будут.
- Береги челюсти, быстрее подмостями и по перемычкам свалишься, будешь кости в гипсе  сращивать…
Все загоготали, утирают губы и на обедающих парнишек посматривают.   
- Я вам скажу, что придёт такое время, когда дома никакая еда не нужна  будет, все станут в столовой по-научному питаться. Коммунизм победит селянские замашки, а то вместо того чтобы газеты и радио употреблять,  скрытно принялись бобровые живности одомашнивать.
 Бобры не запрещены указом, не нуждались в уколах и порошках, врач ветлечебницы Нилов, не выписывал на них справки, вычёркивал из своей ответственности лишних особей, потому выразил несогласие, выпил и молчит.
- Проснулся я как-то в зимний воскресный обед, никак больше уснуть не могу, думаю, неужели найдётся дурак, который откажется нас любить? - Бригадир табачных полей и сушильных навесов Сапов качнул стул, развернулся. - Почему тогда этих мальчиков мы должны отстранять от совершенства, изгонять из нашей грядущей переустановки, вылезет какая-то важная нужда, и мы их пошлём наше уважение защищать. Пусть кушают на здоровье, для того и трудимся, силы напрягаем, это наши дети, мы обязаны о них заботиться. Придёт время, люди научатся питаться энергией солнца, тогда все отдыхать будем. Сам я человек современный, прежде всем говорил «ты», а теперь даже с детьми говорю на «вы». А ну Бубик, - он обратился к завхозу Бобкову, который палил в это время папиросу, - закажите всему нашему столу вторые блюда, когда-нибудь отблагодарим такую вашу щедрость.
Сам не курил, тюками пряного бархатного табака всем хвастался, встал и подошёл к мальчикам, обошёл стол по кругу и крикнул Бубику:
 - Пусть вторые блюда будут из одних котлет без картошки, скоро картошку новую сам копать буду, заступ не пулемёт, если и заржавеет, не обидится, я человек однозначный. 
Распрямив плечи, расстегнул пиджак, недавно назначенный плановик конторы, медленно и важно заслонил Сапова, тоже к мальчикам подошёл:
- Не пойму что вы пристали к детям, приставьте себе ту полевичку с мотыгой, доярку, или работницу, сохнущую под навесом на томление табака, это же какая трата времени. Разве может запиханная мать вовремя приготовить ребёнку тот же борщ, может быть, она ночами плачет от раздвоенности уклада. Что касается семейства законы ослабленные пошли. Теперь представьте, какое тут явное распределение труда, пионеры такого начинания должны сиять нарисованными на всех плакатах страны. А то, что получается, новый строй удовольствия обнаруживает, селяне всех кормить обязаны. Наглеют города, мы не хуже них.   
Среди начальства, затесался пастух Кочан, высокий, худощавый, давно не бритый человек, одет по пастушьи, а держится так, словно в загоне триста баранов своих имеет, истлевающими тезеками стадо досаждает, и кожаные царвули тоже не мешают самым высоким среди всех сидеть, подвинул стул острым носком, выпалил: 
- Я всё лето подпасков сытно кормлю, ни один не вздумает в чайную бегать, - слова его и озорные и быстрые.
- Ещё бы! - крикнул из стойки буфетчик, - вы овчары такие расценки себе сочиняете, что никто с вами по зарплате не сравнится.
- Бросай Миша буфет, я тебя в напарники беру. 
     К столу мальчиков подошёл лысый учитель химии, темя гладкое, с выбритым лицом спутать можно, наклонился, понюхал стриженые головы, и выложил возмущение:
- Это понимаешь безобразие, для детского пропитания есть школьная столовая, там манная каша, пирожки, и оладьи с повидлом, всё, что нужно для незрелого мозга. Надо будет в потребсоюз запретную рекомендацию отослать.
Подошло ещё несколько человек, мальчики головы в шею убрали, вилки медленно в мятую картошку втыкают, по стариковски их скулы окаменели, сопят. Окошко поварское вкусно дышит печённым сладким тестом. 
- Я вот не узнаю, чьи эти ребята, худой вроде Иван Павловича сынок, на маму похож, не Челакская порода, второго догадками теряю.
- Что тут догадываться, Дёмы Мазырова дождевальщика пацан, самый младший из всех.
 - Их родители хоть знают, чем они тут занимаются? – спросил видом мятый человек, видно, что в строгой бедности вырос.
У Вани Челак стала трястись вилка, недавно чужая собака его искусала, он всего боялся. Боялся, что дядьки отцу на затраты укажут, дёргал лоскут свисавшей скатерти.
 Фельдшер отошёл в сторону, и пакостно мрачно заключил:
- Этот пожелтевший истощился, не жилец.
Полной ладонью получил по шее, агроном Сватов явно возмутился:
 - Ты, тише отмечайся! что себе вообразил, это тебе не телёнок, думаешь, не припечатаю к стене, - хотел ещё что-то сказать, от покалывания сердца не получилось, ухватился за грудь, и сел
- Не сумеешь, вакцина страшнее пули. Думаю, желчь по крови пошла, я этому четыре года учился, - и ему захотелось в испуганные мальчишечьи глаза ближе посмотреть… 
 
Все кто прибывал в буфете стали подходить к школьникам, громко окружили со всех сторон обедающих детей, жмут пухлыми животами, отрастили после строгих законов, каждый своё несёт: суровость, умиление, возмущение, и даже окончательное одобрение.
Ужатые разноголосицей подростки глазами потускнели, тарелки и те засмущались, скрежетали, темнеть стали. Тонули мальчики в выявившуюся неосмотрительность, захотелось убежать, но некуда, глаза в пол упираются, замешательство язык затягивает, будто ручей мутный - сырую зимнюю репу от глины моет, не лезет еда столовская, вкус потеряла. Выпирающие животы недоумение сжимают, казалось, над малыми нависло какое-то сдирающее кожу панихидное сходбище, робость шатается, ощущали себя мальчики пойманными сусликами; шумели дядьки, бросали слова, несло от них парами таящей водки, дышали в затылок вздохами тухлого и вязкого безделья. Путаное восприятие покалывало.
Казалось, указанная матерями прополка огорода милее пирожного будет.
 …И этот неудавшийся день, кажется, никогда не закончится.