Цветущая память Марианны

 «Любовь не умирает. Она просто становится тише.
Иногда — до шороха занавески, до взгляда в окно, до дыхания сквозняка…»
— из записной книжки дочери Марианны


Когда я видел её в последний раз, прошёл ровно месяц.
Она сидела у окна и смотрела — то ли вдаль, то ли сквозь неё — в глубину своей памяти. Хотя нет… Это даже не были воспоминания. Всё было здесь — в её глазах, на лице, в этой бесподобной, чуть детской, милой улыбке.

Я не знал её. Но пройти мимо не смог.
Подошёл тихо. Заглянул ей в глаза.

Она медленно повернула голову ко мне и, не меняя выражения лица, посмотрела. Мне показалось — она видит не меня, а кого-то, с кем только что разговаривала. Может быть, разговор всё ещё продолжался.

Я даже не успел задать вопрос.
Она заговорила первой:

— Добрый день. Вы очень милый и молодой. Я хотела бы познакомить вас со своим Зямой. Это мой муж.
Не смущайтесь. Я не сумасшедшая. Я просто всегда его любила. И люблю. Он от меня не ушёл. Даже когда умер. Семь лет назад.

После этого я перестала ходить. Начались проблемы со здоровьем. Чтобы не быть в тягость своей любимой дочери и строгому сыну, я уговорила их поселить меня сюда — в пансион, из окна которого я вижу парк. Парк, где мы с Зямочкой любили гулять.

— А как вас зовут, молодой человек?

— Меня зовут Дэниел, — ответил я, немного замявшись. — Я просто проходил мимо. Часто бываю здесь. Давно обратил на вас внимание… И только сегодня решился нарушить вашу тишину.

— А меня зовут Марианна. И извиняться не нужно.
Я очень благодарна вам за то, что вы остановились.
Мне кажется, мы знакомы.
У меня есть ощущение, что я должна вас поддержать.

— Меня?.. Поддержать?

— Да.
Сейчас вам очень тяжело. И больно приходить сюда. Я чувствую.
Вы переживаете — совесть, стыд, что-то ещё.
Но не делайте этого. Вам не в чем виниться. Не за что себя корить.

Понимаете, мы — те, кто уже прожил свою жизнь — больше всего нуждаемся в покое, тишине и свободе.
Свободе не от людей. От ощущения быть в тягость.
Здесь мне никто не мешает, мне дают всё, что нужно.
Мне важно только одно — тишина, покой и… свобода.

— Свобода от чего? — спросил я.

— От ощущения своих лет. От давления воспоминаний.
Вы, возможно, когда-нибудь поймёте: свобода здесь — это освобождение от тяжести прожитых лет. От необходимости быть сильной. Быть нужной. Объяснять.

Я могу говорить с моим Зямочкой в любой момент.
Хотите, я расскажу вам о нём?


Мы познакомились в Киеве.
Жили рядом, но он был старше на семь лет — не замечал меня.
А я его заметила. И полюбила.
Сильно. Навсегда.

Когда он ушёл в армию, он уже знал, что я его жду.
Он писал мне, что помнит. Что хочет быть со мной.
А когда вернулся — мы поженились через месяц.
И прожили так, как будто у нас никогда не было другого выбора.
Как будто наш путь был проложен с самого рождения.

Он был строитель. И в Киеве был большим начальником.
В Америке тоже работал по профессии — несмотря на слабый английский, его приняли на работу сразу. Он был настоящий мастер. И это было видно.

А я — учитель. Французский язык.
Английский выучила легко. Это мой четвёртый язык.
Русский, украинский, французский, английский — на любом говорю без акцента.

Но знаете, я почти не говорю на украинском. Не потому, что не люблю.
А потому, что… когда я была маленькой, нас эвакуировали из Киева во время войны.
Не всех. Большая часть моей семьи осталась.
Когда мы вернулись после войны — мы узнали, что вся моя родня погибла в Бабьем Яру.

Я знаю, кто это сделал. Кто был инициатором. Исполнителем.
И с тех пор я не могу слышать украинский язык — не потому, что язык виноват.
А потому, что он стал напоминанием.
О страшном. О непростимом.
И пусть это иррационально…
Я человек. Я не смогла это из себя вырвать.

Хотя мы с Зямочкой обожали украинские песни.
Считаем, что они — самые красивые, самые душевные, самые певучие.
И звучат — так, как ни на каком языке.

Только в песне.

— Не смущайтесь, что я так говорю о нём.
Я его всегда любила. Люблю и теперь.
Не могу и не хочу ощущать это иначе.

Он всегда со мной.
Я чувствую его руку, его взгляд.
Он помогает мне понимать людей.

Он не может быть рядом явно. Но он всегда — рядом. Когда я одна.
Поэтому я так люблю быть одна. Смотреть туда, где мы с ним были вместе.
Я слышу его голос, чувствую его прикосновения. Его объятия. Его поцелуй.

Знаете, молодой человек...
Я прожила долгую и очень счастливую жизнь.

И сколько бы мне ни осталось, я всё равно не одна.
Он — со мной.
Мой Зямочка.

Он всегда мог меня ждать.
Мы всегда опаздывали. Но он не торопил.
И я до сих пор слышу его голос, в котором он — всё ещё… не торопит.


Послесловие.

Иногда цветок расцветает не на ветру и не в солнечном луче,
а в глубине чьей-то памяти.
И если быть достаточно внимательным, можно увидеть,
как в пожилом лице распускается весна.
Не для всех.
Но для того, кто остановился — и стал свидетелем света,
который никогда не погас.